Нейтралитет

      Моросящий дождь настолько шумный, что за ним в густом смешанном лесу не слышно совершенно ничего. Иван размеренно ступает по грязной дороге, сапоги безбожно испачканы, но это для него совершенно неважно. Бросив короткий взгляд в сторону, он смотрит на Господина, что сидит на големе, пока тот несёт его к их цели, и испытывает облегчение глубоко в сердце. После почти семи часов пути до Вологды из Москвы чувствовалась усталость, а теперь ещё и несколько часов пешей прогулки сквозь густые леса околосеверной России. На языке так и вертелось: «Этот эспер не стоит таких трат ваших сил», однако кто он, Гончаров, такой, чтобы спорить с замыслом Господа и решать за него, что стоит его внимания, а что нет?       Сам Иван — дитя земли, её создание, что стоит плотно и твёрдо, потому ему сложно осознать, почему господина так волнует эспер, чья способность — предрекать будущее. Будущее — это что-то, что покрыто туманом, эфемерно и неясно. И, что наиболее важно, будущее — это то, что вполне реально изменить. — Любопытство, — Фёдор коротко улыбается, каким-то образом словно прорываясь в ворох мыслей своего слуги сквозь толстую сплошную стену дождя. — И только? — Иван выгибает вопросительно белёсую, почти незаметную на бледной коже бровь. Чуть дрогнувшие губы придали привычной мягкой улыбке какую-то непривычную, лишнюю на его лице кривизну. — Почти.       Замыслы Господа до самого конца остаются для Ивана загадкой, но он не возражает. Было бы странно, если бы его ум был равен уму Фёдора, потому он лишь дождётся, пока жизнь раскроет все карты перед ним. А пока... — Апчхи!       Тяжело вздохнув, Иван устало смотрит на Достоевского. Да, именно поэтому он настаивал, чтобы Господин остался в гостинице в Вологде. С его-то здоровьем только в ливень по лесу бродить. — Господин, ещё долго? — Гончаров спрашивает учтиво и вежливо, не сводя с Господина обеспокоенного, взволнованного взгляда. Фёдор в ответ молчит, но кивает головой куда-то впереди себя, и, проследив за этим кивком, Иван замечает большой красивый деревянный дом на опушке.

* * *

— Это точно будет сегодня? — Карты не врут.       Часы с кукушкой на стене ритмично отсчитывают секунды, примагничивая к себе взгляд молодого человека, сидящего за деревянным столом. Он нервно тарабанит пальцами одной руки по столу, а другую руку подносит ко рту, нервно прикусывая ногти. — Господи, и это свет питерской интеллигенции, — звонкий смех, подобный журчанию лесного ручейка, пробуждает его, отвлекая от нервного мандража, и заставляет мягко улыбнуться. — Сашенька, кажется, ты со мной тут совсем одичал.       Нежные девичьи руки обнимают за шею, и он чувствует, как любимая утыкается носом в его затылок. — Олеся, — он шепчет тихо, мягко, вдыхая еле ощутимый запах вьюнков, из которых сплетён венок, украшающий послушные чёрные кудри.       Олеся, милая Олеся, его дорогой сердцу дурман, самый красивый и изящный цветок, полный нежной изящной чистоты. Оборачиваясь, он обнимает её за хрупкий стан, столь тонкий, что, кажется, даже худых рук Александра хватит, чтобы переломить его, сожми сильнее. Олеся смотрит глазами, переливающимися цветами травинок на залитой солнцем опушке леса, и улыбается столь чисто и тепло, что хочется забыть обо всём, что ждёт их в дальнейшем. Забыть о том, что за окном льёт как из ведра, то и дело гремят раскаты грома и сверкают ломаные линии молний. Забыть о том, что за ними сегодня придёт возможная смерть. — Я здесь, я рядом, — Олеся шепчет тепло и мягко, наклоняется и легко касается губами его обкусанных губ, гладит ладонью по смуглой веснушчатой щеке и улыбается сквозь поцелуй. — Тебе не нужно бояться.       Александр издаёт тихий смешок, полный какой-то слабой издёвки над собой и лишь плотнее прижимается к Олесе, прикрыв глаза. — Если я откажу им, они убьют меня, а значит, и тебя... — Тшш... — Олеся легко кладёт указательный палец на губы и лукаво улыбается. — Не думай об этом. Успоко...       Мягкий голос прерывает стук в дверь, и в этот момент смуглая кожа Александра приобретает какой-то серовато-трупный оттенок. — Я пойду открою, — Олеся выпрямляется, и вместе с ней изящным водопадом колыхаются длинные чёрные кудри, от которых пахнет ромашкой. — Стой, — голос Александра дрожит и звучит неуверенно. — Я сам.       Он поднимается на ватных ногах и, выйдя к тяжёлой деревянной двери, открывает её, возможно, более резко, чем следовало, и смотрит взглядом, в котором смешаны страх кролика и готовность гладиатора биться на арене. Худощавая фигура в тёмном с налипшими на лицо мертвеца чёрными волосами не вызывает доверия, лишь ужас. Высокий спутник, похожий своими волосами на Леголаса из «Властелина Колец», с ясным взглядом чистого неба пугает не меньше. Ведь Александр знает, кто это на самом деле. — Что потребовалось в моей скромной обители лидеру «Крыс Мёртвого Дома»? — его голос тих, и слышно лёгкое дрожание, которое не исчезает, что бы Александр ни делал. — Мы нуждаемся в вашем таланте, господин Куприн, — Фёдор коротко улыбается ему, говоря мягко, певуче, словно тянет колыбельную. — Вы же будете гостеприимным хозяином?       Александр смотрит волком, но всё же пропускает гостей, пальцем нервно теребя свой русый хвост-петлю. Он слишком легко выдаёт своё волнение. — Какое чудо — найти редактора одного из крупнейших изданий России в глухом лесу, — Фёдор начинает издалека, усаживаясь за стол, после чего Олеся подносит ему чай. — Лесные ягоды? Хороший выбор. Не так ли, Иван? — Да, Господин, — Гончаров улыбается, как и всегда, от взгляда на эту улыбку — холодную, ничего не выражающую — хочется бежать. — Что вам от меня нужно? — Глупый вопрос, господин Куприн, — Фёдор иронично улыбается и щурит глаза-аметисты. — Присоединение к моей организации. И предсказание. — Меня не интересуют ваши грандиозные планы и борьба с отделом по делам эсперов, — Куприн говорит на удивление твёрдо и смотрит пристально в глаза прямиком Фёдору. — О, значит, им вы тоже отказали? Как на это отреагировал Блок? — Фёдор ухмыляется, и от этой улыбки просто тошнит. Кажется, весь пацифизм Куприна при взгляде на неё испаряется, ведь её хочется вырвать с корнем, уничтожить, растоптать!       Олеся кладёт руку ему на плечо и мягко поглаживает, сама при этом смотрит горделиво, как не смотрели даже леди из салонов девятнадцатого века. — Я исполню вашу просьбу, Фёдор Михайлович, — голос, чистый и громкий, прокатывается по комнате нарастающей бурей, — но после этого вы уйдёте.       Им в их положении смешно угрожать, ведь напротив — эспер, что убьёт одним касанием. Но Олесе не страшно. Важно лишь защитить Сашу, несмотря ни на что. — Раз такова ваша воля, Олеся, — шелестит Фёдор, с интересом рассматривая, как лесная ведьма тасует карты, раскладывая в ведомом лишь ей порядке «рубашками» кверху. Каждую по контуру освечивает слабый зелёный свет, после чего она их переворачивает и смотрит на Достоевского тоскливо, будто видит самого несчастного человека на земле. — Вы... Вы и в самом деле верите, что творите доброе дело, Фёдор Михайлович, но... — голос, что совсем недавно стучал набатом теперь не громче звона полевого колокольчика. — Пойдя по этому пути дальше, вы потерпите крах без шанса на спасение и потонете во тьме, утянув всех, кто вас окружает. — Где этот путь? — Фёдор хмурится, не сводя взгляда с травяных глаз ведьмы, что сейчас отсвечивают слабым фосфорным сиянием. Олеся взгляда не отводит и сталкивается со всей смелостью. Розовые губы изгибаются, придавая лицу выражение печали и тоски. — Ваш выбор — окольцеваться со смертью? Жаль. Япония. — Таков мой выбор изначально, — тихо шепчет Фёдор, а после уже громче добавляет: — Конкретнее? — Я вижу маяк на суше*, — голос Олеси сейчас тоже тих, как шелест листвы на деревьях. — Там, где он есть, будет развёрнута масштабная постановка.       Улыбаясь, Достоевский встаёт и доброжелательно кивает хозяевам дома. — Идём, Иван, я получил, что хотел.       Он смотрит нечеловечески, как демон, улыбаясь как чистая невинность, и этот диссонанс въедается в голову, выгрызает всё, что там есть, дезориентируя в пространстве. — А как же?.. — Я не настолько жесток, чтобы заставлять присоединиться к себе пацифиста.       Когда Достоевский и Гончаров выходят, Александр бессильно сползает со стула на пол, зажмурившись. — Почему им всем от меня что-то нужно? Я не хочу участвовать в их баталиях, я хочу тихо жить с тобой! Я не хочу сражаться, я не хочу, не хочу, не хочу!.. — Тшш... — Олеся опускается рядом и обнимает, укладывая голову возлюбленного себе на грудь и мягко улыбаясь. — Так и будет, только потерпи, потерпи, моё Солнце... — Я такой слабак... Я ничего не могу сделать, чтобы защитить тебя... — Это я твоя способность, а не ты моя. Я должна тебя защищать.       Александр поднимает взгляд и смотрит со смесью робкого страха и нежности, его глаза, тёмно-зелёные, почти чёрные, слезятся, и Олеся, ласково улыбаясь, слизывает солёные капли у уголков, а после целует, нежно, ласково, со всей самоотдачей, поглаживая по плечам и шее, шепча успокаивающие нежности.       Постепенно становится тяжело дышать, Александр отрывается с трудом. Олеся смотрит чуть недоумённо на раскрасневшееся лицо и гримасу то ли непонимания, то ли ужаса. — Сашенька?.. — Гарью пахнет, — Куприн хрипит, и в самом деле видно, как за окном валит дым и проникает в дом сквозь малейшие щели. — Но как?.. — Облили чем-то горючим. Бензин, как вариант. Я потом объясню, что это.       Хватая Олесю за руку, он резко поднимается и бежит к двери. Паника охватывает с головой, когда он понимает, что та загорается, едкий дым заполняет нос и лёгкие, дышать тя-же-ло и больно. Кажется, что с кашлем скоро вылезут лёгкие и трахеи, и сейчас он правда рад, что милая Олеся не способна этого чувствовать. — Саша, подожди, — она высвобождается из-под его рук, игнорируя возражения, смотрит ясно в его глаза и спокойно произносит: — Оставляй меня и лезь в окно. — Леся, что ты несёшь? Ты предлагаешь мне тебя оставить тут? Ты смеёшься?! — Я тебя лишь замедлю. Мне ничего не будет, ты потом просто возродишь меня. Так что не тяни кота за хвост уходи! — Олеся в несвойственной ей манере тараторит всю фразу, подталкивая возлюбленного к окну, по которому сильно бьёт первым, что попадается под руку. Кажется, своим любимым эмалированным чайником. На местах ран от осколков прорастают травинки с полевыми цветами. — Лезь! Лезь, кому говорят! — зелёные глаза отражают блики пламени и, кажется, сами им сияют, и Александр, сильно ломаясь, всё же превозмогает себя, вылезая послушно в окно, пока и этот участок дома не загорелся.       Отбежав на расстояние, он в растерянности смотрит на Олесю, звонящую кому-то по телефону. Кажется, в лесную охрану, чтобы потушили прежде, чем пожар перейдёт на деревья. Глядя на него, она улыбается, мягко и нежно, а после машет рукой, прося уйти.       Смотреть на то, как она загорится, было бы выше его сил, потому, зажмурившись, он убегает в сторону села неподалёку. Он снова предал её. Она снова защитила его, как то было всегда. «Трус! Трус и предатель!»       Голова отягощается всплывающими цифрами номера отдела по делам эсперов из Министерства, который ему украдкой дала девочка-клерк на случай, если он передумает. Он столь часто смотрел на несчастный фиолетовый стикер с ровными цифрами, что выучил номер наизусть.       Нужно выйти к трассе, там прямо у дороги неподалёку был мотель, откуда было возможно позвонить.       Придорожное здание встретило его напуганным вскриком девушки с ресепшена, тут же подошедшей к нему. Только сейчас Александр понял, что он весь грязный, с ожогом на плече и с окровавленной ладонью, в которой торчат небольшие осколки стекла. — Господи, что с вами произошло?! — ...Можно я позвоню? — голос у него сейчас хриплый и низковатый, он смотрит на девушку с мольбой. Ему кажется, что он готов упасть на колени, лишь бы суметь упросить её исполнить просьбу. — Скажите мне номер, я наберу сама, — девушка заправляет светло-русые пряди за ухо и, подходойдя к стационарному телефону, набирает номер под диктовку Александра, после чего протягивает в его здоровую ладонь.       Кивнув, Александр облизывает нервно свои губы и откашливается, чувствуя комок в горле. Сотрудница милостиво протягивает стакан с водой. — Здравствуйте, Наденька, — тихо произносит он, услышав в трубке нежный девичий голос. — Соедините меня пожалуйста с Александром Александровичем.       Перед глазами стоит мягко улыбающаяся машущая рукой Олеся, и на сердце начинает щемить. Больше он такого не допустит. Больше не убежит. А потому настало пора выбирать, на какой стороне быть в этом противостоянии.