полвторого ночи

Только после четвертого стакана очень крепкого виски Рэйвен осознает, что, возможно, идти в бар в вечер своего дня рождения было не самой лучшей идеей. Скорее, далеко не лучшей или совершенно глупой, как бы наверняка выразилась Эбби. Но Октавия и Кларк выдвинули это предложение, и она не смогла отказать, потому что и предложением-то это было назвать сложно — Кларк закинула руку ей на плечо, улыбнулась ярко-ярко и произнесла: — Собирайся, мы идем в «Полис». Беллами уже ждет нас внизу. Рэйвен вроде бы попыталась сопротивляться, пробормотав какое-то несмелое «но…», в итоге оказавшись прерванной Октавией, которая утверждала, что праздновать свой двадцать шестой день рождения, смотря «Нетфликс» и поедая заказанную на дом еду из «КФС» — самое настоящее преступление. Именно так она оказалась в вышеупомянутом баре. На самом деле, все совершенно не так плохо, как могло бы показаться на первый взгляд. Им весело — Октавия и Кларк смеются чуть ли не каждые тридцать секунд, а они с Беллами лишь обмениваются красноречивыми взглядами, молча ставя на то, какая из девушек первая вырубится на заднем сидении машины Блейка-старшего. У них на столике виски-коньяк-абсент сменяют друг друга снова и снова, а константой остается лишь упаковка начос и бадья сырного соуса, любезно предоставленная довольно-таки симпатичной барменшей. Из динамиков доносится типичная музыка для танцев, поэтому уже минут через двадцать после прибытия они с Белом вынуждены удерживать его младшую сестру и их Кларк, чтобы те не устроили у барной стойки (или же на ней) импровизированный танцпол, наплевав на то, что никто другой не танцует совершенно. Временами ритмичные мелодии сменяются на мягкие и плавные, и Рэйвен вслушивается в слова о любви, дружбе и доверии с таким пристальным вниманием, что периодически умудряется макнуть начос вовсе не в сырный соус, а в свой стакан с алкоголем, оказавшийся под рукой. Рэйвен весело и в то же время грустно, но она понятия не имеет, почему. Тем не менее, похоже, знают все остальные: они в баре меньше часа, когда О и Кларк оставляют свои попытки втянуть ее в разговор или хоть как-то развеселить. Кажется, когда это происходит, они с Беллами выдыхают одновременно, предчувствуя хотя бы несколько минут спокойствия и тишины. Только они могут ходить в бары, надеясь найти там что-то подобное, видимо. Похоже, что их мнения не разделяет никто вообще — в особенности девушки, сидящие напротив. Рэйес переводит несколько заинтересованный взгляд с Гриффин на Блейк-младшую снова и снова, задаваясь вопросом, была ли она такой же в их возрасте. Ей немного стыдно, когда она надеется, что нет. Взбалмошных и определенно хаотичных девушек она обожает всем сердцем, но вот то, что временами они бывают абсолютно невыносимы — неоспоримый факт. — Рэй, не кисни, — подает голос Кларк, надув губы, словно маленький ребенок. Взгляд Рэйвен сам собой перемещается к стакану в руках девушки, и она замечает, что алкоголя в нем стало чуть меньше, чем было в последний раз, когда она на него смотрела. Девушка пытается вспомнить, какой это стакан по счету — второй, третий или четвертый. Блондинка за ее взглядом следит и даже не пытается скрыть раздраженного стона и закатывания глаз. — Я могу практически слышать, как ты думаешь. Разве ты не хочешь повеселиться, а не проверять, сколько я выпила, чтобы потом отчитаться моей маме? Рэйвен краснеет, но не слишком заметно, за что она тут же оказывается благодарна дерьмовому освещению в баре. Слова Кларк она отрицать даже не пытается, ведь перед каждым походом в подобного типа заведение у нее в голове звенит нежный-нежный голос Эбби: «Пожалуйста, проследи за тем, чтобы моя дочь не напилась до потери сознания». И она делает так, как сказано, потому что, по мнению Рэйес, не существует ни одного человека, который мог бы услышать от Эбигейл Гриффин «пожалуйста» и все равно не сделать то, о чем его попросили. Разве что Кларк. — Я веселюсь, — отвечает она как-то слишком неубедительно, заставляя блондинку вскинуть брови вверх в немом: «Да ладно?». — Кларк, мне кажется, настроение Рэй связано с тем, что мы — не твоя мама, — вставляет свое слово Октавия, заставляя свою лучшую подругу начать кивать с такой частотой, что на секунду Рэйвен задается вопросом, не отвалится ли у бедной Гриффин голова. Рэйес бросает быстрый взгляд на сидящего рядом Беллами, как будто бы ожидая, когда он вставит свое слово, но Блейк-старший лишь поддерживающе улыбается и молчит, периодически сверля взглядом свою неугомонную младшую сестру и ее лучшую подругу, которые, видимо, решили сделать так, чтобы Рэйвен до двадцати семи не дожила, а умерла от смущения в свой двадцать шестой день рождения. В который раз она благодарна за молчаливое присутствие Беллами рядом, видимо, заинтересованного в том, чтобы она пожила подольше. Потому что если бы он присоединился к ним, то она, наверное, умерла бы прямо здесь и сейчас. — Если ты дашь мне пару часиков, то я быстренько сделаю пластическую операцию и буду выглядеть точь-в-точь как она, — продолжает шутить Кларк, обращаясь к своей подруге, и в этот момент Рэйвен решает, что им с Октавией даже не нужен Беллами — они сами отлично справляются с тем, чтобы загнать ее в могилу стыда и смущения. Они перестают шутить сразу же, как замечают, что это не заставляет ее смеяться, мгновенно напоминая ей, за что она их любит. Лица двух восемнадцатилетних девушек становятся серьезными, и Рэйвен совершенно точно знает, о чем они будут говорить дальше. Вероятно, о том факте, что Рэйес на самом деле пригласила Эбби на свой день рождения, но та вежливо отказалась. Улыбка на лице женщины была настолько мягкой и поистине виноватой, что злиться на нее казалось самым настоящим преступлением, поэтому она правда пыталась не делать этого весь сегодняшний вечер. Или же не думать о ней вообще. Получалось у нее, если честно, крайне фигово. Дело было даже не в том, что Эбби отказала, а в том, как она это сделала. «Спасибо за приглашение, Рэйвен, но я уверена, что ты хочешь провести сегодняшний вечер со своими друзьями. Я вам буду совершенно не нужна… к тому же, у меня уже есть планы». Как будто Эбби — не друг Рэйвен. Как будто Эбби — совершенно никто. Как будто Эбби — не та женщина, в которую Рэйвен влюблена последние четыре года. Так что у нее было полное право напиться, на самом деле. И она решила им воспользоваться, потому что Беллами практически не пил вообще, путем жеребьевки став их водителем на сегодня. — Рэй, — окликает ее Кларк, привлекая внимание лучшей подруги. Она протягивает руку вперед и накрывает ею руку Рэйес в попытке хоть как-то поддержать, — ты ведь знаешь, что моя мама просто обожает тебя. Уверена, ты ей нравишься даже больше, чем я, — шутит блондинка, и Рэйвен против воли улыбается. — К тому же, за неделю до сегодняшнего дня у нее была чуть ли не самая настоящая паническая атака, когда она не могла решить, что тебе подарить. А потом мы провели девять часов в торговом центре — девять! — выбирая тебе подарок. И она таскала меня за собой повсюду, потому что «я ведь знаю тебя, как никто другой», — бормочет Кларк, корча рожицу и передразнивая свою мать. Октавия мелодично смеется, Беллами — усмехается, а Рэйвен лишь деланно закатывает глаза, потому что женщины семейства Гриффин, определенно, слишком сильно любят передразнивать друг друга. — А ты не знаешь, как планы у нее были на сегодня? — спрашивает она, стараясь не выглядеть слишком заинтересованной. — Кажется, Шеф Кейн пригласил ее на свидание, — вспоминает Кларк, думая с таким усердием, что Рэйвен всерьез начинает беспокоиться за ее бедный, уже наверняка пьяный мозг. — Вероятно, раз она сказала тебе, что у нее планы, то согласилась, потому что не могу вспомнить ничего другого, чем она могла бы заниматься сегодня вечером. Рэйес резко выдыхает, мгновенно чувствуя тяжелую руку Беллами у себя на спине в знак поддержки. Ведь однажды она была настолько глупой, что напилась и рассказала лучшему другу о своей влюбленности в маму своей лучшей подруги, то смеясь, то плача. Алкоголь, по ее мнению, делал ее слишком эмоциональной. Рэйвен знает прекрасно, как все началось — началось все с Кларк. Они встретились, когда девушка со светлыми локонами была не такой высокой и дерзкой, но глаза той по-прежнему были настолько же голубыми, как и сейчас. Гриффин было четырнадцать, Рэйвен — двадцать два. Она проходила магистратуру в Полисовском университете, в который Кларк приехала вместе со своим классом на ярмарку профессий, отчаянно желая поступить туда в будущем. Конечно же, Рэйес была настолько неуклюжей, что практически сбила с ног тогда еще девочку из-за того, что опаздывала на пару. А потом, несколькими неделями спустя, она увидела знакомую блондинку в первом ряду на одной из лекций веб-дизайну, которые сама взяла для общего развития. От профессора она узнала, что девочку звали Кларк и попала она сюда в таком раннем возрасте только потому, что кто-то из ее родственников был давним другом президента Джахи. Рэйвен старалась внимания на нее особо не обращать, но это было невероятно сложно — временами Гриффин чувствовала себя настолько уверенной, что даже тянула руку на лекции: задавала вопросы или же отвечала на заданные всей аудитории. В один из дней после окончания пары она решила, что не будет ничего плохого, если она просто пообедает с девочкой, которая всегда делала это одна, прячась в каком-нибудь укромном местечке, о существовании которого Рэйвен даже не догадывалась, пока не увидела в нем блондинку. Один обед превратился в два, два — в три, а «просто пообедать» — в крепкую дружбу. Из-за разницы в возрасте Эбби с самого начала относилась к ней с некоторым скептицизмом, даже не скрывая этого. Рэйвен делала то же самое только для того, чтобы позлить женщину — она искренне наслаждалась огнем в карих глазах Эбби, ледяным тоном ее голоса, отдающим приказы-просьбы, и венкой, пульсирующей у нее на лбу каждый раз, когда Гриффин-старшая выходила из себя. Женщина была разрушительно-прекрасной, а у Рэйвен всегда отлично получалось злить людей, поэтому она думала: «Почему бы и нет?», — и продолжала делать все эти мелкие вещи, так раздражающие обычно спокойную и уравновешенную Эбби. Когда Кларк впервые пригласила ее к себе, то сказала чувствовать себя, как дома, и, к большому неудовольствию Эбигейл, Рэйвен ее послушала. Она до сих пор помнила тот случай, как однажды забыла свою майку на диване в гостиной, или как ее зубная щетка неожиданно появилась у Кларк в ванной, или как в холодильнике чудесным образом материализовались йогурты, которые никто из Гриффинов никогда не ел, но Рэйес просто обожала. И она до сих пор помнила, как все это бесило Эбби, но делала это лишь потому, что видела — та злилась вовсе не на нее, лишь вымещала всю свою злость на ней. А Рэйвен… Рэйвен была не особо против, потому что Эбигейл была самой великолепной женщиной, которую она когда-либо видела. Она вела себя вызывающе нагло, и, вспоминая это сейчас, хотелось рассмеяться в голос. Потому что Эбби настаивала на том, чтобы незваная (по ее мнению) гостья, ведущая себя так, как будто таунхаус Гриффинов — ее собственный дом, называла ее «мисс Гриффин». Лучше бы она этого не делала, ведь именно из-за ее настойчивости-раздражения-вспыльчивости (которые, если верить Кларк, не были присущи ее матери вообще) Рэйвен остановила свой выбор не на официально-правильном обращении, которого требовали все нормы приличия, а на нахальном «Эбби», сопровождаемым неизменной усмешкой-ухмылкой. Их отношения наладились, когда Кларк исполнилось пятнадцать и та вышла из-под контроля из-за негативного влияния своих одноклассников: начала ходить на вечеринки и делать чуть ли не все то, что пятнадцатилетним девочкам делать было не положено. И, конечно же, когда Кларк напивалась и хотела уехать домой, звонила она не матери, которая с ума сходила, не имея совершенно никакого понятия, где ее дочь, а Рэйвен. Рэйес приезжала, заботливо усаживала девчонку на заднее сиденье своей машины и позволяла ей вырубиться прямо там, после неся ее к таунхаусу на руках — Гриффин всегда была легкой, как перышко. Она укладывала Кларк в постель, укрывала ее одеялом и оставляла ласковый поцелуй на лбу взрослеющего подростка, нежным движением руки убирая с ее лба запутавшиеся и прилипшие к нему светлые пряди. И Эбби все это время наблюдала за ней, не говоря вообще не слова, а когда Рэйвен уже стояла у входной двери, то выдавливала из себя самое искренне «спасибо», которое девушка когда-либо слышала. После третьего раза она начала оставаться на заваренный Эбби зеленый чай, который, если быть честной, ненавидела с самого детства, но отказать была просто не в силах. Они сидели в гостиной перед камином, попивая чай и заедая его домашним овсяным печеньем, и могли разговаривать часами. Все было до нелепости просто. Так Рэйвен влюбилась в зеленый чай с мятой и лимоном. Так Рэйвен влюбилась в Эбби. А Эбби была… Эбби. Очень-очень умной, божественно красивой и в целом просто невероятной главой кардиохирургического отделения в лучшей больнице штата. На четырнадцать лет старше Рэйвен. Той, кто всегда называл ее «милая» или «дорогая», заставляя ее сердце превращаться в маленькую лужицу снова и снова, раз за разом, когда ласковое обращение в очередной раз соскальзывало с уст женщины. И Рэйвен думала — вернее, Рэйвен знала, — что Эбби никогда не ответит ей взаимностью. Вероятнее всего, Эбби просто рассмеется, если Рэйес когда-либо позволит себе произнести вслух, что она влюблена до дрожи в коленках, вспотевших ладоней и учащенного сердцебиения, которые сопровождали ее каждый раз, когда Гриффин появлялась в поле ее зрения. А появлялась она там с неизменной частотой, потому что вскоре Кларк выросла из вечеринок и стала прилежной ученицей, все равно оставаясь несколько дерзкой и чуть наглой, но в совершенно очаровательной манере (потом Эбби начнет говорить, что подобное поведение ее дочь несомненно переняла от Рэйвен. Поворчит, скажет, что ей такой расклад вещей не нравится совсем, но улыбку сдержать не сможет, выдавая себя с потрохами). И вскоре Рэйвен уже общалась с Эбби не потому, что та таким образом благодарила ее за очередное спасение ее дочери от незащищенного секса или других пьяных глупостей, а потому, что представить свою жизнь без Гриффин-старшей и их ежедневных разговоров и переписок вдруг оказалось невозможном. Кларк и Октавия не переставали дразнить ее из-за этого с тех самых пор. Не похоже, что Кларк была против дружбы ее лучшей подруги со своей мамой, и это действительно немного успокаивало ее. Тем не менее, как она однажды сказала Беллами, она скорее под землю провалится, чем расскажет Кларк хотя бы часть правды о чувствах, которые испытывала к ее матери. Единственная проблема заключается в следующем: она слишком очевидна, что Беллами повторяет чуть ли не каждый день. Потому что взгляда от Эбби отвести у нее никогда не получалось, (не)легкую, необоснованную ревность скрыть — тоже, а за «я в порядке» прятаться вообще не было никакого смысла. Гриффин-старшая раскусывала ее практически через мгновение, в то время как младшей требовалось чуть больше времени, но исход всегда один — Рэйвен ловят с поличным и она непременно краснеет, как какая-то школьница. Из мыслей ее выдергивает легкий толчок Блейка куда-то в бок, и она вскидывает вверх голову, мгновенно замечая на себе две заинтересованные пары глаз, которые все это время следили за ее меняющимся выражением лица, словно коршуны. Рэйвен натягивает улыбку, отчего-то будучи не в силах перестать думать о том, как Эбби, наверное, веселится на свидании со своим боссом. Ее бы она винить в своем дурацком и несколько саморазрушительном поведении никогда бы не смогла, даже если бы очень-очень захотела, поэтому винит во всем долбанного Маркуса Кейна. Именно его лицо она представляет, когда раз за разом попадает в яблочко, выигрывая в дартс у каких-то случайных посетителей. Один стакан бесплатного виски сменяется другим, и вскоре Бел, О и Кларк присоединяются к ней, играя вместе с ней. Дартс сменяется бильярдом, виски — коньяком, а коньяк — пивом, потому что от крепкого алкоголя неожиданно начинает тошнить (по крайней мере, лишь Рэйвен — она наблюдает за Кларк так, словно это ее чертова обязанность, подмечая, что девушка пьяна не так сильно, как могло бы показаться на первый взгляд). Несколькими часами спустя слишком жарко, чтобы просто-напросто думать. Рэйес снимает сначала бомбер, а потом — обычную майку без рукавов под свист и улюлюканье остальных посетителей бара, оставаясь лишь в одном черном спортивном лифчике. Она довольно-таки быстро ловит на себе взгляд барменши и оставляет друзей, чтобы выпить какого-нибудь холодного алкогольного коктейля. В баре душно, музыка стучит в ушах, хотя она не такая уж и громкая, люди вскрикивают «ура!» каждый раз, когда кто-то забивает нужный шар или попадает в яблочко, а мысли об Эбби по-прежнему где-то на задворках сознания. Поэтому четыре алкогольных коктейля спустя, когда она ложится на диван, отведенный их столику, в то время как ребята по-прежнему выигрывают неплохие деньги в дартс, бильярд и кикер, которые позже оплатят их сегодняшний счет, Рэйвен задумывается о том, чтобы позвонить женщине, не покидавшей ее мысли весь сегодняшний вечер (кого она обманывает — все последние четыре года). Если бы она могла мыслить рационально, то, вероятно, назвала бы себя идиоткой и утопила телефон в стакане с пивом, чтобы уж наверняка не иметь никакого соблазна набрать заветный номер. Но «пьяная Рэйвен» и «мыслить рационально» — самые большие антонимы во вселенной, поэтому она все-таки вытягивает телефон из заднего кармана джинсов, в процессе ударяясь локтем о внутреннюю сторону стола, возвышающегося над ней. Она издает болезненный стон, потому что ударяться локтем всегда чертовски неприятно, но кто-то из посетителей воспринимает все совсем иначе, присвистывая. Рэйес не сдерживается и выпаливает довольно-таки громкое: «Заткни ебало, придурок!». Да, если алкоголь и был чьим-то лучшим другом, то явно не ее. Эбби берет трубку не сразу: только тогда, когда Рэйвен звонит уже во второй раз и слушает надоедливые гудки как минимум секунд тридцать, бездумно пялясь в потолок — это зрелище куда лучше рассматривания приклеенной к внутренней стороне стола жвачки. Голос женщины несколько обеспокоенный, когда она отвечает, но Рэйес этого не улавливает совершенно. — Рэйвен, все в порядке? — Как проходит твое свидание? — спрашивает Рэйес в ответ, полностью игнорируя заданный ей вопрос. Она знает, что ее слова могли показаться слишком язвительными, или собственническими, или издевательскими, но ей, если честно, плевать. — Свидание? — ей требуется некоторое время, чтобы понять, что Эбби в некотором замешательстве. Вероятно, гадает, откуда она узнала. — Все не так. С чего ты… — Брось, Кларк мне рассказала, нет нужды врать, — говорит Рэйвен прежде, чем успевает хоть что-либо отфильтровать. Тон ее голоса деланно-непринужденный, и женщина на другом конце телефонной трубки замечает это без особого труда. В самом деле, нужно быть глухим, чтобы не заметить. — Не могу поверить, что ты кинула меня в мой ебаный день рождения ради какого-то дурацкого парня. Друзья так не поступают, знаешь, — протягивает она даже как-то обидчиво, прикусывая нижнюю губу, потому что нет, она ни за что не заплачет. — А ведь ты — мой друг. Даже если ты так не считаешь. Даже если я — не твой. Слова оседают в воздухе, словно гигантская железобетонная глыба, и они обе молчат некоторое время, пока Гриффин не констатирует самый очевидный факт на планете (по крайней мере, на данный момент): — Рэйвен, ты пьяна. — Десять очков Когтеврану! — восклицает она и смеется-смеется-смеется, только вот смех совершенно ненастоящий, неискренний. Без Эбби здесь совсем не весело, как бы она веселиться не пыталась. Гриффин снова замолкает, и Рэйвен лишь прижимает телефон ближе к уху, чтобы убедиться, что женщина по-прежнему дышит и она не убила ее своей тупостью. Она ждет чего-то вроде «надеюсь, Кларк не в таком же состоянии, что и ты» или чего-то более грубого, ведь, ради всего святого, она прервала ее чертово свидание. Но голос Эбби нежный-нежный, осторожный, как будто даже словами та боится причинить ей боль. — Как много ты выпила? — Всё, — без раздумий отвечает Рэйес и улыбается, потому что, ну, это правда. После пятой победы в дартсе подряд она заставила каждого проигравшего купить ей какой-то алкогольный напиток из меню, чтобы попробовать их все. Именно это она и сделала. Поэтому в данный момент Рэйвен, вероятно, на девяносто девять процентов состояла из ее верного друга этанола. Скорее всего, вовсе не кровь текла по ее венам, а алкоголь. В ее защиту — она редко так напивалась. Просто Эбби умела оказывать на нее подобный эффект, как никто другой. — Кларк, Беллами и Октавия с тобой? — спрашивает Гриффин, и Рэйвен кивает, на мгновение забыв, что женщина не может этого увидеть. Она уже собирается превратить жест в слова, когда Эбби говорит вновь, видимо, поняв, отчего тишина вновь ненадолго поглотила их (и Рэйвен это бесит — то, как хорошо Эбби знает ее). — Они настолько же пьяны, как и ты? Хотя нет… не отвечай, я не хочу знать, — быстро передумывает она. Следующие ее слова какие-то слишком уязвимые, тихие и несмелые, как будто она смущается или не уверена в себе (что является полным нонсенсом как и в теории, так и в практике: Эбби всегда уверена в себе и никогда не смущается). — Мне приехать за тобой, милая? — Ты мне не нужна, — выплевывает Рэйвен, и она знает, что это грубо, чертовски грубо, но также ей известно, что это ложь-ложь-ложь. Потому что когда Эбби называет ее так и говорит с ней именно так, она плавится, как кубик льда на солнце. Она не упускает, как Гриффин резко выдыхает и тяжело сглатывает, как будто слова девушки на самом деле причинили ей физическую боль, и мгновенно чувствует себя виноватой. — Блять, — бормочет она, проводя рукой по спутавшимся волосам. Она слишком пьяна для всего этого. Звонить Эбби было просто ужасной идеей. Почему, черт возьми, ее никто не остановил? — Эбс, прости, — сокращение имени срывается с ее уст само собой, и если бы она была более внимательной, то заметила бы, как на несколько секунд женщина на самом деле перестает дышать. — Я такая идиотка. Кого я обманываю? Ты нужна мне. Но я так чертовски зла на тебя за то, что ты пошла на свидание с каким-то блядским парнем, а не на мой дурацкий день рождения. И я не знаю, почему, потому что здесь даже не весело, и я просто так… твоюжсукамать! Этот красочный набор слов знаменует то мгновение, когда она ослабляет хватку на своем телефоне и тот падает на пол экраном вниз. В последние несколько недель он был едва живым, работая с перебоями и рандомно набирая людей из списка ее контактов даже в три часа утра, даже гребаные номера с других континентов, поэтому она уверена, что его уже вряд ли можно будет спасти. По крайней мере, не сейчас. Она придумает что-нибудь завтра, если не забудет. Рэйвен проводит следующие несколько минут, просто валяясь на диване, свесив правую руку и почти касаясь ею наверняка грязного пола. В таком положении ее находит Кларк, и у резвой восемнадцатилетней блондинки не занимает много времени, чтобы стащить лучшую подругу с дивана и подтолкнуть в сторону барной стойки, к той самой барменше, которая с явной заинтересованностью разглядывала девушку некоторое время назад. Они болтают, смеются, и все непринужденно-просто-легко, только вот Джина, пускай и красивая — все равно не Эбби. С Эбби никто не сравнится, в этом она уверена совершенно точно; с ее плохо скрываемой улыбкой, острыми скулами, изящными руками, спасающими человеческие жизни каждый божий день. Джина милая — наливает им за счет заведения, и Рэйес относит напитки свои друзьям, немного колеблясь, когда протягивает один из них Кларк. Та лишь закатывает глаза и вливает в себя шот прежде, чем ее лучшая подруга успевает не то чтобы что-то сказать — даже банально моргнуть. Рэйвен вливает в себя три и возвращается к игре в дартс, в то время как Беллами дивится — как так вышло, что она выпила чуть ли не все содержимое бара, но в яблочко попадает с первой попытки. Девушка шутит, что она лучше его в этом, как и во всем остальном, и каждый из них смеется. В ее голове блаженно пусто и легко, особенно когда Кларк и Октавия решают сыграть друг против друга в кикер, выбирая Рэйвен судьей, а Беллами — ее помощником (тот, конечно же, ворчит, что она опять главная). Все прекрасно-прекрасно-прекрасно, пока Кларк не решает обновить свои социальные сети (будь проклята ее зависимость от них), доставая из крохотных размеров сумочки телефон. Потому что у Гриффин двадцать с лишним пропущенных от матери. Она встречается взглядом с Рэйвен и вспоминает, как несколькими минутами ранее девушка рассказывала, как хорошо ее мама проводит время на своем свидании, и как хорошо, что ее здесь нет, потому что иначе им было бы куда менее весело. — Рэй, что ты натворила? — спрашивает Кларк, пялясь на экран своего телефона, как какая-то ненормальная, и Рэйес заглядывает ей через плечо, мгновенно забывая, как дышать. Нет, это просто совпадение. Она волнуется за дочь, вот и все. — О, Бел, можете дать мне свои телефоны? — зачем-то просит блондинка, и уже через пару секунд Рэйвен понимает, зачем. Потому что у каждого из Блейков пропущенных звонков примерно столько же, и грудная клетка Рэйес отчего-то наполняется необъяснимым теплом. Она качает головой и стряхивает это с себя, словно какой-то вирус, не позволяя себе думать в таком ключе. Потому что Эбби волнуется вовсе не за нее, она волнуется за Кларк. Телефон Гриффин-младшей вибрирует, и на нем высвечивается смс-сообщение от Эбби: «Кларк, мне нужно знать, все ли в порядке с Рэйвен!». И они обе вздрагивают, потому что Эбигейл никогда не использует восклицательные знаки. — Блять, Рэй, какого черта? Что ты ей наговорила? — шепотом спрашивает Кларк, не желая, чтобы их услышала Октавия. Блейк просто потрясающая, но совершенно не контролирует себя, когда пьяна — язык у нее развязывается настолько сильно, что лучше засунуть ей в рот кляп, чем попытаться пережить хотя бы двадцать минут ее болтовни. — Ты знаешь, какая она. Просто забей, — отмахивается Рэйес, сгребая в охапку три мобильных устройства и отбирая их у лучшей подруги. Она протягивает их с любопытством наблюдающей за ними Джине и просит ни в коем случае не отдавать. Барменша улыбается и согласно кивает, пряча все телефоны за стойку. (Телефон Кларк продолжает вибрировать)

# # #

Рэйвен не совсем уверена, как это происходит — она никогда не была особой фанаткой танцев. Все начинается с дурацкого, до нелепости смешного победного танца после того, как она выигрывает у Беллами в бильярд (снова), но толпе, кажется, нравится смотреть на танцующую молодую девушку в джинсах-скинни и спортивном лифчике, поэтому они побуждают ее продолжить своими громкими аплодисментами и свистом. Именно так она оказывается в самом центре бара вместе с Кларк и Октавией, создавая импровизированный танцпол и зажигая под Кэти Перри, и вскоре к ним присоединяются другие посетители. У них в руках бутылки со смешанными вместе как минимум четырьмя видами алкоголя, в ушах кровь стучит, перед глазами — блики, а в голове блаженная пустота. Рэйвен нравится. Ей нравится двигаться под музыку, соприкасаясь бедрами с какой-то случайной девушкой, но ей отчего-то везде мерещится Эбби. В каждом лице. В особенности в Кларк, потому что та чем-то напоминает свою мать. Она пытается избавиться от этой странной фигни посредством вливания в себя еще больше количества выпивки, но получается фигово — все становится только хуже, когда, танцуя, она разворачивается ко входной двери и натыкается взглядом на преследующую ее женщину, тут же забывая, как дышать. Потому что эта Эбби — настоящая. На ней темно-фиолетовое платье-футляр чуть выше колен и с чертовым глубоким вырезом, черное классическое пальто, накинутое сверху, и туфли на, скорее всего, десятисантиметровом каблуке, потому что именно таким туфлям та всегда отдает предпочтение. Ее волосы, обычно заплетенные в аккуратную косу или идеально небрежный конский хвост, сейчас завиты и каскадом спускаются вниз по ее плечам. От них обычно пахнет ежевикой из-за шампуня женщины — и запах этот всегда сводил ее с ума. Она теряется в этих гипнотизирующих карих глазах на несколько секунд, и ей требуется некоторое время, чтобы интерпретировать выражение лица Гриффин: та выглядит так, как будто решает, убить ее прямо сейчас или же обнять. Рэйвен надеется, что второе. Но через полминуты она понимает, что куда более гуманным было бы первое. Потому что она в одном спортивном лифчике, а Эбби прижимает ее к себе, практически невесомо касаясь талии подушечками пальцев, но этого прикосновения достаточно, чтобы перевернуть весь мир Рэйвен с ног на голову. Она нерешительно обвивает руками шею женщины, зарываясь в ее мягкие светло-каштановые волосы и вдыхая до боли знакомый запах. Ежевика. Она вдруг совершенно не помнит, на что злилась и злилась ли вообще, потому что Эбби — Эбби касается ее голой кожи, утыкаясь носом куда-то в плечо и сцепляя руки в замок где-то за ее спиной. Все это исчезает через некоторое время, и Рэйвен резко выдыхает, когда осознает, что пальцев Гриффин нет там, где они были всего за несколько секунд до этого. Ей кажется, что по всему ее телу проходятся разряды электрического тока небольшой мощности, когда Эбби касается ее, и она просто хочет — нет, ей необходимо почувствовать это снова. Но у Эбигейл, видимо, другие планы. Потому что она кажется по-настоящему разъяренной, когда отстраняется от нее и наконец начинает говорить. — О чем ты вообще думала?! Больше никогда не смей так делать, слышишь? — в ее голосе, кажется, дрожь, но Рэйес списывает все на слуховые галлюцинации, совершенно не обращая внимания на тихо офигевающую от всего происходящего Кларк. Эбби переминается с ноги на ногу и нервно прикусывает нижнюю губу, отчего-то не оставляя в покое браслет, болтающийся на ее левом запястье. — Я так чертовски испугалась! Почему, черт возьми, никто из вас не брал трубку? — куда более строгим тоном спрашивает она, одаривая убийственным взглядом свою дочь и ее двух других лучших друзей. Несмотря на это короткое взаимодействие, ее взгляд вскоре сам собой возвращается к Рэйвен, и она делает несколько шагов вперед, оглядывая девушку с ног до головы и, кажется, едва заметно краснея. Просто отлично, только зрительных галлюцинаций мне не хватало. — Милая, все хорошо? Голос у Эбби мягкий-мягкий и нежный-нежный, и Рэйвен бы хотела разозлиться, но не может. Потому что у Эбби, черт возьми, сейчас вроде как свидание, а она здесь, с ней, и все потому, что они с ребятами не ответили на каких-то пять(десят) или шесть(десят) ее звонков. — Я в порядке, — слетает с ее уст прежде, чем она успевает подумать. С другой стороны, даже если бы она подумать успела, то вряд ли бы выдала что-то вразумительное, потому что думать сейчас казалось по-настоящему непосильной задачей. Она, конечно же, лжет. Эбби, конечно же, видит ее насквозь — как, впрочем, и всегда. Это, в общем-то, визитная карточка их взаимоотношений — то, что Гриффин все понимает, видит, а Рэйес ни черта ни понять, ни увидеть не может. Предугадать тоже. Потому что ни в одной вселенной она бы не смогла даже позволить себе подумать о том, что следующим действием женщины будет встать еще ближе и взять ее за руку, в успокаивающем жесте поглаживая большим пальцем тыльную сторону ладони. Рэйвен чувствует, как задыхается, и надеется, что никто этого не замечает. Но, конечно же, замечает Беллами, и, похоже, что Кларк тоже. Октавия, к счастью, слишком пьяна, чтобы заметить хоть что-либо на расстоянии дальше трех сантиметров от ее лица. — Я забираю Рэйвен домой, с нее на сегодня хватит. И если хоть один из вас думает, что возражения принимаются, то очень зря, — цедит Гриффин, явно злясь, вот только на кого — не совсем понятно. Беллами поднимает руки вверх в знак капитуляции, Кларк мягко кивает и оглядывает их с еще большим интересом, чем прежде, Октавия же лишь хихикает. А у Рэйвен как заезженная пластинка в голове повторяется «домой-домой-домой», и она точно знает, что окажется вовсе не в своей квартире через двадцать минут. — Покажешь мне, за каким столиком вы сидели, милая? — обращается к ней Эбби, наклоняясь чуть ближе, и Рэйес кажется, что она в любой момент может потерять сознание. Горячее дыхание женщины на ее коже заставляет ее прикрыть глаза от какого-то странного наслаждения, и ей требуется сделать несколько медленных, спокойных вдохов и выдохов, прежде чем она открывает их, сразу же встречаясь с четырьмя разными взглядами, направленными на нее. Первые два принадлежат Октавии (которая наконец заметила, что происходит) и Кларк — они просто-напросто совсем (не) чуточку в шоке. Третий — Беллами, несколько обеспокоенный и явно взволнованный. И четвертый, самый важный — Эбби, такой выразительный и по-настоящему неравнодушный. У Рэйес с трудом получается махнуть рукой в направлении столика; говорить она не решается — боится, что скажет какую-то несусветную, смущающую глупость. Что-то вроде того, насколько красива Эбби, и как прекрасно это платье облегает ее бедра, и какие мягкие и шелковистые у нее волосы. Не-а, точно никаких разговоров. Просто ужасная идея. Они оказываются у столика в рекордные сроки, и Эбби усаживает Рэйвен на диван. Девушка с трудом удерживается в вертикальном положении, ведь соблазн упасть назад и заснуть прямо здесь слишком велик — эйфория от алкоголя прошла, а энергичность сменилась усталостью. Она не отводит взгляда от Гриффин-старшей, стараясь сконцентрироваться на ней. Сначала та находит под столом ее мобильный телефон (естественно, с треснутым экраном и не работающий), а после собирает с соседних диванчиков ее майку и бомбер. Осознание приходит к ней слишком поздно — только тогда, когда пальцы Эбби снова на ее талии, животе, руках. О, фак. Ведь, вероятно, выходить на улицу в одном спортивном лифчике в конце сентября — это не лучшая идея. Эбби это понимает практически сразу же, а после помогает ей одеться: заботливо поднимает руки вверх и натягивает на нее майку. И прикосновения ее такие нежные-нежные, практически невесомые, как будто она боится ее сломать. Рэйес, в принципе, быть сломанной очень даже не против, если это значит, что Гриффин продолжит касаться ее так. Она оказывается на заднем сиденье такси прежде, чем успевает это осознать, и ее голова сама собой чудесным образом находит место на коленях Эбби. Не похоже, что женщина против: она проводит рукой по ее волосам, заботливо касается щек, а один раз даже случайно задевает нижнюю губу большим пальцем, заставляя Рэйвен очень заметно вздрогнуть. Она лежит с закрытыми глазами большую часть времени, но когда открывает их, то понимает, что к тому, что видит, была совершенно не готова: Эбби нависает над ней, смотрит пристально-пристально и как-то слишком нечитаемо, но с явным беспокойством, периодически покусывая нижнюю губу. У нее во взгляде так и читается «какая же ты идиотка» вперемешку с «я так рада, что ты в порядке», и Рэйвен отмечает про себя, насколько Эбби красивая, возможно, используя «блять» в самом начале своей мысли для усиления эффекта. Только вот отмечает это она не про себя, а очень даже вслух, потому что даже в темной машине может увидеть, как румянец приливает к щекам Эбби, как та заметно давится воздухом, резко отводя взгляд и прекращая перебирать спутанные пряди ее волос. Рэйес думает, что чертовски сильно облажалась, но когда буквально сорока секундами позже Эбби смотрит на нее с этой заботой-нежностью-любовью, то понимает, что сделала все совершенно правильно. Гриффин, видимо, требуется некоторое время, чтобы вспомнить, как вообще формируются слова и составляются предложения, но, когда она наконец делает это, Рэйвен совершенно точно забывает, как работает дыхательная система. — Ты тоже очень красивая, милая. И это искренне, и Рэйвен прекрасно помнит, что Эбби комплиментов не делает практически никогда. У Рэйес по всей грудной клетке разливается тепло, потому что она в стельку пьяная, потная, пропахшая чужими духами и различными видами алкоголя, но Эбби — которая в своем темно-фиолетовом платье выглядит так, как будто только что спустилась с Олимпа — все равно считает ее красивой. Она не сразу понимает, что улыбается широко-широко, и ее улыбка каким-то чудесным образом отзеркаливается на лице Эбби. Возможно, поход в «Полис» был не такой уж и плохой идеей.

# # #

Как только они добираются до таунхауса Гриффинов, Эбби отправляет ее в душ. Делает она это зря — Рэйвен четыре раза чуть не падает с лестницы, пока Гриффин не оказывается справа от нее, придерживая за талию и следя за тем, чтобы та не пропускала каких-либо ступенек. Когда они оказываются в ванной, Рэйес устраивает совсем уж не сексуальный стриптиз — кое-как выпрыгивает из своих неожиданно слишком узких джинсов и стягивает майку без рукавов, отбрасывая ее куда-то в сторону, оставаясь лишь в одном нижнем белье. Ей кажется, что глаза Эбби неожиданно темнеют, когда та оглядывает ее с ног до головы, но она списывает все на очередную галлюцинацию или помутнение рассудка. Вероятно, ей просто нужно меньше пить, чтобы этого не повторялось в будущем. Они стоят посреди просторной ванной в течение нескольких минут, просто глядя друг на друга, пока Эбигейл не приходит в себя: резко вздрагивает, бормочет что-то о том, что пойдет принесёт одежду, и выбегает из комнаты с такой скоростью, как будто ей сообщили, что если она проведет здесь еще хотя бы секунду, то непременно подхватит какой-то смертельно-опасный вирус. Душ она принимает то освежающе холодный, то обжигающе горячий, поворачивая кран то в левую, то в правую сторону. Она пользуется лавандовым гелем для душа, смывая с себя всю атмосферу «Полиса», и, практически не думая, моет волосы ежевичным шампунем. Ежевика — аромат, сопровождающий Эбби везде и всюду, даже когда она в больнице, в которой, по сути, пахнет одной лишь стерильностью. Эбби — как глоток свежего воздуха. Во всех смыслах. Но, все-таки, для глотка свежего воздуха она слишком часто заставляет Рэйвен переставать дышать: когда Рэйес выходит из ванной в одних черных трусиках и темно-синей майке (потому что, конечно же, она решила наплевать на принесенные Эбби штаны), не достающей даже до бедер, Эбигейл сидит на кровати, ожидая ее. Она одета совершенно иначе, по-домашнему уязвимо — в простые темно-серые шорты и не очень-то длинную белую майку. Макияж ее смыт, и единственное доказательство того, что она была на свидании еще буквально часом ранее — это идеальные локоны, струящиеся вниз по ее плечам и спине. И именно тогда Рэйвен вспоминает — свидание. Кейн. Но она совершенно не замечает, как Эбби смотрит на нее. (А лучше бы заметила) Потому что, если бы она заметила, то никогда бы не сказала то, что говорит сейчас. — Неужели твое свидание было настолько неинтересным? — с усмешкой спрашивает она, медленными шагами подходя к кровати с правой стороны и падая на тонну мягких подушек. С правой, потому что знает — с левой спит Эбби (не то чтобы они собирались провести ночь вместе, но все же). — Настолько неинтересным, что ты явилась на вечеринку в честь моего дня рождения без приглашения? Эбби по-прежнему сидит к ней спиной, когда отвечает, а Рэйвен просто прикрывает глаза, вслушиваясь в каждое слово. Голос у женщины мелодичный, с хрипотцой, и даже когда они говорят о чем-то, что практически причиняет Рэйес физическую боль, она все равно этим наслаждается. — У меня было приглашение, разве нет? — Обычно, когда тебе звонят и говорят, что ты не нужна, это означает автоматическое аннулирование приглашения, если ты не в курсе, — выплевывает Рэйвен, но слова ее выходят какими-то приглушенными из-за того, что она зарывается носом в одну из подушек, обхватывая ее руками. Она всегда обожала подушки в таунхаусе Гриффинов, задаваясь вопросом, набивали ли их облаками вместо пуха. Тишина окутывает их на некоторое время, и Рэйвен кажется, что она начинает засыпать, когда женщина нарушает молчание. — Не делай этого, пожалуйста, — просит Эбби, и голос ее, кажется, ломается (опять-таки — нонсенс, да просто быть такого не может). Гриффин мягко проводит рукой по спине девушки, и Рэйес окончательно приходит в себя: вздрагивает, открывает глаза и, убрав подушку от своего лица, смотрит на Эбби, неожиданно лежащую прямо рядом с ней. Она поворачивается на левый бок, чтобы встретиться с ней взглядом, и сразу же жалеет о том, что сделала это. Потому что взгляд у Эбби практически умоляющий, а глаза ее, кажется, блестят от непролитых слез. — Можем мы просто поговорить? — О том, как ты кинула меня в мой ебаный день рождения? — с нескрываемой злостью спрашивает Рэйвен, замечая, как Эбби едва заметно вздрагивает то ли из-за тона ее голоса, то ли из-за используемого ругательства, то ли из-за того, о чем именно она говорит. Рука женщины переместилась на ее талию, когда она повернулась на бок, но она до сих пор не предприняла совершенно ничего, чтобы избавиться от нее — ей, если честно, не хочется этого делать вообще. Но она совершенно точно не может здраво мыслить, когда Эбби смотрит на нее так и касается ее так. — Я не… — она качает головой, прикусывая нижнюю губу, и Рэйес практически готова сдаться. — Милая, пожалуйста, просто позволь мне… «Практически» — ключевое. Потому что она злится. Весь вечер она засовывала свою злость куда подальше, пытаясь веселиться, но делать это без Эбби было катастрофически сложно, если не невозможно вообще. Рэйес, конечно, знает, что она — не заведующая хирургическим отделением, как Маркус Кейн, что она — не мужчина с идеальной шевелюрой, что она — не тот человек, который ежедневно видится с Эбби на работе и обедает в дурацком больничном кафетерии вместе с ней (за исключением, возможно, нескольких раз, когда Рэйвен относила Гриффин что-то, что та забыла, и оказывалась приглашена на ланч), но она, черт возьми, думала, что они друзья. Она резким движением скидывает руку Эбби со своей талии и поднимается с кровати, направляясь к чуть приоткрытой двери. Бросает — чуть ли не выплевывает, на самом деле — излишне раздраженное «пойду попью» и выходит из комнаты, совершенно (не)случайно хлопая за собой дверью. Эбби смотрит ей вслед так, как будто Рэйвен только что разбила ей сердце. Рэйвен этого, конечно же, не видит.

# # #

Она оставаться в кухне не собиралась — ей просто нужно было немного остыть, чтобы не наговорить лишнего. Но она находит плитку своего любимого шоколада в холодильнике, который материализовался там каким-то совершенно чудесным образом — Рэйес помнит, что ту, которую покупала она сама, доела еще позавчера. Она хватает из холодильника бутылку лимонада (потому что от одного слова «алкоголь» ее практически с головой накрывает волна тошноты) и запрыгивает на кухонную столешницу, свесив ноги. Полбутылки и восемь долек шоколада спустя Рэйвен осознает, что замерзла: холодный лимонад вкупе с мокрыми волосами, вода с которых стекала по ее спине, явно были не лучшей комбинацией. Вероятно, ей также стоило надеть штаны, принесенные Эбби. Ее мысли всегда сами собой возвращаются к женщине, как бы она не пыталась думать о чем-то другом или ни о чем вообще. Она вспоминает прикосновения на заднем сидении такси, несколько смущенно-нерешительное «ты тоже очень красивая» и объятия посреди бара, которые, вероятно, остановили сердце Рэйес, потом запустив его снова. Эбби оказывает на нее подобный эффект практически всегда; кажется, что женщина может как убить ее, так и спасти, и это пугает до чертиков. В целом, Эбби сама по себе для нее пугающая, но в самом хорошем смысле этого слова. В «сердце бьётся быстро-быстро или не бьется вообще» смысле. Она откидывается назад, ударяясь головой о стену, и болезненно стонет, потому что явно не была к этому готова. Рэйвен потирает место ушиба, взлохмачивает волосы и делает очередной глоток лимонада, как-то по-детски болтая ногами и проигрывая в своей памяти все то, что произошло в баре. Думать все еще сложно, но после освежающего душа — куда более терпимо, и именно поэтому она отмечает для себя то, что упустила раньше. Как будто бы обладая способностью читать ее мысли на расстоянии (что, возможно, все-таки является правдой), Эбби появляется в кухне несколькими минутами спустя. Она медленными шагами подходит к тому месту, где сидит Рэйвен, и выглядит отчего-то ну очень неуверенно, теребя браслет на своей левой руке. — Опять сидишь на столешнице, — констатирует очевидный факт она, чуть склонив голову. Уголки ее губ приподнимаются в мягкой улыбке, и Рэйвен требуется каждая унция самообладания, чтобы не улыбнуться в ответ. — Кларк тоже так делает. Клянусь, я понятия не имею, зачем в этом доме вообще есть… — Я не сказала тебе, где нахожусь, — говорит Рэйес, игнорируя только что сказанные Гриффин слова. Она чуть поднимает голову вверх и встречается взглядом с женщиной, которая выглядит так, как будто ее только что поймали с поличным. — Верно, — через некоторое время отвечает Эбби, видимо, не видя смысла ничего отрицать, раз девушка уже, похоже, поняла все сама. — Ни О, ни Кларк, ни Бел не ответили ни на один из твоих звонков, — продолжает Рэйвен, получая тот же самый ответ и медленный, размеренный кивок к нему в дополнение. — Но ты все равно приехала в «Полис». Хотя я его даже никогда не упоминала. — Верно, — бормочет Гриффин, надеясь, что этого, может быть, будет достаточно. Конечно же, такого не случается, и взгляд Рэйвен слишком требовательный, чтобы она не продолжила. — Я… отследила твое местоположение через «Инстаграм». — Ты что сделала? — Рэйес удивление даже не старается скрыть, чуть не роняя бутылку, находящуюся у нее в руках, на пол. Эбби лишь кивает, как будто бы говоря: «Ага, я сделала именно это», рассказывать подробнее желанием явно не горя. Но Рэйес подробностей хочет — прищуривается, смотрит на женщину пристально-пристально, с явной заинтересованностью, и та сдается меньше чем через минуту, резко выдыхая. — Все проще, чем кажется. Кларк и Октавия поставили геолокацию на одной из выложенных ими историй, — пытается отмахнуться Гриффин, видимо, на долю секунды забывая, что имеет дело с Рэйвен. — Разве они не скрывают от тебя истории с тех самых пор, как завели аккаунты в Инсте? — вскидывая вверх брови, спрашивает Рэйес, уже заранее зная ответ на все сто. Потому что это всегда было частой причиной для споров между ними — Кларк и О настаивали, чтобы Рэйвен тоже скрыла свои истории от Эбби, но ей этого делать не хотелось совершенно, даже на какое-то время. Потому что Гриффин всегда писала ей, как хорошо она выглядит, если она выкладывала фотографию в новом платье-юбке-джинсах, просила быть осторожной, когда Рэйес сообщала своим подписчикам, что собирается попробовать банджи-джампинг, и заводила с ней длинные, увлекательные разговоры об итальянской кухне каждый раз, когда девушка выкладывала в историю только что принесенную ей в ресторане пиццу, пасту или лазанью. Так что Рэйвен ни за что не смогла бы отказаться от всего этого. Она смотрит на смущающуюся и поспешно отводящую взгляд женщину, сузив глаза, и осознание приходит к ней практически мгновенно. — У тебя есть другой аккаунт? — Нет! — быстро отвечает Эбби, заставляя Рэйес усмехнуться, как будто еще десять минут назад девушка не кричала на нее, обвиняя. Она хватает женщину за запястье и притягивает ближе к себе, и каким-то образом та оказывается между ее раздвинутых ног, когда Рэйвен свободной рукой приподнимает ее подбородок чуть вверх, заставляя ту встретиться с ней взглядом. Бутылка лимонада стоит забытой где-то рядом на столешнице — касаться Эбби куда приятнее. — Разве не ты все время напоминаешь Кларк, что нужно всегда говорить правду? — шепчет она, и, фак. Она знает, что это запрещенный прием, что она переступает все границы и, скорее всего, захочет выброситься из окна первым делом с утра, но на щеках у Эбби появляется румянец, а Рэйес осознает двусмысленность фразы в данной ситуации только тогда, когда ничего уже поделать нельзя. Гриффин резко выдыхает и мягко кивает в ответ. — Я… допустим, что я схватила телефон человека, который был рядом со мной, создала новый аккаунт и просмотрела истории Кларк и Октавии, чтобы узнать, где ты, — бормочет Эбби, порываясь опустить голову. Осознание ударяет по ней быстро и болезненно — не составляет труда догадаться, кто этот человек, находящийся рядом с Эбби. Чертов Кейн. Она тяжело сглатывает и убирает свои руки от женщины вообще, и та смотрит на нее, словно потерянный олененок, когда больше не чувствует мягких прикосновений длинных пальцев к своей коже. Гриффин практически сразу же понимает, в чем дело, и на ее лице отражается сожаление. — Милая, я… — Ради всего святого, просто прекрати называть меня так! — умоляет-требует Рэйес, повышая голос, и слишком поздно осознает, что на самом деле кричит. Ошарашенная Эбби чуть подается назад, и выглядит она не то чтобы злой, а скорее до ужаса расстроенной. У Рэйвен мгновенно сердце в грудной клетке сжимается от невыносимой боли, ведь она — причина этой грусти на лице Эбигейл. Женщина делает крошечный шаг назад, собираясь развернуться и уйти, оставить девушку в покое и дать ей протрезветь, но Рэйвен такой расклад событий не устраивает совершенно: она в очередной раз обвивает пальцами запястье Эбби, останавливая, а когда осознает, что уходить та больше не собирается, опускает руку чуть ниже и переплетает их пальцы. — Прости меня, я просто… — Рэйес качает головой, не совсем зная, как объяснить все то, что чувствует, но при этом не рассказать, что именно чувствует. Эбби высвобождает свою левую руку и перемещает ее на талию Рэйвен, а правой заправляет мешающуюся прядь еще влажных волос за ухо девушки. Рэйес прикрывает глаза и подается вперед, чувствуя, как подушечки пальцев женщины касаются ее щеки. — Ты ведь знаешь, что можешь спросить у меня абсолютно все? Рассказать все, что угодно? — напоминает ей Гриффин, и намек ее слишком толстый, чтобы остаться незамеченным. Рэйвен как-то по-детски тихо шепчет «знаю» и открывает глаза, встречаясь с обеспокоенным и изучающим взглядом Эбби. Она смотрит на нее так, как будто Рэйес для нее — целая вселенная (но наверняка у Рэйвен просто-напросто галлюцинации), касается ее так, как будто нет ничего, что она хотела бы делать больше (опять-таки, она ставит на помутнение рассудка), и Рэйвен чувствует головокружение и легкую тошноту. Как будто ей снова шестнадцать, как будто она влюбилась в кого-то в самый первый раз, но правда в том, что чувства к стоящей напротив женщине примерно в три раза сильнее всего того, что она испытывала к кому-либо другому. Наверное, именно поэтому вопрос, слетевший с ее уст, до боли несмелый и практически неслышный. — Ты вообще считаешь меня своим другом? — О, милая, — выдыхает Эбби и быстро замолкает, наверняка проверяя, как Рэйес отреагирует на это ласковое обращение. Сейчас Рэйвен совершенно спокойна и готова слушать, и женщина медленно выдыхает, когда осознает, что не испортила что-либо в очередной раз, — конечно же. Ты очень дорога мне, Рэйвен. Даже не смей в этом сомневаться. — Я и не сомневалась, — произносит Рэйес в свою защиту, но под многозначительным взглядом Гриффин быстро сдается, добавляя, — по крайней мере, до сегодняшнего дня. Эбби очень быстро понимает, в чем именно дело, и резко выдыхает, чувствуя себя виноватой. Она неосознанно начинает выводить незамысловатые узоры пальцами левой руки на талии девушки, совершенно не замечая, как та чуть дрожит от каждого ее прикосновения. У Рэйвен сносит крышу — ей кажется, что в любую секунду она потеряет сознание от сенсорной перегрузки, преимущественно из-за этих нежных прикосновений и резковатого запаха ежевики, теперь исходящего от них обеих. И это тот самый момент, когда она вспоминает, что на ней нет штанов. И ее ноги раздвинуты. И Эбби стоит прямо перед ней. …Боже, она больше никогда не будет пить. — Расскажи мне, — выдыхает Гриффин практически ей в лицо, и Рэйес всерьез кажется, что она попала в какую-то совершенно другую вселенную. — Я пригласила тебя, а ты отказалась, — говорит девушка так, как будто это должно объяснять абсолютно все. Она нервно сцепляет в замок свои руки, находящиеся где-то в том небольшом пространстве, которое по-прежнему разделяет их (что, по сути, единственная причина, по которой она до сих пор не умерла от сердечного приступа). — Ты можешь представить меня, напивающуюся в баре, к тому же, в компании моей дочери? — аргументирует свой отказ Эбби, и Рэйвен закатывает глаза, совершенно не сдерживаясь и не желая этого предотвратить. — Мы бы не пошли в бар. Мы могли бы пойти… не знаю, — она резко выдыхает и чуть качает головой, думая, что вот сейчас женщина наконец перестанет касаться ее щеки своей ладонью, но этого так и не происходит. Рэйес неопределенно пожимает плечами, называя первую попавшуюся локацию, которая приходит ей в голову. — В ресторан? Эбби на самом деле усмехается, а Рэйвен в, наверное, сотый раз за вечер забывает, как вообще работает дыхательная система. — Даже я нахожу празднование дня рождения в ресторане ужасно скучным, дорогая, — с явным скептицизмом в голосе отвечает она. Когда Рэйес чуть поднимает вверх голову, ее взгляд сам собой падает на губы Эбби, уголки которых чуть приподняты в легкой улыбке. Рэйвен неосознанно облизывает свои собственные, отчего-то пересохшие, и чисто инстинктивно подается вперед. — Мне было плевать на место, честное слово. Я просто хотела, чтобы ты была там, знаешь? Это все, что имело значение, — почему-то именно шепчет девушка, как будто знает, что если слова эти произнесет хотя бы чуть-чуть громче, то следом вырвется то, что она так отчаянно пыталась не говорить. — О, милая, — во второй раз за последний несколько минут повторяет Эбби, и голос у нее по-прежнему такой, как будто ей трудно дышать. Она с поразительной нежностью начинает водить пальцем по щеке девушки, как будто бы заранее пытаясь успокоить. — Я тоже так хотела быть с тобой, но просто должна была… Рэйвен, видимо, по-прежнему недостаточно трезва, чтобы заметить, что именно только что сказала Эбби, и все еще слишком пьяна, чтобы позволить ей договорить. — Должна была пойти на свидание с Маркусом, я понимаю, — несколько раздражённо бормочет Рэйес, сразу же наблюдая за тем, как рот Эбби чуть приоткрывается, когда та делает резкий вдох. Через мгновение после этого какая-то слишком довольная улыбка расползается по ее лицу, когда она сощуривается и спрашивает: — Ты что, ревнуешь? — Вот еще! — фыркает Рэйвен, пытаясь подделать непринужденность и откровенное равнодушие, но выходит у нее как минимум ужасно: говорит она слишком быстро, практически крича, а щеки ее предательски покрываются румянцем. — Я не ревную, — с нажимом добавляет она, делая какой только можно акцент на «не». Получается у нее еще хуже, чем в прошлый раз: звучит она настолько неубедительно, что улыбка на лице стоящей напротив женщины становится лишь шире. — М-м-м, конечно, все ясно, — протягивает Эбби, слегка посмеиваясь, и на секунду у Рэйес кровь стынет в жилах, когда она думает о том, что именно может быть «ясно» для Эбби. — Ничего тебе не ясно! — как-то по-детски парирует она, стараясь выглядеть как можно серьезнее, но в очередной раз проваливается: кухня погружается в мягкий смех, одновременно слетевший с уст их обеих. Они замолкают и смотрят друг на друга в течение некоторого времени, и вот уже вторая рука Эбби вовсе не на щеке Рэйвен, а на ее талии, а руки девушки как-то сами собой обвиваются вокруг шеи женщины, потому что в этот самый момент ей кажется, что именно так все и должно быть. От этого странного чувства избавиться просто невозможно, но не то чтобы ей особо хотелось. Она неожиданно посылает рациональное мышление к черту. — Я пьяна, — констатирует очевидный факт она. — Знаю, — Эбби как-то слишком ласково улыбается и мягко кивает, начиная выводить круги на спине Рэйвен указательным пальцем правой руки. И Рэйес уже совершенно не уверенна, что сильнее воздействует на нее — алкоголь или прикосновения женщины. (Кого она обманывает — она уверена в ответе со стопроцентной точностью) — И чуточку зла на тебе. — Знаю. — А ты просто охуительно красивая. Эбби чуть морщится из-за ругательства, а Рэйвен ухмыляется так, как будто такую реакцию предвидела и употребила именно это недо-наречие, а не какое-либо другое. Следующее, что она замечает, — то, как не только щеки Гриффин вспыхивают красным, но и кончики ее ушей. — Ты преувеличиваешь, — отмахивается Эбби, мягко качая головой из стороны в сторону и опуская ее вниз. Рэйес мягко проводит подушечками пальцем по задней части шее женщины, мгновенно заставляя ее прекратить и приковать свой взгляд к ее губам-глазам (к чему именно — Рэйвен определить не может). — Я уже сняла платье и смыла макияж. — Боже, Эбс, — смешок слетает с уст Рэйес прежде, чем она успевает себя остановить. — Не делай этого, пожалуйста. Ты выглядишь просто потрясающе в любой одежде, но особенно тогда, когда ты вся такая домашняя, знаешь? Просто сводишь меня с ума, — сообщает Рэйвен, совершенно не думая и понятия не имея о том, как от одних лишь слов сердцебиение Гриффин неожиданно ускоряется. — Я пьяна и чуточку зла на тебя, а ты просто-напросто охуительно красивая, и ты здесь, а не где-либо еще, и я просто хочу сказать, что… Губы Эбби неожиданно накрывают ее собственные, и у Рэйвен в голове взрываются сотни тысяч фейерверков. Она сомневается, что даже фейерверки на День независимости могут сравниться с тем, что происходит с ней, когда она как-то несмело (что вообще не свойственно ей) отвечает ей. Губы Эбби теплые и податливые, когда та чуть приоткрывает рот, позволяя девушке углубить поцелуй и прижать ее еще ближе к себе. Руки Рэйвен сами собой путаются в светло-каштановых волосах женщины, по-прежнему чуть волнистых и источающих резковато-сладкий запах ежевики, а сама Эбби на вкус как мятное драже, американо с молоком и корица. Движения рук Эбби — осторожные, но уверенные, когда забираются под ее майку, касаясь мягкой кожи живота, и Рэйес издает мягкий стон прямо в рот женщины, подаваясь навстречу прикосновениям. Пальцы ее холодные (впрочем, как и всегда) и так контрастируют с разгоряченной кожей девушки, что та готова практически захныкать от со скоростью света расползающегося по ее телу желания. Гриффин понимает это мгновенно, читая ее, словно открытую книгу, и отстраняется, возвращая свои руки на талию Рэйвен, которая не выглядит разочарованной только из-за осознания одного-единственного факта: Эбигейл Гриффин только что поцеловала именно ее. — Ты поцеловала меня, — констатирует очевидный факт Рэйес, заставляя женщину мягко рассмеяться и приподняться на носочки, после чего та быстро чмокает ее в губы, как будто бы подтверждая слова девушки. Она смотрит на Эбби, и взгляд той — не просто ласковый и нежный, как обычно, а влюбленный. Неужели Гриффин всегда смотрела на нее так? — Не могу поверить, что ты на самом деле только что поцеловала меня, — как-то неверяще произносит Рэйес, а Эбби лишь улыбается в ответ, игриво прикусывая нижнюю губу. Неожиданно девушка готова на все, чтобы та сделала это снова. — Я тоже! — слышится голос откуда-то из коридора. И, конечно же, это, мать ее, Кларк. Рэйвен резко убирает свои руки с того места где-то в волосах Гриффин, где они находились еще буквально несколько секунд назад, и опускает голову вниз, ощутимо краснея. Боже, почему, черт возьми, она не надела штаны? Гриффин-младшая быстро преодолевает пространство, разделяющее их, и останавливается в паре шагов, прямо у холодильника. Рэйвен позволяет себе взглянуть на нее исподтишка только для того, чтобы увидеть, что та выглядит так, как будто готова убивать. О, черт. — Не могу поверить, что вы ждали четыре года, но не могли подождать еще каких-то, — блондинка бросает быстрый взгляд на свои наручные часы, после этого сразу же переводя куда более раздраженный на них обеих, — тридцать минут! Рэйес хмурится, смотрит на нее совершенно непонимающе, впрочем, как и Эбби, которая руки с ее талии до сих пор не убрала. У девушки отчего-то на душе теплеет из-за этого маленького, казалось бы, совершенно незначительного факта. — Триста баксов, триста! — восклицает более чем пьяная Кларк, взмахивая руками так, что чуть не врезает им обеим по лицу (если бы это все-таки произошло, вряд ли бы это было случайностью). — И все из-за каких-то гребаных тридцати минут! Черт бы побрал этих Блейков! Рэйвен не составляет особого труда сложить два и два, но ее удивление это ничуть не уменьшает. — Беллами рассказал тебе?! — выпаливает она, мысленно продумывая как минимум тринадцать различных планов убийства Блейка-старшего, которое будет выглядеть, как несчастный случай. — О твоей суперсекретной влюбленности в мою маму? Детка, это видно за километр. Твои навыки конспирации уже очень давно хромают, — махнув рукой в ее сторону, отвечает Кларк. — Тебя это, кстати, тоже касается, мам, — обращаясь к матери и показательно закатывая глаза, произносит Гриффин-младшая. — Не верится, что ты была влюблена в меня все это время, но ничего мне не сказала! Слова оказались произнесены Эбби и Рэйвен в унисон, заставляя Кларк издать какой-то сдавленный смешок, как будто та еле сдерживалась от того, чтобы не только не прибить их, но и не засмеяться в голос. Они уставились друг на друга, обмениваясь, казалось, даже какими-то обвиняющими взглядами. — Ты была матерью моей лучшей подруги, — в качестве оправдания произносит Рэйес. — Ты была лучшей подругой моей дочери, — парирует Эбигейл с невозмутимым выражением лица, а Рэйвен невольно расплывается в улыбке, потому что, конечно же, именно они умудрились попасть в такую совершенно дурацкую ситуацию. — Не хочу прерывать вашу идиллию, но я по-прежнему твоя дочь, — Кларк указывает пальцем на свою мать, — и твоя лучшая подруга, — тыкая в сторону Рэйвен, заканчивает блондинка. Взгляды вышеупомянутых особ оказываются прикованы к ней, и она мгновенно жалеет, что открыла рот. — Хотя, знаете, я, наверное, лучше пойду, — выпаливает она, делая несколько небольших шагов назад и приподнимая руки вверх в знак капитуляции. Но, конечно же, не тут-то было. — Кларк, — начинает Эбби, и ее дочь, судя по испугу, появившемуся на лице Гриффин-младшей, мгновенно узнала этот тон голоса. А именно ее фирменный «у-тебя-проблемы-юная-леди» тон, который вкупе с идентичным взглядом заставляет чуть ли не любого человека желать провалиться под землю. Кларк, естественно, не исключение. — Не потрудишься объяснить мне, почему Рэйвен была дезинформирована о моих планах на сегодняшний вечер и свято верила в то, что у меня свидание с Маркусом? Ведь именно это сказала ей ты, прекрасно зная, что это деловая встреча. — Деловая встреча?! — выпаливает Рэйес, будучи не в силах себя остановить. Эбби была на деловой встрече, а она… Боже. С этого дня в государстве Рэйвен Рэйес официально принимается сухой закон. — Я договаривалась с ним о том, что должно было стать сюрпризом на твой день рождения, — нехотя произносит Гриффин-старшая, раскрывая все карты. Рэйвен не сдерживается и проводит правой рукой по своему лицу, желая оказаться на другом континенте. Ей, определенно, стоит задуматься над тем, чтобы написать руководство «Как заставить себя выглядеть идиоткой: 10 простых шагов» или нечто подобное. С ее успехом книга, вероятно, станет бестселлером в кратчайшие сроки. — И делала я это в столь поздний час только потому, что рейс Маркуса оказался задержан, из-за чего он прибыл в город на несколько часов позднее, чем ожидалось, — продолжает одна, с мягкой улыбкой на лице наблюдая за тем, как щеки девушки напротив покрываются румянцем все больше и больше. — Но почему ты не сказала мне? — Тебе нужно напоминать, что каждый раз, когда я пыталась это сделать, ты прерывала меня чем-то, что включало в себя словосочетание «мой ебаный день рождения»? — вскинув вверх левую бровь, интересуется Эбби. Рэйвен практически задыхается: она совершенно забыла об этой маленькой детали. Вот, значит, о чем Гриффин-старшая все это время пыталась с ней поговорить. — Что ж, раз уж мы выяснили… я хотела узнать кое-что у каждой из вас, — чуть осмелев, встревает в разговор Кларк, сразу же привлекая к себе внимание их обеих. — Рэй, ты свободна завтра часов так в восемь вечера? — Ну, если вдруг ты не решишь занять меня чем-либо, то да, свободна, — с явным замешательством в голосе отвечает Рэйес. Ее подруга выглядит настолько довольной собой, что это становится более чем подозрительным. — Мам, а что насчет тебя? — У меня нет никаких планов на завтрашний вечер, — говорит Эбби, сощуриваясь и одаривая дочь своим очередным фирменным взглядом, на этот раз тем, в котором так и читается «что-черт-возьми-ты-задумала». Ответа ждать долго не приходится. — Отлично! Потому что у меня они есть. А знаете, что будет у вас? Свидание! — с показательным энтузиазмом восклицает Кларк, медленно удаляясь из комнаты, как будто бы боясь, что в нее вот-вот что-нибудь прилетит. Вероятно, шокированное выражение лиц ее матери и лучшей подруги оказали на нее подобное воздействие. — Что, прости? — могла бы сказать любая из них, но эти слова произносит именно Эбби. — Раз я все равно потеряла триста долларов из-за того, что вы не смогли продержаться до двух часов ночи, то теперь уж точно не могу позволить вам облажаться с этим, — Кларк неопределенно машет рукой куда-то в пространство между ними. — Что бы это ни было. Так что я беру все в свои руки, потому что, зная вас обеих, как минимум одна так или иначе захочет сбежать на другой материк, — многозначительно глядя на них, произносит она, и Рэйвен сразу же думает, что лучшая подруга, несомненно, имеет в виду именно ее. Но когда она бросает быстрый взгляд на Эбби, то видит, как та стремительно краснеет. — Мы с Рэйвен — взрослые люди, Кларк. Мы вполне способны сами справиться с устройством нашей личной жизни, — придя в себя, через несколько секунд отвечает Гриффин, и, надо отдать ей должное, голос ее звучит до жути уверенно и спокойно. Кларк не сдерживает насмешливого хихиканья, показательного закатывания глаз и с издевкой протянутого: — Ага-а-а, коне-е-ечно! Эбби в шоке, а Рэйвен — не совсем, но слов почему-то тоже не находит. Вероятно, потому, что признавать правоту лучшей подруги не очень-то хочется, но в то же время надо — ведь права она абсолютно во всем и на все сто, из-за чего даже становится как-то стыдно. Они не успевают опомниться, как Кларк кричит им уже из коридора: — Переночую у Октавии, а детали свидания скину в смс-ке. И даже не думайте, ради всего святого, заниматься сексом на кухне, в гостиной или в любом другом месте, где потом может оказаться какая-нибудь часть моего тела! Кларк выбегает из дома до того, как хотя бы у одной из них появляется возможность выдать нечто вразумительное и членораздельное. — Она только что… — спустя как минимум полторы минуты оглушительной тишины начинает Эбби, по-прежнему выглядя настолько же шокированной. — Ага, — усмехается Рэйес с некоторой нервозностью. — О, — выдыхает Гриффин-старшая, и Рэйвен неожиданно сразу же понимает, что именно Кларк имела в виду, — знаешь, мы не… если ты не хочешь, то нам необяза… я имею в виду, что ты и я… — Боже, заткнись, — посмеиваясь, отвечает она. Эбби выглядит так, как будто собирается отчитать ее, или возразить, или сказать что-то совершенно очаровательно глупое, но возможности сделать это ей так и не предоставляется. Потому что Рэйвен обхватывает своими ладонями щеки стоящей напротив женщины, прикрывает глаза, чуть подается вперед и целует. Этот поцелуй другой — быстрый, требовательный и настойчивый, и когда Рэйес отстраняется, то готова поклясться, что на самом деле слышит тихий разочарованный стон. И впервые за этот вечер она рассматривает возможность того, что у нее нет ни галлюцинаций, ни помутнения рассудка. — Пойдешь со мной на свидание? Эбби улыбается, кивает и вся чуть ли не светится от счастья, из-за чего сама Рэйес не в силах сдержать широкой и яркой улыбки. Рэйвен двадцать шесть, у нее отличная работа, трое потрясающих лучших друзей и не такая уж и безнадежная влюбленность в Эбби, которая, оказывается, влюблена в нее в ответ.