Но ведь не может омела вырасти на пепелище?

они были уверены, что после всего ты будешь ходить измученным призраком, опустив стеклянные глаза покрытые изморозью. они были уверены, что ты сломаешься как фарфоровая чашка, летящая со стола, как сухие ветви под колесами их повозок. и они хотели насладиться хрустом твоих костей. втоптать тебя в этот полигон, со смертью навек поженив.       Поезд разрезал воздух с протяжным свистом, расчерчивая вечерние сумерки едким дымом и горящими окнами. Температура воздуха падала и ветер всё норовил забраться под одежду. Этот сентябрь будет холоднее, чем предыдущие. На душе отчего-то было спокойно, впервые за долгое время. Маггловская сигарета уже давно потухла, но он не обращал внимания, буравя невидящим взглядом огни на горизонте. Прошло три месяца.       Война прошлась ураганом по всему магическому миру, оставляя после себя лишь слезы, кровь и руины. Всем ураганам принято давать имена но это имя он не может произносить до сих пор. Ещё три месяца назад он был уверен, что вместе с поражением Лорда кончиться и его жизнь тоже. На войне ты не всегда сам выбираешь сторону. Иногда она выбрана за тебя ещё до твоего рождения.       Война ломает тела и души, разрывая грудные клетки и сжимая легкие в тиски. Она всегда ходит под руку со смертью, переливаясь липким поцелуем по окровавленным губам и стирая грани реальности. Война калечит судьбы, отбирает детей и отцов у матерей, стирает в прах всё, что было кому-то дорого.       А ему кажется, что всё это будто бы кончилось только вчера.       Вспоминая поседевшие волосы матери и трещины морщин на уставшем лице, ее дрожащие руки и угасающую надежду. Вспоминая крики людей и вспышки проклятий вокруг, льющиеся грязью из приоткрытых ртов с медными зубами. Вспоминая серое безносое лицо в кошмарах, воскресая ледяным воем под утро, глотая воздух в немой агонии. «Не смей показывать насколько тебе больно, ты не имеешь права. Никто не будет уважать труса.»       Вспоминая развивающиеся волосы отца во вспышках камер, выходящего из Министерства в наручниках. И даже тогда, даже, черт возьми, в последнюю секунду, зная уже, что ему суждено отправится в Азкабан, он не взглянул на своего сына. Ни разу. Только лед в ртутных глазах и приподнятый подбородок. Осанка. Спокойствие. Имя. «Отправляйся в Ад, ты, твоя сраная никому не нужная гордость. И фамилия. Фамилия, которую ты очернил, проклятье которой будет преследовать меня всю жизнь. Какая же ты дрянь, папочка..» Прошло. Три. Месяца. И почти ничего не изменилось       Худое лицо едва отражалось в черном окне и, кажется, мешки и под глазами стали ещё больше в приглушенном свете кровавой луны. За дверями поезда было слышно копошение и нетерпеливые голоса учащихся, он выпрямил спину и выбросил окурок в приоткрытую «форточку». Натянув на лицо самую ледяную из масок, человек перевязал черной лентой волосы, отросшие до линии подбородка, и, бросив беглый взгляд на рукава белоснежной рубашки, открыл двери в купе. Поезд начал замедлять свой ход и вскоре, пронзительно заскрипев, остановился на платформе, освещённой парой мигающих фонарей. «Веди себя как ни в чем не бывало» И он, проигнорировав кованные ступеньки, спрыгнул с багажом на мощённую платформу. «Не показывай им слабость, Драко. Люди, особенно сломленные войной, не лучше животных, а ты совсем не тот человек, которого все жаждут лицезреть. Потому что ты не их герой.»