***
— О-о-о, Чуя-ку-у-у-н, как я рад тебя видеть! «Точно в стельку», — подумал Чуя, подхватывая Осаму под руку. Накахара бросил быстрый взгляд на Анго, который терпеливо ждал, пока Дазай не будет в надежных руках. Теперь и он собирался уходить. Они не обменялись ни словом, только легкий кивок головы со стороны собутыльника и закатившиеся глаза со стороны так называемого парня. — Заткнись, — цокнул Чуя на очередные вопли Осаму про то, как он рад его видеть. Хотя на сердце на секунду стало легче: пьяные же не врут, так ведь? Может… и правда рад? Он едва ли смог угомонить этого буйного и затолкать на пассажирское сидение рядом с собой, не забывая пристегнуть ремень безопасности. Конечно, сподручнее Чуе было ездить на мотоцикле, ему слишком нравилось это ощущение свободы, развевающихся волос на ветру. Но усадить пьяного Дазая на байк так, чтобы тот не рухнул где-нибудь посреди шоссе — нерешаемая задача. Пришлось брать машину, которая стояла во дворе с незапамятных времен. Чуя повернул ключ, мотор загудел, в машине включилось радио, которое Накахара забыл остановить перед тем, как бегом броситься к бару за этим идиотом. — О-о-о, Чуя любит музыку потяжелее, — развязно промычал Дазай, откидываясь на сидение. Накахара предпочел просто проигнорировать это на удивление необидное замечание. Будь Осаму трезв, он бы придумал уже стопицот способов оскорбить музыкальный вкус Чуи. — Блеванешь в салоне, заставлю вылизывать, — мрачно предупредил водитель, надавливая на педаль газа. Хорошо, что в такое время улицы свободны и не надо часами стоять в километровых пробках, можно просто гнать, кое-где нарушая и проезжая на красный, лихачить на поворотах, не сбавляя скорость. Даже трезвому Дазаю было плевать на правила дорожного движения, а пьяный так и вообще похоже отключился, несмотря на безумную гонку. Через десять минут Чуя уже затаскивал Осаму в свою квартиру. Он, конечно, подумал о том, чтобы отвезти его в его квартиру, достать ключ из внутреннего кармана бежевого пальто и бросить того одного наедине с похмельем. Но страх за чертового суицидника взял верх. — Будешь должен, — прошипел Накахара, бросая тушу Дазая на диванчик в гостиной. Тот и так уже засыпал на ходу, так что, едва его тело приняло горизонтальное положение, моментально вырубился. Немного подумав, Чуя бросил на него плед, а то еще заболеет, идиот. Парень задержался в дверном проеме, ведущем в кухню. Он оглянулся, глядя на Осаму. Сейчас он выглядел так беззащитно, что и сказать нельзя было, что этот парень — мастер Портовой мафии в области пыток, убийца с неплохим таким стажем. Сейчас он больше походил на какого-нибудь студентика, простого парня с заботами не больше, чем «мне выбрать рис или лапшу на обед в университетской столовой?» Чуя улыбнулся. Длинные пушистые ресницы подрагивали, брови были сведены к переносице: кажется, сон был не самый приятный. Волосы, которые всегда напоминали парню горячий шоколад, сейчас были небрежно раскиданы по подушке, край рубашки задрался, оголяя часть живота. Появился соблазн опустить его и накрыть Дазая кинутым в него пледом, который сейчас был не больше, чем формальностью. Но как бы Чуя объяснял это потом? «Извини, резко сработал материнский инстинкт, ты был слишком милым». Накахара просто развернулся и пошел греть уже остывшую яичницу, от которой его отвлек звонок.***
— Агрх, голова, — послышалось из гостиной, когда Чуя уже успел позавтракать, сходить в душ и по обыкновению замазать синяки, закинуть в стиральную машину испачканные после последнего задания вещи и удобно развалиться на кровати, бесцельно листая новости. — Ну наконец-то, — отозвался Накахара, бросая выключенный телефон на прикроватную тумбочку и нехотя поднимаясь. — С добрым, блять, утром. — Чуя-кун, неужели ты все-таки забрал меня по просьбе Анго? Чуя замер между гостиной и спальней. Серьезно?! Это первое, что он спросил? Да почему же так? Почему нельзя начать с чего-то нейтрального, например, с «где у тебя туалет, а то блевать охота с похмелья, и пусть я в твоей квартире уже не первый раз, но я полностью дезориентирован из-за всего бухла, что залил в себя вчера, с добрым утром, кстати». Чуя молчал. Просто стоял и молчал, не зная, что ответить. Рядом с Дазаем он всегда чувствовал себя идиотом, хотя никогда таковым не был. Просто этот Осаму был чересчур умный, даже для Накахары. И постоянно измывался над парнем, загоняя того в ловушки разума, заставляя краснеть и злиться, не в силах признать свои маленькие поражения. — Я в отличие от тебя не бесчувственная сволочь. Плюс, теперь ты мне должен за то, что отоспался на удобном диване, а не под открытым небом. Все-таки сказал хоть что-то. Накахара придумал уже сто и один колкий ответ для Осаму на свою же реплику, потому что она давала ой как много простора для насмешек и ухмылок, но Дазай медлил с ответом. Чуя прислушался, но не слышал даже какого-то копошения, комканья пледа, скрипа дивана или шагов. И чего этот чертов суицидник опять задумал? В своем же доме чувствовать, что идешь в западню, — полный отстой. И, разумеется, Накахара догадывался, что с утра его ждет нечто подобное. Что-то вроде проверки нервов на крепость, а разума — на молниеносную сообразительность. Осаму точно что-то задумал, он бы никогда не напился в стельку просто так: или бы не напился вовсе, или бы влил в себя смертельную дозу. И уж точно не стал бы так просто просить именно Чую забрать его из жопы мира в четыре, мать его, утра. Но Накахара как всегда не смог найти сил отказать и повелся на поводу у Дазая. Теперь придется расхлебывать свою же тягу к мазохизму. Один суицидник, другой — мазохист, идеальная, блять, пара. — Ты там не сдох? — будничным тоном поинтересовался Чуя, опираясь о дверную коробку одним плечом. Дазай в ответ хмыкнул, поднимая на него свои карие глаза: слишком ясные для того, кто был пьян несколько часов назад. — А жаль. — Увы, еще нет, — отозвался он. — Только голова болит. Кстати, тебе не кажется, что мы стремимся к одному и тому же. Так почему бы тебе не прибить меня прямо сейчас? Или почему ты не прибил меня, когда я был пьян? Мы же оба знаем, что в таком состоянии я бы не дал тебе отпор. Ну вот, началось. Чуя опустил взгляд, лишь бы не смотреть в эти насмешливые глаза. Жестокие и холодные. — Просто посчитал, что сделать из тебя должника лучше, чем тащится черт знает куда и вернуться с пустыми кровавыми руками, еще и отмываться пришлось бы от твоей крови, и одежду сжечь, — улыбнулся Чуя и подернул плечами. — Блевать, кстати, не тянет? Впрочем, ты знаешь, где унитаз. — О, спасибо за заботу, гостеприимный ты наш. Дазай и не думал вставать и идти куда-то. Он лег обратно на диван, разваливаясь на нем слишком уж по-хозяйски. Накахару это задело ровно настолько, чтобы просто отвести взгляд и цыкнуть. Подумав еще чуть-чуть, он подошел и сел на диван около Осаму. — Неужели ноги устали? — изумился тот, закидывая руки за голову и искоса поглядывая на Чуя из-под прикрытых век. — Я-то думал, что таскать такую маленькую тушку очень и очень легко. Накахара, не задумываясь, вдарил Дазаю в живот так, что тот ойкнул, сгибаясь пополам. Чуя победоносно улыбнулся: пусть и один маленький удар, от которого и синяка не останется, но он все равно доволен. Сильнее бить этого идиота и не хотелось. — Завались, — добавил к удару Накахара, откидываясь на спинку дивана. Из-за ног Осаму сидеть не особо удобно, но с этим дискомфортом мириться не так сложно. Чуя даже находит в этом что-то приятное, черт бы побрал эту влюбленность, от которой даже такие вещи кажутся даром свыше. Молчали они несколько минут, пока Дазай не выдохнул слишком уж громко для простого процесса дыхания. Накахара, ушедший в свои мысли, несильно дернулся от этого звука, вспоминая, где и с кем он находится. В своей квартире со слишком умным напарником, который ни во что его не ставит. — У тебя сегодня выходной? Ленивый кивок. Накахара закрыл глаза. Неумно, конечно, потому что он слишком беззащитен рядом с парнем, от которого даже дьявол не знает, чего ожидать. Но Чуя почему-то уверен, что ничего криминального не случится в любом случае. Максимум — ему в шутку заедут по печени. Откуда-то ощущение, что Дазай все-таки ценит его, как напарника, и не хочет грохнуть при первой же возможности. — И почему ты тогда не спишь? Чуя резко открыл глаза и повернул голову, чтобы взглянуть на Осаму. Почему? Ну…. Вообще да, вопрос хороший, и Накахара, конечно, знает ответ, но вот говорить об этом остальным необязательно. Особенно виновнику его нынешнего состояния. Рука машинально тянется под глаз, чтобы проверить наличие тоналки на нижних веках. — Нефиг было будить меня в четыре утра, скотина. Из-за твоего присутствия весь дом марлей и виски воняет, спать невозможно, мумия гребаная. — О-о-о, винишко-кун не любит аромат виски? — наигранно изумился Дазай, хватаясь руками за место, где у нормального человека было сердце. Чуя очень сомневался, что у Осаму оно есть. — Ты еще в обморок грохнись, еблан. — И так ты разговариваешь с человеком, у которого с похмелья голова раскалывается? Снова наигранное изумление. И Накахара бьет кулаком по печени, чтобы отбить у Дазая желание болтать слишком много, а заодно и литрами вливать в себя алкоголь. Осаму опять сгибается пополам, шипит, хватаясь за ушибленное место. Теперь синяк наверняка останется, а Чуя ведь давал ему шанс исправиться. Теперь сам виноват. — Ты по-другому не понимаешь, — говорит Накахара, пожимая плечами. То, как обиженно смотрит на него Дазай, неоценимо. И вместе с тем пугающе, именно поэтому и приходится сказать что-то. Пусть и такое простое, лишь бы не молчать, чувствуя на себе этот осуждающий взгляд. Ну вот, теперь он начинает жалеть этого мудака… — Извиняться не буду, сам напросился. И зачем он только это ляпнул? Чуя сам прикусывает язык, но уже слишком поздно. Он отродясь не извинялся перед Осаму ни за что вообще, и тот в свою очередь тоже оскорблял и избивал его без всяких дальнейших плюшек. И к чему это тогда? Откуда вдруг вообще появилась мысль перед ним извиниться? Порой Накахара сам себя не понимает… Дазай ведь бесит его, так почему тогда так жаль этого парня, настолько, что аж до извинений и переступаний через себя? Осаму по левую руку хмыкает и кривится в гаденькой улыбочке. И Чуя только огромным усилием сдерживает кулак, чтобы не заехать по этой нахальной морде и не выбить пару зубов. Ну, или можно разбить нос, поставить фингал под глазом, рассечь бровь… — Так, ты не ответил, почему не спишь, — изменившимся тоном говорит Дазай. Он не откидывается обратно на диван, как того ожидает Накахара. Он наоборот подтягивает под себя ноги и садится почти вплотную к Чуе, кладя подбородок тому на плечо. И ждет. Накахара вздыхает, но дергать плечом, чтобы прогнать навязчивого гостя, не спешит. И отвечать тоже. — Сказал же, виски и бинты воняют, — откликается он, отвернув голову. В дальнем углу он видит трещину, которую раньше не замечал: надо будет заделать. — Научись врать, Чуя-кун, а то очень неправдоподобно, — вздыхает Дазай. И хочется ответить что-то вроде «вот морду начищу, будешь сам неправдоподобным», но они оба знают, что Осаму прав. И Накахара думает, чего бы такого сказать, чтобы и непалевно, но и не приебаться. На ухо ему раздается тихий шепот: — Правду, Чуя, правду. И почему он еще не врезал? Почему разрешает сидеть так близко, что это уже слишком ненатурально и слишком не по-дружески, хотя когда это они вообще были друзьями? Чуе кажется, что Осаму уже давно в курсе всего происходящего и просто выпытывает из него признание для интереса. Да пошел он, блять. Накахара дергает плечом. Но Дазай не двигается, хотя тихое «ай» значит, что по челюсти-то он получил. — Я не обязан перед тобой отчитываться, ты мне не мать. И даже не друг. От этих слов колит где-то внутри, в районе сердца. Иногда Чуя хочет хотя бы иметь возможность назвать Осаму другом, но их вечные терки и споры, подъебы и приколы никогда не дадут этого сделать. Они слишком жестокие для друзей. Застряли где-то на грани «враги» и «партнеры», потому что даже вторые, и те ближе и теснее общаются. Вообще, Чуя бы не отказался разговаривать с Дазаем без вечных споров и ссор, но вряд ли у него это получится, пока Осаму не научится затыкать свой рот. А он не научится. — Грубо, Чуя-кун, грубо, — обиженно тянет Дазай и снова получает плечом по челюсти. Его удар просто игнорируется. — И все-таки я хочу, чтобы ты сказал мне причину, потому что мне порядком поднадоело смотреть на твою стирающуюся за день тоналку и гигантские синяки под глазами. Ты того и гляди уснешь прямо посреди миссии! Рука, сжавшаяся в кулак для очередного удара, безвольно повисла. Накахара повержен, он признает свой фееричный провал, и у него нет сил даже на то, чтобы вдарить Осаму по ебалу. Хочется, но не можется. А вот признаваться не хочется, и Чуя, мечтая оттянуть момент позора, отвечает просто: — Мне снятся кошмары. Дазай, судя по звукам, пересаживается; Накахара упорно игнорирует все происходящее, глядя расфокусированным взглядом куда-то сквозь стену. На его талию ложатся забинтованные руки и смыкаются в замок на животе. Чуя не двигается, сердце пропускает удар, и он забывает, как, черт возьми, дышать. Слишком опасно близко, слишком неправильно близко. — И что же может напугать Чую-куна? — спрашивает Осаму, обжигает своими словами шею. По коже пробегают мурашки, и Чуе кажется, что его огненные волосы приподнимаются вверх, становясь сродни языкам пламени. Но это уже, конечно, плод больного воображения. — Неважн… — Важно. Слишком резко и решительно. Слишком в шею и слишком руки сжимаются на животе, заставляя Чую напрячь пресс под футболкой. Слишком близко и слишком жарко, и душно, и грудь Дазая упирается ему в лопатки. Не хватает кислорода, и Накахара отчаянно пытается собрать крохи разума, чтобы придумать, что же может его напугать, но кроме реальных снов, всплывающих в памяти жуткими кадрами, ничего. Абсолютно ничего. — Т… ты?.. — в голосе больше вопросов и сомнений, чем ответа. — Твоя… твоя смерть. И… и, блять, прямо на моих глазах, — глубокий вдох, секундная пауза. — С высотки, на задании от пули, в реке, от чужой способности. Блять… И я ничего не могу сделать, только смотреть. Каждый день. Просто стоять и смотреть, потому что… потому что уже слишком поздно, чтобы бросаться на подмогу или вроде того… И потому что ебаный страх не дает сдвинуться с места, сука… Как же жалко это должно выглядеть. Ну, вот и все. Он сказал это, и, к счастью, даже не заплакал, хотя мог бы. Перед закрытыми глазами опять мертвый Дазай в луже собственной крови. Чужие руки, сомкнутые на животе, смыкаются еще сильнее. Осаму прижимает его к себе, подтягивает, усаживая на свои колени. Как же по-пидорски, боже, но Накахара не против и старается об этом не думать: вряд ли Дазай знает о его чувствах. Хотя… этот все может. Его рыжих волос касается забинтованная ладонь и проводит вниз по всей длине. Чуя едва сдерживает слезы. После еще пары поглаживаний он уже сам двигается ближе к Осаму. Каковы шансы того, что в следующую секунду ему не врежут по лицу или куда-нибудь еще со звонким смехом? Но Дазай просто гладит его по голове, прижимая к себе. Молчит. И Чуя тоже молчит, потому что что он еще сказать вообще может? Странно, что его сразу нахуй не послали или не обозвали трусом, заботливой мамочкой или что там способен сгенерировать мозг Осаму с похмелья? — Как твое похмелье, кстати? — спрашивает Накахара спустя несколько минут. Он не удивится, если сейчас его скинут с дивана, потому что момент душевного единения уже прошел и теперь все должно вернуться на круги своя. Хотя, честно, лучше бы не возвращалось, ему было слишком хорошо сидеть в объятиях Дазая. — Я почти не пил вчера, так что все нормально, не волнуйся. Чуя резко поднимает голову, только чудом не сталкиваясь с побитой дазаевской челюстью. Тонкие брови изгибаются и замирают чуть ли не на середине лба, голубые глаза распахнуты так, что впору из глазниц выпадать. Его взгляд встречается со спокойствием карих глаз напротив. — Какую поебень ты сейчас сморозил, позволь узнать? — Чую даже тряхнуло от внезапно появившейся в душе злости. А ведь еще секунду назад все было хорошо! Скотина, вот так и верь всяким суицидникам. — Спокойнее, спокойнее, — Дазай хочет снова провести ладонью по волосам Накахары, но тот перехватывает его руку и сжимает чуть ли не до сломанной кости. — Ау, больно вообще-то! — В аду будет больнее, привыкай, — ядовито выплевывает Чуя, и Осаму думает, что одна капля яда, выжатая из слов парня, могла бы убить слона за секунду. — Ну, я самую чуточку соврал про свою степень алкогольного опьянения, да, — рука на его предплечье чуть-чуть ослабляет хватку, но все еще чертовски больно. Осаму шипит, стараясь вырваться. — Зачем? — Затем, что ты бы мне по-другому не дал завалиться к себе в квартиру. Ай, отпусти, я все сказал, каюсь-каюсь. Чуя отпустил, и Осаму сразу же потер сжатое место; под бинтами кожа наверняка красная и наливается гематомами. — Сука, я так и знал, что ты все подстроил, блять. А нахера ты, кстати, сказал об этом? — Стараюсь быть откровенным в ответ на твою откровенность, — отозвался Дазай, все еще потирая руку. — А ты слишком, блин, агрессивный для моей откровенности. — Твоя честность мне еще аукнется. Как и своя, — устало сказал Чуя и, что совершенно неудивительно, зевнул, даже не считая необходимым прикрывать рот ладонью. Колкостей про его воспитание не последовало. — Может, отдохнешь, поспишь, раз все равно выходной? У Дазая снова изменился тон. Какой-то слишком заботливый. И он снова обнимает Накахару, как будто тот не схватил его до синяков минуту назад. — Ты головой случайно не ударился, пока я тебя тащил до дивана? Ты подозрительно добрый, это мне тоже потом аукнется? Да и спать я не могу, кошмары, если тебе за несколько минут успело отбить память. — Ну так я рядом. Дазай опять слишком близко. С л и ш к о м. Чуя ощутил, как его осторожно гладят по плечу, и нервно выдохнул. — Зачем ты приперся и зачем ты все это делаешь? Отпусти, это ненормально для тебя, сейчас въебу, чтобы мозги на место встали. Но Осаму не отпустил и даже не подумал слушаться агрессивных приказов. Он наоборот подвинулся ближе, и Накахара предпочел не думать, что именно упирается ему в копчик, хотя очевидно, конечно. По шее пробежал холодок, когда отросшие пряди рыжих волос тонкие пальцы забросили на плечо. Шеи коснулись чужие губы, и это уже вообще ни в какие ворота не лезет, потому что мечтал ли об этом Чуя? Да. Думал ли, что мечтам суждено сбыться? Да ни в жизни, только ни в смену Осаму! А теперь он сам целует Накахару в шею, и это уже вообще никак нельзя списать на безобидную дружескую поддержку, учитывая, что и друзьями-то они никогда не были. — Ч-что ты делаешь? — голос у Чуи дрогнул, как и пальцы. Дазай на секунду оторвался от него, обвивая руками за шею. — А на что похоже? — На что угодно, но только не на тебя, — ответил Накахара первое, что пришло в голову и сам уже пожалел о сказанном. Осаму перегнулся через его плечо, смотрел в удивленные голубые глаза и просто молчал. Чуе стало настолько неловко, что он машинально отодвинул голову, лишь бы их лица не были так близко. На щеках появился предательский румянец. — Думаешь, так хорошо знаешь меня? Думаешь, знаешь, что у меня на уме? Думаешь, что знаешь даже такую, казалось бы, простую вещь, как мое к тебе отношение? Чуя нервно сглотнул, не смея и на секунду отвести взгляд от Дазая. Он… он ведь и правда думал, что знает. Как минимум последний пункт-то наверняка! Они ведь не первый год напарники, не первый год знакомы и вместе пережили достаточно, чтобы Накахара успел заметить… Удивление в глазах Чуи постепенно сходит на нет, сменяясь замешательством, когда он начинает понимать, что хотел сказать парень. Он не знает Дазая. Он видит его каждый день, и каждую гребаную секунду он разный. Почему Накахара не замечал до этого, насколько же Дазай — противоречивая личность. С ним припирается, но несильно, скорее по-дружески. Подчиненному новобранцу Акутагаве прилетает от него ежедневно и отнюдь не так слабо, как самому Чуе: если с ним Осаму будто игривый котенок, который может прикусить палец и будет неприятно, но терпимо, то с Рюноске он настоящий дикий зверь, который оттяпает полруки, стоит только приблизиться. С Мори-саном Дазай спокойный и даже нечасто затрагивает тему самоубийств: серьезный, когда дело касается заданий. С девушками он нежный и заботливый, и… — Вижу, ты начинаешь понимать, к чему я веду, Чуя-кун, — улыбнулся Осаму. И эта улыбка не кривая усмешка, как привык Накахара, а она вполне искренняя и доброжелательная: не создает ощущение того, что через секунду ему в спину воткнут нож, и от этого еще страшнее. — Тебе никогда меня не понять и не узнать, если я сам этого не захочу. И тебе не узнать моих скрытых мотивов, пока я не дам тебе заглянуть за кулисы своего театра одного актера. Никому вообще не понять, пока я сам не дам такую возможность. — Сука, — только и может выдохнуть Чуя. — Что ж, посвяти меня в свои мысли по поводу человека под именем Накахара Чуя. Объясни наконец-то, что ты забыл в его квартире, зачем врал и что именно ты творил несколько минут назад. Дазай усмехнулся. В его глазах Накахара разглядел свои отражения: окончательно запутавшегося и загнанного в угол, растерянного и ничего не понимающего. Стало стыдно за такую идиотскую рожу, которую ему еще ни раз припомнят. Если и не вслух, то про себя Осаму точно будет вспоминать, как заставил Чую чуть ли не паниковать всего парой фраз. Это… неприятно. Очень. — Ты и сам можешь догадаться, — Дазай опять откинулся на спинку дивана, притягивая парня к себе. Он положил подбородок на макушку Накахары, закрыл глаза. — Давай, Чуя, подумай еще немножко. — Заносчивый мудила, — Осаму на это заявление только улыбнулся. Его рука скользнула под ворот футболки, оглаживая острую косточку ключиц. — Прекрати. — Как будто тебе неприятно, — фыркнул Дазай. — Сам же спишь и видишь затащить меня в темный угол после каждой миссии. Признаться, поражен твоей выдержкой. Чуя почувствовал, как мир в глазах поплыл и отнюдь не от прикосновений. Парня тряхнуло, мурашки пробежали по спине. Если бы его не удержали чужие руки, он бы наебнулся с дивана и никакая гравитация бы не помогла. Накахара хотел что-то сказать, но голос пропал. Мысли перемешались, и Чуя подумал, что раньше такого никогда не было: наверное, стресс и дичайшая усталость от недосыпа — коктейль, который нехило так жахнул по здоровью. — Эй, все нормально? — Дазай тряхнул его за плечи пару раз, и это помогло. Накахара, конечно, все еще прибывал в дичайшем ужасе от происходящего, но теперь он хотя бы вернул себе способность к рациональному мышлению. Он медленно кивнул, глядя стеклянными глазами в стену. — Слава богу, а то ты меня так без суицида убьешь от инфаркта в двадцатник. — К-как? — только и смог произнести Чуя как-то непривычно хрипло. Осаму прижал его вплотную к себе, вновь начал гладить по голове. — Не плачь… — Накахара только сейчас понял, что по щекам действительно течет что-то горячее и соленое, а сам он мелко-мелко дрожит. Опять стало стыдно, но сделать парень ничего не мог: нервы сдали окончательно. Мало того, что работка опасная, так еще и сном пренебрегал, и вообще себя не жалел, и злился постоянно — вот теперь расплачиваться. — Ну, Чуя-кун, все же нормально. — Нихуя не нормально, блять. — Нормально, — Дазай сжал его в объятиях чуть ли не до сломанных ребер, и хотелось возмутиться, но зачем, — успокойся, и мы поговорим. Пока не перестанешь рыдать, я не скажу тебе ничего. Все в твоих руках. Десять минут они молчали. Пять из них Накахара судорожно пытался заставить себя остановиться, отвлечься чем-то, пока его продолжали гладить по волосам. Еще пять он провел в туалете, приводя в порядок раскрасневшееся лицо, пока Осаму развалился на диване. Когда дверь в ванную скрипнула, Дазай крикнул: — Ты как? — Отъебись, — послышалось в ответ, и можно было вздохнуть с облегчением. Плачущий Чуя — что-то слишком странное и как будто откуда-то из параллельной вселенной. Но вот матерящийся — явление нормальное и привычное. — Так что, теперь мы можем все… обсудить? Накахара вошел в комнату, глядя в пол, и просто сел на противоположный от Дазая край дивана. Осаму усмехнулся: смотреть на него точно не собирались. Пришлось довольствоваться спиной. — Можем, если ты обещаешься не начать биться в истерике сно… — Завали ебало и просто ответь на мои сраные вопросы. — Ладно-ладно, — вздохнул Дазай. — Я заметил, что ты начал пользоваться тоналкой, чтобы замазывать синяки под глазами, которых раньше у тебя даже при всем твоем беспорядочном образе жизни никогда не было. Кстати, надо отдать должное, замазываешь ты их почти профессионально, даже я бы не заметил, если бы один раз в уборной не увидел, как ты подправляешь «макияж». Спросить напрямую я не мог, потому что моя печень мне еще дорога, так что пришлось прибегнуть к небольшо-о-о-о-ой хитрости. — Скотина, — выдохнул Чуя, все-таки поворачиваясь лицом к собеседнику. Про себя Осаму отметил, что под глазами у Накахары, который смыл тоналку, пока умывался, и решил не мазать снова, все действительно плачевно. Еще хуже, чем, когда он заметил впервые. — А что за хуйню ты нес дальше? Про… про затащить в темный угол. — Я начал быть куда более внимательным после того случая в туа… — Ой, блять, все, можешь не продолжать, — перебил его Чуя, вновь отворачиваясь. Кажется, он уже и сам понял, где именно прокололся. Его скрытность была на уровне «этому мудиле все равно дела нет», поэтому Накахара позволял себе задерживать взгляд на его губах чуть дольше, чем надо бы, позволял невзначай касаться, делая вид, что просто толкнул. И Осаму, которого он знал, просто бы забил. Но этот… Бля, сколько же информации за день, а он-то наивно надеялся провести выходной в ленивой обстановке, позволяя себе ни о чем не думать. — Чуя… — плеча Накахары коснулись чужие пальцы, и от неожиданности парень, погруженный в свои мысли, дернулся, — нам надо решить, что делать в сложившейся ситуации. — Предлагаю тебе просто пойти нах… — Чуя осекся: Дазай весь день только и делал, что помогал ему, а он матом посылает, свинья неблагодарная. — Забудь обо всем, больше не повторится, обещаю. Никаких «засосать после миссии», просто забудь. Со сном тоже как-нибудь разберусь. Не волнуйся, тебя это и не должно волновать. — Ну почему ты такой упертый баран? Еще и непробиваемый болван, боже, за что мне все это. — Ты о чем? Дазай подполз к ничего не понимающему Чуе, вынуждая того вжаться спиной в подлокотник. Парень замер, переставая дышать, когда лицо Осаму приблизилось к его собственному. — Вот об этом. Накахара едва не перевалился через край дивана, когда его губ коснулись чужие, те самые, на которые он украдкой заглядывался уже не первый год. Голубые глаза распахнулись от удивления, тело как разрядом тока ударило. Господи, это не сон? Дазай настойчиво сминал чужие губы, пока Чуя не совладал с собственными эмоциями и не ответил на поцелуй. Когда Осаму остановился, лицо Чуи в первые секунды было бесценно. Раскрасневшийся, все еще не пришедший в себя от урагана эмоций. Даже синяки не могли испортить этого личика, и Дазай просто наслаждался. Сам он и подумать не мог, что действительно так сделает когда-нибудь. Всего несколько недель, как он понял, что Накахара был очень даже в его вкусе, если отбросить все заморочки отвратительного характера. Примерно с того момента, как он решил повнимательнее приглядеться к партнеру, чтобы найти корень его злоключений. Забавно осознавать, что этот самый корень — ты. — Какого… блять, серьезно? Дазай кивнул. Сейчас он был серьезнее некуда. И вообще с самого утра он был исключительно серьезен в своих действиях: странно, что Чуя додумался только сейчас, о чем он думал, когда его в шею целовали? — Пиздец, — Накахара рухнул на диван, запрокидывая голову, которая свесилась с подлокотника. Комната, перевернутая вниз головой, заставляла думать активнее. — И как… давно? — Несколько недель, — честно отозвался Дазай, получая в ответ горькую усмешку. — Три года, Осаму, я победил, — снова горькая усмешка. — Три ебаных года я ждал этого момента, а ты заметил несколько недель назад? Я даже не знаю, смеяться мне или плакать. — Лучше пошли меня, видеть твои слезы слишком непривычно, — пожал плечами Дазай. — Видеть, как ты не находишь обидную фразочку на каждое мое слово, тоже непривычно, — отозвался Чуя, поднимая голову. Он снова зевнул, чувствуя, как же все-таки хочется спать. — Хоть теперь-то ты дашь себе поспать? Диван был слишком маленький, чтобы на нем с комфортом поместились бы двое парней, но из личных соображений они предпочли его широкой двуспальной кровати. Накахара просто боялся опять остаться один. И Дазай не возражал, прижимаясь к парню со спины, обнимая его. Впервые за месяц Чуя спал спокойно.