Конец Света // All I think about is you

Лондон. Шесть букв. Два слога. Тысячи жизней. Миллионы судеб стеклись в этот контроверсийный во всех смыслах мегаполис. Удивительно, как с виду неприступный — он пожирает все и всех. Он принимает каждого ступившего на его землю, не важно как, не важно откуда. Будет это Хитроу или Лутон, Кингс Кросс или Ст.Панкрасс, или вплавь как нелегал, ты потонешь в миллионных толпах и в уставших лицах. Ты утонешь в дожде, переменчивой погоде и туманах в парках. Сгинешь в пинтах пива и исчезнешь среди улочек черных районов. Сегодня Лондон особенный. Особенный тем, что горит. Тем, что сегодня — Пятница. Судный День, когда грешники всех мастей идут утолять свою жажду к грехам. Наверное нужно представиться, да? Меня зовут Сакура, а вот этот вот чувак рядом со мной — это Хатаке Какаши. В какой-то призрачной жизни, до всего этого я работала интерном в больнице Святого Томаса рядом с Лондонским Мостом, а он музыкантом, играющим в барах и на днях рождения сына подруги твоей мамаши. Сказать что мы шибко выдающиеся личности нельзя, в конце-концов, таких как мы тысячи, особенно таких как я. Детей эмигрантов приехавших за лучшей жизнью, и лавирующих между работой и баром после, в бесконечной петле этого унылого говна именуемой жизнь. Каждое утро из зеркала на меня смотрит уставшее от всего лицо, с осунувшимися чертами, растрепанными розовыми волосами и еле-еле поблескивающими зелеными глазами. Невысокая, я бы сказала даже хоббит, с обычной фигурой, без каких-либо излишеств в департаменте сисек или задницы, расписанная тату на всю правую руку до кончиков пальцев, я явно не была определением красоты или примером для подражания. А вот Какаши это несколько другой случай.
 Старше меня на два года, высокий, немного худощавый, с чертовски красивыми серыми глазами, с лепным лицом, непослушными пепельно-серыми волосами, легкой небритостью на волевом подбородке и тонкими музыкальными пальцами — Хатаке был объективно красивым мужиком. Таким, за которым бегал табун баб, особенно когда он пел. Ах ну да, кроме прекрасных скиллов игры на клавишных Какаши обладал удивительным голосом: легко берущим высокие ноты и с пронзительной хрипотцой на низких. В те моменты, когда он был не под чем-то или не пьяный в говнище, Хатаке представлялся эдаким ангелом спустившимся с небес и невесть зачем оставшийся погостить подольше. Ангел-шлюха, такие ведь бывают, да? Никто не понимал как мы оказались вместе и что может держать рядом столь непохожих людей, да и мы, честно говоря, тоже. Но это был факт. Мы были отличными друзьями сколько себя помнили, с самой школы, когда Какаши еще не был столь популярный у противоположного (и не только) пола, и когда моя семья еще возлагала на меня светлые надежды. Угадайте с трех раз, кто их не оправдал и забил болт на эти самые надежды где-то на третьем курсе медвуза? После пятого курса мы как-то сами собой съехались вместе и больше не разъезжались, не смотря на то, что один, то второй искренне пытался быть нормальным и строить отношения с еще кем-то. Правда-правда. И вроде бы, должно быть стыдно за наш уклад жизни, но почему-то нет. Стыд, как и совесть, давным-давно подписали с нами акт о ненападении и это всех полностью устраивало. Да и чего не должно устраивать? Без этих двух факторов живется проще и приятнее. После начала нашего внезапного соседства, я начала много работать, а он же каждую ночь пропадал на гигах в Сохо, так что виделись мы только рано утром, когда он охрипший и в стельку пьяный возвращался домой, с купюрами торчащими из заднего кармана и с абсолютно счастливым лицом. Что там происходило между выступлениями — одному шинигами известно, а мне — просто не интересно. В выходные мы часто выбирались обогатиться культурно, ну и с умным видом порассуждать о смысле красной кляксы посреди белого холста, на очередной выставке в Тейт Модерн. Еще были клубы, но не такие где танцуют (хотя и такие тоже бывали), я бы сказала более интересной направленности. Для трансов, геев, для королев драг и для БДСМ, именно в таких заведениях этого чопорного с виду города мы растворялись на короткие моменты. Чайнатаун (а именно там в основном находится этот филиал Содома) оглушала тебя сходу рокотом туристов, красными фонариками и гулом дрянной музыки. А еще запахом китайской еды, от которой аж скулы сводило. То, что не знают большинство туристов, так это то, что русские и англичане пьют примерно одинаково, как впрочем и юзают. Ведь тусовщик он и в Африке тусовщик. Из нас двоих меня можно было назвать более ответственной, ведь именно мне приходилось отгонять от Какаши клофелиновых шалав, которых мой друг пытался притащить домой в кутежном угаре. И именно мне приходилось потом забирать его из очередного гадюшника, куда эти самые шалавы его затаскивали после очередной яркой марки. Во всем остальном — ответственным был он. По крайней мере с точки зрения счетов и бытовухи, ведь для меня она была как проклятье, и Хатаке об этом прекрасно знал, так что негласное разделение обязанностей сделало наше сожительство абсолютно комфортным и приятным. Вернемся же к Пятнице.

00:15

Знаете, гипотетически мертвая шлюха в гостиной, грязная чашка на подоконнике и растоптанный бычок на балконных перилах сейчас кажутся такими мелочами, особенно, когда ты видишь, как небо пересечено огнем и догорает как спичка. Мой друг вместе со мной смотрел на это прекрасное зрелище и соглашался, что сейчас, когда на часах пятнадцать минут первого ночи, сидеть дома глупо. Мы знали, что скорее всего пожалеем обо всем утром, но какая разница. Было решено сделать массу сомнительных решений и выборов. И пусть. Привычным движением мы накидываем свои куртки: он — потрепанный болотно-зеленый бомбер, я — исписанную какой-то дичью кожанку, и мы выбегаем в ночь, ловим тачку в которой на заднем сидении уже было трое человек, горланящих мимо нот и без всякого голоса «Love will tear us apart». Кое-впихнув наши туши в кэб мы двинулись в сторону Сохо.

00:48

Ночь обещала быть невероятной. На улицы вывалили такие же люди как и мы, сирены резали воздух проникая в самую душу. Бедная полиция и скорая пытались спасти тех, кто казалось уже мертв. "Лучше бы веселились со всеми. Забыли бы про то, что будет на рассвете." - проносилось в моей голове. Тут все пытались сбежать от завтра. Водила кэба давил на газ проезжая на красный, сжигая ночь, в то время как мы вопили в восторге от происходящего, в ответ с улицы нам кричали такие же поехавшие.

01:22

Ввалившись в какой-то полуподвальный клуб мы сразу направились к барной стойке, где красивейшая женщина-трансвестит разливала горячительный абсент и поджигала его прямо в стопке, в то время, как из колонок валил какой-то британский поп в перемешку с новомодным Хаусом, а за пультом стоял странного вида диджей, с ведром вместо головы. Каким-то хером Хатаке был с ним знаком и вывалившись на сцену полез обниматься, как ни странно чувак был тоже очень рад такой встрече. Так что спустя час мы уже выпивали в гримерке диджея, громко смеясь и травя шутки. Время пролетало незаметно, музыка приятно давила на череп, и это только значило, что завтра меня ждет лютое похмелье. Завтра. Ха. Нас накрывало. Что-то было в самой выпивке, и в том что было под языком. Нас накрывало с головой. Меня накрывало.

2:05

Пространство кружилось, словно от большой высоты, в помещении где мы танцевали после того, как вышли с гримерки гвоздя вечера, потные тела оставляли на нас фиолетовые отпечатки от головокружительных феромонов, стробоскопы резали по расширенным зрачкам, сердце колотилось в горле. Какаши как-то умудрился перепачкать лицо синим гримом, и теперь через все его лицо красовалась синяя краска чем-то походившая на повязку черепашки-ниндзя. Ему шло. Очень шло. Мы просто танцевали сквозь катастрофу. Вот так просто. Вот так легко.

2:39

Потоком людей нас вынесло на улицу, где ощущения только усиливались. Мир жил по принципу: танцуй, трахайся и живи, как в последний раз. Хотя почему «как». Для кого-то может быть и последний. Стоны экстаза, смех, звуки поцелуев и запахи человеческих тел вышибали из нас двоих душу. Наши сердца разбивало на миллионы кусочков и тут же склеивало. Я смотрела на завороженно-упоротого Какаши и смеялась сама широко раскрывая рот, кое-как опираясь на его плече мы шли дальше, к набережной. Смотреть на то, как плавит Лондонский Глаз и как алеет от феерверков небо.

3:00

Все также облокотившись на его плече я смотрела на пожарище покрывающий Темзу всеми оттенками желтого и красного. Обжигающее пламя тонуло и захлебывалось в темной воде грязной реки, ошметки колеса тонули удивительно быстро и грациозно.

3:28

Я посмотрела на своего спутника и спросила: — Слушай, как ты думаешь, кем бы мы были друг другу в другое время и в другом месте? Он повернул ко мне уставшее и все еще немного упоротое лицо: — В ночь как эту — кем захочешь, а в другой жизни…да все было бы тоже самое. Ты сама знаешь, ночи как эти… — Знаю, но все же. — Всем, Сакура, мы были бы всем друг для друга. Мы и есть все.

4:00

Я кивнула. Меня устроил ответ. Мы просто искали немного надежды в эту ночь, с кем бы уйти и проснуться утром. И мы были друг у друга. На небо нам не попасть, в аду тоже места маловато будет, так что оставалась только образная общая постель размером с улицу и четыре часа утра на двоих. В мире, где небо падало, нам хватало нас двоих. А еще, никто из нас не заметил, как небо начало становится все ближе и ближе. Огненные потоки проскакивают вместо молний разрушая темно-серые облака, а вместо снега — пепел. Казалось, что птицы горят заживо и их хлипкие тушки сыпятся к ногам. Наверное, так оно и было.
 Но нам было все равно. Мне было все равно. Спокойно. Моя семья тут. Моя famiglia. Я потянула его за собой, куда-то, просто подальше от горящего колеса и полыхающей реки. Какаши звал меня по имени, я почувствовала радость, но продолжила тащить его за собой переплетая пальцы. Ноги сами довели меня сюда, мы забежал по ступенькам вверх, толкнули плечами двери и вбежали на смотровую площадку напротив Святого Павла. И если мы умрем прямой сейчас - то пусть это будет хотя бы красиво и с видом.

4:52

По пути прихватив со скамьи чье-то забытое вино мы вырвались на холодный предрассветный воздух, который вонял гарью, пеплом и отчаянием. Я тянула Какаши на самый край, посмотреть на полыхающий в моих зрачках мир в четыре часа утра. Под нами раскинулся пожираемый остатками ночи Лондон: красивый, величественный, с казалось оплавленными высотками, танцующими из последних сил людьми внизу, с ищущими очередную дозу торчками и с горящей пожарищами Темзой. Таким город мне нравился, а еще мне нравился Какаши усевшийся на перила занимая первый ряд в нашем ипровизированном театре нового дня. — Мы, кажется, проебались полностью, не находишь? И знаешь, что самое смешное? Я смотрю как горит мир, но все о чем я думаю это ты. Мы просмотрели все свое настоящее в телефон, и, теперь, скорее всего, даже сейчас, если вдруг все накроект грибом, какой-то долбоеб будет стримить это в Фейсбук. Но я все равно думаю о тебе, — прохрипел он своим чудным голосом от которого у меня пошли мурашки.

...признание?

6:00

Я кивнула усаживаясь рядом на перила и зарываясь носом в его плече. Это было взаимно. Знал бы он насколько все взаимно. Он знал. Мир поглотила тишина. Где-то вдали выли сирены, а из раздолбанного уличного радио звучало:

When I watch the world burn All I think about is you

*****

11:00

Гул. 
Все что я слышала, это гул. Кажется, это в моей голове. Если пошевелить веками, то свет будет проползать через расселины глаз и резать по зрачкам. Под затылком было что-то холодное и почему-то мокрое. Кафель? Я поморщилась шевеля пальцами, и правда, кафель. Судя по запаху дыма в воздухе — пахло травой. Во рту был привкус песка и спирта, я резко подорвалась на ноги, о чем сразу же пожалела. Что вчера было? И почему я на чей-то кухне? Кое-как пробравшись мимо спящих тел на полу я вышла к двери и с силой навалившись на ручку я оказалась на улице. Чистой, тихой, такой типичной для спального района. Пощупав свои карманы я обнаружила почти севший мобильник. На экране светилось 50 пропущенных и все от Какаши. Все же я не понимала, неужели вчерашний вечер мне приснился? Телефон зазвонил еще раз. «Oh joy, when you call me…» — раздавалось из динамиков телефон. — Алло! Алло?! Сакура? — на той стороне голос Хатаке казался таким далеким, но таким родным. — Да...? — выговорила я с трудом. — Ты где?! Почему не берешь трубку? Почему ты сбежала?! — Я...я не понимаю, ты о чем вообще? — я казалось видела, как закатываются глаза Хатаке по ту сторону линии. Как оказалось, прошлый сутки прошли под чем-то. И никакого Конца Света небыло. И пожаров. Просто было ЛСД и бэд-трип. И мы и правда много пили и танцевали. И правда смотрели как горит мир. Но. Не по настоящему. Я рассмеялась в трубку: — Ты всегда знаешь, когда мне плохо, да, Хатаке? Ветер подхватил мои пряди и мягко покружил их на плечах. Кажется, все не так уж и плохо. Но никогда не думала, что опять проснусь на кухонном полу. Кажется, пора завязывать с марками.

Oh joy, when you call me I was giving up, oh, I was giving in Joy, set my mind free I was giving up, oh, I was giving in