О женатиках: прелести и не очень.

      Скажите, что для вас конец света? Может, падение метеорита? Огромное цунами, всемирное извержение вулкана? Полнейшее уничтожение экологии на земле? Жуткие землетрясения? Ураганы, тайфуны, смерчи? Эпидемии неизлечимых болезней? Полнейшее безумие и неразбериха?       Хах, как же вы шаблонно мыслите. Конец света — это Чуя Накахара, злая, жуткая и с огромным желанием удавить к чёртовой матери и своего мужа, и мужа новоиспечённой сестры по несчастью. Она с самым безумным оскалом надвисала над уже немного побитыми и понявшими свою главную ошибку мужчинами. Взбешённая Чуя — самая главная проблема для людей и самая устрашающая катастрофа.       Дазай, казалось, вообще не боялся последствий. Впрочем, он и не боялся, просто не хотел их исполнения и совсем немного жалел, что в своё время не начал верить в бога. Тогда, может, Чуя сжалилась бы над «уБОГим». Он точно знал, что простыми синяками не отделается, но и доводить его до полуживого состояния Накахара не будет, потому что рядом дети, при которых она себе не позволит уничтожать всё и вся на своём пути. Хотя ей бы хотелось.       Рюноске тоже не боялся, нет. Он вообще мало чего боялся в этой жизни. Но он знал, что использовать Расёмон не сможет (точнее, ему запретят), а значит, придётся терпеть своеобразные пытки, надеясь, что Ацуши потом не пристанет с нравоучениями и не начнёт действовать ему на нервы, упоминая дочь и всё, что только можно, после припомнив времена вражды и треснув тигриным хвостом по затылку — не очень больно, но ощутимо.       Вся история началась несколько лет назад, как бы странно это ни звучало. Между Мафией и ВДА воцарилось шаткое, но перемирие, которое нарушать совершенно никто не хотел. Особенно ВДА, у которого после всех стычек было больше, чем должно было быть за год, работы, которую разгребать все стали без энтузиазма, даже Куникида. Дазай тогда вообще наполовину стал отлынивать и прогуливать, уходя куда-то и неохотно после делясь тем, что перемирие постепенно укрепляется, и мисс модная шляпа… А дальше он не договаривал, потому что по его бедовой головушке Доппо бил толстенной папкой документов и орал, что свою личную жизнь и работу мешать не стоит.       Перемирие и впрямь укреплялось, и теперь случайные (или не очень) встречи детективов и мафиози не были причинами для стычек, напряжения и каких-либо подозрений. Поэтому свои довольно странные и даже жутковатые отношения с Чуей Дазай не скрывал. Он лишь загадочно временами улыбался и щурил глаза, с неприкрытым лукавством смотря куда-то и явно думая о бывшей напарнице (сейчас же просто паре).       Ацуши, радовавшаяся за Дазая и грустно вздыхающая из-за крайне холодных отношений с Рюноске, лишь улыбалась и пыталась забыть факт того, что через полгода её будет предположительно поджидать смерть в лице понравившегося ей человека. Она бы, наверное, всё отдала чтобы попытаться мирно поговорить с ним и попытаться вбить ему, что смысла в их постоянных стычках нет. Ну и, по возможности, объясниться. От одной мысли об этом краснели щёки и уши.       Удивительно, но в тот же день, как Накаджима об этом подумала, они с Рюноске встретились в одном из переулков, остановившись и смотря друг на друга: Ацуши смущённо и удивлённо, Рюноске — уверенно и холодно. Тогда у них «по старой дружбе» вновь чуть не случилась драка, но её с трудом остановила девушка, от злости и возмущения признавшись в чувствах и тут же пожалев об этом. Благо, уйти она тогда смогла сразу же в общежитие, где упала на футон и уснула практически мгновенно. Правда, проснулась она уже, во-первых, не у себя в общежитии, во-вторых, не на своём футоне, в-третьих, не одна, а в обнимку с Расёмоном, окутавшим её всю, и Акутагавой. Девушка была, к счастью, в одежде, что немного, но тушило её вспыхнувшую злость.       Акутагава, почувствовав ёрзанье, недовольно открыл глаза и уставился на красную, злую и не имеющую возможности выбраться девушку. На её немного нецензурный вопрос о причине её пребывания здесь, он просто отпустил её и сказал глянуть на шею — и уснул. С горем пополам, но встав с кровати и подавив в себе желание пнуть Рюноске и закричать, она нашла ванную комнату и посмотрела на шею, убрав прядки волос в сторону. Увиденное её смутило и разозлило окончательно, и с криком «Акутагава!» она рванула в спальню. Засос, уже посиневший и чёрт пойми почему неисчезнувший благодаря тигриной регенерации, её совершенно не радовал…       Вот примерно так всё это начиналось. Относительно мирно и добродушно. Казалось бы, какие последствия? В Йокогаме относительный мир, две главные в городе эсперские организации не воюют, некогда непримиримые враги мирно существуют (а Чуя и Дазай уже даже под одной крышей, которую ещё ни разу не перекрывали). Последствия — были…       Почему это произошло никто не знал. Как такая абсурдная и сумасшедшая идея пришла главному психопату Японии — неизвестно. А как на эту идею могла согласиться относительно разумная Чуя — тем более. Дазай просто, пока агенты и часть исполнительного комитета общались по поводу ближайшего сотрудничества с организацией по защите и регуляции эсперов, подошёл к Чуе и будничным тоном спросил о её желании выйти за него замуж…       Все разговоры стихли. Чёрные Ящерицы подавились воздухом, Акутагава прищурился и кашлянул, Ацуши покраснела по самые уши, Куникида и Акико выронили пакеты с продуктами для вечеринки ВДА, а Чуя, немного покрасневшая, даже не глянув на «жениха» дала кулаком ему в живот и совершенно спокойно согласилась. Правда, уже через пять минут «подала на развод», когда он в дурачливой манере постарался её обнять, чуть не прыгнув вместе с ней с моста…       На следующий день они каким-то чудом смогли просто расписаться, не устраивая торжества и не надевая колец (когда только успели?!). Рассказали они об этом только через неделю, когда Дазай пришёл довольный и с синяками, а Чуя в Мафию с перебинтованной шеей и мерзким настроением, к которым добавились ещё и немного покрасневшие щёки. Виной всему стала ненасытность Дазай, за которую им двоим пришлось отвечать перед директором и Боссом. А Чуе ещё и перед ошарашенной Коё.       Через год после этой свадьбы расписались и Ацуши с Акутагавой. Благо, идею о женитьбе мафиози предложил дома, когда девушка сидела. Он тоже особой романтичностью не отличался. Он просто поставил её перед фактом: через неделю распишемся, и ты переезжаешь ко мне из общежития. Она сначала была ошарашена и, можно сказать, рада, но потом на неё накатила обида, потому что такие вещи нельзя решать самостоятельно.       Через месяц после росписи Акутагавы и Ацуши они узнали, что Дазай станет отцом. Ацуши тогда впервые задумалась на подобную тему, когда, конечно, отошла от шока и мыслей «куда делось желание совершить суицид?». Дазая она любила, как друга, наставника и спасителя. Она была ему благодарна совершенно за всё: устройство на работу, обеспечение жильём и семьёй (странной, конечно, но самой лучшей), развитие способностей и уроки жизни. Но, тем не менее, она прекрасно знала, что из себя на самом деле представляет «дурачина скумбрия»: жестокого, холодного и готового на всё для достижения цели человека. Она знала, что в Мафии его боялись едва ли не все, равно как и уважали. Потому что Дазай — практически псих, быстро соображающий и видящий людей насквозь. И Накаджима искренне переживала за ребёнка, ведь и Чуя довольно… взрывная, а про её работу и молчать можно.       Но мысли об этом у неё прошли, когда ребёнок родился. Чуя была всё той же взрывной и довольно жестокой, но при встрече с Ацуши (Дазая и Рюноске в палату не пустили, ибо оба были похожи на наркоманов от радости и злости) объяснила, что будет сдержанней и спокойнее с ребёнком, не желая его впутывать в Мафию и… Впрочем, довольная и умиротворённая Чуя, много чего хорошего (без сарказма) тогда сказала.       А через год и Ацуши уже начала носить ребёнка под сердцем, в чём боялась признаться Акутагаве две недели. Она очень любила мужа, но знала, что когда он взбешён — лучше отойти в сторонку и дать ему успокоиться. А если они поссорятся с ним, то он может и Расёмон в ход пустить… Этого девушке не хотелось, поэтому она собиралась две недели с мыслями и крепилась, после уже сказав и побоявшись услышать что-то не очень ласковое, но явно грубое и холодное.       Акутагава, что удивительно, отнёсся к этому совершенно спокойно и лишь положил ладонь на макушку жены, ероша волосы. Взгляд у него был спокойным, ни единого намёка на раздражение, злость или что-то в этом роде. Как оказалось, он был в курсе, ибо Ацуши забыла сразу убрать тест на беременность куда подальше.       Вот так и началась обыденная и почти мирная жизнь двух пар. Правда, мирной её вообще было трудно назвать, ибо ссоры в обоих семьях были не такой уж редкостью: Чуя частенько кричала на Дазая просто из-за его существования и дурачеств, а Акутагава просто не мог не поддеть Ацуши по любому поводу, как и, впрочем, она его.       Кэтсу — сыну Чуи и Дазая — уже было десять лет, а Митсуко — дочери Ацуши и Рюноске — восемь, даже почти девять. И всю свою жизнь они наблюдали за ссорами своих родителей, зная об их работе, немного прошлом и том, какая опасность их поджидает в связи с рождением в данной семье. Кэтсу и Митсуко постоянно, стоило им только встретиться, обменивались язвительными комментариями: Кэтсу пылко, с ухмылкой и надменностью, а Митсу практически равнодушно, с проскальзывающим сарказмом или раздражением.       Вот и в этот мирный день было также, поэтому Ацуши пришлось вновь попросить детей повременить с крупными ссорами и ссорами вообще, ведь две семьи решили отпраздновать увенчавшееся успехом сотрудничество против банды эсперов из Америки, желавшей покуситься не только на Йокогаму, но и на Токио.       После официальной части празднования, Дазай и Акутагава (какой чёрт их дёрнул?) пошли вспомнить былое и потренироваться. Дазаю очень хотелось узреть мощь своего ученика в действии, а не из-за спины Ацуши, которая очень просила пока что не высовываться.       Как следствие, ученик и учитель подрались. У одного порвана в некоторых местах одежда до крови, у другого - куча синяков. Они собирались продолжать и дальше, развлекаться, озарённые азартом, но что-то пошло не так. — Я так понимаю, ты решил изменить маме и замутить двойное самоубийство с Акутагавой-саном? — скептически изрёк Кэтсу, сложив руки на груди и оперевшись спиной на стену. — Вам какой гроб? С цветочками или с котиками? — флегматично спросила Митсу, раздражённо прищурившись.       Не успели папаши и возразить, как поняли, что появившийся в доме грохот — это поиск Чуей пистолета и попытки Ацуши остановить её, ведь сила тигра более чем им подойдёт. Они переглянулись, осматривая раны друг друга и заключая, что всё, вроде как, не так уж и плохо. Но Акутагава насторожился и обречённо выдохнул, глянув на дочь и мысленно попросив её запастись валерьянкой. — Нам конец… — Почему ты так решил? Мы всего лишь подрались, — беззаботно протянул Дазай, понимая, что он наконец умрёт. Если повезёт, то даже безболезненно. — Жена идет сюда. — Твоя или моя? — А разница какая? — Рюноске отряхнул плащ, прислушавшись к шагам. — Твоя сделает нам выговор и залечит раны, а моя убьет нас, — это было сказано таким невинным голосом, что Акутагава ещё раз убедился в придурковатости своего наставника.       В дверном проёме появилась оскалившаяся Чуя, на лбу которой благополучно вздулась венка. Весь вид Накахары показывал, что сейчас она развлечётся по полной программе. — Дети, идите вместе с Ацу-сан в дом! Мамочка поиграет с гравитацией!       Именно после этой фразы Дазай получил три удара с ноги в разные части тела, а Акутагава благополучно «полетал» без возможности использовать Расёмон, на время ставший подконтрольным Чуе. Два женатика были побиты и потрёпанны, понимая, что их мучитель готов ещё развлечься. — Мы всего лишь потренировались, Чу-уя! — фальшиво обиженно протянул Дазай, надувшись, как мышь на крупу. — Ага, и разгромили весь сад к чёртовой матери! — Она набрала воздух в лёгкие. — ВЫ СОВСЕМ ЕБАНУЛИСЬ, ДЕБИЛЫ?! У НАС ЗДЕСЬ ДЕТИ, КОТОРЫХ Я ВПУТЫВАТЬ В ВАШУ ПОЕБЕНЬ ВООБЩЕ НЕ ХОЧУ! АЦУШИ ЧУТЬ СЕРДЦЕ НЕ ПРИХВАТИЛО, КОГДА ОНА УСЛЫШАЛА ОТ МИТСУКО, ЧТО ВЫ, ЕБЛАНЫ, СОБАЧИТЕСЬ!       После Чуя примолкла, услышав, как её зовёт Ацуши. Все трое подорвались с места и вбежали в дом, увидя на кухне красную, как рак, Ацуши и спокойную Митсуко, которая, сидя на Кэтсу, пыталась выколоть глаз ножом, говоря про его мелковатость. — Может, хоть вы мне объясните, что значат непотребства? — спросила она, слезая с Кэтсу, но наступая ногой ему на грудь и отходя в сторону, когда Ацуши вновь воскликнет её имя.       Дазай тихо засмеялся и сказал, что это то, чего его лишит Чуя на месяц, если он начнёт рассказывать. Чуя, выдохнув и вписав Дазая в стенку, объяснила, что это вещь, о которой девочке ещё рано знать. Акутагава же решил, что это одна из его самых нелюбимых тем для разговора и казнь за всё время его семейной жизни, поэтому ответил: — Это что-то вроде варианта тигра про аистов, капусту и магазин. — АКУТАГАВА!