у ру

наркотики — (псих)ология, жидкая резина, тягучая и липкая зависимость в четырех стенах головного благоустройства. у ру двор средней паршивости, где существует сила воли и причины крутить купюру и делить таблетки столовым ножом можно лопатой черпать; такое — самое легкое, невесомое. приход до поры до временни, пока не найдется другая начинка для сердечных дыр (туда смотреть страшно, трипофобия на счет раз), единственное, чем можно обойти наркотическое заполнение горла-носа, есть лю-бо-вь, чистая по-детски и уже тяжелая, весомая — как когда к утопающему в море горьких слюней приходят на помощь ложкой сахара. и пустота мгновенно в отрицательной степени. у ру любви быть не может, только собачья привязанность, временное счастье от новизны, от ухода с привычного тропиночного желтого камня, ребенок нашего времени, без геройства, поколение z, блять; у ру привязанность к корму и кормушке. а у кормящего привязанность к ру, только он старше, у него возможен переход в любовь (одностороннюю); феско располагает к себе харизмой — всех, наркотой — ру, и ничего не изменится, он ждет инверсии, поворота колеса, падения с креста, ждет, когда все пойдет вспять (к чертям), но ничего не происходит. ни-че-го. у ру — второе пришествие, ходит по асфальту, как по воде, девочка вернулась с реабилитации, ре-ха-ба, — как только оказывается рядом с заправкой, асфальт становится асфальтом, а ее возвращение всего лишь еще одним подзатыльником судьбы — даже сдохнуть не дали. и весь «рехабовский» бог куда-то улетучивается, впариваемая рекламными лозунгами на лечении религия — в топку. феско за этим наблюдает, пока ТГК разлетается в коленях падающими звездами, релакс, не напрягая правую руку. он не продает ей сам, ни в жизни, никакого пути ладонь-ладонь, слишком близко, слишком лично, слишком однобоко, ей-то поебать, поэтому снабжать ру зиплоками велено эштрею, чтобы не так совестно (но феско все равно взорвет еще один для чистой души). он в трясине дивана, в болоте подростковой тусовки. ему третий десяток, он виснет с малолетками с гриндером в руке. «позорище, фес», — говорит эштрей, у которого второй десяток недавно начался, и значит — правда. позорище, фес. он по темя укуренный-перекуренный, не помнит даже разговора с ру на том диване, помнит только долбящую в уши строчку: «ты любовь всей моей жизни, продающая любые наркотики, которые я пожелаю*» — надеется, что про него и ру (у нее белки под веки, ловит кайф всеми углами своего организма, думает: «а вдруг про меня и феско?»). но это всего лишь музыкальная гипербола, а они всего лишь убитые в ноль. не считается такое, аут. у ру появился любимчик, который ей никогда не достать снова, — фентанил. «ру, это ебучая синтетика, ебучий героин», — феско курит в гостиной, — «он уносит в утопию, фес» — «не в утопию. в морг, ру». она падка на химию, он — на органику, вот и вся разница. любовники из них из рук вон плохие. у ру там, вне мира, отношения, девушка какая-то, веселье, душевный покой, желание употребить атрофировалось. у феско желание пробить себе голову. пока что эштрей меняет пистолет в руке на свеже-скрученный косяк, но если это продлится еще неделю, то он застрелится втихую. на исходе воскресенья к нему стучится разучившаяся быть счастливой без своей джулз ру беннет. дозу просит. девка — «пиздец, ру с ебаным трансом встречается, это пиздец, пиздец, пиздец» — ушла куда-то то нее, еще что-то сделала, феско не вникал в эту информационную воронку. эштрея нет дома, некому передавать, фес не хочет пачкать свою совесть, фес не хочет пачкать вычищенную от своей торговли ру, фес не хочет ей ничего передавать даже через чужие ладони, он ее лицо в свои ладони хочет, но не судьба, как и ей не судьба получить хоть какие-то миллиграммы в больную печень. она его кроет и перекраивает, строит этажи словесными матершинными кирпичами, говорит, что он во всем виноват. он и признает (что привязан). у ру только одно признание привязанности (к наркотикам). он в ее жизни сошел с первостепенного до третьего сорта, поэтому совесть марать уже можно, похуй, — убийство на глазах ребенка то же самое что убийство ребенка химией по воле наживы. по-ху-й. выпускной — точка невозврата, да только никто школу и не закончил, ей еще учиться, ему уже не учиться (вы-пе-рли). они в разных концах своих жизненных плоскостей, чертят дорожные грани: феско на границе смерти, ру на границе города. он думает о своей жизни и на пару процентов о ру, она думает о своей семье (ведь феско для нее как семья). ему до смерти обидно. у ру поведение типичного подростка — нагулялась и вернулась, она опять у истоков, с разодранной слизистой, да только стафф достает теперь не через феско. ему до-смер-ти.