Любовь живет три года

— Я люблю тебя, Бакуго! — кричал из всех сил Киришима уходящей фигуре с опущенной головой. Кацуки не слушал. Он шел вперед, пока Эйджиро надрывался, моля о взаимности. Так проходил не один курс Юэй. С конца первого курса Эйджиро пытался достучаться до сердца Кацуки, разорвать оковы и взять горячее бьющееся сердце в свои руки, заставить Бакуго увидеть, понять его чувства и открыть глаза на то, как Киришима уже не первый год пытается найти взаимность в этих красных глазах. Но Эйджиро не заходил за рамки: не пытался поцеловать, не пытался обнять или взять Бакуго за руку. Просто был рядом, смеялся над его шутками, крутя постоянное «я тебя люблю». Он пробовал разные вариации, но эта нравилась ему больше всего. Почему? Киришиме она казалась самой искренней. Он не раз представлял, как скажет это Бакуго, а тот взглянет на него, как на последнего идиота, развернется и уйдет, сунув руки глубоко в карманы шорт, опустит голову и процедит гневное «ну ты и педик». Эйджиро уже пробовал и не раз. Все так и заканчивалось. — Э-э! — орет Каминари, когда Кацуки обгоняет его с видом полной непринужденности на лице. Киришима не знал, в какую игру конкретно они играют. Он просто сидел рядом с Бакуго, подбадривая его, но смотрел вовсе не на экран. Смотрел на лицо Кацуки, а когда тот замечал это, переводил взгляд на монитор, но слушал лишь дыхание Бакуго. Его не волновал Сэро, хватающий его за предплечье каждый раз, когда Ашидо отпускала шутку про Денки, не волновало то, что у него уже несколько минут комар сосет кровь на лбу. Сэро убивает несчастное насекомое и Эйджиро оживает. — Йоу, ты что творишь, бро? — нахмурился Эйджиро, трогая свой лоб и чувствуя влажный след от крови и самого комара. — Комар, — захихикал Сэро, показывая свой ровный ряд белых зубов. — Твою же мать! — закричал Кацуки, с воем откидываясь на спинку дивана и швыряя джойстик на пол. — Ебаный в рот! Продуть этому шокеру несчастному?! Ашидо засмеялась, глядя на то, как Кацуки закрывает глаза ладонями. Эйджиро похлопал Бакуго по колену. Его шорты задрались из-за чересчур активной игры и ладонь смачно шлепнула прямо по коже. Кацуки зло захрипел, и Эйджиро испуганно замер. — Ну че ребят, кто следующий? — победно воскликнул Денки, пуская электрическую дугу через указательный и большой пальцы. — Я! — закричала Мина, спихивая Бакуго вбок и садясь на освободившееся место. Киришиме пришлось переместится на подлокотник. Теперь он наблюдал за гонкой. Кацуки в упор глядел на него, а сам Эйджиро, уже проняв все свои косяки за сегодняшний вечер, чувствовал неловкость и напряжение. Киришима мимолетно глянул на настенные часы. Уже много времени. Кацуки уже сделал уроки? — А-ха-ха! — засмеялась Ашидо, отвешивая Денки подзатыльник. — Я победила! Хочу сыграть с Кири! Эйджиро уныло глянул на Мину. — Я не в духе, может, Сэро? Ханта закатил глаза, теперь вытесняя Каминари на подлокотник. Кацуки окончательно пришел в себя после проигрыша, встал и побрел в сторону своей комнаты. «Через пять минут он должен быть в постели», — молниеносно промелькнуло в голове Киришимы. Он знал режим Кацуки наизусть. Эйджиро посидел с ребятами еще полчаса, а потом направился к себе. В комнате Кацуки, что была соседней, стояла тишина. Только сквозняк, судя по звукам, играл со шторами. Киришима знал, что Бакуго не любил спать в духоте. Пройдя в свою комнату, Киришима, не включая свет, открыл дверь балкона и отодвинул прозрачные шторы. Он едва не словил инфаркт, видя, как склонясь над перилами небольшого балкончика стоял Бакуго, глядя вниз. Он словно и не заметил возню Киришимы. — Я думал, ты уже спишь, — непривычно спокойно сказал Кацуки. Эйджиро замер. Понятно, что обращались к нему. — Я тоже… Обычно ты ложишься раньше, — Киришима прошел на балкон босиком, и от ног до кожи головы пробежали мурашки. — Уснуть не могу, — фыркнул Бакуго переминаясь с ноги на ногу, словно ему неловко это говорить. Эйджиро промолчал. Он никогда не наблюдал у Кацуки проблем со сном или что-то в этом духе. Проблем ни с чем у Бакуго не было, кроме эмоций. — У тебя бессоница? Давно? — спросил Эйджиро, а Кацуки, похоже, раздражался. — Не так давно, — наклонился еще ниже Кацуки, словно хотел упасть вниз. — Но это чертовски мешает. Киришима это прекрасно понимал. Когда у него только начиналась «зависимость от Бакуго», он тоже не мог спать. Может, у Кацуки тоже началась зависимость от кого-то? Киришима испугался. Что если, от какой-то девчонки с их курса? Неужто Очако Урарака? Они так месились на последнем спортивном фестивале, с такими безумными улыбками… то ли так совпадало, то ли им везло — третий фестиваль подряд они сражались вместе. То в финале, то в четверть финале, то в полуфинале. Страх охватил Эйджиро и парализовал. — Ты че застыл? Спать иди, — Бакуго обернулся на Киришиму, что в ступоре схватился за перила и хватал воздух ртом. Его взгляд не выражал ничего, кроме испуга, первобытного страха. — Тебе плохо? Кацуки сначала испуганно смотрел на побледневшего, как простыня, Эйджиро, а затем перемахнул через перила, опускаясь на балкон Киришимы и разворачивая его к себе. — Эй? — Бакуго одернул руки Эйджиро. Киришима перевел взгляд на Кацуки. — Ты… ты… — пролепетал Эйджиро, сжимая руки Кацуки. — Ты что, влюбился? — Ты совсем ебанулся? Пф, нахуй надо? — отмахнулся Кацуки. — Ты точно влюбился, — ноги Эйджиро подкосились. — Киришима, блять, тебе мозги помочь найти? — нахмурился Бакуго, прекрасно зная, что Эйджиро говорит чистую правду. Он влюбился. Но он хотел сначала закончить обучение в Юэй, а затем уже признаться. Признаться кому? Эйджиро. В следующую секунду уши Кацуки пронзил невиданной силы вой. Эйджиро стоял, закрыв лицо руками и рыдал. — Я два с половиной года, Бакуго, два с половиной года пытаюсь до тебя достучаться! Ты хоть раз бы сказал, что я тебе не безразличен! Зачем ты так со мной поступаешь?! Почему, Бакуго? — Киришима неистово тер глаза, размазывая слезы по лицу. Кацуки ошарашенно смотрел, как Эйджиро изливал душу. — Почему вместо меня ты выбрал Урараку?! Чем я хуже?! — Какую Урараку?! Ты что, ебанулся?! — Кацуки затолкал ревущего Эйджиро в его комнату и плотно запер балконную дверь. Киришима продолжал рыдать, явно забыв, что такое сдержанность и что они, собственно, в общежитии. — Заткнись ты, кран ебаный, и поясни, — Бакуго оторвал с явным усилием руки Эйджиро от лица и заставил посмотреть на себя. — Какая Урарака? Что ты несешь? — Это наверняка она… ты часто с ней разговариваешь… и часто говоришь о ней… — Киришима снова зарыдал, уже потише, представляя, как Бакуго, улыбаясь и хихикая, идет с Ураракой под руку. Он захлебнулся в слезах и начал кашлять. — Ты не так все понял, идиот, — Бакуго совершенно не умел успокаивать людей. — Это вообще не круглолицая. И я не говорил, что это не ты. Киришима был настолько оглушен своим кашлем, что не слышал совершенно ничего, что говорил Кацуки. Он расслышал «не ты» и ему снесло крышу. Эйджиро содрагался в рыданиях теперь вообще без остановки. Когда Кацуки пытался протянуть к нему руки, Эйджиро отбивался, задыхаясь и кашляя от собственных слез. Это была истерика. Кацуки наступал, хватал Киришиму за руки и пытался унять его, ибо его крик точно разбудил весь этаж. Нельзя было позволить кому-то узнать, что это был Эйджиро, и почему именно он рыдал уже не первые пять минут. Киришима прекрасно понимал, что все его идеалы о «мужественности» сейчас разбиты о ближайшую стену его поведением и слезами. Он понимал, что вел себя как маленький ребенок, что конфетку не дали, но его мозг требовал выпустить давно утрамбованные эмоции наружу. — Киришима, прекрати, блядь, — Кацуки прижал Эйджиро к стене за плечи. Его сильные руки били отнюдь не слабо грудь Бакуго. Киришима по-прежнему бился в истерике и кричал. — Успокойся, мать твою! Эйджиро даже свой взгляд не остановил на Бакуго, продолжая бить и без того раздраженного Кацуки. — Я не знал, что ты такая истеричка, — Бакуго обнял отбивающегося друга, пытаясь избежать его ударов. Завтра все точно будет синее. Киришима даже не пытался остановиться. Даже будучи зажатым между стеной и Кацуки, он пытался извернуться и ударить его. По щекам безостановочно, градом лились слезы. — Уйди! — завопил Эйджиро, собрал все силы и оттолкнул Кацуки. — Уйди! Бакуго ушел, а Киришима, заходясь в беззвучном плаче, упал на кровать и сжал покрывало до побелевших костяшек. «Не ты» — отдавалось в голове. Киришима знал, что ничего нового не услышал, но Кацуки влюбился. И не в него. Это заставляло сердце сжиматься с болью, словно кто-то ударял по нему кувалдой. Кацуки же быстро юркнул в свою комнату и снова направился на балкон, чтобы глянуть, что там делал Киришима теперь. Злился? Все еще истерил? Бакуго снова перемахнул через перила, приземляясь на балкон Эйджиро. Тот даже не заметил его шумного появления. Кацуки вгляделся в темноту: Киришима лежал, дрожа, сжимал и разжимал красное покрывало, редко всхлипывал и задерживал дыхание, после чего-либо заходился кашлем, либо хватал ртом воздух. Когда Киришима уснул, обнимая неснятое покрывало, Кацуки ушел к себе, чувствуя лишь боль в избитой Эйджиро груди и негодование. Киришима явно не расслышал слов Бакуго или принял их за свою монету. Кацуки не помнил, как он уснул, но точно помнил, что открыл глаза ровно за пять секунд до будильника, как и всегда. Все время занятий Киришима понуро сидел, вяло отвечал, а на переменах тер глаза, опухшие после вчерашнего. И никто не смел ничего говорить, никто не смел спрашивать, видя, как эти двое друг друга стороняться. Все с их курса и курса Б стали свидетелями ночной истерики Эйджиро. И как бы Кацуки не пытался не кричать сам, его слышали тоже. Тодороки заподозрил, что Бакуго напал на Киришиму, Иида хотел звать Айзаву, а Мидория пытался успокоить толпу вздохами «Каччан не такой!». Все закончилось недоверчивым «ну ладно, я спать». Однако весь класс прибывал в приподнятом настроении, видя, что Эйджиро цел и невредим. Только молчалив и грустен, что было непривычным для всех. — А что с Киришимой? — не выдержал Тодороки, все еще держа в голове мысль о нападении. — А что с ним? — Кацуки глянул через плечо Шото на Эйджиро: он разговаривал с Тецутецу и слабо улыбался. — По-моему, лыбится, значит все ок. А хули тебя ебет? Лучше бы Деку еб… — Бакуго, — рявкнул Шото. — Все слышали. Лицо Кацуки сменилось на раздраженное. — Думаешь, я тебе все расскажу? Не твое дело, Шпрото, — цокнул языком Бакуго и, толкнув плечом Тодороки, подошел к Киришиме, схватил его за локоть и потянул его к еще не ушедшему Шото. — Ну, рассказывай. Эйджиро смотрел на Бакуго как олень в свете фар, Тодороки удивленно-сожалеюще косился на Киришиму. — Рассказывай! — закричал Кацуки. Весь коридор теперь смотрел на них. — Бакуго, — попытался окликнуть Шото, но Кацуки похоже выходил из себя: его лицо краснело пятнами, а свободная рука искрила. — Отпусти меня! — закричал Эйджиро, склоняя голову. — Я тебя больше видеть не хочу. Это было лишь отчасти правдой. Сердце Киришимы лелеяло мечту видеть Кацуки каждый день, каждую секунду, а здравая часть его организма твердила, что нужно отказаться от чувств: ведь Бакуго не полюбит его. Эйджиро вырвался и быстрым шагом направился по коридору. Кацуки смотрел ему вслед, недоумевая. — Каччан? — послышался из немой толпы голос Деку. Бакуго смотрел, как Киришима исчезает за поворотом. Кацуки недолго думал, бежать за ним или оставить в покое. Они должны были поговорить. Плевать, что кричал Деку ему вслед, плевать, что, кажется, Тодороки погнался за ним — Кацуки бежал быстрее. — Киришима! — закричал Бакуго, забегая в туалет. Туда юркнул красный хаер. — Ты вчера меня неправильно понял! Эйджиро стоял у стены, бежать больше было некуда. Или он просто не хотел? Мимо послышался топот Шото. Он пробежал мимо. — Я правильно тебя понял, — закивал Киришима. — Ты влюблен. Я не хочу знать в кого, Бакуго. Кацуки удивленно пялился на друга, понимая теперь, что Эйджиро услышал лишь то, что оказалось для него тем, что его мозг хотел знать. Он сам себя убедил и поверил. — Хватит! — закричал Бакуго. — Да, я втрескался, Киришима! Да! И что с того?! Что с того?! Я по уши в тебя влюблен, дубина краснопёрая! Бакуго сжал ладони в кулаки, тяжело дыша. Эйджиро часто задышал, отлипая от стенки. Кацуки уже видел, что Киришима применил тактику «сопли-слезы», и впал в панику. — Я тебя люблю, Кацуки! — Эйджиро затёр глаза, размазывая слезы и шмыгая носом. — Боже… Бакуго подошел ближе, Киришима не двигался. — Только не бей, у меня и так все синее, — рявкнул Бакуго, подходя совсем близко. Эйджиро зарыдал, цепляясь за Кацуки, точнее, это было подобие объятий. Бакуго огладил широкую спину парня в качестве поддержки и почувствовал, как слезы Эйджиро закапали на его пиджак. — Все хорошо? — Бакуго нетерпеливо отстранился. — Угу… — сдавленно проговорил Эйджиро. — Умывайся и выходи. Перемена вот-вот закончится. Поговорим после школы, лады? — Угу… — кивнул Киришима. После школы они вышли вместе. Кацуки пинал камни, а Эйджиро теребил ручку рюкзака, пытаясь начать разговор. — А ты правда?.. — начал Эйджиро, запинаясь и спотыкаясь. — Да, — перебил Кацуки. — Тогда ты можешь прямо сейчас кое-что сделать? — Киришима остановился, теребя пальцы. — Что? — Бакуго остановился через пару метров. — Поцелуй меня, — глаза Киришимы наполнились странным блеском. — Мы же на улице, — заворчал Кацуки, подходя к Эйджиро. На улице было пусто. Бакуго подошел к Киришиме вплотную, посмотрел ему в глаза: тот тут же их прикрыл. Кацуки наклонился, легко касаясь губами губ Эйджиро. Ответ последовал незамедлительно, а короткий томный вздох через нос так и просил углубить поцелуй. Просьба была исполнена незамедлительно. Они целовались уже около минуты, когда Эйджиро наконец, весь раскрасневшийся, как рак, отстранился. Они продолжили путь на станцию, прекрасно зная: на свой поезд они уже опоздали.