Не Дисней

Серена не говорит, что у нее проблемы. Нейт сам видит. Нейт сам видит и молчит; им давно не семнадцать, он спасать ее, разрывая самого себя до сухожилий, не станет. (Каждый раз, когда спасает ее, уничтожает самого себя на корню.) У Серены волосы на солнце выгоревшие, чуть загоревшая кожа и дорогие сигареты в сумке, в тонких пальцах. Ему нравится возвращаться на это побережье, потому что здесь есть она. Такая дурацкая ностальгия молодости. Они пьют кофе все так же, на лавочке и с простыми разговорами о жизни. Она все так же часто вспоминает Блэр и спрашивает о его личной жизни так, будто между ними никогда не висела его отчаянная удушающая любовь к ней. — Ты же знаешь: тяжело найти что-то настоящее, — отзывается он. А Серена улыбается практически без сколов. Он давится словами о том, что она же нашла, а ему вот не повезло. Думать о том, что ей повезло с Дэном — как-то неправильно. Что-то не то. Им могло бы повезти друг с другом, если бы она не врала. Если бы они не были молодыми идиотами, влюбленными в кружащие голову деньги, публичную жизнь и красивые скандалы. Она вытирает молочную пену с его верхней губы салфеткой и смеется, уверяя: — Ты просто ищешь что-то сказочное, Нейт. Реальный мир не похож на Дисней. Потому что в реальном мире принцесса всегда остается не с тем принцем. Или почему? Или потому, что в реальном мире есть список доступных молоденьких девчонок, которые готовы запрыгнуть и в машину, и сразу на член, стоит только показать счет в банке. Серене сигаретный дым не идет; да ей и Дэн со своими скандальными книгами не особо идет, но это уже старая привычка — не осуждать ее выбор. Она кулаком слабо, едва-едва ударяет его в плечо. — Выше нос, Арчибальд. Любая двадцатилетняя девочка спит и видит, что ты вернешься на Верхний Ист-сайд, лишь бы сделать ей предложение. — И не говори, — усмехается он, прячась за бумажным стаканом с кофе. С любыми двадцатилетними девочками скучно. Серене недавно исполнилось тридцать четыре, если он правильно помнит, у нее гусиные лапки у глаз от улыбок и смеха. У нее взгляд уставший, хотя все еще теплый. И она точно не ждет, что он вернется, чтобы сделать ей предложение. Она пепел с сигареты стряхивает, а ему просто интересно: связана ли эта привычка с тем, что Дэн когда-то курил. И курит ли вообще ее муж до сих пор? Нейт совершенно не разбирается в том, что сейчас происходит на Верхнем Ист-сайде. — Вы с Чаком виделись? — вдруг спрашивает она. Он головой отрицательно мотает. — Он был занят, а у меня самолет завтра утром. Ты же знаешь, он у нас семейный человек. Или ему кажется, или Серена фыркает в свою чашку с кофе, делая глоток. Раньше, наверное, он бы поинтересовался. Спросил бы, что именно не так. Но сейчас это кажется таким бессмысленным. Он мог бы, пожалуй, снова стать частью этого мира. Ему всегда найдется здесь место. Проблема лишь в том, что он не хочет. Проблема в том, что, когда они идут по парку, Серена молча берет его за руку, а он эту руку не одергивает. В пятнадцать это было обычным делом, сейчас у него такое чувство, что он обманывает ее мужа. Это своего рода тайна или еще что. Серена не говорит, что у нее что-то не так, но они всегда хорошо друг друга понимали, а уводить жену у некогда неплохого друга — так себе мысль. Он мог бы, конечно. Элементарно просто. Если бы это не была Серена. Потому что с Сереной всегда все слишком сложно, как только они сходятся. (С Сереной всегда все слишком болезненно, когда они чужие друг другу.) — Он не пытался продать мои фотографии в прошлом месяце? — она спрашивает спустя минут двадцать, а ему бы хотя бы для приличия стоит уточнить о том, кто именно и какие фотографии. Но Нейт говорит только: — Пытался. Их никто не купил. Серена говорит: — Спасибо. Нейт лишь кивает. Видел он те фотографии. Она пьяная, спит на каком-то диване. С потекшей тушью и приспущенной лямкой платья. Ничего сенсационного, но небольшая статья бы получилась. В желтой прессе можно было бы раздуть хороший скандал даже. Жить с человеком, который использует тебя, как скандал, — удовольствие не из лучших, но он не критикует. — Если что, я не принимаю, — говорит Серена. — Мне ты можешь об этом не рассказывать. Серена улыбается, Серена такая же солнечная и близко-далекая. Даже если бы принимала, как в свои пятнадцать-шестнадцать, ему бы и тогда было все равно. Делать сенсацию из жизни своих друзей — это уже слишком. Деньги можно заработать и более достойным способом. — Ты хотя бы чаще вспоминай о старых друзьях, ладно? — просит она, когда сжимает в объятиях на прощанье, а потом прикуривает очередную сигарету. — Я о старых друзьях и не забываю. А из-за тебя еще и о старых влюбленностях. Но это вслух уже не говорит. Да и смысл? Любить Серену — это привычно. Безответно любить Серену — тем более. А там неважно, сколько она пьет, нюхает и курит. Она целует в щеку и уходит, сливаясь с толпой, а он ловит себя на том, что ему сливаться с толпой давно уже не удавалось. Хотелось бы, но вряд ли удастся.