В большом городе

Маша очень спешит. Она задевает бедром чемодан какого-то мужчины и рвет колготки, спотыкается о поводок, натянутый между вертлявой собачкой и ее не менее суетливой хозяйкой, которые в тандеме создают миниатюрный торнадо. Чёртовы-чёртовы собаковладельцы, ну что вы забыли в семь часов утра на людном проспекте, думает Маша. Очевидно же, что гулять с собакой следует в парке или хотя бы во дворе. Зверю надо побегать, повозиться, погавкать на чужих собак, посрать, наконец... Нет, спохватывается она, так нельзя. А вдруг у них уважительная причина. Может, эту собаку ведут в приют, вот сыну этой тетки подарили на день рождения щенка, а у нее на собак аллергия, выгуливать некому, денег на корм нет, а знакомым собака не нужна, никому пристроить не получилось, вот и... Нет, обрывает саму себя Маша. Так тем более не годится. Если уж уважительная причина и есть, то точно не аллергия и приют. Например, пусть эта тётка собралась в Доминикану. А собак в самолет нельзя, и она ведет ее к своей бывшей подружке, с которой давно уже не о чем говорить, но и нафиг послать друг друга жалко, всё же столько лет дружили... Там пса оставят на три недели, такой уж долгий отпуск у тётки получился. А когда она вернется, подружка позовет ее в кафе, чтобы вернуть собаку, и там они засидятся до закрытия, хохоча над повадками "бобика", обсуждая его бурную дружбу с подружкиным серым котом, вспоминая школьные шалости и переходя на разговоры о Доминикане. Окажется, что подружка не такая уж скучная зануда, а просто по телефону за десять минут не расскажешь ничего, вот и приходилось давиться коротким "как-дела-нормально-а-у-тебя-тоже", а на самом деле обеим давно и сильно не хватает друг друга. И разумеется, в следующем году в Доминикану они поедут уже вдвоем... Маша зацепляется юбкой за низкий заборчик, тихо, но отборно ругается и продолжает спешить. От перепадов давления у Анны болит голова. Она нервно переходит с одной стороны тротуара на другую, потому что ей постоянно кажется, что сзади велосипедист, которому надо уступить дорогу. Велосипедистов в обозримом пространстве нет, зато хаотические перебежки Анны нервируют прохожих, прохожие бубнят и косятся, Анна нервничает еще сильнее, уже проклиная и погоду, и город, и вертящегося на поводке пса. Нет, это стихийное бедствие дома она больше не собирается терпеть. Они как раз почти дошли до нужного здания, когда небеса раскочегарились, и хлынул дождь. Чертыхаясь, она перешла на бег, что на каблуках было не лучшей идеей - брызг стало больше, скорость не изменилась. Уже коснувшись дверной ручки вожделенного здания, Анна остановилась, глядя на свой насквозь мокрый рукав, запачканный чем-то розовым. Помаду, что ли, неловко стерла... Так она стоит несколько минут, пялясь на гипнотический росчерк розового по черному, промокая уже не до нитки, а до костей. Потом поворачивается спиной к двери, прислоняется к ней и медленно сползает вниз, усаживаясь почти в лужу. Нелепая, тучная бабища тридцати восьми годков, с потекшей тушью и смазанной помадой, тщательно завитая утром шевелюра обвисла унылыми мышиными хвостами... Хороша ты, мать, ей-богу, хороша! Анна начинает смеяться. Безымянный до сих пор пёс прыгает вокруг нее, пытаясь сделать свой "плюх" в лужу как можно более масштабным. Какие там масштабы при таком размере, ничерта ведь не ест, только носится как Энерджайзер целыми днями... Анна поднимает руку и со всей силы шлёпает ладонью по луже, поднимая столб брызг. Барбос приходит в еще больший восторг и отвечает новым "плюхом". Анна брызгает на него водой из лужи. - Нет, пора брать себя в руки и идти куда-нибудь, где можно высохнуть и переодеться, - говорит она себе, роясь в кармане на предмет мобильного телефона. Листает список контактов. Такси, такси, где там моё дешевое такси... Задумчиво смотрит на строку с давно, еще с университета забытым номером, потом решительно нажимает на зеленую трубку. Через три гудка бесконечно далекий абонент отвечает. - Привет, Людка, это я. Я, которая Анечка Вехтерева, такая рыжая и...Что? Да, со сбритой бровью, всё правильно ты вспомнила, умница моя. И я сейчас сижу в луже, мне очень хочется горячего кофе, а из кафе меня сейчас, пожалуй, вежливо выгонят... Бесконечно далекий абонент журчит в трубку, связь прерывается, и Анна уже ничего не может разобрать. - Совсем я тебя не слышу, Людка. Безумно жалко, честное слово. На том конце провода повисает тишина, сменившаяся короткими гудками. Через минуту приходит СМС . "Адрес такой же, как в школе, только квартира теперь 18, на третьем этаже. Тащись сюда, друг мой Анечка, буду тебя поить-кормить да в баньке парить." Поднимается из лужи и бодро шагает в сторону улицы Маросейка, почти физически ощущая, как из Анны становится Анечкой, и идти от этого легче, и голова уже минут пять как не болит, каблуки не подворачиваются. Барбос вприпрыжку трусит рядом, закладывая петли к урнам и снова возвращаясь на маршрут. Люди, которые поднимаются по левой стороне эскалатора со скоростью два шага в минуту, заслуживают записи крупными буквами в перечне прегрешений рода человеческого. Под оглавлением "За особо изощренные пытки". Маша целую вечность уже пытается обогнуть целую цепочку поднимающихся. Всё движение тормозит представительный мужчина в деловом костюме, чинно идущий вверх с видом китайского императора. Подгоняющие вопли Маши он не слышит или не принимает на свой счет, а подергать его за рукав мешают три человека, отделяющие ее от этого тормоза. Кошмар какой-то, думает Маша. Если никуда не торопится, стоял бы себе справа и радовался жизни! А я ужжжжасно спешу, уже кругом везде опоздала, а этот черепах... Ну слушай, дорогая моя, не бывают люди такими идиотами. Вон какой красивый, в костюме, при галстуке. Наверняка ему сейчас просто ни до чего. Например, с женой поссорился. Да так, что прям вдрызг, до развода. Вот он ее любит до смерти, а она завтра заявление пойдёт подавать... Ну что я опять гадости всякие думаю, укоряет себя Маша. Не разводится он с женой, всё у них хорошо. А рассеянный такой потому что... Пусть будет дочкино первое свидание. Кавалер сомнительный, папаша ему не доверяет, но это всё равно не повод не отпускать дочку на свидание. Наша любовь не должна мешать свободе тех, кого мы любим, вот и волнуется теперь... Эскалатор наконец заканчивается, задумчивый мужчина и образовавшаяся за ним пробка рассасываются, и Маша бежит к уже закрывающимся дверям вагона... Ингвар Борисович покусывает нижнюю губу. Эта привычка у него с детства осталась, стоит занервничать - сразу грызет губу до крови. Они и с женой познакомились, когда он на выпускном разгрыз себе губы и накапал кровью на белую рубашку. Рубашка была взята напрокат вместе с остальным дорогим костюмом, и молодой Ингвар запаниковал, пытаясь отстирать кровь горячей водой в туалете. Туалет, как оказалось, был женский, и предложившая помощь девушка жутко его смутила. Рубашка отстиралась, Ингвар повзрослел и научился не путать женский туалет с мужским, а Яночка стала его женой, любовью всей жизни... Ингвар Борисович тяжело вздохнул и тряхнул головой. Как же глупо всё вышло, из-за каких пустяков. И ничего уже назад не возьмешь, такого друг другу наговорили... Он-то уже сто раз раскаялся, забыл, но Яну задело крепко. Она даже разводиться собирается. Упрямая, раз уж решила, то всё. При сходе с эскалатора на Ингвара налетает какая-то растрепанная девица. Он флегматично провожает ее взглядом, смотрит, как двери вагона захлопываются прямо перед ее носом, как она барабанит по ним ладонью, но машинист уже тронул поезд, и девица со страдальческим выражением лица прислоняется спиной к колонне, пытаясь отдышаться. Взгляд его скользит дальше по перрону и замирает, выхватив до боли знакомую фигуру. Зубы впиваются в щёку изнутри до крови. Яна сидит на лавке спиной к поезду, уткнувшись лбом в ладони и покачивается из стороны в сторону. Ингвар подходит и садится перед ней на корточки. Заметив движение краем глаза, женщина шарахается назад, на лице сменяются несколько выражений, после которых приходит узнавание. Милое любимое личико сморщивается в беспомощную гримаску, Яна сползает на пол, утыкая красный от слез нос в плечо мужа. Сидя на полу в метро, обнимая своё сокровище, Ингвар благодарит всех богов, которых только может вспомнить. Ясно что когда ревешь кому-то в плечо, то разводиться с ним уже не собираешься. А значит, жизнь продолжается, мир не рухнет, господи, твоя воля... Сухонькая старушка рассматривает машин пропуск уже добрых три минуты, не выдавая никакого результата. Маша подпрыгивает на месте. - Что-то на вас совсем не похоже, - недоверчиво тянет вахтер, щурясь на фотографию. - Да это год назад, я стриженая была и блондинка! - И чего теперь все красятся в блондинок... Красивые же девушки, нет, все под блондинок! - Татьяна Игоревна, пропустите, я спешу ужжжжасно! - Спешат они, видишь ли... Вот так пропустишь таких спешащих, а потом терракты по всей Москве... Фамилия-то какая? Не прочту никак, такой шрифт мелкий... Ну ладно, проходи. Ну зачем сажать на охрану таких вот бабушек, злится Маша на бегу. Они же уже ничего не видят, не помнят, не соображают и не слышат. И старушки мучаются, и народ опаздывает... Эта так точно уже в глубоком маразме. Так, строго говорит себе Маша. Так. Заканчивай с брюзжанием на всех и вся. Спешишь - твои проблемы, Татьяна Игоревна просто не выспалась, потому что... Потому что, например, всю ночь танцевала с подружками на ведьмовском шабаше! А что, вполне уважительная причина - плясать, размахивая пучком какой-нибудь одолень-травы, петь волшебные заклинания и хохотать зловеще. Или не зловеще. Но хохотать обязательно, это не обсуждается! Представив благообразную Татьяну Игоревну скачущей вокруг костра с босыми ногами и веником травы в руках, Маша неудержимо рассмеялась, тут же споткнулась, да так, что полетела на асфальт, расшибла колени и локти, а за угол дальнего дома с ехидным дребезжанием завернул её трамвай. Теперь уже даже спешить некуда. Маша отчаянно, яростно разревелась, вставая с асфальта и пересаживаясь на бордюр. Утро псу под хвост, день, проект, бессонные ночи - всё под хвост тому же псу. - Это у меня не чёрная полоса, - говорит сама себе Маша между всхлипами, - Это я просто не туда проснулась. Влезла сдуру в сон какой-то суматошной девицы, вот и бегаю теперь по её выдуманным делам. А на самом деле... Маша решительно ложится на газон, сунув под голову рюкзак, закрывает глаза и пытается задремать. Ясно же, что если свернул не туда, не обязательно начинать путь заново, можно просто вернуться к развилке. Вот сейчас она и... - Ты чего разлеглась посреди моего сада, дева дорогая? - спрашивает насмешливый голос свыше. Для лежащего на траве любой голос будет свыше. Ёра открывает глаза и садится, растирая лицо пропахшими травой ладонями. - Да вот решила проверить, врёшь ты про свой газон или нет. - Ну и как, проверила? Ирунас - чудесный старик, ироничный как тысяча английских джентльменов и высокий как Нойшванштайн. Стоит, опирается на лопату, смотрит на Ёру с интересом юного натуралиста. - Проверила, - кивает она, не уточняя, с каким результатом, - Ох, дружище Ирунас, напои меня чаем, будь такой ласковый, а то что-то земли под собой не чую. Что ни говори, а чай у него прекрасный. Самое то после невнятных снов.