Летать и ползать

«Регис превращается в летучую мышь. В нетопыря», — Геральт размышлял над этим фактом, будто он являлся чем-то из ряда вон выходящим. Его лучший друг, по совместительству высший вампир, имел много уникальных черт, среди которых было и красноречие, и тонкий юмор, и проницательность, эрудиция — перечислять их к явному самодовольству оного можно долго. И если длинные когти, с трудом преодолеваемая жажда крови, клыки и бессмертие стали для ведьмака явлением обыденным, поселившимся в мозгу как постоянно учитываемое обстоятельство, то трансформация в облачко тумана из раза в раз заставляла опешить. Как минимум своей извечной внезапностью. Ведьмака порядком доставали такие моменты, где он стоит столбом и таращится, как селянин при виде фокусника. Ну, а Регис не преминет кольнуть потом. Словом, нужно было привыкать, постепенно вводя мысль в привычный обиход ведьмачьей жизни: Плотву угостить, стремена проверить, клинки смазать, броню подлатать. Регис — летучая мышь. «Нетопырь», — снова поправил себя Геральт, скудное воображение которого отказывалось соединять обаятельного клыкастого цирюльника и здоровенную крылатую зверюгу воедино. Не то чтобы в этом была нужда. И слава Мелитэле. Однако «на всякий случай» руководил не одним истребителем монстров, так что просто махнуть рукой не представлялось возможным. Для Геральта уж точно. — Тебя что-то беспокоит, друг мой? — полюбопытствовал Регис, отвечая улыбкой на долгий пристальный взгляд ведьмака. Не укрылась от его взгляда и бутылка мандрагоровой настойки, которую они планировали распить следующим вечером и которую сейчас в руках держал седовласый мужчина. — Да так, — очнулся от размышлений тот, — планирую тебя споить. — И для чего же? — вампир скептически поднял бровь, даже не упоминая про малую вероятность успеха сего предприятия. — Узнаешь, когда у меня развяжется язык, — ухмыльнулся Геральт и взболтнул настой, передавая бутыль Регису. Тот недоверчиво взглянул в ответ, но предложение принял, испытывая расходящиеся мурашками в животе любопытство и… предвкушение? Хитрая улыбка неулыбчивого по своей природе человека всегда была для вампира чем-то ярким. Такие моменты его захватывали, оттого он и сам старался улыбаться чаще. Не из вежливости, но чтобы в каком-то роде стимулировать этим, возможно, научить, заразив своим примером? Региса всегда поражал ведьмак. С первого взгляда их встреча была сродни проблеску солнца в обители туманников — да, сравнение, на вкус Региса, было не очень, но Геральт бы оценил. Наверное, даже его стиль мышления стал подстраиваться под одного небезызвестного охотника на монстров. Стиль, принадлежащий самому, что ни на есть, монстру. Регис вздохнул. Всякое распитие спиртного в обществе дорогого друга неизменно выводило его мысли на тонкую тропу самокопания. От которого этот самый друг его и спасал, доказывая свойственную ему чуткость и заботу простой парой слов, теплотой взгляда. И каждый раз четырёхсотлетний вампир восхищался им, как ребёнок. Геральт во всех смыслах был для него особенным. Притягательным, как склеп для летучей мыши. Невозможно миролюбивым для истребителя чудовищ, слишком порядочным для бродяги, преступно чувственным для мутанта с выжженными эмоциями. Регис осёкся. Вот и второй мысленный тупик, куда его приводит продолжительное молчание. Окольные тропы, все держащие путь прямо в центр его нутра. В сердце древнего кровопийцы. Там, среди инстинктов — если начистоту, окружённое ими, как подоткнутым тёплым одеялом — хранилось заветное имя. Высеченное, искрящееся, жгучее, трепетно оберегаемое. Оно желало дополниться сердцем его обладателя. Этого требовал разум, этого требовало всё его существо. Этому никогда не бывать. Регис снова отпил из горлышка и вернул бутыль Геральту. Он уже не настолько молод, чтобы требовать, нетерпеливо окунаться с головой и выцарапывать желаемое любой ценой. И не настолько жалок, чтобы довольствоваться непрямыми поцелуями со вкусом мандрагоры и тёплого отчаяния, тянущего тоской под рёбрами. Они говорят обо всём. Неторопливо, как всегда, смакуя беседу, словно терпкую настойку, которая обжигает горло и согревает желудок, позволяя расслабиться и потерять счёт времени. Для бессмертного вампира это даже не смешно. «Безнадёжно потерянного в ведьмаке бессмертного вампира», — с грустью поправляет себя в мыслях Регис и многословно отвечает на философскую мысль друга. — Слушай, Регис, а ведь сегодня полнолуние. Мужчина кивнул на вышедший из-за облаков полный месяц. Вампиру даже не нужно было поворачиваться, чтобы подтвердить это. — Похоже, мы перешли к причине нашей сегодняшней беседы, — заметил он, дожидаясь, пока кадык собеседника прекратит скользить вверх-вниз, и сам он, набравшись храбрости перед откровением, передаст самогон в когтистые пальцы. — Уж прости, Геральт, но я не верю в подобные совпадения. Позволь узнать, что ты задумал? Ведьмак передёрнул плечами, недовольный скорым разоблачением, после чего с наслаждением потянулся, нежась в контрасте ночной прохлады на коже и согретого изнутри живота. Он снова рассеянно взглянул на давнего друга и задумчиво выдал: — Каково это, летать? Регис вздрогнул, застигнутый врасплох этим невинным вопросом. — Довольно неожиданный для тебя интерес, друг мой. Как бы ни хотелось мне описать данный опыт с поэтическим изыском, уподобившись нашему общему знакомому-барду, к сожалению, не жди от меня многого. Во-первых, с теоретической точки зрения, будучи лишённым телесной оболочки, разум несколько иначе воспринимает реальность. Сказать про какие-либо впечатления на эмоциональном уровне трудно, так как само понятие… — Да нет, Регис, я не про трюк с туманом, — отмахнулся ведьмак, пресекая зарождающуюся лекцию о метасостояниях и квазижизни. — Я про то, когда ты в форме, ну, летучей мыши. Непонятные размахивание руками должны были красочно описать звериную форму вампира, но, к счастью, он понял всё и так. — К чему такой интерес, позволь мне сперва спросить? — прищурился он, обнаруживая причину недавней задумчивости своего ведьмака. Нет, безусловно, подобное внимание к его скромной персоне льстило, и будь перед ним кто-то другой, Регис бы отыскал романтический подтекст (или без труда создал бы таковой сам). Но Геральт при всей своей тонкой душевной организации оставался ведьмаком, в плане романтики по определению не сведущим. Что и побудило безнадёжного фаната данного представителя монстроубийц обыкновенных тяжко вздохнуть. А затем оцепенеть в изумлении. — Я хотел бы взглянуть на Корво Бьянко с высоты птичьего полёта, — беззаботно заявил Геральт, насмешливо следя за реакцией друга. Авантюра того стоила: лицо Региса приобрело самый беспомощный вид. — Ну или не совсем птичьего, — добавил невзначай довольный своей проделкой Волк и милостиво позволил собеседнику переварить сказанное. — Геральт, я не ослышался? — как-то совсем робко переспросил тот. — Ты хочешь использовать меня в качестве Плотвы? — Конечно же нет, Регис, как ты мог так обо мне подумать? — лукаво блеснули кошачьи глаза. — Просто представь, такой опыт! Сотрудничество ведьмака и высшего вампира при патрулировании территории с воздуха! Как по мне, беспрецедентный случай. Скажешь, нет? Тот покачал головой: — Опыт-то, конечно, беспрецедентный. Потому ты решил для верности предварительно надраться? — хоть тон и был серьёзным, смешинки так и плясали в антрацитовых глазах. Так вот какие думы таились в этой седой голове. Поразительно. — Так что? — вдруг понизил Геральт голос до заговорщицкого тона. — Покатаешь? От деловитого вида его ведьмака и общей сюрреалистичности происходящего Регис не выдержал и расхохотался. Геральт и сам зафыркал, сдерживая смех. — Геральт, ты в курсе, что я ни в чём не могу тебе отказать? Даже если это грозит контрактом на мою голову, — в доказательство вампир покачал ей. — Да-да, это всё ведьмачье обаяние. Потом, я тут единственный такой на сотни миль вокруг, и, повторю свои давние слова, не променяю твоё общество ни на какие сокровища мира. Сердце Региса невольно пропустило удар. — Ты уверен, что твои слова звучали именно так? — вкрадчиво поинтересовался он. Что-то в его сердце начало ворочаться, будто тёплые одеяла инстинктов и эмоций откликнулись на прихоть («Нет, не партнера, и даже не потенциального», — мысленно твердил Регис), обманутые собственной надеждой, справиться с которой чудовищу просто не хватало сил. И Геральт совершенно не помогал ему в этом, едва заметно теряясь и отводя взгляд, будто бы разглядывая языки пламени костра. Когда небольшая буря внутреннего конфликта стихла, ознаменовав победу чувств финальным глотком мандрагоровой настойки, Регис был почти уверен, что Геральт уже жалеет о собственном неосмотрительном желании. Он знал, что шансы нажить неприятности крайне высоки, что бессмысленная глупость того не стоит, что следует посоветовать другу протрезветь, а лучше лично провести до кровати и передать в руки Варнавы-Базиля; что ему уже четыреста лет, и он слишком стар для подобных выходок, и что не настолько жалок, чтобы цепляться за малейшую надежду проникнуть в сердце ведьмака глубже, чем ему было позволено. Он мог бы перечислять аргументы «против» ещё очень долго, но какой в них прок, если не настолько уж и пьяный ведьмак почти шепчет его имя, а в глазах отражаются собственные вина и одиночество, обречённость, отверженность, отречение от права на чувства. Какой прок в логике, когда сама вампирья суть тянется утешить пару, издавая тон в тон схожий молчаливый отчаянный вой. Это узнавание не должно было существовать между чудовищем и охотником на него. Но к чему об этом говорить, когда седовласый мужчина оттягивает ворот рубашки, не-шутя предлагая «всерьёз надраться», раз для такого тот слишком трезв. Цири уехала из Туссента полгода назад. В боклерское общество ловцу-неудачнику Бестии ход заказан. Оставшиеся в живых друзья и приятели заняты своей жизнью, они ведь обычные люди. А что есть у ведьмака? Только Путь. Регис, шутя, отвечает, что для подобной дегустации не приличествующе одет. Геральт убеждает, что тара вполне его костюму подходящая. У вампира нет оправданий. Всепоглощающая жажда крови? Зависимость, с которой он борется триста лет? Смертельная угроза тысячам людей? Высший вампир прикасается губами к чуть солоноватой коже. Холодный пот, бьющаяся жилка, выше отёкшие лимфоузлы, кожа у корней волос чуть шелушится — непрекращающаяся интоксикация эликсирами. Регис не может удержаться и прихватывает кожу губами. Он знает, что предложить взамен одержимости кровью. Как сказал бы Золтан, клин клином вышибает. Невесомый поцелуй превращается в жаркий засос, мнущий чувствительную кожу, под которой лопаются незаметные капилляры, придавая красноту чужой страсти. Геральт не дышит, замерев, а вампир ненасытно терзает кожу, слизывая пот, втягивая запах горьковатых реагентов, кислого сока архиспоры, пыли и охотничьей крови, такой близкой и такой мучительно-далекой. Недостижимой, как и сердце обладающей ей избранной пары. Вампир зарычал, ломая собственные кости, разрастаясь, пряча в своей тени отпрыгнувшую фигуру, сплошь из сладкого яда надежды, расправляя кожистые крылья с протяжным гортанным криком. Ему придётся уйти. Но не сейчас, это будет утром. А пока… Сквозь кровавую пелену нетопырь видит, как ведьмак с секунду изучает его стан, впитывая в памяти образ могучего чудовища, после чего решительно стягивает с себя рубашку, стряхивает с ног ботинки — зверь переминается с крыла на крыло в недоумении — выпутывается из штанов, туда же летят портки. Регис рычит, не понимая, но одобряя, ластится клыкастой мордой в живот, тыкается носом в промежность, пока сильные руки перебирают темную с проседью шерсть, затем обхватывают шею, телом вжимаясь нетопырю в грудь до последнего дюйма. Вампир слышит зачастившее ведьмачье сердце, беспокоится, дёргает ухом, жмётся ближе, когда в это самое ухо знакомый голос шепчет: — Ты ведь уже всё для себя решил, Регис, летучая ты мышь. Зверь не понимает языка, но интонация успокаивает, значит, пара в порядке. Значит, всё хорошо. И всё же монстр чувствует, что чужое-его сердце продолжает колотиться, хоть на мили вокруг нет более безопасного места, чем под его крылом. Он готов рычать и убеждать в этом нерадивого человека столько, сколько потребуется. Но вот, кажется, тот понимает и удерживает сердцебиение ровным. Карабкается по перепонке на спину, тяжесть непривычная, но тёплая, лишь бы не боялся. Лишь бы не уходил. Лишь бы принадлежал ему. Что-то всплыло в памяти зверя, что-то больное и холодное, заставив взвыть, яростно хлопать крыльями, пригибая траву и тревожа деревья. Человек держался крепко, впившись коленями в бока и прижимаясь грудью. Надо лететь прочь, — так казалось зверю. Унести, сокрыть, спрятать, удержать. Спариться. Нельзя. Не принадлежит, не хочет. Значит, умереть. Нет. Защищать, жить. Не коснуться. Больно. Нетопырь метался в воздухе, взмывая всё выше, заставляя оседлавшего его человека сквозь зубы ругаться и спешно складывать Аксий, заглушаемый воем. Ведьмак не был уверен, что это подействует, но лучше попытаться, чем упасть с такой высоты. Он не мог достучаться до Региса, кляня себя за то, что расклеился, напился, натворил дел, втянув в это друга. «Неспособного мне отказать», — с мрачной хмыканьем вспомнил Геральт, одновременно чувствуя, как тепло, выветрившееся было с алкоголем, возвращается, согревая изнутри подобно живому пламени. Полёт Региса выровнялся, позволяя выглянуть из его густой шерсти, отдающей серебром в свете полной луны. В открывшемся захватывающем дух виде легко угадывалась родная винодельня с окружавшими её полями и турнирным лагерем вдалеке. Геральт крепче вцепился в шерсть, рискнув выпрямить спину и втянуть полную грудь воздуха. Да уж, он и правда поехал с катушек на старости лет, раз откровенно наслаждается плодами своей пьяной открытости и мандрагоровой настойки. Кто бы подумал, побитый жизнью ведьмак нагишом на четырёхсотлетнем чудовище-кровососе улыбается во весь рот, пролетая над собственной винодельней. — Как хорошо, что Лютик никогда об этом не узнает, — сообщил Геральт в летучемышиное ухо, на что получил в ответ согласное фырканье. — Может, ты и не поймёшь моих слов, или забудешь потом, ничего. В общем, мне этого чертовски недоставало. Всего этого. Холера, да я и сам не знаю, что несу. Просто знай, что я тебе благодарен. Не за то, что ты всегда на моей стороне, жертвуешь собой, как тот ещё засранец, не заботясь о том, что кто-то будет скорбеть по тебе целых семь лет, тянущихся хренову вечность. Нет, Регис, не за это. За то что ты есть. Вот, — от собственных трогательных слов прожжённый вояка и циничный сухарь спешно прикусил язык. А затем, подумав, добавил: — Хотя мог бы существовать и поближе, а не от случая к случаю. Вон, зверь-то понимает, — Геральт потрепал его за ухом. — Он знает, кто здесь чей. И он не будет сгорать от стыда утром, верно? Тот одобрительно клацнул зубами, пугая пролетавшую мимо пустельгу. Он был готов и не на такое, чтобы его человек был спокоен.