***
Наконец сданы последние экзамены. Все студенты Сеульского кибер-университета после объявления результатов разделились на два лагеря: те, кто со всем справился и теперь может отправляться на заслуженный отдых длиной в месяц, и те, кому придётся ходить на дополнительные занятия и неизвестно сколько раз пересдавать, потому как преподаватели никогда не давали послабления нерадивым парням и девушкам, не уделяющим должного внимания учёбе с самого начала. Второй лагерь, за всё время существования университета, не насчитывал больше двадцати-тридцати студентов от общего количества, поэтому и потери особенно не сказывались на репутации учебного заведения и были обычным делом после экзаменов перед летними каникулами. Конечно, подавляющее большинство студентов, будучи сознательными и ответственными, на «ура» справлялись со всеми экзаменами, оттесняя в тень легкомысленных птенцов, часто покидавших университет до второго курса. Среди так называемых «воспитанников» первого лагеря особенно выделялась тройка студентов, в кругу преподавателей за глаза прозванная святой — второкурсник Хван Хёнджин, его одногруппник Ли Феликс, обучавшийся по обмену из Австралии, и первокурсник Ян Чонин, с самого начала подавший большие надежды и лично обещавший заведующему своей кафедры внести значительный вклад в дальнейшее развитие кибер-техники. Феликс быстро нашёл общий язык со всеми одногруппниками, а в скором времени вышел за её пределы и построил тёплые приятельские отношения с Чонином, водящим дружбу лишь с Хёнджином, которого знал больше пятнадцати лет. Закончив одну и ту же школу, парни не стали останавливаться на достигнутом и выбрали университет, обоим пришедшийся по душе. Полтора года назад, когда Чонин учился в последнем классе старшей школы, в их компанию влился Феликс и сделал это так незаметно, будто Хвану и Яну столько лет не хватало именно этого весёлого паренька с забавными веснушками, рассыпанными по лицу подобно звёздам в небе. Ли был чем-то вроде единственной недостающей частички пазла, после становления которой на место восстанавливается общая картина. И всё было в их компании хорошо ровно до тех пор, пока Феликс во время очередной прогулки не полез в шутку обнимать Хёнджина и случайно не столкнулся с ним нос к носу. Чонин в тот вечер очень сильно разозлился на обоих друзей, внезапно решивших помилашничать друг с другом, и в какой-то момент, не сдержавшись, осуждающе процедил сквозь зубы, нахмурившись и обиженно поджав губы: — Детство что ли в одном месте заиграло? Как гомосеки себя ведёте. Вы тут вообще-то не одни. Может быть, мне вас сегодня на ночь дома одних оставить, а? Кажется, вам и без меня вполне комфортно. Ребят, а хотите, я съеду? Нет, вы только скажите, а то я заколебался немножко быть тут третьим лишним… А следующим утром Чонин стыдливо извинялся перед обоими друзьями, роняя нелепые оправдания по типу «устал очень, на самом деле не до прогулок вообще было, а с вами чисто за компанию пошёл» и то и дело отводя в сторону виноватый взгляд. — Всё в порядке, — добродушно улыбнулся Хёнджин, чей доверительный взгляд Ян, сам того не заметив, проигнорировал. — Плохие дни, они у всех бывают. Конечно, неприятно немного было… — Если бы я первым не начал обжиматься с тобой посреди улицы, ничего бы не было, — перебил друга Феликс, на которого Ян тут же обратил внимание и надолго задержал полные сожаления глаза. — Ты прав, со стороны, наверное, так себе смотрелось, — обратился Ли к Чонину, — но я ведь просто шутил, дурачился. Если настолько неприятно видеть подобное, я могу так больше не делать. Объятия просто являлись давнишней привычкой Феликса: он так с самого детства выражал любовь и привязанность к родным и друзьям, поэтому избавиться от прикипевшего за столько лет было для парня почти невозможно. Ради спокойствия друга Ли изо всех сил сдерживался, чтобы не повиснуть на ком-нибудь на глазах у Чонина, но иногда тело срабатывало раньше мозга, и Феликс набрасывался с радостными объятиями на кого-либо из знакомых, и чаще всего жертвой становился именно Хёнджин, которому, по большому счёту, было всё равно, ведь он прекрасно понимал: «Ликси просто шутит, он со всеми так делает». Но вскоре Ян заметил, что ему наплевать на всех, и ненависть к Феликсу просыпается только тогда, когда он хотя бы пальцем касается Хвана. Ещё через какое-то время Чонин поймал себя на мысли: «Не хочу никого видеть рядом с Хёнджином-хёном». Младший испытывал неприязнь к каждому, кто как-либо контактировал с его другом детства, и долго не мог понять, что это за чувство такое странное: когда Хван общается с ребятами из своей группы, с девушками в особенности, вежливо улыбается им, помогает отдельным студенткам с учёбой, у Чонина неприятно щемит сердце и становится больно смотреть на то, как Хёнджин дарит свою прекрасную солнечную улыбку каким-то там левым девчонкам, а не ему, самому Яну. Что уж говорить о смелых объятиях Феликса, с энтузиазмом вешавшегося Хвану на шею, в то время как Чонин и вовсе стал в какой-то степени сторониться лучшего друга, боялся приближаться к нему ближе, чем на метр… Озарение снизошло на Яна в один прекрасный солнечный день, когда он оступился на крыльце университета и, расстелившись на каменных ступеньках, стёр до кровавых следов ладони и порвал новый пиджак на локте. «Вишенкой на торте» стала рассыпанная стопка листов с новеньким распечатанным рефератом, каких-то десять минут не доживших до упорядочивания в только что купленной папке. Чонин мысленно проклинал всё на свете и уже был готов расплакаться от обиды, но всё это время находившийся рядом Хёнджин любезно подал руку другу, помог ему подняться и лично разложил по порядку все странички реферата, чуть запылившиеся и с почти незаметными вмятинками. Едва Ян почувствовал, как тёплая ладонь друга мягко накрыла его собственную, сердце вдруг бешено заколотилось, а сам Чонин, заметно смутившийся, пробормотал что-то невнятное вроде благодарности и, буквально вырвав трясущуюся от волнения руку из крепкой хватки Хвана, поспешил удалиться, оставив растерянного друга где-то позади. Ян сидел на первой лекции и на автомате записывал всё сказанное преподавателем, когда его осенило и чёрная ручка выпала из ослабевшей руки впервые за полгода пребывания в университете. «Я влюблён в Хёнджина-хёна». — Ян Чонин, какие-то проблемы? — удивился профессор, прервавшись неожиданно для себя самого. Впервые у лучшего студента всего первого курса что-то пошло не так. — И-извините, сонбэним… — неуверенно промямлил Чонин, резко вернувшийся с небес на землю, моментально встав и вежливо поклонившись. — Могу я… Р-ручку… Поднять? — Конечно, — утвердительно кивнул преподаватель, до сих пор не отошедший от шока. Всегда во всём идеальный Ян Чонин уронил ручку посреди лекции. На первый взгляд совершенно обычное дело, казалось бы, с кем не бывает, но это не на шутку удивило не только профессора, ведущего лекцию, но и одногруппников Яна, с подозрением покосившихся в его сторону после не такого уж и тихого стука ручки сначала о деревянную лакированную парту, а потом об пол. Вскоре все забыли о буквально только что произошедшем и с головой погрузились в линейную алгебру; Чонин же сидел на иголках до самого звонка, оповестившего об окончании занятия, и едва не первым вылетел из аудитории, на этот раз не став задерживаться и проигнорировав профессора, по привычке ожидавшего дополнительных вопросов от самого ответственного и старательного студента в группе. Всю перемену Ян провёл в общественном туалете, жадно глотая воду из-под крана с такой яростью, будто только что пробежал марафонскую дистанцию, а после неё ещё парочку таких же. На последнем глотке Чонин немного переборщил со скоростью и захлебнулся, из-за чего выплюнул обратно всё, что успел набрать в рот, и сильно закашлялся. Тяжело дыша и опираясь дрожащими, невесть от чего, руками о раковину с обеих сторон, Ян тщетно пытался успокоиться и привести в порядок рой различных навязчивых мыслей, больно бьющих по вискам и не дающих прийти в себя. «Твою-то мать… — судорожно размышлял Чонин, со страхом разглядывая собственное отражение в чуть покривившемся зеркале. — Почему так хреново? Может… Отпроситься домой? Мол, чувствую себя плохо? Да ну… Ерунда какая-то! Во-первых, не поверит никто, во-вторых, самому потом хуже будет. Досидеть бы до конца пар, а вечером… Чёрт, всё равно ведь вечером увижусь с Хёнджином-хёном. Даже в глаза ему теперь стыдно смотреть. Но ещё более стыдно испытывать какие-то чувства к лучшему другу. Так быть не должно, это неправильно!» Звонок, оповестивший о начале следующего занятия, немного отрезвил до смерти напуганного собственными чувствами Яна, и остаток учебного дня парень хоть и провёл в навязчивом беспокойстве, но от конспектов старался не отвлекаться и безошибочно отвечал на все вопросы преподавателей, касавшиеся пройденных тем. Вечером, за ужином в привычном обществе друзей Чонин вёл себя так, словно ничего не произошло, ровно до тех пор, пока Хёнджин не спросил со слегка встревоженным видом: — Чонин-а, как ты себя чувствуешь? Не заболел ли случаем? — С… С чего ты взял? — снова разволновавшись, ответил вопросом на вопрос Ян, от неожиданности едва не выронив палочки с зажатым между ними кусочком тушёной говядины. — Проходил сегодня в универе мимо туалета на третьем этаже, хотел зайти, а мне сказал, кажется, кто-то из твоих одногруппников: «Не ходи, там Ян Чонин с ума сошёл, уже несколько минут воду из-под крана хлещет». Ещё встречался сегодня с профессором Кимом, он рассказал, как ты на его лекции ручку уронил и потом до самой перемены успокоиться не мог, сидел как на иголках… Вот и спрашиваю теперь: как твоё самочувствие? — При чём тут самочувствие? — ввязался в диалог Феликс, непонимающе нахмурившись и поочерёдно посмотрев сначала на Хёнджина, а после — на Чонина. — Разве не может человек просто так ручку уронить, случайно, допустим? А случай с водой… Ну мало ли, в горле пересохло, жажда напала, зачем же сразу вешать ярлык с надписью «сумасшедший»? Для всего, о чём ты рассказал, совсем не обязательно быть нездоровым. — Да, но с Чонином это по-другому работает, — начал объяснять Хван, оперевшись локтями о стол. По мере рассказа он то и дело косился на Яна, игнорировавшего взгляды обоих друзей и делавшего вид, будто невероятно увлечён едой. — Для него любая подобная мелкая фигня является чем-то вроде… Сбоя системы, понимаешь? Вы не так долго знакомы, поэтому ты, Феликс, вполне мог и не замечать. Я знаю Нини больше пятнадцати лет, поэтому прекрасно знаю, о чём говорю. — Сбой системы… — передразнил Феликс друга и закатил глаза, тяжело вздохнув. — Хён, ты не на лекции сейчас, прибереги для преподов свои заумные фразочки. Говоришь о Чонине так, будто он робот какой-то. Никто не идеален, знаешь ли. Если уж на то пошло, то даже знаменитая теория относительности, на мой взгляд, не до конца идеальна и её можно опровергнуть, а сейчас и вовсе речь о человеке идёт… Короче, ничего страшного не произошло. Отстань от пацана. — Я в полном порядке, — вдруг выдал Ян, словно после вопроса Хёнджина он завис и начал работать снова только сейчас. Парни, обсуждавшие своего младшего друга в его же присутствии, резко замолкли и оба посмотрели на него, чем в очередной раз смутили и заставили прятать чёрные растерянные глазки. — Феликс прав, с каждым случается, и я не исключение. Плохие дни… Они у всех бывают, — со слабой улыбкой едва не прошептал Чонин, вспомнив недавние слова Хвана, и добавил уже громче после глубокого вздоха: — Я пойду, поздно уже. Спасибо за еду. И, опустив грязную посуду в жестяную раковину и едва не разбив цветную фарфоровую кружку, очень некстати выпавшую из рук, Ян поспешил удалиться в комнату, которую (так решила жеребьёвка) делил с Феликсом. Так прошло три месяца, и с каждым днём чувства Чонина всё крепли, превращаясь в нерушимую железную стену. О своей симпатии к лучшему другу Ян так и не решился рассказать ни Феликсу, ни, тем более, «виновнику торжества», решив дождаться подходящего момента и потому постоянно откладывая признание на потом. В конце концов Чонин научился жить со своими тайными чувствами, более не нервничал при банальных повседневных разговорах с Хёнджином и почти овладел умением держать ревность под контролем, но изредка всё-таки срывался на Феликса, после чего, по традиции, долго извинялся. Для Ли и такое поведение младшего друга успело войти в привычку, поэтому он реагировал на это спокойно, если не сказать, что не реагировал вовсе. Чонин вёл себя с Хваном так же, как делал это всегда, а по ночам имел прекрасную возможность хотя бы во сне провести время со своим предметом воздыхания наедине: погулять, посмотреть фильм, полежать в обнимку в одной постели… Снился Хёнджин своему другу не так часто, как последнему хотелось бы, но после подобных ночей Ян чувствовал себя бодрее и в какой-то степени радостнее. Его вполне устраивали такие «отношения»: днём они лучшие друзья, а ночью — хоть и косвенно — возлюбленные. Всё хорошо? Да, более чем. Но однажды подсознание сыграло с Чонином злую шутку: подкинуло ему крайне интересный сюжет, в ходе которого Хёнджин нежно и с присущей ему аккуратностью брал Яна на его же кровати, целовал, оставлял яркие отметины на шее, страстно кусал и ни в чём себе не отказывал. Так в одну душную августовскую ночь через несколько дней после объявления результатов экзаменов Чонин лишился девственности во сне, а после — рассудка наяву. Всё утро Ян старательно избегал Хвана, будто всё привидевшееся младшему произошло на самом деле. Чонин больше стыдился не того, что довелось увидеть во сне, а того, что ему понравилось. Он тщетно гнал пошлые мысли из головы, старался переключиться на что-нибудь другое, нервничал, как не было даже на выпускном экзамене, но секс с Хёнджином — хоть и не взаправду — оставил у парня неизгладимое приятное впечатление: явственные касания, поцелуи, укусы, громкие стоны, ни грамма стеснения между двумя разгорячёнными телами… «Неужели никак нельзя обойтись без всех этих пошлостей?» — мысленно задавался вопросом Ян по пути в пиццерию, поход в которую был инициативой Феликса. — Я взял билет на самолёт до Австралии, улетаю послезавтра и вернусь только в конце месяца, — рассказывал Ли, пока уговаривал друзей пойти с ним на прогулку и зайти по пути в своё любимое кафе, по его словам, «с самой вкусной пиццей во всей Корее». — Хочу напоследок показать лучшее место Сеула — пиццерия Cotto, в которой мы с вами вместе ещё ни разу не были — а потом погулять где-нибудь. Мы не скоро ещё увидимся… Хочу, так сказать, запастись хорошими воспоминаниями до возвращения в Сеул. Естественно, отказываться никто не стал. Сама перспектива провести такой тёплый солнечный день вне дома, да ещё и в действительно хорошей компании, была привлекательной для всех троих, к тому же, Чонин с первых секунд сегодняшнего пробуждения цеплялся за любую возможность хоть как-то отвлечься. Яну попросту нужно было переключить внимание. Вот только, что может затмить крышесносный горячий сон с участием его, Чонина, предмета воздыхания — ласкового, нежного, но запретного и от того лишь более манящего? «Запретный плод сладок, — заключил Ян, со вздохом садясь за стол напротив Хёнджина и Феликса, неспешно достающих кошельки и договаривающихся, кто пойдёт делать заказ. — Не знаю, что за мудрец пришёл к этому выводу, но он чертовски прав, кем бы ни был». Поставив рюкзак слева от себя, в угол кожаного диванчика нежно-ванильного цвета, Чонин с любопытством оглядел внутреннее убранство нахваленного Феликсом заведения. Обстановка пиццерии вполне уютная для общественного места, оформленная в серых и белых тонах, а также различных оттенках кофейного цвета. На одной из стен — чёрно-белые картины с вдохновляющими видами на старинный древний замок и современный мегаполис — два совершенно противоречащих друг другу пейзажа. В противоположной стороне, на приличном расстоянии от столиков располагалась стойка, за которой можно было увидеть настоящие печи для приготовления пиццы, аккуратно расставленные бутылки с разнообразными сиропами, хрустальные бокалы и опрятно одетую женщину-повара, максимально сосредоточившуюся на работе. По всему помещению мягко разливался приятный, не бьющий по глазам свет с замысловатых люстр с многочисленными лампочками, делая атмосферу пиццерии ещё более приближенной к домашней. Людей в этот час было не особенно много, но ни один из работников даже не думал расслабляться и продолжал выполнять указанные обязанности с таким же усердием, как во время абсолютной заполненности зала, дорожа как репутацией заведения, так и своей собственной. На фоне негромко играла музыка, совсем не мешающая разговору Феликса и Чонина о чём-то неважном и повседневном, в то время как Хёнджин, проиграв одногруппнику в камень-ножницы-бумага, отправился делать заказ. — Именно так настоящие мужчины решают важные вопросы, — победоносно ухмыльнулся Ли, стоило Хвану отойти от их столика на несколько метров. Улыбнувшись в ответ другу, сидевшему напротив, Ян облегчённо вздохнул, наконец найдя в себе силы расслабиться и, если не выбросить из головы тот неприличный сон, то хотя бы отложить размышления о нём до лучших времён, например, до вечера. «У каждого есть свои эротические фантазии, — мысленно пришёл к очередному выводу Чонин, лишь наполовину уделяя внимание казавшейся бесконечной болтовне Феликса и изредка кивая ему, дабы не показаться невежливым, — так что, думаю, в моей тоже нет ничего зазорного. Да, но до тех пор, пока она остаётся в тайне… Нет. Никому не скажу! Если будет надо, в могилу с собой эту тайну унесу, и дело с концом». Вскоре вернулся Хёнджин с оплаченным чеком и, заняв своё место рядом с Феликсом, также принял активное участие в непринуждённом диалоге с друзьями. Они обсуждали планы на летние каникулы, шутили, весело смеялись над каждой, даже самой нелепой шуткой, а старшие едва не довели Чонина до слёз от смеха, напомнив ему о не таком уж и давнишнем случае с рыжим котом, вылетевшим Яну под ноги из кустов возле входа во двор университета и с громким стуком врезавшимся в левую лодыжку до смерти перепуганного парня. — Ты ещё тогда закричал таким забавным голосом: «Это что за демоны тут повылетали?!» — весело улыбнувшись, дополнил рассказ Феликс, очень похоже передразнив младшего и после этого закрыв лицо руками, дабы хоть немного заглушить дикий неукротимый смех, вызванный воспоминаниями о том утреннем происшествии. — Посмотрел бы я на тебя, если бы тебе в ногу какой-то бешеный кошак со всей силы врезался… — с притворной обидой отозвался Ян, контролируя себя из последних сил, чтобы не дать тихому смеху разрастись до истерического и не привлечь к их столику лишнего внимания, хотя Ли давно это сделал, будучи не таким сдержанным, как Хёнджин, и не стыдясь собственных эмоций в отличие от Чонина. — Зато взбодрился во мгновение ока, — с улыбкой добавил Хван, откинувшись на спинку кожаного диванчика и положив на неё правую руку. — А то ты такой сонный был в то утро, прямо жалко было смотреть… — выдержав полуминутную паузу, за которую бедный Феликс едва от смеха не задохнулся, Хёнджин повернулся в сторону и резко поднял указательный палец, автоматически заставив обоих друзей замолчать и приготовиться внимать каждому его слову. — Слышите эту песню? — заговорщицки улыбнулся Хван, указав рукой куда-то в глубь зала и медленно переведя вдруг ставший радостным взгляд на Ли и Яна, одновременно заинтересованно приподнявших головы и навостривших уши, словно сурикаты в ожидании опасности. Типичная фоновая музыка, кажется, путешествующая из одного кафе в другое, сменилась лёгкой, поистине летней песней Señorita в исполнении Шона Мендеса и Камилы Кабелло. Поняв это, Феликс и Чонин сначала недоумённо посмотрели друг на друга, а следом за этим — на Хвана, одними глазами спросив: «Ну, слышим, и что?» — Знаете, а ведь она снилась мне сегодня, — пояснил Хёнджин, заметив замешательство на лицах друзей. Вернув руку в исходное положение, парень тихо промолвил с лёгкой усмешкой, не то себе, не то своим собеседникам: — Играет сейчас везде, где только можно, вот, наверное, и отложилась в памяти неосознанно. Интересная вещь — подсознание это… — Кстати о снах, — перебил Феликс друга, резко сменив тему разговора и при этом едва не подскочив на месте, будто на него только что снизошло озарение, или где-то в чертогах разума внезапно ожило важное давнишнее воспоминание, столь необходимое в данный момент. — Было бы интересно узнать, что нашему Нини снилось сегодня, — беззаботно прощебетал Феликс, подавшись вперёд и с неприкрытым любопытством посмотрев на мгновенно растерявшегося Чонина. Тяжело вздохнув, Ян отвёл в сторону смущённый взгляд и, поджав губы, начал молиться всем существующим богам, чтобы неугомонный Ли ограничился этой фразой и так же резко, как минуту назад, вновь съехал с темы, но тому явно было мало. Сейчас всё внимание Феликса сосредоточено на «ночных похождениях» младшенького. Хитро улыбнувшись, Ли чуть склонил голову набок и негромко добавил, заставив щёки Чонина ярко вспыхнуть от стыда: — Я слышал, как ты стонал сегодня ночью. Что же там за сон такой? И точно ли это был сон? — последнюю фразу парень произнёс, как показалось Яну, с некоторым издевательством. Это стало для младшего контрольным выстрелом, запустившим «запылившийся» механизм смелости. — Нет, они, походу, вообще работать не собираются! — нарочито громко воскликнул Чонин, неодобрительно нахмурившись и проигнорировав вопросы едва не сгорающего от любопытства Феликса, пристально следившего за каждым действием заметно разволновавшегося друга. Поспешно покинув своё место, Ян, недолго думая, направился к стойке, за которой женщина-повар с особенной ловкостью управлялась с заготовкой для пиццы. Сделав максимально серьёзное лицо, Чонин пробормотал что-то вроде: «Пойду узнаю, что там с нашей едой…» И ему абсолютно плевать, что заказ был сделан буквально пять минут назад. Главная цель Яна — свалить от разговора, и не важно как, ведь на войне все средства хороши. Какая ирония: именно в тот момент, когда Чонин поднялся с места и с деловитым видом уверенно пошёл «на разбирательства», Шон и Камилла пропели в один голос: «I wish I could pretend I didn't need ya»*… — Видел, как он занервничал? — обратился к притихшему Хёнджину Феликс, кивая в сторону только что ушедшего Чонина. — Кажется, Нини определённо есть, что скрывать. — Даже если так, это не наше с тобой дело, — скептически отозвался Хван, слегка нахмурившись. — Я уверен, что он не расскажет, пока сам не захочет, поэтому не лезь. Сон, в конце концов, — тоже личное пространство. — Ох, хён, ты такой скучный, — разочарованно вздохнул Ли, с притворной обидой поджав губы. — Неужели тебе самому не интересно? Ведь стонут во сне, как правило, только в двух случаях: либо кошмар, либо… Ну… Ты понимаешь, о чём я говорю, верно? — А у тебя даже язык не поворачивается называть вещи своими именами, — ухмыльнулся Хёнджин, поймав Феликса на его слабости, на первый взгляд совершенно не свойственной столь открытому и уверенному парню. — Но сейчас речь не об этом. Что бы там Чонину ни приснилось, мы в это лезть не должны в любом случае. Тем более, мне вообще кажется, будто никаких стонов не было и ты сам их выдумал. Лично я ночью ничего не слышал. — Правильно, — теперь с искренней обидой промолвил Феликс, сложив руки на груди, — ты же всю ночь Сеньориту слушал, куда тебе до реальной жизни. А я с Чонином в одной комнате живу, поэтому прекрасно знаю, о чём говорю. Никаких выдумок! — Хорошо, допустим, ты прав, — устало выдохнул Хван, наконец сдавшись. — Но я от своих слов не отказываюсь. Сны Нини совершенно не наше дело. И даже не смей больше спрашивать его об этом. Слышал такую непальскую мудрость: «Никогда не смейтесь над чужими снами и мечтами»? — А кто смеялся? Мне не смешно вовсе, просто любопытно стало. Тем более, почему бы не поделиться этим с друзьями? Скажешь, я не прав и делать этого не стоит? — Отстань от Чонина, — серьёзно потребовал Хёнджин, понизив тон и таким образом сделав голос глубже. — Самое время перевести тему. Ты его за эту минуту достал настолько, что он даже свалил. Ещё раз повторяю: не хочет — пускай не рассказывает. И дома не напоминай ему об этом. Пойми наконец, существуют такие вещи, которые порой даже хорошим друзьям доверять не хочется. — Зануда, — заключил Феликс, тяжело вздохнув, и произнёс следующие слова, уже не глядя на своего собеседника: — А сам не так давно интересовался состоянием Нини лишь потому, что он, видите ли, ручку на лекции выронил и потом на перемене от крана с водой оторваться не мог, про какой-то сбой системы говорил… — Ну ты сравнил! — от негодования Хёнджин даже слегка повысил голос, в упор посмотрев на поникшего духом Ли. — Это же совершенно разные вещи… Договаривать до конца Хван не стал, поскольку заметил неспешно возвращавшегося Чонина. Одним суровым взглядом и отрицательным покачиванием головы Хёнджин заставил Феликса замолчать, но лишь на некоторое время. Едва Ян занял своё место и сообщил, что до полной готовности осталось чуть меньше получаса, как Ли резко сменил тему, вернее сказать, вернулся к тому, с чего начался их разговор — к весёлым рассказам из прошлого. Хван в ответ на это едва заметно кивнул и одобрительно улыбнулся так, чтобы один Феликс мог увидеть, и охотно поддержал диалог, за которым парни совершенно не заметили, как быстро пролетело время и заказ уже можно было забирать. Хоть неугомонный Ли больше и не возвращался к теме со сном Чонина, сам Ян в течение их с друзьями долгого пребывания в пиццерии больше не дал себе максимально расслабляться: парень гораздо реже улыбался и смеялся над теми же самыми шутками, что звучали до короткого путешествия младшего к стойке, иногда пропускал слова Хёнджина и Феликса мимо ушей, а порой и вовсе специально игнорировал. Вдобавок ко всему этому Чонин продолжал старательно избегать встреч с Хваном глазами. Хёнджин не слепой и тем более не дурак: он ещё утром заметил, что с его другом Нини происходит нечто странное. Хван немного сомневался, связана ли столь резкая смена поведения с тем самым сном, о котором Ли жаждал разузнать как можно больше, и если действительно связана, то каким образом? Ответы на свои вопросы Хёнджин собирался получить, когда ему удастся остаться с Яном наедине, но сделать это было крайне сложно, поскольку Феликс редко ходил куда-то один, даже в ванной комнате надолго не исчезал и всё своё свободное время старался посвящать друзьям. Таким образом, разговор с Чонином с глазу на глаз автоматически откладывался до отъезда Ли из Сеула. «Может быть, всё значительно поменяется до того времени, но, тем не менее, мне так будет намного проще», — мысленно решил Хван, всё не отрывая внимательного взгляда от залипшего в телефоне Чонина, нагло игнорировавшего очередную весёлую шутку Феликса, придуманную им самим. Пока не закончилась еда и не настало время уходить, он всё травил забавные истории, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу, но даже не замечал, что она, напротив, с каждой минутой становилась всё более напряжённой.***
— Думал, я забуду про тот разговор в пиццерии? — заискивающе спросил Феликс Чонина, едва переступив порог их комнаты. Хёнджин буквально минуту назад отправился в душ, поэтому парни имели достаточное количество времени для общения один на один, поскольку Хвана в ближайшие полчаса ждать точно не стоило. Прожив с Хёнджином чуть больше полугода, Ли успел досконально изучить его привычки и даже среднее время пребывания в ванной комнате и потому совершенно не волновался, что их с Яном разговору кто-то сможет помешать. Плотно закрыв за собой дверь, Феликс неспешно направился к чужой кровати и, не спросив разрешения, сел слева от заметно растерявшегося Чонина, внимательно следившего за каждым действием друга, как котёнок за бантиком, болтающимся на ниточке. — Сейчас мы одни. Можешь ничего не бояться и спокойно рассказать, что же там за сон такой был. — Почему это тебя так волнует? — подозрительно нахмурившись, задал вопрос Ян, на всякий случай отодвинувшись от Феликса, у которого явно разыгралось нездоровое любопытство. — Не было там ничего особенного, забудь уже. — Раз ничего особенного, зачем же хранить это под семью замками? — всё никак не мог угомониться Ли, приближаясь к Чонину всё ближе по мере того, как он сам старался отдалиться от парня и всеми силами избежать столь неприятного для него разговора. — Прекрасно видно, что нервничаешь. До сегодняшнего дня ты вёл себя обыкновенно, как и всегда, соответственно, этот сон и стал причиной твоего волнения. Ну правда, ты с самого утра дёрганый какой-то… — А ты когда-нибудь замечал, что у нас обои неровно наклеены? — неожиданно и для Феликса, и для себя самого сменил тему Ян, чуть повысив голос, дабы добавить тону убедительности, неодобрительно нахмурившись и ткнув пальцем в угол комнаты, куда-то под потолок. Удивлённо вскинув брови, Ли бросил короткий взгляд на обои приятного персикового цвета с рельефным, почти незаметным узором и, ровным счётом ничего нового там не заметив, пришёл к выводу: «Нини снова пытается уйти от разговора». Однако делал он это, мягко говоря, совершенно не мастерски, чем невероятно забавлял Феликса, без труда раскусившего намерения друга. — Нет, мне просто интересно, что за «умный» человек сделал такую фигню? Да даже у меня бы лучше вышло… — Во-первых, не забывай, что эта квартира изначально была моя и ремонт после прошлых хозяев я делал самостоятельно, — с некоторой долей обиды отозвался Ли, буквально сверля глазами Чонина, готового за любую, на данный момент совсем не важную фигню зацепиться, лишь бы Феликс отвалил. — А во-вторых, нормально они наклеены, не выдумывай. И не съезжай с темы, пож… — Слушай, а ты хоть что-нибудь ел после того, как мы домой вернулись? Нельзя же так над организмом издеваться, ему ведь постоянно нужна еда… — сменив возмущённый тон на притворно-обеспокоенный, перебил Ян друга, посмотрев на него с отцовским упрёком. Глубоко вздохнув и выдержав полуминутную паузу, Ли серьёзно ответил, всё не отрывая глаз от смущённого собственными словами Чонина: — Да. Я ел полчаса назад, поэтому сейчас совершенно не голоден. Хватит уже от разговора ухо… — Ой, а я так голоден, ты себе даже представить не можешь! Пойду посмотрю, что у нас там на кухне имеется… — вновь не дав парню договорить, заявил Ян, поспешно поднявшись с постели, и уже было направился к двери, но Феликс ловко преградил ему путь, закрыв собой выход из комнаты. — Открою небольшой секрет, — негромко начал Ли, слегка ухмыльнувшись, — ты, вообще-то, тоже ел полчаса назад. Больше скажу: ты даже со мной за одним столом сидел. И ещё, Чонин, не мог бы ты, пожалуйста, больше меня не пере… — Я всё ещё голоден! — подобно маленькому ребёнку, воскликнул Ян, в третий раз оборвав порядком заколебавшегося Феликса на полуслове, и состроил обиженную мину, тщетно пытаясь обойти друга и покинуть злосчастное помещение, вырваться на свободу от прилипалы Ли и где-нибудь хоть на пять минут захорониться… Ничего из вышеперечисленного Чонину сделать, к сожалению, не удалось. Сегодня удача явно не на его стороне. — Ну выпусти, ну что ты жадина-то такая в конце концов?! — Это ещё надо посмотреть, кто из нас большая жадина. Мало того, что ничего не рассказываешь, так ещё и перебиваешь каждый раз, — угрюмо промолвил Феликс, для перестраховки крепко сжав дверную ручку, чтобы Ян не вздумал воспользоваться моментом и сбежать. В тот момент подробности «ночных похождений» Чонина стали для Ли делом принципа. Любой другой человек давно бы потерял интерес, но только не Феликс. Одной из его важных отличительных черт всегда было докапываться до истины любой ценой, и чем тщательнее правда скрывалась, тем сильнее разрасталось любопытство парня. Порой он перегибал палку, желая добраться до необходимой информации, и со стороны это выглядело крайне невежливо. К счастью, на крайние меры Феликс шёл достаточно редко. К несчастью для Чонина, его разговор с другом как раз относился к частным случаям, включающим в себя те самые «крайние меры», когда Ли упорно шёл к истине, наплевав на всевозможные правила этикета и тем более просьбу Хёнджина не трогать Яна. Оказывается, даже такая мелочь, как сон, способна превратить студентов одного из самых престижных университетов Сеула, почти состоявшихся мужчин в воспитанников детского сада, максимум учеников младшей школы, разводящих спор на пустом месте и не успокаивающихся ровно до тех пор, пока эта распря не надоест им обоим. Быть может, в этом суть всех парней? — Хён, — резко понизив голос, начал Чонин после сравнительно долгого молчания, взяв друга за руку с целью повергнуть того в шок и, максимально запутав и введя в замешательство, под шумок сбежать. На Феликсе этот фокус с самого начала не сработал, но он молчал, с любопытством взирая на Яна и мысленно смеясь над его очередной провальной попыткой улизнуть от разговора. — У тебя глаза… Такие красивые. Я раньше и не замечал… А теперь… Пригляделся и понял, что ты… Ты… Очень привлекательный. Смотрю на тебя и прямо… Насмотреться не могу. — Ну спасибо, мелкий подлиза, что разглядел мою привлекательность спустя полтора года, — устало вздохнув, шутливо произнёс Ли, осторожно убрав руку Чонина со своей. — Но сейчас речь совсем не об этом. Ты сам-то не замечаешь, что с каждой минутой становишься всё более нервным? Какие-то нелепые отмазки придумываешь, лишь бы не говорить со мной о том сне… Тебе это не кажется глупым, а? Не легче ли рассказать о своих тревогах — если они, конечно, есть — другу, а не выдумывать ерунду всякую вместо правды? Горькая правда лучше сладкой лжи, знаешь такие слова? — Посмотрел бы я на тебя, если бы ты был под таким давлением всего лишь из-за какого-то глупого сна… — обидчиво промолвил Ян, посерьёзнев во мгновение ока и вернувшись на свою кровать, где забился в уютный уголок с подушкой и телефоном, предварительно взятым со стоящей неподалёку тумбочки. — Да ладно тебе. Тоже мне, проблему нашёл… Эротические сны, они у всех бывают, и стыдиться здесь совершенно нечего. Это в порядке вещей, понимаешь? — Сомневаюсь, что когда одному парню снится другой, это в порядке вещей, — угрюмо выдал Чонин, не глядя на Феликса и делая вид, будто невероятно увлечён просмотром ленты новостей. Очень скоро Ян осознал, что несколько секунд назад с потрохами выдал свой секрет, который собирался унести с собой в могилу, и не на шутку испугался, но пытаться что-то объяснять было уже поздно, да и Ли вряд ли поверил бы очередным неумелым отмазкам друга. — Мало того, что я насчёт эротического сна угадал, так в нём ещё и не девушка принимала участие… — удивлённо выдохнул Феликс, наконец оторвавшись от двери и вновь заняв свободное место на кровати слева от раскрасневшегося как достигший максимальной степени зрелости помидор Чонина, до сих пор крепко сжимавшего несчастный смартфон обеими руками и смотревшего явно не на пестревший яркими фотографиями и свежими новостями широкоформатный экран. — Вот оно что… Поэтому ты не хотел рассказывать, да? В ответ Феликс услышал лишь тяжёлый вздох. — Прости… — виновато промолвил Ли, впервые за долгое время начав по-настоящему стыдиться собственных слов и поступков, и нервно почесал затылок, подбирая слова и на этот раз старательно избегая всевозможных шуток и издевательств. Соотнося всё ранее сказанное с реальным раскладом дел, Феликс с каждой секундой всё больше корил себя и удивлялся терпимости Яна, столь нелепо пытавшегося отделаться от «любопытной Варвары» в лице друга. — Прости, что… Так давил на тебя. Я ведь не знал, что всё… Так было на самом деле. Просто интересно стало, что же ты такое скрывал. Если обидишься, я пойму. Поверь, я бы сам на себя обиделся в такой ситуации. Извини, что так неприлично повёл себя. Должно быть… Неприятный осадок остался? Теперь ты не будешь разговаривать со мной? Или вообще дружить? — Да ладно уж… — снисходительно произнёс Чонин, выключив телефон и вернув его на тумбочку. Неуверенно повернувшись в сторону Феликса, Ян, чьи щёки всё ещё покрывал яркий персиковый румянец, неожиданно слабо улыбнулся и негромко добавил: — Что сделано — то сделано. Успокойся и не вини себя. Я точно не перестану дружить с тобой из-за такой мелочи. Нормально всё. Облегчённо вздохнув и добродушно улыбнувшись, Ли, по обыкновению своему, мягко обнял друга за плечи. Несмотря на внешнюю нелюбовь к подобным милашествам и в принципе к людским прикосновениям, Чонин всегда получал удовольствие от тёплых объятий Феликса, успокаивался благодаря им, иногда даже позволял себе в них заснуть, потому что они были настоящими. Ли не умел притворяться, так как никогда не видел в этом необходимости, считая: «Показывать людям настоящего себя намного проще и, к тому же, приятнее». Вся сущность этого весёлого, вечно улыбающегося веснушчатого паренька пронизана искренностью, начиная внешностью (он ни разу в жизни не пытался скрыть свои веснушки) и заканчивая каждым сказанным словом. Пожалуй, это основная причина, почему Феликс так легко сходился с людьми. — Извини, что снова спрашиваю, — спустя несколько минут молчания, на этот раз не напряжённого, обратился Ли к другу, — но… Кто сегодняшней ночью, так сказать… Пришёл к тебе? Чонин долго колебался, потому что уже предвидел, как за одним честным ответом последует целая цепочка вопросов, и потихоньку всё дойдёт до чувств Яна к Хёнджину, буквально балансирующих на грани быть раскрытыми. «Да что я, в самом деле, — мысленно злился сам на себя Чонин, незаметно кусая губы и бросая короткие взгляды на терпеливо ожидающего Феликса, по привычке медленно поглаживающего напряжённое плечо Яна. — Ладно Хёнджин, он совсем из другой оперы, но Феликс… Почему хотя бы ему я не могу во всём признаться? Он мне уже полтора года, как не незнакомый человек, вдобавок, за те восемь месяцев, что мы живём втроём, я значительно сблизился с ним… Феликс хороший, ему можно доверять. Достаточно я молчал. Хватит». — Хёнджин-хён, — прошептал Чонин, тут же опустив голову и уткнувшись глазами в собственные колени, поджатые и с какого-то перепуга слегка подрагивающие. Ли, до сих пор ласково гладивший плечо друга, резко остановился, будто робот, у которого внезапно произошёл сбой системы, и ещё около минуты пытался осознать и принять только что услышанное. После сравнительно недолгих размышлений, Феликс удивлённо вскинул брови и, отняв руку от спины Яна, глубоко вздохнул. Ли ужасали его же собственные предположения, почему вместо какой-нибудь привлекательной девушки во сне его соседа по комнате вдруг оказался Хёнджин, поэтому он, дабы избавить себя от мучений и утолить жажду любопытства, прямо спросил Чонина, иногда делая десятисекундные паузы между словами и стараясь не ляпнуть лишнего: — А… Почему он? Это же… Просто случайность, правильно? За этим ничего не стоит? Тупо сон, ну, немного не в то русло ушёл, чего в жизни, в конце концов, не случается… — Не случайность, — прервал Ян друга, кажется, убеждавшего не его, Чонина, а себя самого. Теперь Феликс молча смотрел на парня с искренним непониманием, лишь глаза истошно кричали: «Объясни, какого чёрта происходит!» — Я никому не хотел говорить… Но я, по-моему… Ну… То самое… Не знаю, как сказать… — начал Ян нормально, но в итоге опустился до неразборчивого бурчания себе под нос, в то время как интерес Ли вперемешку с откуда-то взявшимся страхом всё нарастал. — Хёнджин-хён… Я… Влюблён в него. Эти слова стали для Феликса чем-то вроде выстрела в голову — мощно и без предупреждения. На секунду он выпал из реальности, а когда вернулся, не смог сдержать шокированного «вау», произнесённого на выдохе, после чего резко закашлялся, почувствовав першение в горле. Феликс не был уверен, как именно должен реагировать на признание Чонина в любви к их общему другу, но одно знал наверняка: любые чувства должны быть озвучены. Наконец придя в себя после удушливого кашля, Ли прерывисто вздохнул и, собравшись с мыслями, задал последний интересующий его вопрос: — И… Давно это у тебя? — Чуть больше трёх месяцев, — Ян не стал медлить с ответом, но как только сказал, сразу засомневался в собственных словах. — Хотя… Может быть, это и раньше началось, просто я тогда не осознал. Хёнджин-хён, сколько себя помню, всегда был рядом, с самого детства заботился, много времени со мной проводил, иногда даже защищал… Знаешь, я давно привязался к нему, но и подумать не мог, что рано или поздно он станет для меня чем-то большим, чем просто другом. Феликс, это ведь неправильно? — Что значит неправильно? — возмутился Ли, нахмурившись и сложив руки на груди. — По-твоему неправильно испытывать чувства к какому-то человеку? Оба парни? И что, чёрт возьми? На любовь все имеют право! Это, я считаю, лучшее, что когда-либо случалось с человечеством. Не существует неправильной любви, Нини. Выбрось эту дурь из головы. Чонин был искренне рад тому, что Феликс не стал осуждать его, напротив, поддержал со свойственной старшему страстью, но одна мысль Яну всё же не давала покоя: нельзя утверждать взаимность его чувств к Хёнджину, ведь Хван, как и большинство парней, может предпочитать девушек и презирать однополые отношения, к тому же, если вспомнить, сколько раз на дню он пересекается со студентками и как общается с ними, вывод напрашивается сам собой. — Я считаю, что вам просто нужно поговорить с глазу на глаз, — заключил Ли, выведя успевшего поникнуть духом друга из неприятных размышлений. — Совсем скоро я улетаю в Австралию, так что у вас свободного времени будет хоть отбавляй. А хочешь, завтра вечером пошатаюсь где-нибудь несколько часов? Если нет желания ждать, ты только скажи. Я всё возможное сделаю, чтобы ты во всём признался Хёнджину и между вами больше не было никаких недомолвок. — С-спасибо за помощь, но… Я, наверное, лучше подожду до послезавтра, — решил Чонин, удивлённым таким рвением со стороны Феликса. Ян прекрасно знал: его сосед по комнате действительно неугомонный и целеустремлённый, но и подумать не мог, что настолько. Оказывается, до сегодняшнего дня Ли просто не раскрывал всего своего потенциала. — Тянешь время? Боишься? — спросил Феликс и, сам того не ведая, попал прямо в точку. Если бы Ян был достаточно смел, давно бы обо всём рассказал Хвану в любой удобный момент, а таких за прошедшие три месяца было больше, чем могло показаться на первый взгляд. Проблема лишь в том, что Чонин их все упустил. — Всё пройдёт хорошо, если ты не испугаешься в самый ответственный момент и скажешь Хёнджину всё, чем со мной поделился. Надо просто быть немного увереннее. Тем более, бояться его нет смысла, вы ведь друга друга уже столько лет знаете. Я уверен, Хёнджин поймёт тебя, но, даже если не ответит взаимностью, не расстраивайся. По крайней мере… Уже от одного признания обязательно станет легче. Не то, чтобы слова Феликса полностью успокоили Чонина, давно забывшего слово «спокойствие» и вычеркнувшего его из своего лексикона, но после этого разговора Ян уже не чувствовал себя столь же напряжённо, как полчаса назад. В подбадриваниях Ли, как и в объятиях, дарящих тепло, также, по мнению младшего, не было равных. — Ладно… Пойду, выгоню нашего чистюлю из ванной, — дружески похлопав друга по плечу, Феликс поднялся с постели и направился к выходу из комнаты. Уже стоя на пороге и придерживая дверь за ручку, Ли неожиданно развернулся к Чонину лицом и произнёс напоследок тем же шутливым тоном, что и днём в пиццерии: — Только, когда вернусь, я поговорю с Хёнджином и попрошу поменяться с ним спальными местами. В гостиной, может быть, не так удобно, как здесь, но после твоего откровенного заявления я с тобой в одной комнате спать боюсь, мало ли что, а я ещё молодой, у меня вся жизнь впереди… — Иди ты! — с притворной обидой воскликнул Чонин и в следующую секунду в широко улыбавшегося Феликса, явно довольного собственной шуткой, на высокой скорости полетела белая пуховая подушка.***
Через пару дней Феликс покинул Сеул до конца месяца, напоследок дав своему соседу по комнате важное наставление: — Твой способ увильнуть от нежелательного разговора, состоящий в глупых отмазках, признаюсь честно, очень забавен, но также крайне неэффективен. Ни в коем случае не смей использовать это в общении с Хёнджином. Сам же себя на дно опустишь. Если бы Чонин не был так взволнован предстоящим разговором с предметом своего воздыхания, наверняка бы жутко стыдился прошлых тщетных попыток отвязаться от Ли. С того самого момента, когда Хван плотно закрыл входную дверь за Феликсом, забравшим из дома, кажется, все свои вещи до единой, Ян постоянно пребывал в напряжении, понятия не имея, как правильно начать разговор и стоит ли вообще говорить с Хёнджином об этих чувствах, если у них сейчас и так всё хорошо. Чонин боялся потерять его, в первую очередь, как друга, и потому всё никак не мог решиться на признание. «Раньше меня это совсем не заботило, — размышлял Ян за ужином, лениво перекладывая палочками длинную лапшу с места на место и изредка бросая короткие взгляды на Хвана, умудрявшегося и есть, и с кем-то переписываться по телефону. — Мы встречались лишь во сне, наяву оставаясь просто лучшими друзьями, и мне этого было вполне достаточно… Что изменилось? Неужели всё из-за того дебильного сна? Почему я не могу воспринимать его так же, как и все предыдущие — спокойно и без истерик? Впрочем… Очевидно ведь. Как всё, чёрт возьми, сложно… Не буду ничего говорить хёну, просто постараюсь вести себя как обычно, словно ничего и не было». Тут же в памяти младшего всплыли недавние слова Феликса: «Время тянешь? Боишься?» «Да, боюсь! — мысленно ответил Ян, тяжело вздохнув и встав из-за стола. — У каждого свои страхи, и стыдиться здесь совершенно нечего. Я уверен, так будет лучше для всех». — Спасибо за еду, — сухо произнёс Чонин, поспешно осушив стакан апельсинового сока и убрав пустую стеклянную ёмкость в раковину. — Уже? — удивился Хёнджин, наконец оторвавшись от телефона и поочерёдно переведя взгляд с нетронутой тарелки с удоном на друга, полоскавшего стакан холодной водой. — Ты же совсем ничего не съел. Невкусно что ли? — Аппетита нет, — негромко ответил Ян, выключив воду и вернув теперь чистую стеклянную ёмкость на её законное место в верхнем шкафчике. — В ближайшие двадцать минут в ванную, пожалуйста, не суйся. Я в душ. Хван не переставал следить полными подозрения и искреннего непонимания глазами за Чонином, таким непривычно холодным и даже «колючим», пока он не исчез из поля зрения старшего. «А я думал, что к этому времени все странности закончатся, — пронеслось в мыслях Хёнджина, выключившего телефон и положившего его на край стола. — Что ж, тем лучше. Самое время узнать, что происходит с нашим Нини. Прости, дружище, что лезу, но ведь мы оба прекрасно понимаем: это состояние для тебя вовсе не норма». «Сбой системы», - последнее, что подумал Хван перед тем, как начать мыть посуду и одновременно с этим морально подготавливаться к серьёзному разговору, исход которого предугадать было практически невозможно. Ведь не у одного Хёнджина есть крайне интересная тема для обсуждения.***
— Не спишь ещё? Можно к тебе? — вежливо спросил Хван, застыв на пороге комнаты Феликса и Чонина. Ян, переодевшийся в новую чистую одежду и накинувший на уже не мокрые, но до сих пор слегка влажные волосы белое полотенце, ответил коротким кивком, после чего Хёнджин плотно закрыл за собой дверь и, неспешно дойдя до кровати друга, одними глазами попросил разрешения сесть рядом с ним. Вновь получив немое согласие, парень удобно пристроился неподалёку от Чонина, инстинктивно поджавшего колени и уткнувшегося в них глазами ровно до того момента, пока Хван не задал вопрос, коего сам от себя не ожидал: — Ты на каникулы в Сеуле останешься или тоже домой поедешь? — Я хотел, — честно ответил Ян, не чувствуя ни опасности, ни какого-либо подвоха и потому говоря спокойно, — но потом мама позвонила и сказала, что недели через две они сами навестят меня. Так даже будет лучше, наверное. А ты? Съездишь к родителям хоть на день? — Думаю, да, — задумчиво ответил Хёнджин. Он сам родом из Сеула, и семья его за то время, что он жил с друзьями под одной крышей, даже не думала переезжать, так что парень имел возможность и полное право появляться в родительском доме тогда, когда захочет. — С датой ещё не определился, но на пару дней остаться у них можно. — Ясно… — вздохнул Чонин, зачем-то начав изучать взглядом, казалось бы, привычную комнату, будто Ян здесь впервые и его невероятно интересует новое помещение, как хомячка только что купленная клетка. «Хотел начать издалека, но не думал, что пойду на соседнюю улицу через Тэгу… — обречённо подумал Хван, сотню раз пожалев о неудачно выбранной теме для разговора и глубоко вздохнув. — Теперь труднее будет перейти к тому, за чем я с самого начала шёл. Хотя… С чего я взял, что труднее?» Поскольку вопрос этот был риторическим, Хёнджин отвечать на него не стал. Вместо пустых размышлений он сделал другу заявление, повергнувшее младшего в шок и почему-то заставившее сердце биться значительно чаще: — Нини, ты в последнее время странный какой-то. Нервный, волнуешься постоянно из-за чего-то, дёрганый до безобразия, но при всём этом молчаливый. У тебя случилось что-то? Хочешь поговорить об этом? — Всё в порядке, хён, — натянуто улыбнувшись, ответил Ян, медленно помотав головой в знак отрицания, а у самого сердце сжалось от собственной лжи и банальной нехватки смелости для признания, способного избавить юношу от страданий. — Ничего не случилось. Прости, но больше мне тебе сказать нечего. — Нечего, значит… — грустно вздохнул Хван, и опустил глаза, заставив неискреннюю улыбку сползти с лица Чонина и самого Яна в очередной раз за последние несколько дней поникнуть духом. Вновь парень упустил прекрасную возможность рассказать Хёнджину всё как есть и освободиться от этой навязчивой тяжести на сердце, кажется, ставшей нормой. Чонин корит самого себя. Корит, знает, что должен, просто обязан признаться, но боится, что слова «я люблю тебя» навсегда поставят точку в его с Хваном дружбе, продлившейся более пятнадцати лет. Труднее дилеммы Ян даже в учебниках с заумными языколомательными названиями не встречал. — Чонин-а, ты, может быть, не доверяешь мне? — хмуро задал вопрос Хёнджин, отчего тело младшего невольно покрылось мурашками, а в животе вдруг стало невероятно холодно. Прерывисто вздохнув, он нервно сжал губы, теперь боясь не то, что рассказать другу правду, но вовсе что-либо произнести. Сердце билось часто и настолько громко, что Ян прекрасно мог слышать его. Унять волнение отныне было невозможно: оно с каждой минутой всё больше разрасталось, стремительно сокращая расстояние до станции «истерика». — Я… Доверяю тебе, хён, — едва выдавил из себя шёпотом младший, с неуверенностью посмотрев на угрюмого Хвана, порядком уставшего от явного обмана со стороны Чонина и в принципе не терпящего лжи. — Оно и видно, — горько усмехнулся Хёнджин. С каждым последующим предложением он постепенно повышал голос, пока, в конце концов, не сорвался на крик. — Притворяешься, будто всё хорошо, хотя ежу понятно, что это не так совсем. Ты неправильно поступаешь. Лучшие друзья, они на то и лучшие, чтобы делиться с ними своими проблемами, вместе искать решение, варианты разные обдумывать. Да, каждый сам выбирает себе пределы личного пространства, но ты явно перегибаешь палку. Судя по твоему состоянию, точно что-то плохое случилось. Что? Проблемы в семье? В универе, может быть? С любимой девушкой, о которой никто не знает? С домашним животным, оставшимся в Пусане? Быть может, ты недавно узнал, что смертельно болен и тебе осталось жить всего пару месяцев? Видишь, сколько разных вариантов? А я и понятия не имею, который среди них верный и есть ли он здесь вообще. В принципе, да, всё логично. Откуда мне знать, с чего ты стал вдруг таким закрытым и отстранённым, если из тебя силой слова не вытащишь! И после этого ты ещё смеешь говорить, что доверяешь мне. Да о каком, мать его, доверии вообще может идти речь?! Вообразил себя взрослым и самодостаточным, да? Мол, ты мне никто, я тебе ничего не скажу, у меня гордости дофига… Так, что ли?! Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы тебя твои собственные проблемы медленно убили изнутри? Тогда позволь тебя поздравить, Ян Чонин, ждать осталось не так уж и долго. Да-да, всё верно… Продолжай и дальше молчать, пока с ума не сойдёшь! Это же так по-взрослому, правильно? Такая у тебя позиция?! — Да хватит уже! — возмущённо воскликнул младший, после чего опустил голову и глухо всхлипнул, больше не в силах сдерживать негативные эмоции, скопившиеся с того самого утра, последовавшего за злосчастным сном, с которого и начался весь сыр-бор. Беззащитно сжавшись, подобно пару дней назад родившемуся котёнку, Чонин дрогнул всем телом, стиснув зубы и закрыв застеленные пеленой слёз глаза, отчего по обеим щекам скатилось друг за другом несколько крупных солёных капель, упавших на его любимую полосатую футболку. Ян никогда не любил плакать перед кем-то, особенно, если под этим кем-то подразумевался Хёнджин. Младший ненавидел казаться слабым в глазах других людей, потому обычно старался сдерживать свои эмоции, но порой бывали такие случаи, когда молчать и оставаться спокойным становилось просто невозможно, как, например, в данной ситуации. — Ты ничего не понимаешь, — дрожащим от слёз голосом начал Чонин, тщетно вытирая ладонями раскрасневшиеся мокрые щёки. — И также не поймёшь, если я тебе всю правду на серебряном блюдечке вынесу. Я не могу рассказать, потому что ты наверняка будешь злиться на меня ещё больше, чем сейчас. И дружить… Больше н-не станешь… — Ты даже не попробовал и уже такое утверждаешь, — заметно помягчев, снисходительно произнёс Хёнджин, подвинувшись ближе к другу и положив руку ему на плечо, сильно дёргавшееся от каждого нового всхлипа. — Давай ты мне всё расскажешь, а я уж потом сам решу, как на это реагировать, хорошо? Только не плачь, пожалуйста. Хоть внешне Хван и казался в тот момент абсолютно спокойным, но в мыслях уже успел несколько раз жестоко казнить себя за то, что накричал на Яна, тем самым доведя его до слёз. «Я злюсь на его молчание, потому что волнуюсь, — оправдывался сам перед собой старший, легонько массируя левое плечо Чонина. — Понятия не имею, когда это началось, но в какой-то момент его проблемы стали и моими тоже. Если Нини плохо, то плохо автоматически становится и мне. И сейчас у меня вовсе не было цели обидеть Чонина… Как же его успокоить-то теперь? Даже не помню, когда он в последний раз вот так плакал передо мной… Чёрт, надо было с самого начала спокойно говорить, а не давить на него! Какая ты всё-таки истеричка, Хван Хёнджин». — Это не так просто… — грустно вздохнул Ян, не переставая то и дело всхлипывать и вытирать трясущимися руками казавшийся бесконечным поток слёз. — Я боюсь. Боюсь, что… Что тебе это точно не понравится. Едва младший отнял ладони от лица, как тут же почувствовал на мокрых щеках тёплые руки Хёнджина, большими пальцами прерывавшего путь крупных солёных капель, осторожно смахивая их. Чонин от неожиданных действий друга даже на несколько секунд дышать перестал, смотря прямо ему в глаза — чёрные, поблескивающие от отражавшегося в них света лампы на прикроватной тумбочке, и невероятно красивые… Уже такие простые прикосновения, полный доверия взгляд и добродушная улыбка заставили сердце Яна радостно трепетать, но мозг всё ещё истошно кричал, тщетно пытаясь переубедить и отказаться от признания: «Вот расскажешь ему сейчас о своих чувствах, и он больше к тебе в жизни не прикоснётся!» А младший уже балансировал на грани. Приглушённый свет, между лицами Чонина и Хёнджина не больше двадцати сантиметров, каждый может почувствовать дыхание другого… Идеальная атмосфера для признания в любви, но Ян никуда не спешит, успевает насладиться считанными секундами тишины, почему-то предвкушая нечто страшное. — Перестань бояться, — прошептал Хван, немного сдвинув полотенце с головы друга, вследствие чего оно плавно опустилось на шею Яна, а слегка взлохмаченные светло-русые волосы освободились от удушливого для них плена. — Говори то, что считаешь нужным. Я не буду злиться и дружить с тобой точно из-за этого не перестану. Успокойся, Нини. Успокойся и скажи, наконец, что хотел. Глубоко вздохнув и собрав остатки былой смелости в кулак, младший отвёл взгляд в сторону, дабы упростить всё для себя. Если бы он имел возможность, то наверняка опустил бы голову, но Хёнджин продолжал удерживать лицо Чонина большими тёплыми ладонями, не давая возможности шевельнуться. «Сейчас или никогда», — наконец решил Ян и, стараясь не думать о вполне вероятном неприятном исходе, прошептал, по ходу много раз споткнувшись, несмотря на предельную краткость и ёмкость фразы: — Хён, я… Я… Тебя… Я т-тебя… Л… Люблю… Последнее слово младший произнёс практически одними губами, но Хван и так всё прекрасно понял. Едва Чонин договорил до конца, старший отпустил чужое лицо, позволив парню опустить голову и спрятать пылающее лицо в ладошках, до сих пор мокрых от его же слёз. Хёнджин не был уверен, какая реакция в такой ситуации будет правильной, а собственные чувства почему-то беспорядочно смешались, из-за чего Хван в первую минуту не имел верного представления о своём отношении ко всему только что произошедшему. «Чонин мне сейчас… В любви признался? — мысленно спросил старший, до сих пор не веря собственным ушам. — Он с такой серьёзностью к этому подошёл, что вариант с розыгрышем сразу отпадает. Он сейчас предельно искренен, я ясно чувствую. Мой Нини… Боже, неужели из-за невозможности признаться он был так напряжён в последние дни? А я ещё и накричал на него и скорее всего очень обидел. Бедный малыш. Если бы я только знал…» — Ты так сильно боялся рассказать о своих чувствах? — тихо обратился Хёнджин к Яну, ласково погладив того по волосам и заставив неуверенно поднять голову, буквально вжатую в плечи от испуга. Младший коротко кивнул, в ответ на что получил добродушную улыбку и шутливое «глупыш», после чего Хван немного подался вперёд и сжал Чонина в объятиях, одну руку положив на спину, а пальцами другой нежно зарывшись в светло-русые волосы, по обыкновению своему непослушные после душа, но от того, по мнению старшего, лишь более милые и привлекательные. Облегчённо выдохнув Ян, всё ещё не до конца понимая, что именно означает реакция Хёнджина, обмяк в его руках и в ответ неуверенно обвил шею старшего своими, изо всех сил прижавшись к нему, будто это их последняя встреча и после того, как кто-то решит отстраниться первым, они больше не встретятся вновь. Именно так чувствовал себя в тот момент младший, до сих пор думая, что всё ныне происходящее — не более чем сладкий сон, который завершится под утро, как и все предыдущие, потому и боялся отпускать Хвана, когда он делал осторожные тщетные попытки немного отодвинуться с целью поймать взгляд Чонина своим. Но даже когда старшему всё же удалось отстраниться, сон не закончился, не разлучил двух парней, одарённых взаимными чувствами друг к другу. Именно тогда Ян и осознал: это действительно наяву. Впервые в жизни то, о чём младший мог только мечтать и что не раз видел во сне, не было одной из многочисленных фантазий. Не выдумка, а чистая правда, прямо здесь и сейчас. Чонин не смог сдержать счастливой улыбки. Слёзы высохли, вместо них осталась лишь искренняя радость и приятные чувства от простого зрительного контакта — неестественно долгого, но не заставляющего ощущать стыд. Ян больше не стесняется Хёнджина, не боится банально сидеть рядом с ним и неотрывно смотреть в глаза. Пожалуй, это именно то, о чём младший так долго мечтал. Таковы в его понимании идеальные отношения — чувствовать друг друга без слов. — Хён, — едва слышно прошептал Чонин, боясь спугнуть громким голосом поистине прекрасную атмосферу — лёгкую обволакивающую тишину и мягкий свет от настольной лампы, рассеивающий тьму и позволяющий двум парням ловить влюблённые взгляды друг друга. — У тебя глаза… Такие красивые. Едва произнеся это, Ян с трудом успел спрятать смех за широкой улыбкой, вспомнив, как пару дней назад то же самое говорил Феликсу, дабы запутать его и таким образом быстрее отделаться от него. Само собой разумеется, что сейчас младший никаких целей не преследовал и тем более не подлизывался ради выгоды, просто констатировал факт. Хёнджин в ответ на это слегка смутился и, промолвив тихое «спасибо», подвинулся к Чонину почти вплотную. Когда Хван осторожно провёл большим пальцем по полураскрытым губам Яна, у последнего даже дыхание на несколько секунд перехватило, а в голове назойливым дятлом стучала одна-единственная мысль: «Слишком близко…» — Прости, что заставил плакать, — шепнул старший на ушко парню, вновь заставив тело того покрыться мурашками, но на этот раз приятными. Закрыв глаза, Чонин каждой частичкой внимал тихому голосу Хёнджина, невероятно ласковому, разливавшемуся, будто густой сладкий мёд. — Такого больше не повторится. Я обещаю, что никому не позволю доводить тебя до слёз. И сам никогда не обижу. Доверься мне, Нини. Всё будет хорошо. Медленно отстранившись, Хван ещё около полуминуты смотрел Яну в глаза, после чего скользнул взглядом по манящим губам и замялся в нерешительности. «Хочу… Хочу поцеловать его, — судорожно размышлял старший, замерев и прерывисто вздохнув, тщетно пытаясь подавить намерение прильнуть к губам нежного персикового цвета. — Правильно ли будет делать это сейчас? Вдруг Чонину не понравится? Ему вполне может стать неприятно… А если я этим только всё испорчу?» Но ни на один из своих вопросов он не успел ответить, потому как в следующую секунду Чонин неожиданно и для друга, и для себя самого неуверенно подался вперёд, ясно давая понять Хёнджину, что хочет получить поцелуй. Хван, осознав взаимность своего желания, забыл всё, о чём думал до этого, и также приблизился к чужим губам, от которых приятно пахло бальзамом со вкусом яблока, и прикрыл глаза, буквально на мгновение остановившись в нескольких миллиметрах. «Отступать уже некуда», — решил старший и, преодолев столь короткое расстояние, показавшееся ему тяжёлым тернистым путём, трепетно коснулся нежных губ, в первые секунды слегка подрагивавших. Одно это лёгкое касание возбудило у Чонина в животе стайку бабочек, а по мере того, как Хёнджин ласкал сладкие уста своими, Яна всё больше захлёстывала волна наслаждения. Новые, ранее непознанные ощущения не вызвали у него, вопреки предположениям Хвана, отвращения. Напротив, младший охотно подавался вперёд, пробовал неумело отвечать на поцелуй, что лишь сильнее возбуждало — теперь его — парня. Губы у Хёнджина пухлые, невероятно мягкие, а ещё, как тогда определил сам Чонин, похожи на зефир — такие же сладкие. Вновь нежно обвив шею любимого человека, Ян прижался к нему вплотную, позволив углубить поцелуй. Хван осторожно изучал рот младшего языком, соприкасаясь им с его собственным и проходясь по ряду ровных зубов. В следующую секунду на пол полетело белое полотенце, всё это время висевшее на шее у Чонина, и старший ловко пробрался пальцами под полосатую футболку большого размера. Лаская худощавое тело тёплыми руками и скользя по выступающим рёбрам, Хёнджин заставил Яна слегка выгнуться и издать тихий стон наслаждения, от которого у Хвана окончательно крышу сорвало, и он мягко повалил младшего на постель, через силу оторвавшись от губ, слегка опухших от сравнительно долгого поцелуя, после чего начал постепенно спускаться ниже, по мере продвижения вырывая из тяжело вздымающейся груди Чонина всё новые и новые стоны — совсем не громкие, но наполненные искренним желанием… В неярком свете настольной лампы парни познали тела друг друга. Когда Хёнджин стянул с себя футболку и небрежно бросил её на пол, младший испугался, лишь в тот момент сообразив, что вскоре произойдёт, если они не остановятся сейчас, начал сопротивляться, несмотря на то, что сам буквально сгорал от желания, но Хван вовремя успокоил разволновавшегося парня — мягко поцеловал, пообещал быть нежнее и в довершение большое внимание уделил ласкам, позволившим Чонину на время отвлечься от резкой боли, пронизывающей всё тело. Вскоре неприятные ощущения отошли на второй план, и Яна накрыла волна долгожданного наслаждения от многочисленных касаний старшего. Обмену страстными поцелуями не было конца, шея и ключицы младшего вскоре покрылись нежными укусами и фиолетовыми отметинами, спина Хёнджина — царапинами в районе лопаток, а комната наполнилась стонами обоих, опьянённых взаимной страстью влюблённых, на некоторое время совершенно позабывших о стеснении и подаривших друг другу, пожалуй, лучшую в жизни ночь, обнажившую чувства Хёнждина и Чонина, всё это время хранившиеся в тайне под семью замками. А Яну до сих пор с трудом верилось, что тот самый сон, коего он так сильно стыдился, совсем скоро воплотился в реальность почти со стопроцентной точностью: Хван оба раза был предельно нежен с парнем. Тёмная звёздная ночь и мягкий молочный лунный свет, стекавший по стене и разливавшийся по серому пушистому ковру длинной неровной дорожкой, стали свидетелями долгожданного признания в любви, первого трепетного поцелуя и не менее трепетного слияния двух разгорячённых тел. Они всё видели и пообещали навеки сохранить в секрете каждое сказанное слово, каждое малейшее действие, как обещал Хёнджин около часа назад со всей искренностью, шепча Чонину на ухо, чтобы только он один, и никто больше, смог услышать: «Я обещаю, что никому не позволю доводить тебя до слёз. И сам никогда не обижу. Доверься мне, Нини. Всё будет хорошо».***
— Значит, Феликс до тебя тем вечером всё-таки докопался? — разочарованно вздохнул Хёнджин следующим утром за завтраком, ведя со своим парнем, Ян Чонином, вполне свойственный влюблённым парочкам повседневный разговор о нескольких прошедших днях, в частности о том, когда они всей компанией отправились в пиццерию. — Вот ведь хитрая австралийская задница. Я же по-человечески попросил его не лезть не в своё дело, а он… — Хён, не обзывайся, — неодобрительно отозвался Чонин, разливая крепкий чёрный кофе по чашкам. — Феликс не издевался надо мной, ему просто было интересно. Он же не знал, что я там скрываю… Феликс, кстати, первым узнал о моих чувствах к тебе и даже несколько советов дал, как правильно обо всём рассказать. Думаю, без этого я бы точно с ума сошёл, прежде чем по-настоящему признаться. — Вы, я смотрю, много чего обсудили тогда, — ревниво произнёс Хван, поджав губы, после чего с треском разгрыз очередной сырный крекер пополам, вложив в это действие всю злость к чересчур уж любопытному и неугомонному соседу по квартире, к его же счастью вовремя свалившему на родину и потому имеющему прекрасную возможность выжить. — О, кстати, знаешь, что он ещё сказал? — с весёлой улыбкой начал Ян, проигнорировав ревнивый тон старшего и поставив на стол чашки с горячим кофе, источающим сильный аромат. — Говорит, мол, вернусь из Австралии и попрошу Хёнджина поменяться со мной комнатами, а то я с тобой жить теперь боюсь… Ну, понятное же дело, что он шутил. — Я не против, — задумчиво промолвил Хван, намеренно шумно захрустев остатками крекера. Если закрыть глаза, то можно было бы подумать, будто это не человек печенье ест, а кости чьи-то ломаются. — Да что там, я сам лично выгоню Феликса из комнаты и перееду жить к тебе. О, а ещё ты можешь съехать от него ко мне в гостиную, там и диван побольше, спать будет намного удобнее… Сам, в общем, решай. Одна только просьба: давай больше этого рыжего куска идиота не будем вспоминать. Хорошо, конечно, что он в какой-то степени мотивировал тебя признаться мне в любви, но я на него всё ещё злюсь, ибо нефиг было лезть не в своё дело… Когда Феликс вернётся, напомни, пожалуйста, придушить его разок, а лучше два, чтоб неповадно было приставать к моему парню с допросами. А до тех пор, пожалуй, можно и спокойно пожить… Нини, да не делай ты такое страшное лицо, я же просто шучу, — последнюю фразу старший произнёс, выдержав перед этим полуминутную паузу, во время которой Чонин не спускал с него испуганных и одновременно осуждающих глаз, крепко держась за тёплую чашку с ещё не начатым кофе обеими руками. — Чувство юмора у тебя так себе, — хмуро выдал Ян, на время убрав ёмкость с горячим напитком в сторону и пододвинув тарелку со свежеприготовленным омлетом. — Ешь давай, пока не остыло. Хёнджин в ответ на это лишь слегка ухмыльнулся и, решив оставить до лучших времён тему с жестоким убийством Феликса, принялся, наконец, поглощать хоть что-то, кроме несчастных сырных крекеров, которыми парень за время ожидания полноценного завтрака почти успел наесться. Около пяти минут новоиспечённые влюблённые провели в тишине, нарушаемой лишь скрипом вилки о поверхность фарфоровой тарелки и городским шумом, долетающим через настежь открытое окно. Идеальная семейная атмосфера, только золотистого ретривера и пары детей — мальчика и девочки, желательно близнецов — для полной картины не хватает. Именно эта мысль мелькнула в какой-то момент у Хвана, вот только озвучить её он так и не решился. Вместо этого старший, с трудом осилив половину омлета из-за перебитого печеньями аппетита, поблагодарил своего парня за вкусный завтрак и, встав из-за стола, поставил грязную посуду возле раковины, а остатки еды вернул на сковороду, произнеся как бы абсолютно невзначай: — Надо будет Феликсу очень тонко намекнуть каким-нибудь образом, чтобы больше не брал эти дебильные ароматизированные презики. У меня же аллергия на клубнику. Чонин сначала сильно закашлялся от такого неожиданного мощного заявления, но потом, когда еле как пришёл в себя, серьёзно произнёс чуть хриплым голосом, держась за горло и едва превозмогая появившееся из ниоткуда першение: — Так в чём проблема? Сам купи такие, какие больше понравятся. Те, что есть, если уж на то пошло, тебе по вкусу приходиться не обязаны, потому что они Феликса, а не твои. И вообще… То, что ты злишься на Феликса, не даёт тебе права без спроса пользоваться его вещами. — Это ему в отместку за то, что старших не слушается и суёт свой любопытный нос, куда не просят. — Старших… Ты же его всего на полгода старше, а говоришь так, будто на пол-века. — Ян хотел сказать это с притворным раздражением, мол «хён, ты ведёшь себя как ребёнок», но вместо этого не сдержался и весело засмеялся просто над поведением своего парня, кажется настроенного вполне серьёзно. Хван, будто в отражении, тоже не смог удержаться от смеха, прекрасно понимая, насколько глупа его так называемая «месть», как и план по избавлению от владельца квартиры. Вроде бы возраст, когда дурачество считается нормой и потому прощается, уже давно за плечами, но у Хёнджина, кажется, всё только началось. Вскоре парни успокоились, хоть и не без труда, и Чонин принялся за мытьё посуды, а Хван всё это время крутился сзади, пока, наконец, не решился подойти вплотную. Приобняв Яна за талию, старший наклонился к его уху и заискивающе произнёс, если не сказать промурлыкал, как довольный кот, которого приласкали или только что вкусно накормили: — Извини, если лезу не в своё дело, но мне, как непосредственному участнику твоего сна, хотелось бы узнать… Тебе понравилось? Я был хорош? — Да, — коротко бросил младший, не смотря на парня и полностью сосредоточив внимание на плоской тарелке, покрытой хорошо пенящимся моющим средством. Несмотря на утвердительный ответ, Хёнджин остался им недоволен: слишком уж коротко. Хитро улыбнувшись, он прошептал Чонину на самое ухо, отчего тот даже слегка вздрогнул и в очередной раз покрылся мурашками: — А до этого сна, раньше, ты хоть раз… Мечтал обо мне в подобном ключе? Я твой парень и поэтому имею право знать. Может, какие-нибудь фантазии были, которые хотелось вопло… — Ой, чувствуешь, вроде как горелым запахло? — нарочито громко перебил Ян, вскинув голову и наскоро сполоснув тарелку. Немного отстранившись от младшего, Хёнджин, чуть нахмурившись, огляделся и на всякий случай принюхался, но ровным счётом ничего нового в воздухе не почувствовал и, недолго думая, пришёл к выводу, что Чонин решил уйти от разговора, вот только сделал это слишком уж очевидно и нелепо, поэтому Хвану и ничего не стоило раскусить намерения Яна. — Нет, не чувствую, — тяжело вздохнул старший, убрав руку с тонкой талии возлюбленного. — Всё в порядке. И всё же, ты не ответил на мой воп… — Нет, ну прям гарью же воняет! — возмутился младший, выключив воду и быстро вытерев руки о находящееся поблизости полотенце. Хёнджин даже глазом моргнуть не успел, как Чонин во мгновение ока оказался возле выхода из кухни и быстрым шагом направился в комнату, на ходу предполагая с наигранной серьёзностью: — Нет, ну точно, это всё из-за сломанной телефонной зарядки. По-любому теперь короткое замыкание произошло… Молись, хён, чтобы пожара не было, и мне на самом деле просто показалось! — Я и так прекрасно знаю, что ты всё выдумываешь, — отозвался Хван, закатив глаза и глубоко вздохнув. — А ту зарядку, между прочим, Феликс ещё в прошлом месяце выкинул и новую купил, так что не надо мне тут врать. И вообще, ты от разговора-то не уходи, Ян Чонин, мы ещё не закончили! На этой ноте старший последовал за своим парнем, ещё пять минут твердившим, как параноик, при этом наматывая километры по комнате: «Ну точно же пахло горелым, я чувствовал…» и совершенно забывшим о главном наставлении Феликса, данном перед его отъездом из Сеула: «Твой способ увильнуть от нежелательного разговора, состоящий в глупых отмазках, признаюсь честно, очень забавен, но также крайне неэффективен. Ни в коем случае не смей использовать это в общении с Хёнджином. Сам же себя на дно опустишь». На дно Ян, конечно, не опустился, а вот зажатым в углу собственным парнем вскоре оказался… Может, именно это Ли тогда и имел в виду? В таком случае, Чонин пожелал бы искать нелепые причины уйти от разговора при общении с Хваном как можно чаще.***
Какая всё-таки это интересная вещь — человеческое подсознание. Порой во сне оно может подкидывать нам крайне неожиданные сюрпризы — приятные и неприятные, для каждого свои. Ян Чонин до последнего думал, что тот сон с участием его бывшего лучшего друга, а ныне возлюбленного Хван Хёнджина — своего рода проклятие, нечто ужасное и невероятно постыдное, но в конечном итоге, если внимательно проследить логическую цепочку, в ходе которой одно событие цеплялось за другое, как верные частички пазла присоединяются друг к другу, можно сделать вывод, что простая ночная фантазия привела Чонина к отношениям с человеком, в которого он, поначалу сам того не осознавая, долгое время был влюблён. Именно поэтому не стоит пренебрегать некоторыми снами. Быть может, именно то, что Вы видели прошедшей ночью, пребывая в глубоком забытьи, — ключ к Вашему счастью или даже, быть может, спасению? Однако, как бы ни было сильно влияние подсознания, это не отменяет того факта, что даже чёрт ногу сломит, если начнёт разбираться, как устроен и какие вещи включает в себя этот захламлённый людскими воспоминаниями, страхами, мечтами и надеждами балкон.