soft spoken.

Винсмоук Санджи был французом. Причём французом самым стереотипным: вышколенным, холёным, разливающим комплименты бабником. Дон Жуан, Казанова и Ловелас в одном флаконе. Ло передёргивало всякий раз, когда он слышал его трель — по-другому и не скажешь. Этот парень смешивал английский и французский в одну картаво-шепелявую смесь, непонятную для нормальных людей. Хотя девчонки его понимали на раз и восхищенно ловили этот говор. Но это же девчонки. Они вскидывали лица и улыбались, стоило только этому типчику заявиться в аудиторию. Ло же бесило в нем всё, начиная от шальной приподнятой брови, гладких жёлтых волос и заканчивая полосками на его брюках и носами лаковых туфель на небольшом каблуке. Бесило причём беспричинно, просто так. Может быть потому, что сам Трафальгар был замкнутым, не пользовался популярностью, да и в общем-то в ней не нуждался. Возможно потому, что с девушками Санджи был мил и любезен, а на парней гаркал и шипел. Короче, бабник он и вообще черт. Подружиться с ним удалось только Луффи и Усоппу (но это была заслуга только твердолобости первого и лёгкого нравом второго), ну и с Зоро. Хотя «подружиться» слово слишком сильное. Зоро во многом похож на Ло: замкнутый, грубоватый и дружит только с Луффи. Поэтому им обоим приходилось терпеть присутствие француза. Только Зоро немного (много) более вспыльчивый, поэтому просто терпеть у него не получалось — он всегда поддавался на поддразнивания и провокации. Так что глупые словесные перепалки у них с Санджи кончались дракой. — Чего сидишь, голова-трава? Фотосинтезируешь? — Чё, блять? — Ого, у тебя и в ушах мох, что совсем людей не слышишь? Или тебе неизвестен термин «фотосинтез»? Ты в школу ходил вообще, нет? — Слушай, поварешка, ты совсем охуел? Ща как подрихтую твою морду смазливую, извращенец ебливый. — Лучше б ты себе мозги подрихтовал, обрыг с мышцами. И пошло-поехало. Раз в неделю они собачились до рассеченных бровей, разбитых губ, ссадин и синяков. С Ло он обходился легче: в обеды подкладывал ему что-то с хлебом, а это одна из тех вещей, которую Ло ненавидел до усрачки. Кстати, об обедах. Это был большой и неоспоримый плюс Санджи — готовка. Даже простейший омлет у него получался так, будто его приготовили в ресторане с десятью мишленовскими звездами. Что уж говорить об изысканных блюдах. Ну и они как-то без лишних разговоров сошлись на том, что француз будет готовить им жрать, благо, что в одном общежитии все живут. — Где ты научился так кашеварить, кухарочка? — пробубнил Ророноа, скрежетнув вилкой по тарелке. — Там, где раздавали мозги, — завитки дыма скользили по лицу Санджи. — Ах да, тебя ведь там не было, вот ты и не знаешь. Луффи рассмеялся, рассыпав только что набранную картошку по столу, как умел, заразительно и громко. Усопп, Нами и Чоппер подхватили смех, Робин улыбнулась в свою чашку, и даже Ло криво усмехнулся. На секунду его серые встретились с голубыми Санджи. Тот приподнял уголки губ чуть выше, зажав зубами сигарету, а солнце — между ресниц, и сощурился от едкого дыма, наверняка щиплющего глаза. Это был какая-то ёбаная мессия, ангельская благодать, спустившаяся на такой мрачный кусок дерьма как Ло. Картошка рассыпалась второй раз. Хорошо, что никто этого не заметил. *** Ло с того дня не знал, что с ним произошло и куда себя ему теперь девать. Он не знал, с какого хуя теперь пальцы Санджи, жёлтые по краю от сигарет, раз за разом привлекали его внимание, и чёлка его, и гордая осанка. Так блять не бывает, чтобы раз — и перещёлкнуло, как свет вырубило, ну они же не в какой-то сопливой книжонке, ну ёбаный ты в рот. Или наоборот, врубило, разогнав все трафальгаровские заморочки. Ло привык на корню отсекать все поползновения в свою сторону, сам по отношению к другим их не совершал. А сейчас в солнышке все заворачивается сладко-больно, и хочется, чтобы этими самыми длинными узловатыми пальцами Санджи размотал комок невыраженной нежности. Ло не знает, что с собой делать. Карандаш, которым он вычерчивал химические уравнения, сломался от резкого напряжения — парень испугался, когда объект его мыслей внезапно появился невесть откуда. — Ты чё такой резкий как понос? — проворчал Ло, парой движений вновь выпуская механический грифель. Блядская же блядь. Кто ему позволил? Только гляньте на этого пидараса. Стоит тут, весь такой из себя, с пучком на макушке. В пижаме. Атласной, мать ее за ногу. Может, у него ещё и простыни шёлковые? Какие-нибудь пошло-красные или готическо-черные… — Я вообще-то уже пару минут тут стою, — хмыкнул Санджи и кивнул на пару кружек кофе в своих руках. — Кофе принёс. Все ждал, пока ты меня заметишь, а ты сидел и бубнил чё-то, даже головы не поднял. Пей, пока не остыло. — М-м-м, — Трафальгар очень надеялся, что он нигде не пропалился. — Спать не хочешь пойти? Почему вообще на кухне тусишь? — француз сел рядом (непозволительно). — Кид притащил Бонни, я там лишний. А ты… чего здесь? — Не спится, — просто ответил Санджи. От его взгляда с прищуром и почти незаметной ухмылки Ло немного перетрухнул. — М-м-м, — мыча уже второй раз за минуту, химик ощущал себя жуть как тупо. — Спасибо. Минутку они примерно молчали. Голубой взгляд нещадно жег золотые серьги в ухе Ло. — Так что, ты правда считаешь меня красивым? — легко спросил Санджи. Кофе у Трафальгара пошёл носом. — Что? — Когда я пришёл, ты сказал: «какой же блядища красивый, чтоб его черти драли». Ну все, точно пропалился. Если уж не действиями, так покрасневшей рожей. — С чего ты взял, что я о тебе? — парень неловко вытер рукавом капли со стола, чтобы не заляпать записи. — А ведь действительно. Тогда о ком это ты? — пытливый взгляд из-под позолоченных бровей, с разбегающимися в стороны от век морщинками явно говорил о том, что Ло со своей неловкой ложью может сходить нахуй, но Санджи подыграет ему, если так хочется — такой уверенный, даром, что с этой нелепой пальмочкой на голове и всё ещё тёплый после постели. Ло запаниковал. Он ощущал какую-то скрытую подъёбку, но если уж пиздеть, то до пиздеть конца. — О Леонардо Ди Каприо, — снова ворчит. — Вот оно как. И снова минутная пауза. Проебался по всем фронтам, ничего не скажешь. — Тогда скажи, Ло, я красивый? Да ёбаный ты блять! Только чудом Ло удается не пролить кофе второй раз. В голове как сердце Данко во тьме вспыхивают все моменты. С того дня с картошкой прошло три месяца, и Трафальгар (он не отслеживал, честно) подмечал всю красоту и статность француза: увитые венами шёлковые предплечья, лиловатые тонкие веки, изящный поворот головы, жёсткую осанку, длинные ноги, узкие щиколотки, спрятанную в длинных упругих мышцах силу. Да даже как он обнимал девчонок (уверенно привлекал к груди, смотря неподвижно) и как увлечённо готовил — всё это заставляло что-то глубоко внутри, под грудиной, сладко и тревожно, совсем не по-мужски, трепетать. Ло до этого даже не осознавал, что он на такое способен. — Иди в зеркало глянь и сам на этот вопрос ответь. — в конце концов глухо выдал Трафальгар. — Я хочу знать твоё мнение, — без промедления ответил Санджи, наклонившись к нему. Это немножечко (множечко, вообще-то) напрягло Ло, и он отстранился. — Ну… Не урод. — расплывчато ответил парень, бегая глазами. Честно говоря, «не урод» — очень сильно заниженная характеристика внешности Санджи. И тот прекрасно это знает, иначе бы не мерцал своими глазищами. Но разве такое можно сказать? Поэтому Ло решил, что лучшая защита — нападение, поэтому прочистил горло и выговорил: — Ты и сам все знаешь, чего пристал? Тебе какая разница, кого я считаю красивым? — Ну, тебя я, например, красивым считаю. Ну охуеть теперь не встать! Как можно бросать такое в лицо человеку? Ло настолько выпал в осадок, что у него получилось только: — Что? — Что слышал. — Санджи приблизился настолько, что его колено вклинилось между коленей Ло. Его ухмылкой можно было резать вены. — Ты высокий, мускулистый, вечно с недовольным лицом, и это делает тебя еще сексуальнее. В тебе есть изюминка, скажем. Такой темный мрачный тип парней меня заводит. Блядский боже, выносите. Ло настолько одурел от такого, что долгое время молчал, а потом просто ляпнул: — Ты что, гей? — Да. — вау. ВАУ. — И ты тоже. Стоп, что? — … Нет. — вышло жалко. — Да. — уверенно парировал Санджи и, соскользнув со стула, встал совсем уж близко к Ло, вплотную притерся, заставляя его широко раздвинуть ноги. Нет, ну на такую хуйню Ло вообще-то не рассчитывал. По правде, он никогда не представлял себя с Санджи, потому что не знал, что именно представлять. С какой стороны ни посмотри, Винсмоук, хоть и красивый, бабой не выглядел, и все присущие романтичности тут не канали. Ло просто хотел его себе, а как, в какой позе и как сильно ему и в голову не приходило. Однако точно не вот так: в три часа ночи на общажной кухне. — Ты же по девкам сохнешь как не знаю кто, — совсем уж беспомощно выдавил парень. — Это да, — не стал отрицать Санджи и, видя замешательство на чужом лице, хохотнул, руками лениво и снисходительно огладил широкие плечи. — Но и по парням тоже. — Пиздишь, — хрипло выплюнул Ло, с расширяющимися постепенно глазами наблюдая, как изящные в мужской манере руки спускаются к его поясу. — Вовсе нет. Просто показываю это… иначе, — та самая, шальная, вечно приподнятая бровь дернулась, и вместе с этим нутро Трафальгара будто дернули тоже — дернули крепко, и больше не отпустили из огненной пятерни. Ебическая сила. — Иначе — это домогаешься посреди ночи в общественном месте? — попытался сострить Ло. — А ты боишься, что кто-то зайдет? — сука, да как можно опошлить ситуацию еще больше одной фразой? Тут хоть как ответь, получится стремно. — Я просто не думаю, что кухня — хорошее место для… ебаный ты в рот, Винсмоук, руки убери! — Могу ртом это сделать, хочешь? — и снова прихахатывает, падла, давая понять, что действительно сделает. Стоит только захотеть. — Я… — Не зажимайся, — фыркнул блондин и шлепнул по напряженному бедру. — Ты такой умный, и всё равно думаешь, что я не вижу, как ты на меня смотришь? Наивный какой. Ты прокололся ещё в тот день, когда вытаращился на меня как на диво дивное. Кстати, у тебя такая привычка — свинячить от восторга? — Я не свинячу! Как это прокололся??? — Конечно. И ты не гей, — ну все, это уже какое-то неебическое винрарное комбо. Кто ему позволил быть таким… таким… красивым? И остроязычным? И сексуальным? Это все так и пёрло из него. Ло сокрушенно прикрыл глаза рукой и пробубнил: — Пошел нахрен. — Обязательно, как только ты сподобишься мне признаться, mon ami. — Санджи мягко отнял руку от лица и сжал ладонями виски Трафальгара. Тот не мог не посмотреть в ответ. — Скажи, Ло, я красивый? — гортанно и низко, из самой груди выскользнула эта фраза, и горячим дыханием приютилась на подбородке. Ло сложило нежностью и ужасом, и он сдался, накрыл сверху гладкие и прохладные пястья, провел большими пальцами по острым костяшкам. Санджи пробрало. У Ло глаза — что галька на берегу Лазурного берега. То ли желтые, то ли серые, влажные, широко распахнутые; по краю — густая рамка ресниц, черных-черных, и над ними надломленные у начала полоски бровей — как бархатные. А смотрит как… На Санджи никто никогда так не смотрел: без похоти, вожделения, без желания сломать и подмять, без слепой страсти. Чистое, незамутненное чувство, с которым Винсмоуку, поднаторевшему в искусстве любви, сталкиваться не приходилось. Его взгляд — как опускаться в прозрачные воды родных краев, согретые солнцем, а дно — мягко-молочное, песочное. — Очень красивый. — Ло зажмурился, облизнул пересохшие губы, сглотнул слюну, и снова впился в лицо напротив, зашарил по нему, как голодный. Такая безоговорочная капитуляция, будто горло подставил беззащитное под пасть. Этот взгляд был осязаем, от него кололо кожу, и Санджи протяжно выдохнул, скрадывая тихое «о-о-ох» в сладком вздохе. — Тогда поцелуй меня. — попросил Санджи шепотом. — Эта красота принадлежит тебе.