Десять лет спустя
Национальный олимпийский стадион в Токио всегда наводил на Ханамаки какое-то уныние, развивая непонятно откуда выработавшуюся с годами агорафобию. Вот и сейчас, едва закончив с бюрократическими вопросами по предстоящим матчам, Ханамаки привычно успокаивался сигаретой, радуясь, что волейболу отведена «Ариакэ Арена»*, а не это монструозное чудовище. А ещё Ханамаки радовался, что, несмотря на потрясшее несколько лет назад мировое сообщество существование Иных, спорт по-прежнему развивался, лишь в малой степени подчиняясь новым, меняющимся чуть ли не каждый день законам. М-да уж. Глубокая затяжка задавила лёгкие дымом, но расслабила тело, настраивая вяло текущие мысли на философский лад. Ничто в мире не способно переубедить Ханамаки, что жизнь — забавная штука. Вон как трясло человечество на волне «открытия» иного разумного вида, и ничего — конец света не наступил, а люди как жили своими проблемами и потаёнными страстишками, так и живут. Разве что немного уклад изменился, да распри по поводу Иных до сих пор разрывали близких и не очень людей на два лагеря. Взять хотя бы тех же Ойкаву с Ивайзуми: как с цепи сорвались, вдрызг разругавшись и превратившись из закадычных друзей в непримиримых недругов, забросив старые увлечения и с головой окунувшись в политику. Ханамаки вздохнул и затушил окурок, отправляя его в пепельницу. Жаль. Ещё и его заставили выбирать, паразиты. Но Ханамаки никогда выбирать не будет, пошли они все. У него есть спорт, вечная кочевая жизнь, случайные и не очень перепихоны, а также обязательная ежегодная поездка в Лондон к свалившему от греха подальше другу: Матсукава тоже не одобрял «разделения», не желая открыто принимать чью-либо сторону. Необдуманно глубоко вздохнув в накуренном помещении (вытяжка, что ли, не работает?) и закашлявшись, Ханамаки неожиданно наткнулся взглядом на забытую кем-то олимпийку. Выгнув тонкую бровь дугой, он огляделся по сторонам и пожал плечами, никого не заметив. Ну и чёрт с ней. Лизнув изуродованную — по словам Ойкавы — пирсингом нижнюю губу, Ханамаки подтянул штаны, поправил на плече сумку и засунул руки в карманы, размеренным шагом направляясь к выходу из спорткомплекса. Высокая и мощная фигура неожиданно преградила путь, глухо извиняясь и вполшага обходя Ханамаки стороной. И если бы не знакомые басовитые нотки, встревожившие память и заставившие нахмуриться, Ханамаки и не подумал бы останавливаться, наблюдая, как ведущий игрок японской сборной по волейболу забирает со спинки небольшого диванчика олимпийку, небрежно встряхивает и перекидывает через руку, разворачиваясь и утыкаясь взглядом в Ханамаки. — Хэ-э-эй, — удивлённо протянул тот, шокировано распахнув выразительно-узкие глаза и оскалив зубы в фальшивой улыбке. — Ещё скажи, что и не куришь, знаменитый на всю Японию парень-не-гей! Ушиджима, по своему обыкновению, молча оглядел Ханамаки, на секунды задержавшись взглядом на пирсинге в губе и розовых прядях в коротких светло-каштановых волосах. — Я тебя помню, — прогудел отчего-то выглядевший довольным Ушиджима, поправляя длинными пальцами короткую, едва прикрывавшую лоб чёлку и задумчиво сводя широкие брови к переносице. — Ханамаки Такахиро. И всё. Ни тебе здрасьте, ни как я рад тебя видеть, ни злости или разочарования — ни-че-го. Как был чурбаном бесчувственным, так и остался. Ханамаки тут же потерял интерес к нежданно подброшенной судьбой игрушке, придал своему лицу знаменитое в определённых кругах скучающее выражение, вскинул подбородок и, не потрудившись хотя бы кивнуть, развернулся к выходу. Удар по шее отправил Ханамаки в небытие раньше, чем он успел подумать о том, что надо бы зайти к Ивайзуми, отдать долг и подтвердить, что берётся за новый заказ: передумал, бывает… Поздно.***
Он очнулся как-то резко и сразу, мысленно стреляясь от невозможности размять затёкшие в плечах и запястьях руки. Что за херня? Последнее, что Ханамаки запомнил — своё разочарование и неясное ожидание подлянки. А ещё он очень хорошо запомнил, что на тот момент в курилке, кроме него и Ушиджимы, никого не было. Дерьмово. Значит… Ханамаки разлепил ресницы и мутным взглядом уставился на своё отражение в огромном — от пола до потолка — незашторенном окне. Мать твою, это ж в каком небоскрёбе он находится?! Ханамаки поражённо рассматривал горящий огнями ночной Токио с невообразимой высоты, иногда возвращаясь взглядом к собственному, беззащитно обнажённому телу. И чёрт с ним — обнажённому! Но почему подвешенному к потолку за вывернутые в плечах руки? Задрав голову, Ханамаки убедился в промелькнувшей догадке по поводу крюка-крепления, крепко связанных рук и невозможности освободиться. И стоять нормально нельзя — пальцы ног едва упирались в пол, не в силах облегчить мучения и без того ноющих рук, сняв с них нагрузку приличного веса худощавого, по-спортивному развитого тела. Грёбаный — а кто ещё? — Ушиджима! Садист хренов. Пытаясь отвлечься, Ханамаки за пару минут осмотрел большую, с минимальной обстановкой комнату, отметил расправленный в углу футон и вновь вернулся к разглядыванию своего неверного в свете ночных огней отражения, несвоевременно подумав о том, что он чертовски хорош и привлекателен. Идиотизм. Ханамаки хихикнул, тут же замолкая в ответ на тихо хлопнувшую где-то за спиной дверь. Заметив, как в стекле отразилась массивная фигура, Ханамаки нервно прикусил губу и развернулся к похитителю. Смуглый, слегка вспотевший Ушиджима выглядел непривычно и стильно в белой рубашке и светлых джинсах с чёрным ремнём на поясе. В руках он держал небольшой пакет, на ходу вытряхивая его содержимое на диван и неотрывно глядя на Ханамаки: без смущения, прямым взглядом и с искрами непонятного, но до безумия волнительного предвкушения. Обалдеть! Эта гора мускулов способна на эмоции. Ханамаки даже забыл на миг о неудобстве позы и неизвестности своей дальнейшей судьбы. Позволив Ушиджиме внимательно себя рассмотреть, он, насколько позволяло подвешенное состояние, соблазнительно повёл бёдрами, чуть расставляя колени. — Нравлюсь? — Ханамаки прекрасно понимал, на что уставился Ушиджима: проколотый пупок заманчиво сверкал изящно выполненной в форме слезы клипсой, а пах притягивал взор неестественно розовым окрасом — в тон прядкам на голове, и это не говоря уж о набедренной татушке в виде пошлого поцелуйчика с провоцирующей надписью «На абордаж!» Но каким бы нелепым не казался его вид, Ханамаки знал, что ему шло: он весь настолько такой гармоничный и рисковый — на грани фола, — что невольно вызывал восхищение. И желание. Даже у этой статуи с приоткрывшимися от шумного выдоха губами. — Не понимаю пирсинг и татуировки, — словесно не изменил самому себе Ушиджима, разуваясь и возвращаясь к дивану, чтобы подобрать покупки. Ханамаки не стал комментировать, как и задавать глупых вопросов по поводу своего положения, от любопытства чуть шею себе не свернув, пытаясь понять, что там в руках у Ушиджимы. Ага, презервативы (две пачки-то зачем?), смазка (что за дешёвка!) и расширитель (ничего лучше металлической «груши» не мог подобрать?). Но всё равно — интере-е-есненько. Ханамаки расплылся в улыбке, мгновенно увядая всей сущностью, как только понял, что Ушиджима вытащил из упаковки с расширителем инструкцию и стал читать. Да вы шутите. Он на обучение девственников-садистов не подписывался! Ханамаки задёргался в путах. — Ты же не гей! — отчаянная попытка переключить внимание. — А я для тебя сделаю исключение, — исподлобья зыркнул Ушиджима, отбрасывая инструкцию и вчитываясь в мелкие иероглифы на бутыльке со смазкой. — Последние десять лет мечтал об этом, — неожиданно признался он, вводя Ханамаки в ступор. Десять лет? Охренеть. Не мог же Ушиджима помнить о той дурацкой шутке-провокации?! Или мог? Ханамаки внезапно понял, что хочет увидеть его месть. Блядь! Это за пределами разума. Но, к сожалению, не для вспыхнувшего жаром возбуждения. От стыда хотелось провалиться, но Ханамаки даже прикрыться не мог, чтоб не демонстрировать медленно наливающийся кровью член. Хотя… Изумление в глазах Ушиджимы того стоило! — Чего уставился? — фыркнул Ханамаки, решая, что наглость — его всё, тем более и краснеть он не умел, бледнея от волнения или смущения. — Уверен, тем же самым ты похвастаться не сможешь, натурал хренов. И как только мстить собрался? — Ты меня совсем не знаешь, Ханамаки Такахиро, — тихо сказал Ушиджима, выдавливая в руку смазку и приближаясь. — Побольше давай, эта дешёвая хрень быстро сохнет, — продолжал насмешничать Ханамаки. — И расширитель обмазать не забу… — он рывком заглотил воздух, когда Ушиджима бесцеремонно раздвинул его ягодицы и прижал пальцы к горячей промежности. Ханамаки не стал сопротивляться, ожидая проникновения, но и тут не угадал: вместо пальцев, напористо растягивая мышцы, в сфинктер уткнулся расширитель и в одно беспощадное нажатие оказался внутри. — Охуел, придурок?! — задёргался он. — Порвёшь, сука! Кто тебя только учил… Ах да, — быстро и часто задышал Ханамаки, возвращая себе душевное равновесие. — Грёбаный девственник-недоучка, ты как инструкцию читал?! — Внимательно, — спокойно отреагировал на эмоциональный выплеск Ушиджима, заинтересованно проводя рукой с остатками смазки по эрегированному члену Ханамаки. — И я знал, что делаю неправильно. От этого утверждения внутренности Ханамаки скрутило в узел, а в голове панически застучала мысль о том, что, возможно, он зря не учёл вариант своего невозвращения в большой мир. Но рука на члене оказалась на удивление нежной, как и невесомый поцелуй сухими губами в область шеи. Странно. Ощущение — как будто метку ставил. Э-э! Куда пошёл? Верни руку на место… А-а, не. Это тоже сойдёт. Ханамаки поплывшим взглядом следил за медленно, но без лишних движений расстёгивающим перед ним ремень Ушиджимой. Стрипти-и-из. Помнится, он когда-то хотел посмотреть. Особенно на задницу. Так. Стоп. А вытаскивать ремень из шлёвок-то зачем? Ледяным пламенем по позвоночнику ошпарила догадка, укрепившись на сто процентов, когда Ушиджима сложил ремень пополам и в полтора оборота накрутил концы на руку, сжимая кулак. Ханамаки громко сглотнул и поёжился, пока Ушиджима его разворачивал, а потом на всякий случай зажмурился, надеясь, что ремень и не-гей-девственник — плод его больной и местами розовой фантазии. Вспышка перед закрытыми глазами оказалась столь же розовой и болючей, как и первый — на пробу — удар по ягодицам. Ханамаки невольно дёрнулся и ещё сильней зажмурился, прикусывая губу в попытках сдержать — ты никогда этого не услышишь! — вскрик. Внезапно он ощутил, как сбавилось натяжение, и его стопы коснулись пола. Ханамаки приоткрыл глаза, привычно натыкаясь взглядом на своё отражение и… на маячившего сзади Ушиджиму с занесённый ремнём. Не дождётся, гад. Бегать он не собирался! Ханамаки сжался, напрягся, но лишь сделал хуже, в полной мере осознав, что внутри у него стоит расширитель, раздражая анус и придавливая ограничителем сфинктер. Тишину разрушили едва слышный свист и смачный шлепок, завершившиеся аккордом невнятного мычания со стороны Ханамаки. — Необоснованная самоуверенность бесит, — ровный голос Ушиджимы никак не вязался с очередным экспрессивным, по-садистски точным ударом по левой ягодице. — И бывает наказуемой. Да на хрена опять по тому же месту? Чёртов левша. Ханамаки зашипел, переступил с ноги на ногу и… матом взвыл, когда жгучая оттяжка ремнём по правой ягодице заставила пожалеть о необдуманных мыслях. Уж лучше по огнём горящей левой — она привыкла. Почти. Сукаблядьтвоюмать! Громко выражая миру всю сучность его несправедливости, Ханамаки невольно дёргался и выгибался, пытаясь хоть на секунду опередить ремень и на долю сантиметра избежать неминуемого прикосновения. Но блядский Ушиджима его отлично чувствовал — каждое движение, любое подсознательное решение — и продолжал с убийственной методичностью расправляться над несчастной задницей. Губы солью смочили слёзы, гадство — Ханамаки ненавидел демонстрировать свою слабость, но ничего не мог с этим поделать. Больно! И… возбуждающе?! Он замер и прислушался к собственным ощущениям: удар, мат, напряжение всем телом и… пульсирующий анус, плотно обхватывающий расширитель в попытках вернуть удовольствие от давящего на простату металла. Ауч. Ханамаки забыл как дышать, когда в голове молнией пронеслась безумная мысль — настолько потрясающе-провокационная, что он не смог устоять. Злорадная ухмылка змеёй растянула губы, и даже боль отступила на задний (в прямом, блядь, смысле) план. Ну держись, мститель хренов! И тут же следующий удар окрасился сопровождением такого сладкого стона, что пришла очередь Ушиджимы замереть. — Не-е-ет, ты не можешь так со мной поступи-и-ить. Ещё-о-о! — Ханамаки запрокинул голову, прогнулся в спине и оттопырил задницу. — Умоляю, господи-и-ин, — скулящие нотки в голос и тихий всхлип: актёр из Ханамаки потрясающий — жизнь научила. Вот только он не учёл очевидного и давно ему известного: Ушиджима и провокации — несовместимые вещи. Этот чокнутый псих принял всё за чистую монету! Дыхание Ушиджимы почему-то участилось, а удары сменили тональность — Ханамаки чуял это всей поверхностью исхлёстанной кожи. Хотелось заржать в голос. Но пока Ханамаки стебался над собой и ситуацией, тело само приняло за хозяина все решения. Ханамаки внезапно понял, что короткие стоны он больше не контролирует, а рефлекторные подёргивания бёдер перестали играть в инстинктивное уклонение, с предвкушением ожидая очередного удара и активно помогая анусу сокращаться, наслаждаясь твёрдостью в проходе и стимулируя простату. Ох-охренеть! И это ещё без учёта вновь напрягшегося члена, который ныл не хуже Ханамаки, требуя прикосновений. Но прикосновения огребала только чуть ли не кожей истончившаяся задница: ремнём и по ставшим раздражающе чувствительным ягодицам. Правда, почему-то больше не ощущалось настолько унизительно-больно. Сейчас вся сущность Ханамаки сосредоточилась на крупицах наслаждения, не сдерживаясь в откровенных стонах и позах. Ну же! Хватит издеваться, Ушиджима, дай уже то, что он просит. Тебе ведь и самому нелегко — Ханамаки посмотрел на Ушиджиму — вон как покраснели скулы и загорелись глаза, поглощённые темнотой расширившегося зрачка. Порка прекратилась внезапно. Прижимающий к горящей заднице ладони Ушиджима оказался за спиной ещё внезапнее. Но это интриговало. Давай! Но Ушиджима, судя по всему, давать не собирался, он только брал, формируя собственную коллекцию матов и стонов Ханамаки, резко загоняя расширитель обратно, секунду назад почти что вытащив его, и вновь охаживая гудящие кровью ягодицы шлепками широкой и мозолистой ладони. Шлепок — толчок, шлепок — толчок. Резко, звеняще-громко, беспощадно и охуительно сладко! Ханамаки подрагивал вслед за рваным ритмом, не зная, когда вдруг Ушиджиме придёт в голову замедлиться или ускориться. Порочное наслаждение смешалось с восхищением. Падла! «Мистер совершенство» умел доводить до экстаза преклонения не только на площадке, но и в постели. Ханамаки уж точно готов рухнуть перед ним на колени и умолять трахнуть. Лишь бы только блядская жизнь не добила его скромными размерами члена этого гиганта — Ханамаки такой подлянки просто не переживет! Хотелось, чтоб ему вставили до взрыва сверхновой перед глазами, и желательно, «орудием», никак не меньше знаменитой «пушки Шираторизавы», ха-ха-ха. Ох, бля. Сегодня прям день исполнения желаний: удерживающая руки верёвка чуть удлинилась — и вот уже Ханамаки стоит на коленях, а в припухший от фрикций расширителем сфинктер упёрлась гладкая головка, тут же проталкиваясь внутрь и ощутимо подсказывая, что Ханамаки сейчас натянут на такую «пушку», что мало не покажется. Да и… твою… по хер… о-о-о… сука… он согласен. Еба-а-ать! Ага. Таким членом только ебать и ебать. Что Ушиджима и делал, бесконечной болью сжимая руками воспалённую кожу ягодиц и вытрахивая из Ханамаки всю строптивость, до крови сдирая колени о жёсткий пол. Плевать. Так охуенно, что на всё плевать. Стонать Ханамаки больше не мог, только смешивать своё рваное дыхание с громкими хрипами Ушиджимы, безжалостно долбящим вконец растраханную задницу, мокрыми шлепками кожа о кожу буквально «сдирая скальп» с ноющих ягодиц. Этот урод кончил в него, да и, судя по горячим потёкам спермы в промежности, презерватив не надел. Эй, какого хрена? Нет-нет-нет! Скулить Ханамаки, оказывается, ещё мог. Вот только он опять не угадал. Мир Ханамаки в который раз перевернулся: его вновь вздёрнули к потолку, а в следующий миг Ушиджима опустился перед ним на колени и одним махом заглотил лоснящийся проступившей смазкой член. Пиздец. Разрыв шаблонов. Абсолютно не мешающий Ханамаки купаться в кайфе от чужих губ, языка и осознания того, что ему отсасывает сам Ушиджима. Ещё чуть-чуть… — Хорошо? — резко закончив с минетом, Ушиджима поднялся и горячим шёпотом обжёг губы Ханамаки, ритмично вгоняя скользкий от слюны член в твёрдый кулак. — Да! Да, да, да-а-а… — Ханамаки захрипел в первой волне оргазма. — Сейчас будет ещё лучше. Последней мыслью Ханамаки стала уверенность в том, что, так и не подтвердив Ивайзуми согласия на работу с заказом, он его уже выполнил. Вот только доложить не успеет. Вздрагивая от оргазма, плавая в затухающем волнами экстазе, Ханамаки кривился от боли в разодранной клыками шее, чувствуя, как кровь из ранок растекается по спине и груди. Ненасытный. Какой же Ушиджима ненасытный. Вампир.***
Утро? День? Хрен его знает, но солнце светило. Вау. А в аду есть солнце? Ханамаки даже глаза приоткрыл, поскольку никогда не предполагал, что может оказаться в раю. Там он был вчера. Точно! Пока парализующие ядом клыки Ушиджимы не отправили его на перерождение. Хм. Тогда почему он до сих пор в его квартире и валяется голым на футоне, заботливо прикрытый простынёй? Рука дёрнулась к шее. Подушечки пальцев мигом наткнулись на аккуратные валики-шрамы, хотя вчера казалось, что там всё, вплоть до яремной вены, разодрано на хрен. Странно. Ханамаки хихикнул. То есть то, что Ушиджима оказался вампиром — не странно, а вот всё ещё явно земная жизнь Ханамаки — непостижимое нечто. Как и весь Ушиджима. Чёрт! Это же его квартира, тогда… Ханамаки подорвался, взвыл от всепоглощающей — внутренней и наружной — боли в заднице и чуть не рухнул на пол, не в силах нормально опереться на подгибающиеся в испещрённых ссадинами коленях ноги. С трудом скоординировав конечности, Ханамаки медленно пересёк комнату, заглянул на кухню, в ванную и, не обнаружив Ушиджимы, так в ванной и остался — надо привести себя в порядок. Посвежевший, вернувший былую уверенность и напускную хамовитость, Ханамаки, найдя свою одежду на диване, собрался и занялся поисками сумки. Она нашлась в коридоре — Ханамаки прищурился и ухмыльнулся — и кое-кто основательно порылся в его вещах. На тумбочке лежала записка, придавленная ключом и прижатая с двух сторон удостоверениями. «Ключ оставь в почтовом ящике» — надпись ближе к удостоверению с красными иероглифами и говорящей аббревиатурой: «Корпорация ИВА». Ханамаки хмыкнул. Логично. Созданную Ивайзуми «Корпорацию Истребителей Вампиров» знал каждый кровосос, собирающийся преступить закон. «Или забери себе». А вот это уже рядом с весёленькой розовой «корочкой» с не менее говорящей аббревиатурой «ТООРУ»: Токийское Общество Охраны Разумных Упырей, созданное Ойкавой в противовес закадычному другу-недругу. Да-да, Ханамаки являлся двойным агентом, не соизволив поставить об этом в известность ни Ойкаву, ни Ивайзуми. Почему? А потому, что… Никому не позволено загонять Ханамаки в угол наиглупейшим выбором! Никому. Тем более Ушиджиме.***
Шум стадиона завораживал мерным гулом, время от времени взрывающимся «кричалками» и грохотом барабанов. Соревнования по волейболу как никогда оказались популярны. Ну ещё бы! Новая «Арена», новые команды и «старые» чемпионы. Интрига росла в геометрической прогрессии по отношению к приближающемуся старту. Ханамаки дёрнул головой, отмахиваясь от приставучего собеседника, и расслабленно откинулся на спинку стула, привычно засовывая руки в карманы и невольно нащупывая холодящий металлом ключ, брат-близнец которого лежал в почтовом ящике. — …соревнований. И с превеликой радостью представляю вам гостя нашего эфира Ханамаки Такахиро — популярного спортивного критика в области… Ханамаки не слушал, что там верещал в микрофон суетливый и немного раздражающий комментатор, пока не вычленил среди бесконечного потока слов знакомое имя. — Ушиджима Вакатоши? — заинтересованно подался вперёд Ханамаки, как-то по-особому засверкав повлажневшим взглядом. — О, можете не сомневаться! Я вас уверяю, он ещё не раз удивит зрителей и поклонников волейбола. — Ханамаки облизнул клипсу в проколотой губе. — И не стоит обманываться его консервативностью. Вы его совсем не знаете. Сюрпризы он преподносить умеет! — Удивительно! Впервые слышу от вас изначально положительную характеристику для кого-то из игроков. Неужели вы изменили собственным принципам? Ханамаки расплылся в «добродушной» ухмылке: ни хрена потеющий и смачивающий губы тёплым соком комментатор не угадал с подъёбкой — прожжённого спортивными перипетиями судеб критика ему не переплюнуть. — Что вы, что вы, — демонстративно-покаянно рассмеялся Ханамаки и замахал руками. — Просто я решил сегодня сделать для него исключение. И пощадите Ханамаки все боги этого мира: тяжёлого взгляда разминающегося на площадке Ушиджимы он просто не видел — список исключений для Ханамаки Такахиро явно расширился и запáх кровожадностью.