***
Гарри шепчет тихие проклятия, подхватывая из ослабевших рук умирающей женщины ребенка — Андромеда Тонкс, глупая-глупая Андромеда Тонкс, так рвалась сбежать с его крестником, что забыла о том, что Гарри — Повелитель Смерти. Хотя, будет ли честнее сказать, что она и не знала об этом? Он находит ее в Уэльсе, на грани смерти от рук молодого оборотня, лежащего мертвым недалеко — ликан хотел забрать дитя оборотня себе. Андромеда Тонкс, — кудрявые темные волосы, ненависть в темных глазах, внешность не старше тридцати, — шепчет о том, что Тедди нужно хорошо кушать, что с Гарри опасно, что все будет плохо, что ее кровиночка умрет из-за очередного приключения — Смерть медленно подбирает большой камень Души бывшей Блэк, довольно скалясь — Гарри шепчет слова дарования чужой души, ничуть не жалея. Гарри исчез с поля Боя, убив Темного Лорда, дав аристократии три дня на побег — сбежало две трети, оборотни все попрятались, и Гарри был доволен — его однокурсники где-то там, в безопасности. Гарри читает газеты — «Дамблдор жив!», «Что случилось с нашим героем?», «Мог ли Мессия умереть, забрав с собой Террориста?» и «Что ждет нас?», — и смеется, укладывая Теодора Римуса Люпина спать в колыбель из рябиновых веток, укрывая мантией, шепча сказки о Трех Братьях и уродливой Леди Смерть, которая пирует где-то далеко, отбирая самоцветы-души, но готовая прийти на самый малый зов своего Повелителя. Гарри принимает под свою руку всего три рода, отказываясь от парочки других — Поттер, Блэк, Слизерин. Гарри принимает три кольца, и три кольца принимают его, — Гарри носит их на шее, зло смотря изумрудными глазами, будто двумя малахитами, а светло-русая челка прикрывает начинающий тлеть шрам. Род Поттер ничего в нем не меняет, Гарри изначально Поттер, и неожиданно появившемуся Брату, приходится кусать локти в невозможности стать Лордом, только наследником, и то — после «некоего» Теодора Римуса. Род Блэк проходится по мозгам катком, сбивает моральные устои, заполняет руки чужой Темной силой, и Смерть довольно кивает — Темная Магия была ее любимой. Род Блэк осветляет его волосы, делает нос более ровным, тонким и острым, черты лица — мягче. Род Слизерин… Гарри смеется над самим собой — род Слизерин не приносит ничего хорошего. Старая Магия пытается вызвать безумие, но Магия Блэков легко отбивает атаку. Старая Магия пытается взаимодействовать с Ядром, но Магия Поттеров дает небольшой простор, только для серпентарго да, кажется, зельеварения — Гарри не будет проверять. И Старая Магия находит свой путь — в Организм. Гарри Поттер так же бесплоден, как и Салазар Слизерин, который принял под свое крыло ребенка своей сестры. О, совершенно жуткая шутка Богов. Гоблины считают себя отомщенными, и с радостью помогают Гарольду Марволо Блэку найти небольшой дом в Англии. У него неожиданная соседка — Гаррет Мелинда Уотсон, и она берет шефство над семнадцатилетним мальчишкой с ребенком на руках. Двадцатитрехлетняя девушка становится опекуном, Гарри вновь меняет фамилию, но только в маггловском мире, и вот — появляется Джон Хэмиш Уотсон, и его молодой сын Теодор Римус Уотсон, чья мать скончалась при родах в лесу, где они отдыхали — преждевременные роды, что уж сделать?***
Гарри, — «Привыкай, ты теперь Джон, ты простой маггл, а магия здесь и так чахнет. Еще года два или три, и маги станут вымирать здесь, как люди при чуме», — поступает в медицинский, и учится на отлично, ему пророчат великую карьеру хирурга, но никто не обращает на него внимания дольше положенного. Джон Уотсон немного замкнутый, но улыбчивый, он отлично чувствует болезни, и называет это интуицией — двадцатилетний парень со светлыми волосами и добрыми зелеными глазами, стройным телосложением, быстро становится популярным среди девушек, тем более из-за его поведения. Иногда им кажется, что он сбежал со средневековья: «Вы не позволите Вам помочь, мистер…?», «Мог бы я попросить о помощи?», «Позволите Вас сопроводить?», и особо приятное всем девушкам — «Леди, вынужден признать, эта стрижка Вам очень идет». Джон Уотсон — милый принц, сильный друг — но парни не дружат с теми, кто пользуется популярностью, с ними только соревнуются, и Уотсон смотрит на это с доброй ухмылкой, ностальгией в зеленых глазах. У Джона Уотсона есть старшая сестра, Гаррэт Уотсон, — мало кто знает, что она — официальный опекун, — немного резкая, но в общем неплохая девушка, гордится достижениями брата, который младше нее на шесть лет. И у них есть младший брат — Теодор Римус, веселый трехлетний ребенок, любящий бегать за взрослыми, обожающий объятия своего «старшего брата» и почему-то боящегося чего-то за его спиной. Те немногие однокурсники Джона, которые знакомы с Тедди, могут услышать бурчание «Тень», «Черный» или «Страшно» от маленького ребенка, и никто не знает, что потом Джон Уотсон шипит на Смерть, заставляя ее не приближаться к маленькому ребенку. Маленький Тедди каждое полнолуние превращается в небольшого волчонка, с темно-русой шерстью, и больше напоминает волка, чем Римус. Римус был больше ликаном, Тедди — Оборотнем, и Джон читает научную фантастику, фэнтези, и тихо крадется по магической библиотеке, скрывая лицо, чтобы изучить этот вопрос. Оказывается, ликаны и оборотни — весьма разные вещи. Настолько «весьма», что Джон вздыхает тяжело, и каждое полнолуние ездит в лес, целую ночь подглядывая за волчонком, изучающим цветы и растения, неумело охотящимся за мелкими животными. Джон Уотсон тогда прекращает быть Джоном, он становится Равенстагом, у него мощные копыта и шерсть будто из перьев. Равенстаг уверенно ходит между деревьев, иногда подхватывая на мощные темные рога скулящего волчонка. Джону Уотсону нравится его новая жизнь, и он совершенно не следит за тем, что происходит в, —***
Гарри Джеймс Поттер родился 31 июля 1980 года. У маленького Гарри была мать, — Лилиан Эванс, — и отец из благородной семьи — Джеймс Поттер. У него был крестный из благородного, темного рода — Сириус Блэк. У Гарри Поттера ничего из этого не осталось, да и сам Гарри Джеймс Поттер умер 22 мая 1997 года, в битве против Темного Лорда. И не стоит забывать, что у него есть крестник, Теодор Римус Люпин, который исчез после смерти своей бабушки. Никто и не искал - оборотень же. Гарольд Марволо Блэк рождается, — по документам, — 9 января 1979 года, он сирота, потому что отец его не был найден, а мать умерла при родах никому неизвестной женщиной. Его история никому не известна, и он бы утверждал, что учился в Шотландии в частном пансионате благодаря деньгам матери. У него была любовница, старше него, которая родила ему ребенка, и умерла при родах, оставив Гарольда Блэка с маленьким Теодором Римусом Люпин-Блэком, в честь фамилии матери и отца. И неожиданно, они оба исчезли где-то между улочек Уэльса. Джон Хэмиш Уотсон родился 7 июля 1979 года, до воссоединения со своей сестрой он жил в Шотландии с тетушкой, которая не слишком любила своего ребенка. Возможно, брат и сестра Уотсоны не слишком дружны. Более старшие знают, что Джон Уотсон — это простой мальчишка, которого Гаррэт Уотсон взяла под опеку официально, списав ему целую историю, и еще меньше людей знает, что она сделала это из одиночества. У Джона есть младший брат, Теодор Римус Уотсон, и мало людей знает о том, что Теодор его сын от неизвестной женщины, о которой никто никогда не услышит. Равенстаг просто был, есть и будет. Он был в начале, он существует сейчас, он сопровождает его в будущем. Когда Джону исполнился двадцать третий год, а маленькому Теодору пять лет, — что было двухтысяча вторым годом, — Джон Уотсон неожиданно продолжил учебу на другом факультете — военное врачевание. В двух тысячи четвертом году он был вызван на службу в Афганистан, и он оставляет плачущего и испуганного Теодора на попечение Гаррэт, пообещав писать письма, и дав пару магических настроек Гаррэт — не вредных, но позволяющих не обращать внимания на некоторые странности молодого оборотня-метаморфа.***
Война в любом мире Война, — понимает Джон Уотсон, поправляя бронешлем, и поднимая винтовку, целясь аккурат в сердце противника, сжимая челюсти. Война в любом мире Война, — радостно отзывается сухой голос Смерти, которая гуляет вокруг него, Джона, танцуя вальс среди мертвых тел и криков, упиваясь кровью и чужими душами, посвященными ей Уотсоном. Джон Уотсон — обычный военный, необычный доктор — казалось, он вытягивает военных из лап самой смерти, и Джон устало улыбается, его мягкие черты выглядят так, будто он смертельно устал, а в зеленых глазах-малахитах танцует свои пляски Смерть. Возле Джона Уотсона стараются не сидеть во время битвы, потому что Джон Уотсон каждый раз выживает и приходит с минимальными ранениями, но все вокруг него будто прокляты на несчастье — враги, друзья, и та неожиданно выскочившая мышь. Смерть собирает в костлявые ладони души-камни, и среди обычных булыжников Джон видит светящиеся драгоценности — эти люди были чисты, невинны, эти люди также не хотели войны, как и сам Джон, но им не повезло пойти против него, Уотсона. Против умершего Гарольда Марволо Блэка, против исчезнувшего Гарри Джеймса Поттера. Уотсон устало прикрывает глаза, позволяя костлявым рукам очертить линию подбородка, приоткрывает рот, позволяя чужой крови проникнуть в горло — она с металлическим вкусом, кислая и неприятная, густая и мертвая, но он молчит, собираясь вновь стрелять. Все знают, что у Джона Уотсона дома сын и старшая сестра, ведь письма ему приходят едва ли не чаще, чем любому другому. Его письма делятся на два типа — аккуратные, написанные взрослой рукой почти-тридцатилетней-женщины, и рисунки детской семилетней рукой. Неуклюжие волчата, большие черные олени, линии-кружки людей, неаккуратные «Папа, Тетя, Я». Джон хранит их всех под военным бронежилетом, улыбается ярко, смотря на эти рисунки, и в редкие моменты пишет сам, передавая их с волонтерами. У Джона Уотсона здесь всего один друг — Оуэн, который не боится Смерти вокруг Уотсона, который протягивает горячий чай или печенье с ужина, который рассказывает о своей сиротской жизни. Оуэн не умирает из-за пулевого ранения в печень, только благодаря доктору Уотсону, который устало улыбается, отправляя друга в мирную Британию, игнорируя благодарный взгляд, полный тоски — возможно, Оуэн и был немного влюблен, но Джон предпочтет не слышать этого. Смерть требует своей компенсации за жизнь военного, и Джон вновь собирается в бой с другими.***
Через три года, когда Джону Уотсону двадцать восемь, ему приходит тревожное письма о том, что Тедди плохо настолько, что сама Гаррэт ничего не может сделать, и Джон совершенно случайно пропускает одно ранение. Это выходит действительно случайно, потому что умирает еще один человек, что Джону помогал, и пока Уотсон помогал ему, произошел выстрел в плечо. Выбрались они с трудом, тот парень выжил, пускай остался калекой, а Джону Уотсону стало тяжело ходить. Смех и слезы — выстрел в плечо, а болит нога! Его с легкостью отправили обратно, и Джону пришлось купить трость — о Господи, это было также странно, как и то, что Смерть пропустила пулю! В родной Британии все было плохо — Тедди заболел магической разновидностью простуды, и запустил ее, поскольку лечился маггловской помощью. Пришлось в быстром режиме, — даже с тростью, — искать местный магический переулок и покупать необходимые растения для создания зелья. Он бы купил само зелье, но не доверял продавцам и другим зельеварам — здоровая паранойя. И все вроде пошло более гладко — Тедди не забыл своего любимого отца, но Гаррэт совсем неожиданно стала спиваться. Не так давно у нее умер отец, всего год назад, и это подкосило девушку, которая в порыве алкогольного опьянения начала кричать и на Джона, и на испугавшегося Тедди. Пришлось съехать от сестры, и на все ее извинения и приглашения отвечать вежливым, но твердым отказом. На небольшие деньги, выдаваемые государством, вышло возможным снять номер в отеле на улице Стрэнд, где Джон уверенно отдал кровать ребенку, которому уже одиннадцатый год идет, а сам занял диван. Спустя неделю бессонных ночей и ужасов, пришлось признать, что психолог — не худшая альтернатива.***
— Пап, пап, пап, смотри! О Господи, папа, да проснись, смотри, Господи, папа! — толкала мужчину детская рука, и он открыл глаза. Ощущение усталости и головной боли выводило из себя, но он заставил себя слегка улыбнуться, смотря на шокированное, удивленное и радостное лицо ребенка. Его черты лица плыли, становясь похожими на Гаррэт, то на Джона, то на совсем чужие, глаза мигали ярко-розовым и ядреным зеленым, а волосы будто подсвечивались красным. Картина была такой родной, что усталость от недосыпа отошла сама, и Уотсон-старший позволил себе сесть, уже почти не обращая внимания на то, что ребенок начал с радостными не членообразными криками носиться по комнате. Зевнув, он все-таки спросил: — Тед, дорогой, что случилось? — Мне пришло письмо из Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс, представляешь?! Вот! — ребенок протянул ему письмо, а на мужчину будто вылили холодную воду. Хотя, это было ожидаемо, — подумал он. — Тедди ведь маг. Джону пришлось сдержать все свои силы, чтобы не выругаться, и помочь ребенку с составлением письма о том, что он не против обучаться в Хогвартсе, и ему все объяснит его отец. Что Джона радовало — фамилия на письме была «Уотсон». Поэтому, отправив письмо сидящей недалеко совой, Джон проинструктировал сына о том, что сейчас он пойдет в Магический мир с одним занимательным человеком — Гарольдом Марволо Блэком… Магический мир изменился, — думает Гарольд, идя вместе со своим ребенком среди Косых Улиц, игнорируя заинтересованные взгляды не редких прохожих. Магия здесь стала более жидкой, неправильной, гадкой, а аристократов здесь будто никогда не было. Это напоминало еще одну улицу Лондона — новые одежды, разговоры ни о чем, ни грамма магии. Он ощущал физически смешок Смерти, что нашла еще одну жертву где-то в недалекой подворотне, от которой Гарольд отводил своего сына, и понимал, что они отличаются. Понимал чужие взгляды — Одетый в белую рубашку и черные брюки блондин, с приятными чертами лица, и одиннадцатилетний ребенок с золотым браслетом на руке, в восторге озирающийся, меняющий цвет волос также быстро, как и цвет глаз, они отличались от толпы грязнокровок и магглорожденных, как аристократы от нищих. И военная выправка самого Гарольда, и трость от Джона, не меняли ничего. Гоблины были рады встретить их. Выбор в магазинах стал скуднее. Палочку пришлось купить в Лютном, ведь магазин Олливандера оказался закрыт. Гарольд злился от этой нищеты Магической Британии. Гарри страдал от того, что в какой-то мере это он ее к этому привел. Джон страдал от мысли, что его сын уезжает учиться туда. Первого сентября, провожая своего ребенка, уже Джон просил Теодора быть осторожным, и больше читать — выбрать Когтевран, как лучший факультет, или хотя бы Пуффендуй. Волчонок счастливо смеялся, обещая стать лучшим. Джон Уотсон остался наедине с кошмарами в отеле Лондона.***
А через месяц случился Он. Джону уже надоело приходить к психологу, которая ничем не помогает, если честно, он живет от письма к письму, а Тедди пишет каждую неделю, поступив на Когтевран. Хогвартс ему нравится, профессор Грейнджер очень интересная, он нашел фотографии своих родителей, он нашел фото даже Избранного — Гарри Поттера. «Представляешь, пап? Он так крут на фото, ты бы знал!». Джон улыбается каждому письму, и ждет не дождется Рождества. Он прогуливается по парку, когда встречает бывшего однокурсника, и у них заходит ничем не примечательный разговор, который также затрагивает тему того, что Джон хочет найти квартиру, но это дорого, «Тем более, мой ребенок будет приезжать дважды в год». Однокурсник смеется, говорит о том, что Джон немного потерял форму, — что было в высшей форме неправдой, если он не имел в виду ногу, — и что у него есть знакомый, который ищет, с кем можно было бы поделить ренту для квартиры. Джону уже в этот момент все не нравится. Они идут в больницу Святого Варфоломея, где некоторое время оба работали, и Джон признает себе, как скоротечна жизнь. Господи, ему без двух лет тридцать — всего пару лет назад он здесь работал, а все изменилось, стало лучше и белее. На нижних этажах морга, Стэмфорд знакомит его с практиканткой патологоанатомом Молли Хупер, и Им. Он — худой, высокий, бледнокожий, с острыми скулами и пронзительным, отмечающим детали взглядом кристально-голубых глаз. Когда такой взгляд вначале прошелся по Джону тот невольно сделал шаг назад, не успев даже толком рассмотреть Его. Потом он произнес быстрым, уверенным голосом вопрос о том, не поделится ли Стэмфорд телефоном, но поделился Джон. Джон телефоном пользовался редко, но стабильно пополнял счет и читал редкие сообщения Гаррэт, которая этот телефон ему и подарила. Он боялся узнать, какой у него на телефоне сейчас счет, конечно. Незнакомец телефон принял с сухой благодарностью, зато была возможность подметить дорогой черный костюм, белый воротник рубашки и по-Блэковски кудрявые короткие черные волосы. Вместе все создавало своеобразную картину, но весьма красивую. И, был он на полголовы выше самого Джона. — Афганистан или Ирак? Джону этот вопрос будет сниться ночами, перед самыми кровавыми кошмарами. Он недоуменно моргает, в панике посмотрев на довольно ухмыляющегося Майка, взгляд которого из-за очков будто кричит: «Вот! Вот оно! Ты понимаешь?!», но Джон решительно не понимал, и вновь посмотрел на что-то печатающего на телефоне мужчину. Пару вариантов — Майк рассказывал о нем, — что маловероятно, ведь Джон не тот человек, о котором говорят за чашечкой чая, — Незнакомец как-то читает прошлое людей, — тогда стоит искать новую страну для пряток, — и… Нет, далее фантазия Джона откровенно пасовала перед бредовостью. Поэтому он сумел выдавить только «Что?», ощущая себя как на уроках Снейпа — говорил тот пускай сухо, агрессивно, но зачастую понятно, и только до Поттера доходило долго, вызывая то самое придушенное «Что?». — Вы были в Афганистане или в Ираке? — Афганистан. Простите, как вы… — но Джона бесчеловечно перебили вопросом к вошедшей Хупер. — А, Молли… С недоумением посмотрев за вроде как оскорблением к девушке от Незнакомца, который принял от нее же кофе, Джон усиленно думал о том, куда бы уехать — Уэльс был бы неплохой альтернативой, вместе с Гаррэт, ведь пока Волчонка нет дома, сам он легко выдержит пьяницу-сестру… — Скрипку терпите? — очередной вопрос. Джон ощущал себя откровенно говоря недоумком, чей мозг не догоняет чужой. — Простите, что? — Я играю, когда думаю, — объяснил брюнет, но ответ так и не принес ясности в происходящее. Джон вновь бросил взгляд на Майка — тот выглядел откровенно довольным. В голове всплыло, что Майка всегда бесило всезнайство Джона. — Иногда молчу по много дней. Соседям по квартире лучше знать самое худшее друг о друге? — он ухмыльнулся. Джон наклонил голову, прищурившись. « Стоп, что?». — Ты… Сказал ему про меня? — неуверенно, понимая, что Майк бы не успел, спросил Уотсон, смотря на бывшего однокурсника. — Я? Нет, — заверил тот. — Ни слова, — взгляд вернулся на Незнакомца, что выглядел чертовски довольным. — Утром я сказал Майку, что трудно подобрать кого-нибудь в долю, — Незнакомец начал надевать длинный плащ, повернувшись к Джону спиной. — А после обеда, он привел своего знакомого, недавно вернувшегося со службы в Афганистане. Простой вывод, — и небольшая улыбка. — Как вы узнали про Афганистан? — Я приглядел квартиру в центре Лондона, — проигнорировав вопрос, произнес брюнет, что-то посмотрев на телефоне Джона, перед тем как отдать его. — Вдвоем нам цену осилить. Завтра вечером, в семь часов. Простите, мне кажется, я забыл в морге свою плеть. «Что?» «Что происходит?» — И, все? — Вы о чем? — Только встретились, и сразу пойдем снимать квартиру? — Что-то смущает? — он дернул головой, приподнимая брови в вопросе, и Джон не сдержал удивленной улыбки. «Черт», — было первой мыслью. — «Тедди бы не понял» «Мы знакомы от силы три минуты, за которые ты не узнал даже о моем мнении о скрипке, —***
Дальнейшее было не менее удивительным. Джон был готов признать — черт возьми, это было больше похоже на Волшебство, чем то, чему обучали Гарри в Хогвартсе. 221Б на улице Бейкер Стрит, недалеко от булочной «Мадонна», с темной старой дверью, было удивительным местом. Домохозяйкой небольшого двухэтажного дома была Миссис Хадсон, с полным именем Марта Луиза, чьего мужа приговорили к смертной казни, а Шерлок — только ускорил эту казнь, чем заработал ее благодарность, и это было… Интересно. Странно. Волшебно. Шерлок сразу бросился показывать дом — казалось, его заботит интерес Джона больше, чем мнение самой миссис Хадсон, и Джон чувствовал себя взрослым, перед которым ребенок хвастается комнатой, когда поднимаясь по деревянной лестнице вверх, изучая обои с рисунком бамбуковых деревьев, увидел ждущего его Холмса возле двери. Улыбнувшись, брюнет открыл дверь, быстро входя во внутрь, и не закрывая ее, давая возможность войти Джону. Впервые увидев комнату, Джон обомлел. Стоял бардак, было большое окно, два кресла и стол, диван, на нераскрытой коробке валялась подушка с Британским флагом. Выглядело немного грязно, — о чем он промолчал, под подмечающим все взглядом Холмса, — но честно признался, что да, ему здесь весьма нравится. «Придется немного повоевать за место и то, как будут стоять вещи», — пробормотал Джон, не заметив, как напрягся Холмс. — «Но, думаю, мы найдем компромисс?». Уотсон уже создал четкий план — жить здесь спокойно, читать по утрам газеты, ждать письма сына, а на Рождественские каникулы съехать в отель, чтобы не мешать соседу и домохозяйке еще одним возможным сожителем. План был прекрасен. Первый пункт пошел кувырком с того момента, как Джон все-таки полностью съехал в дом. Пришлось потратить время, обустраивая свою небольшую комнату. Гарри не был особо чистоплотным, Гарольд просто не был, но Джон был конченым педантом в пределах своей комнаты. Четко разложенные вещи, книги только на полках или на небольшом столике возле кровати, для вечернего чтения. В комоде газеты, которые он читал, письма и рисунки Тедди. Немногочисленные вещи Тедди тоже были спрятаны в шкафу, на подоконнике — цветок-кактус, на столе — ноутбук, пару фоторамок. Фоторамки все были маггловскими и цветными, если не считать одну старую, чуть подожженную. Старой была фотография женщины и мужчины, что замерли на полукруге, среди осенних листьев, и это было красиво. Была фотография изможденного мужчины, с темными кудрявыми волосами и голубыми глазами, что обнимал невысокого худого мальчишку с темно-каштановыми волосами и искристо-зелеными глазами. Фотография того же мальчика, но было видно, что она была на две трети загнута. Фото высокой девушки с короткими розовыми волосами и карими глазами, и стоящего возле нее мужчины с русыми волосами и мягкой улыбкой, карими глазами и шрамом на щеке и шее. Фото из газеты зельеварения, высокого темноволосого мужчины в черной мантии. Фото трех — Джона, ребенка двух лет на его руках, и высокой шатенки с карими глазами, что обнимала Джона за шею — семья Уотсон. Еще одно фото, сделанное в спешке — мальчишка одиннадцати лет, с русыми волосами и карими глазами, чертами лица Джона, и сам Джон. Возле фотографии был игрушечный волк. Спустя два дня, Джон нашел этого волка на каминной полке, возле черепа Шерлока. Возмущенный взгляд играющий на скрипке Холмс проигнорировал. Чертов Холмс спокойно и безнаказанно проникал в комнату Джона. И втягивал его в свои приключения. Гарри был в восторге — кровь Поттеров кипела, требовала чего-то интересного, как когда-то требовала войны с Волдемортом и войны в Афганистане. Гарольд самоустранился от ссоры в голове, и Джон чувствовал себя немного психом, но послушно позволял себя втягивать в приключения, едва ли не самостоятельно убегая за Шерлоком, чтобы помочь ему. О, их первое дело, было тем самым, что позволило Джону едва ли не шипеть на парселтанге о том, какой ребенок Холмс. Вашу же мать, он призвал Смерть, чтобы та точно направила патрон на возможного убийцу Холмса! А потом Джон все записывал в блог, чтобы дать почитать Тедди. Шерлок Холмс был ребенком, гениальным, любящим хвастаться своими достижениями, своим исключительным умом, но ребенком. Он был на три года Джона младше, и на два — Гарри, совершенно по-детски обижался на мелочи, забывал когда и что есть, обижаясь — игнорировал или колко отвечал, давя на больное, и, — кто бы представил! , — любил сладкое. Был в некотором роде наркоманом, — к глубокому осуждению Гарри, — иногда курил и являлся адреналиновым маньяком. Маньяком к загадкам, погоням, сложностям — ко всему, что заставляло его мозги работать на сверхмощной скорости. Первый раз увидев, как Холмс собирается колоться, он отобрал все шприцы, которые сломал и выбросил, а наркотик спрятал под замком, сверху накинув также на всякий случай чары, после чего выслушивал о том, что он — самоуверенный, наглый, никому не нужный доктор, которому стоит следить за своим ребенком, а не за вполне самодостаточным Шерлоком. После чего смотрел за тем, как Холмс разрывается между желанием либо как-то отомстить, либо извиниться. Впрочем, ничего из этого он не сделал, просто потянул Джона на новое дело. На третий раз, когда случилось то самое, Холмс просто обиженно сидел в своем любимом кресле, поджав губы, пока не менее обиженный и немного даже огорченный доктор читал газету. Новое дело не находилось, а Холмс не знал, что делать. Что толкнуло его сменить дислокацию — неизвестно. Возможно, что-то в его гениальной голове сказало, что это можно считать перемирием, если его не оттолкнут или не скинут, и тогда можно считать, что никакой ссоры не было а извинения не нужны, но так и вышло — Холмс просто улегся на диване, где сидел Джон, опираясь головой на бедро Уотсона, прикрыв глаза. Джон не оттолкнул. Возможно, у обоих в голове что-то переключилось.***
Возможно, — или даже точно, — Шерлок подозревал, что с Джоном что-то не так. За два месяца жизни в одном доме, которые прошли будто под пленкой, они привыкли друг к другу, и возможно, были даже друзьями. Большинство путало их с геями, но Джон уверял, что это не так — он бы заметил, что спит с мужчиной, это уж точно. Шерлок отмалчивался, иногда хмыкая, и одаряя людей взглядом «Господи-Какие-Вы-Тупицы», и даже его брат, Майкрофт, иногда смотрел на них, как на геев. С Майкрофтом вышло забавно — тот вроде как собирался шантажировать Джона тем фактом, что его сын волшебник, а Джон послал его искать гробницы Темных Лордов на дне океана, и «Еще слово о моем сыне, или о моем друге, и я вспомню все, чему меня учили в больнице и на войне!». Так вот, Шерлок подозревал, что что-то с его другом не так. И дело даже не в совах, которые приносили письма от сына Джона, и даже дело было не в том, что все прошлое парня до двадцати лет неизвестно. Черт, даже письма «Тедди» не выказывали такой подозрительности, — «Профессор Грейнджер хвалила меня за то, что я создал прекрасную иголку из спички, пап!», — как тот факт, что сам Джон не любил говорить о том, что было до двадцати лет. Шерлок знает о магии. Он не был бы гениальным детективом, если бы не знал об «этом» мире. О чем говорить, если его мать училась в Хогвартсе? Нет. «Что-то не так», это не магия, которой Джон иногда им помогает, облегчая жизнь, но которой пользуется так осторожно, будто та собирается уничтожить или стереть их всех. Не маленький волшебник «Тедди», который хвастается оценками и тем что учится едва ли не лучше всех, и «Я был в Запретном Лесу, только не злись, папа, но кажется, я убил антилопу. Что антилопа делает в Англии?». Это именно те двадцать лет, до 1998 года, когда Джон неожиданно появился в базе данных, как опекаемый Гаррэт Уотсон молодой отец Теодора Римуса Уотсона. Двадцатое декабря наступает для Шерлока неожиданно, но он легко может определить, что Джон собирается уехать. В голове будто кульбит. — Джо-он! — кричит он, мысленно ставя списки, зачем ему уезжать, зачем эта спортивная сумка, и куда он вообще. — Прости, Шерлок, жди через две недели! — кричит Уотсон, выбегая из дома. Шерлок не ждет и мгновения, подрываясь с кресла, чтобы быстро схватить пальто и обуться, а также выбежать и поймать кэб: «За тем кэбом, быстрее». Они доезжают до станции Кинг-Кросс, и Шерлок поправляет плащ, прищуриваясь — черт, точно. Теодор. Он прикрывает глаза, шипя ругательство — за последним делом, он забыл о том, что у Джона есть сын, и ему скоро за ним ехать. И что Джон исчезнет ровно на две недели, чтобы не мешать ни ему, ни миссис Хадсон тем, что с ним ребенок. «Вполне возможно», — мелькает мысль. — «Что ребенок не будет слишком мешать. Занять химией, я в этом возрасте ею весьма интересовался, и дело в шляпе. Тогда мы сможем распутать с Джоном то интересное дело с удушением». Оглянувшись, он заметил знакомую макушку, которая уверенно врезалась в стену, проходя сквозь нее. «Маги». Уверенно идя в ту сторону, Шерлок остановился возле стены, ожидая. — Шерлок? — Пап, это тот самый Шерлок? — в восторге спросил стоящий возле ошарашенного друга ребенок. «Сработаемся». Новый год Шерлок не любил, о чем уверенно сказал ребенку, который в кэбе только и восторгался тем, что «Я проведу Новый год с тем-самым-Шерлоком-Холмсом! О Мерлин, пап, это лучший подарок!». Джон все еще был несколько ошарашен, и возможно, немного возмущен, но Холмсу не привыкать игнорировать эти нотки. Ребенка мнение Шерлока о Новом годе не интересовало — тот уже расписывал, как они поставят елку «возле камина, папа говорил, что он у вас большой и классный, и что на нем настоящий череп. Мы можем поставить череп вместо звезды? Мистер Холмс?» и «Папа приготовит настоящую индейку — он мне обещал! Мистер Холмс, вы пробовали, как папа готовит? Он говорил, что редко готовит, и скорее всего, его индейка сгорит, но это невозможно, если готовит папа!». Уже спустя пару минут Джон мог наблюдать как два ребенка, — один из которых оборотень, а второй двадцатишестилетний мужчина, — ссорятся из-за того, что «Магия