soft spoken.

— Алло? — Эй… Санджи. — Это я. — Не спишь? — Дурацкие вопросы. Я же с тобой говорю. — Да… … … … — Тогда… Я разбудил тебя? — Ну, допустим. … … … — Три часа ночи, вообще-то. Я, конечно, полуночник, но не настолько, чтоб встречать рассветы у окошка, Зоро. Да, ты меня разбудил. — Ага… — Это что там пшикает? — М-м-м… Если я скажу, что ничего, ты поверишь? — Ты снова пьешь, да? — А ты куришь. Я слышу, как ты делаешь эти… Это. Когда затягиваешься. — Лучше уж курить, чем набухиваться. — А вот тут ты неправ… Ты травишь себя двадцать четыре на семь, а я раз в месяц. — Рассказывай про раз в месяц кому-нибудь другому. — Ха-ха… Ну уж извини. … … … — Почему ты звонишь мне только тогда, когда пьян? — Я… — Как там Ташиги? — Санджи… — Двадцать семь лет «Санджи», Зоро. Три из них я терплю тебя. — Не надо. — Это я должен говорить. «Не надо». Я должен был сказать это еще три года назад. — Ты всегда можешь просто бросить это… То, что мы делаем. — Могу. Или нет. Кто сейчас кому звонит, Зоро? Ты. Мне. Ты женат на Ташиги, ты ебёшь её по расписанию, напиваешься, и звонишь мне. Для чего? Чтобы через пару дней заявиться ко мне на своем сраном Харлее и выебать меня. И потом снова напиться. Чувствуешь себя виноватым, ох, тебе так тяжело. Ты просто не можешь определиться. Я же видел вас. Ты ж светишься рядом с ней. Она же тебе и омут, и приют. Обеды тебе на работу готовит. А ты свое кольцо снимаешь и приходишь ко мне. Смотришь. Целуешь. Потом я встречаю Ташиги, с этой её улыбочкой, ну, блять, истый агнец на закланье. … … … — Я тебя люблю, Зоро, так сильно, что мне аж самому тошно. В первую очередь от себя, и от тебя, и от неё. — Санджи, я… — О-о, не смей говорить, что любишь меня. Зови это как хочешь, да только любовь там даже рядом не валялась. — Санджи, я… Стой, ну стой, блять! Я слышу, как ты хочешь трубку положить. Не надо. Да, я мудак, ты прав, но ведь… — Я и без тебя знаю, что ты мудак. Все сказал? — Я ведь не могу без тебя. … … … — Я тебя когда в первый раз увидел, меня аж повело. Помнишь, там, на свадьбе? Весь такой… В этом костюме голубом. Тебе Венеция идет, я помню, как ты танцевал с как её там, Виолой? Да… Ха-ха-ха… — Замолчи. Я не хочу слышать от тебя это дерьмо снова. — Н-е-е-т… Ты послушай. Ты же такой… Красивый. Злой. Вредный. Я не знаю… Ты меня с ума сводишь. Я только запах твой услышу, и все, пиши пропало, ты понимаешь? И я, я не могу, я не могу тебя оставить, я счастлив с Ташиги- — Закрой. Свой. Рот. — Нет! Я с ней счастлив, но ты как… Тянешь, зовешь, смотришь так, будто ненавидишь меня, или любишь, отталкиваешь меня, а я блять, боже… Я как на поводке. Не могу уйти. Я тебя хочу ударить, а потом поцеловать. Ты виноват, ты делаешь это со мной. Я помню, как проснулся, смотрел на тебя, как ты спишь, в этих ебаных белых простынях, все от солнца светилось, я клянусь, у тебя над головой парил нимб, мне аж… Дышать стало больно. А потом ты проснулся, и мы трахались так нежно, медленно, я видел, как у тебя горло дрожало… Скажи, ты же сейчас в моей рубашке, да? Я знаю, что да. … … … — У тебя язык заплетается. Ты где? — В баре… — М-м-м… На тебя не смотрят как на дебила? Раскричался, несешь всю эту пьяную хуйню. Я ненавижу тебя, и, пожалуй, нам нужно- — Да поебать. Санджи… — ... Что? — Можно, я приеду? … … … конец.