***
— Ты обещал мне! — Кричит Джин, платочком осторожно стирая кровь с разбитой скулы Хоби. — Ненавижу тебя! Чтоб ты сдох, Намджун! — Он усиленно старается спрятать дрожь в голосе, но она частыми всхлипами сама вырывается наружу. Влага предательски застилает глаза. — Ты тоже мне много чего обещал. — Обрывает Намджун. — Например нормально ходить в школу и бросить свои эти дурацкие увлечения. — Может вы дадите ему самому решать? — Вставляет свои пять копеек Хосок и сразу виновато опускает глаза. — Джин-а, — Хосок остаётся проигнорированным. — Ты снова не оставляешь мне выбора. — Намджун выдыхает сигаретный дым и запрокинув голову, без интереса прослеживает за белой струйкой, медленно исчезающей в вечернем воздухе. — Ну и что ты сделаешь на этот раз?! Мало мне твоих псов! Может они со мной ещё и спать будут, чтоб наверняка? Отъебись уже от нас! — Джин с разворота отталкивает амбала-охранника от Хосока и вгрызается в его губы. Поцелуй выходит болезненным. Джин облизывает прокушенную губу и исподлобья с ненавистью смотрит на брата. Мужчина мрачнеет. Выбрасывает окурок. Хосок прослеживает за тем, как носок дорогого ботинка опускается на тлеющий бычок и нервно сглатывает. Намджун отчётливо представляет на месте сигареты голову. А вот чью пока ещё не решил. — Сука, — сплевывает Джун и тянется к рукояти пистолета на ремне. — В машину. Мы едем домой. Дуло обходит Джина и останавливается ровно на Хосоке. — У тебя три секунды, чтобы принять решение. Джин большими глазами вопросительно смотрит на брата. Он никогда раньше не применял к нему таких страшных методов, но сегодня мужчина явно зол. Сердце делает кульбит, стягивая в тугой узел органы. Джин чувствует слабые толчки со спины — это Хосок пытается уговорить его идти в машину, но на счёт «три» ноги сами поднимают враз ослабшее тело и мешком волокут Джина в салон. Намджун довольно хмыкает и убирает кольт обратно.***
Намджун редко приезжает в Нью-Йорк к Джину. Живёт в Сеуле, прикрывается бизнесом, который достался ему от отца. Джина родители отправили в Англию учиться в надежде на то, что в чужой стране их младший сын станет другим человеком. Перевоспитается. Станет менее взбалмошным и более рассудительным, как Намджун, которому английское образование пошло на пользу. Но Джин нашел себе новых друзей, без спроса объездил первый намджунов мустанг, начал прогуливать и часто зависать в барах. Это вынудило Намджуна приехать с родительским решением забрать его домой.***
В салоне тихо. Только рев мотора нарушает напряжённое молчание. Джин тихо всхлипывает на заднем сидении и иногда со злостью поглядывает на высветленную макушку брата. Намджун курит в окно, одной рукой выворачивая руль. На улице давно стемнело. Осенью в Нью-Йорке всегда холодно и сыро. Уличная прохлада, украдкой пробравшаяся в машину, заставляет Джина сильнее кутаться в лёгкую кожанку. — Замёрз? Джин демонстративно отворачивается и утыкается носом в холодное окно, оставляя на тонком стекле свое дыхание. Намджун ловко выворачивается из пиджака и без слов бросает его на заднее сидение, оставаясь в одной рубашке. Джин обиженно отодвигается от заманчиво теплого предложения укрыться, и звонко чихает. — Заболеешь. — Констатирует Намджун, но Джин нарочно не реагирует. Он водит взглядом по идеально ровной спине брата и останавливается на татуировках, от локтя до запястья оплетающих обе руки. Эти черные узоры напоминают ему мини рассказы. Одну руку дракон обдает пламенем, а другую обвивает чешуйчатая змея с двумя языками. Джин мало что знает о Намджуне, но помнит каждый рисунок на его теле. Он знает, что на спине у него есть двуглавый демон, под лопаткой написано печальное «Жизнь смертью карает» и ещё много всякого. Больше преобладают мифические существа. Пока они едут Джин засыпает, мило свернувшись калачиком на сиденье. Намджун заботливо накрывает его пиджаком сверху и специально едет помедленнее, чтобы дать брату возможность выспаться перед долгим полётом.Сеул.
— Я тоже люблю тебя и скучаю, — шепчет Джин в трубку, сидя в шкафу для одежды. — Как ты? Я нормально. Я приеду скоро, не волнуйся. Ладно, пока. Ещё позвоню. Он сбрасывает и в этот момент двери разъезжаются, и перед Джином вырастают затянутые в темные джинсы ноги. В обычной одежде Джун выглядит менее устрашающе, но не менее сурово. — С кем ты говорил? — Какая разница? — Джин окончательно вылезает из своего плена и направляется на кухню. — Что на ужин? — Ты не ответил. — Я и не отвечу. — Разворачивается Джин и смотрит точно в глаза. — Ты и сам все прекрасно знаешь, ведь так? Намджун смотрит в упор, будто лезвием, взглядом режет. Куда бы он не посмотрел — болеть начинает. Джин неуютно ежится. Эта молчаливая пытка ещё хуже, чем когда кричат. Намджун никогда на него голос не повышал. Только холодно смотрел и Джин всегда тут же извинялся, иногда с трудом понимая за что. Теперь не станет. Джин упорно поджимает губы, сдвигает в одну линию бровки, но его напускная уверенность оседает пеплом к ногам, когда он оказывается прижат к стенке без возможности вырваться. — Я знаю о тебе все. Даже то, что ты сам о себе ещё не знаешь. Джин вздрагивает, когда теплое дыхание брата касается уха и густо краснеет. — Н-намджун? — Обычно я больно наказываю непослушных. — Мужчина проводит носом по линии подбородка. Щекочет дыханием шею. Поддевает зубами ворот домашней футболки и тянет вниз, миллиметр за миллиметром обнажая алебастровую кожу на ключицах. Поймав в чужих глазах испуг, он медленно отстраняется. — Для тебя у меня есть одно особенное наказание. Если не хочешь ощутить его на себе, отдай мне телефон. Будь хорошим мальчиком.***
Джин безвкусно жует свой стэйк. Напротив сидит Намджун и спокойно, будто ничего не было, разговаривает с отцом о каких-то делах. — Сынок, — мама подкладывает в тарелку сына ещё немного овощей. — Ты плохо выглядишь. — Она аккуратно трогает лоб и тут же, будто обожглась, оддергивает руку. — Да у тебя температура! — Нет, все хорошо, ма. Джин отрешенно касается лба — и правда горячий. Теперь сонливость и слабость поддаются объяснению. Хорошо. — Пошли, нужно измерить градусником. Джин отодвигает тарелку и идёт следом мамой. Она заботливо помогает ему раздеться, натирает специальным маслом грудь, пока на градуснике ртуть ползет к отметке тридцать восемь.***
Джин объясняет себе плохое самочувствие температурой. А то, что он не может смотреть на Намджуна и не краснеть— следствием. Брат редко появляется дома. Только иногда заезжает на обед, но к нему в комнату не заходит и телефон не отдает. Джину скучно. Дом для него, как тюрьма. Здесь все контролирует Намджун и он без разрешения не может даже на улицу выйти. Рисовать он теперь не любит, потому что все образы, складывающиеся на бумаге, сводятся к одному человеку. И вроде как это должен быть Хосок, но Намджун. Джин давно принял, что он гей, но родного брата в качестве партнёра принимать отказывается. После того, как Намджун прижал его к стенке, Джин избегает встреч с ним, а если таковые все-таки случаются — он просто убегает в свою комнату, не обмолвившись и словом. Очень мужской поступок. Да. Джин обиженно сопит в подушку и стучит ногами по рыхлому одеялу. Часы раздражающе тикают, показывая позднее время. Джин просто лежит на кровати, прислушиваясь к тишине, как вдруг с улицы доносится скрип шин. Кто-то приехал? Коттедж у них двухэтажный, поэтому слышимость отличная. А ещё ворота открываются громко. Джин подрывается с места и незаметно отодвигает плотную штору. Его глаза ещё толком не привыкли к темноте, но серебристый майбах выделяется автоматически. Спустя минуту тусклый огонек, догорающей сигареты постепенно движется к дому. Почему Намджун приехал так поздно? Джин беззвучно, будто боясь потревожить кого-то, ложится обратно в постель и отворачивается к стенке. Сквозь тишину он прекрасно слышит приближающиеся шаги. Дверь в его комнату открывается и внутрь входят. Джин перестает дышать. Кровать тяжелеет и Джин слышит, как устало вздыхает Намджун. — А я татуировку новую сделал, — рассказывает он в пустоту и нелепо вздрагивает, когда с зади доносится тихое: «покажи». Джун почему-то не удивляется, послушно расстёгивает пуговицу за пуговицей, пока белая рубашка не оказывается отброшена в дальний угол комнаты. Джин неуверенно вглядывается татуированную грудь и замечает аккуратное «Джин» под сердцем. Он осторожно, кончиками пальцев касается своего имени на коже. Обводит каждую буковку, любуясь красотой шрифта. — Красиво. — Не красивей тебя. — Улыбается Намджун и притягивает брата к себе. Только теперь Джин чувствует лёгкий запах виски. Вот в чем дело. Сердце толкнулось под ребрами и стихло. — Ты обижаешься? Джин шумно сопит ему куда-то в шею. — Этот Хосок. — Делает паузу, — он тебе не нужен. — А кто нужен? Ты? — Джин отстраняется и с осторожностью заглядывает брату в глаза. В темноте они кажутся ещё чернее, чем обычно, но Джин почему-то читает в них отчётливое «да». Они никогда не обнимались раньше. Джун всегда держал дистанцию между ними, а теперь, словно кот довольно урчит, положив голову ему на плечо. Джин не помнит, сколько они так сидят, но когда сопение за ухом усиливается, понимает, что Намджун наконец уснул. Он аккуратно ложится на кровать, голова Намджуна постепенно перетекает на его грудь. Мужчина сам подбирается и оказывается весь на односпальной кровати. Джину тесно, но безумно тепло и уютно. Он смело закидывает на Джуна все конечности и сильнее вжимается в крепкую грудь. Пока никто не видит, он может позволить себе любить его сколько угодно.