Мною любима

      Твои руки больше не крылья. Им не нужно теперь летать. Там, в больничной палате, на койке рыдает мать. Я в то время за километры, глотаю таблетки — спать. Солнца нет. Не приехал. Не приехал ни тогда, ни опять. Солнца нет — значит, нет и желанья. Значит, любви ваянья мне приснились печальным сном. Там ты крылата. С тощими пальцами, с птичьим лицом, мною любима, мною поня́та. Сон.       Я кричал у твоей палаты, рвал обои по коридору. Знай: где витала в моих мечтах, разли́то солнце подобно ликёру. Я бы нёс целью жизни твою опору, но тебе всё же ближе чужие нравы. Твоя душа — до небес. Моя огибает травы.       Всё прошло, крики в ночь унеслись за больницу, мне в дом. Я лежал под столом и не снилось мне ничего. Днём я спросил у Бога: «за что не щадишь немого, за что даровал ей птичью осанку?» Всё вернулось, наладилась жизнь. Но отныне всё наизнанку.       И, спустя много лет, снишься сном мне нагая. Тихо, томно напоминаешь, как нужна мне такая. Я устал, дай мне руку. Не взрослей, моё солнце. Что оставил тебя одну, мне однажды больно вернётся. Отрасти себе старые крылья, отражай в глазах небо. Я тебе родным и любимым никогда не буду и не был.        «Мрачнеет поле. Нам до Эдема, Душа! Несёт земля нас в объятьях по холмам не спеша. Утром темнеют зори, белые покрывала вздымаются над головой. Горе моё — твой смех, горе моё — быть с тобой. Там, где Ад породил святое, где в Раю гниёт злое сердце — мы просили у Господа-Бога покрывала того и согреться. Видно, не там просили, что же, моя Душа — мы создадим новый мир, на прекрасные вещи греша. Избежим расставаний и мрака...» Смята бумага, погашены свечи. Никого не обнять среди ночи. Глотаю таблетки — спать. Искалечен.