Исповедь

      Эстония и Финляндия сидели в баре в Таллинне. Они были в самом дальнем углу этого места, устроившись на диване, обшитом кожей. А перед ними стоял стол, на котором было много бутылок добротного алкоголя, который они там распивали уже больше часа. Был вечер пятницы, так что в баре было шумно и многолюдно. Все решили отдохнуть после рабочей недели, а наша парочка не исключение. Но, всё же, в том месте, где они были, было значительно тише и спокойнее, чем вблизи барной стойки. В помещении был приглушённый свет синего оттенка, что давало глазам расслабиться.       Эстония выпил очередной стакан алкоголя, который обжигал горло и ударял в мозг. Эстония был уже изрядно пьян. Он пил почему-то активнее обычного, словно его что-то гложило и беспокоило. Финляндия не мог не заметить этого, так что старался выпить поменьше, чтобы не быть слишком пьяным, так как он хотел поддержать своего возлюбленного и узнать, что именно того сжирает изнутри, так как Эст в этот день выглядел подавленно и как-то осунулся. Прибалт пил, изредка пытаясь шутить и разбавлять атмосферу шутками, хотя, было ясно видно, что это всё натянуто. Словно он не хотел говорить, но продолжал, улыбался не так живо, как обычно. Это выглядело, скорее, наигранно, чем натурально. И Финна это беспокоило. Он смотрел на юношу и испытывал грызущее чувство внутри. Он должен спросить. Так что парень аккуратно положил руку на плечо Эстонии, который тут же оторвал взгляд от кружки и в удивлении посмотрел на Финна, и, пару секунд посмотрев в его глаза, задал мучающий вопрос: — Что тебя беспокоит?       Эстония на секунду завис, но после улыбнулся парню, сказав что-то про то, что с ним всё нормально. Но это было фальшиво и не слишком правдоподобно. Слишком натянуто. Финн умел отличать правду от лжи в отношении близких людей. Так что ему не составило труда заметить то, что Эст пытается его обмануть, ввести в заблуждение улыбкой. Финляндия нахмурился и чуть сжал руку на чужом плече. Он повторил свой вопрос уже напористо, уверенно, давая понять, ему лгать бесполезно. Он просто хочет поддержать, помочь. — Двадцатое августа, — Эстония произнёс это число и отвёл взгляд, уставившись на стакан, который он держал в руке. — 1991.       Глаза Финляндии раскрылись в удивлении. Он вообще потерялся в датах, не помня, какой сейчас по счёту день, знает лишь то, что пятница. Чёрт. Это очень неловко и постыдно. Так потеряться в датах. Ведь сегодня день, когда Эстония стала независимой, после нескольких десятилетий насильного нахождения в ряду советских стран. Вообще, он один из первых захотел отделиться от Союза, но всё затянулось, и он официально стал свободен от прежних оков лишь в 1991. Финн стукнул себя по лбу. Он чувствовал себя полнейшим кретином. Если бы знал, какая сегодня была дата, то сразу бы понял причину такого перепада настроения его возлюбленного, который сейчас выглядел ещё более подавленным, чем пару минут назад. Финляндия извинился, на что Эст ответил, что ничего страшного в этом нет, и что сам потерялся в датах и это нормально, так что не стоит переживать. — Знаешь, — Эстония покрутил в руках стакан, подняв его повыше, чтобы приглушённый свет лампы над ними прошёл через стекло. — У меня эта дата вызывает очень много не слишком приятных воспоминаний. Я же изначально не хотел становиться частью семьи Союза. Да и вообще, семья у них очень странная, хотя с моей стороны это и не особо заметно. У Союза не было как таковых детей. Ну, родных. РСФСР, БССР и УССР были родителями Советского Союза. Они образовали его после падения Российской Империи. Ты же помнишь, как мы освободили от оков? — Как это можно не помнить? После его падения я оказался свободен. Я больше никому ничего не был должен. Я мог спокойно делать то, что хотел. 6 декабря 1917 года — это день моей независимости. А у тебя это 24 февраля 1918 года. Два месяца с небольшим у нас разница. — Да, ты прав. Хах, мы продолжаем друг друга поздравлять уже несколько лет с этой датой, — Эстония улыбнулся более искренне, но улыбка быстро потухла. — Вот только моя свобода была недолгой. 6 августа 1940 года был присоединён официально к «семье» Советского Союза. Я был против этого, но никто не собирался меня спрашивать, хочу ли я этого. Меня поставили перед фактом. Я не нашёл ни у кого поддержки. Тогда уже началась Вторая Мировая война, так что никто из Европейских стран не мог мне помочь, Третий Рейх только поддерживал решение Союза, так как это именно эти двое без моего согласия отсудили меня второму, — Эстония сжал стакан в руке, залпом допивая алкоголь и снова наливая себе. — Ты тоже не оказал какой-либо поддержки, но я тебя не виню. Каждый делал всё, чтобы выжить, так как сначала все чувствовали приближение войны, а потом она очень быстро и стремительно случилась. Было не до взаимопомощи, да и проблем с Советским Союзом у тебя и так было предостаточно.       Финляндия скривился, чувствуя острый укол совести. Он тогда ведь правда не поддержал его. Вспоминая об этом сейчас, ему становится стыдно. Ужасно стыдно. Он не хотел ни во что ввязываться, так как и так чувствовал приближение войны с Советским Союзом. Он чувствовал угрозу, которая нависла над его территориями. СССР хотел обезопасить Ленинград, который находился слишком близко к границе с Финном, так что решил, раз тот не хочет обменивать территории, захватить нужные земли. Между тем отказом в помощи Эстонии и нападением на его территории прошло около двух месяцев, что было не слишком много по меркам летоисчисления стран. Нет, после этого отсутствия поддержки Эстония сразу же не попал в состав СССР, но пакт о взаимопомощи был заключён, а на территории прибалта появились военный базы Союза. Так что с этого момента Эстония уже находилась под колоссальным влиянием, которое, подобно петле на шее, которая начала затягиваться, заставляя юношу задыхаться. Финн отвёл взгляд, уставившись на свой недопитый алкоголь в стакане. Эстония тяжело вздохнул и аккуратно обвёл чужую щёку рукой, медленно поглаживая кожу подушечками пальцев. Он пытался всеми силами дать понять, что не держит за это никакого зла. Он всё понимает. Он понимает, что у Финляндии были свои причины не вмешиваться в то, что происходило. Эстония выпил содержимое своего стакана и налил своему возлюбленному, предлагая ему выпить. Финляндия не стал отказываться, залпом опустошив свой стакан, ощущая себя очень паршиво от всей ситуации. — Финн, тебе не стоит переживать на этот счёт. Ты сделал для меня невероятно много и продолжаешь до сих пор мне помогать и поддерживать меня. Когда я оказался в числе советских республик, ты делился со мною новостями из Европы, изредка, пока СССР не видел, навещал меня. Между нами тогда не было прям дружеских отношений. Но я тянулся к тебе, а ты не отталкивал, но и не поддерживал моего рвения, просто принимал то, что я тянулся к тебе. Нас объединил Финский залив, когда остальных водные преграды разъединяют. Так что я не имею права обижаться на то, что произошло так давно. Ты сделал для меня очень многое, если мы взглянем на последние события. Я очень благодарен тебе. Я не могу держать зла на тебя, — Эстония положил голову на стол, перед этим подложив руки под голову, чтобы поудобнее прилечь. — Так что не принимай близко к сердцу, пусть тебя не грызёт совесть. Всё нормально. Это было давно. — Я не могу так легко забыть о том случае. Тем более, ты оказывал мне поддержку во время Зимней войны, — начал было Финн, но был перебит. — Она была ничтожной. Я не мог в полной мере помочь тебе. И ты забыл, что с моих территорий взлетала авиация Союза, которая бомбила твои земли? — Эстония сжал руки в кулаки, а его речь звучало резко и холодно. — Я помню, но ведь ты не по своей воле давал это делать. Ты был вынужден позволить ему это сделать. Так что не вини себя. Я понимаю, что в этом нет твоей вины.       Эстония вздохнул и вновь налил себе алкоголя. Он просил взгляд на этикетку. «Vana Tallinn». Хах, неудивительно, что так скоро начало вести. Юноша выпил пол стакана и отодвину его подальше. Больше он не сможет выпить. Состояние не позволит. Кажется, организму уже хватило выпитого количества алкоголя. Финляндия смотрел на него и испытывал, как что-то настойчиво колет в груди. Они и раньше же выпивали, но никогда не было такой нагнетающей атмосферы. Тема, которую они подняли, не слишком приятная для них обоих. Она ворошит старые и болезненные воспоминания, которые они бы предпочли забыть раз и навсегда. Но у них нет такой возможности. Они не могут забыть, игнорировать события прошлого. На них строится история, их жизни, характеры. Но насколько горькими они ощущались временами. Эст закрыл глаза, вновь положил голову на руки и вновь заговорил. — Знаешь, многие говорят, что мы, республики Прибалтики, жили лучше других республик. Нас очень хорошо финансировали. У нас были разнообразные вещи, делали хорошие духи, хорошая техника, которая была одной из самых новейших. Говорили, что к нам ездили, как в Европу. Многие наши сводные «братья» завидовали нам. Это часто становилось причиной конфликтов и небольших драк, которое очень быстро прекращались. Но их присутствие было бы глупо отрицать. Но, знаешь, я признаюсь тебе кое в чём, — Эстония замолчал, а после улыбнулся. — Пока кто-то завидовал мне, я завидовал тебе. Смешно получается?       Эстония издал тихий смешок и встряхнул головой. А Финляндия в удивлении посмотрел на юношу. Это было неожиданное признание. Он никогда бы не подумал, что тот когда-то ему завидовал. У него в мыслях даже не было такого подозрения. Он всегда считал, что Эстония всего лишь тянулся к нему, к самой близкой Европейской стране. Это признание объяснило многое и вызвало также много вопросов. Эстония впервые так честен с ним, впервые рассказывает что-то такое тяжелое. Впервые открывает ему тёмную сторону своей жизни, своего прошлого. Ведь раньше он всегда старался быть милым, добрым. Старался показывать только светлую сторону своей личности, стараясь скрыть то, что его тоже иногда что-то грызёт, что-то изнутри убивает. И сейчас он как никогда честен и открыт. Это похоже на исповедь того, кто устал всё держать в себе. Устал быть один на один со своими страхами и призраками прошлого, которые нависают над ним и душат напоминаниями о всех ужасах, через которые пришлось пройти. — Замкнутый круг. Я завидовал тебе, а кто-то завидовал мне. Но, знаешь, пускай, может, я и жил хорошо, как считают многие, но начало у этого «хорошо» было ужасно. Моих людей убивали, если они были против коммунизма. Их высылали, запугивали. Мои люди страдали, но ничего не могли поделать. И я не мог ничего сделать. Моё сердце обливалось кровью. Мой народ страдал, а я был беспомощен. На моей территории были советские войска, которых было слишком много, чтобы я смог защититься и как-то отбить нападение. Я был вынужден сдаться, смириться с тем, что я войду в состав Союза. У меня не было выбора. Я подписал договор о том, что согласен войти, как очередная республика, в Союз. СССР держал пистолет, прижав его дуло к моему виску. Он победно улыбался. Он получил желаемое. Я помню тот ужас, который я испытывал в тот момент. Он бросает мне на стол бумаги и говорит, что я должен их подписать, если не хочу ужасного кровопролития на моих территориях. Он угрожает мне оружием, но продолжает надменно улыбаться. Но в его действиях была некоторая дёрганность. Уже позже я узнал, что он ускорил выполнение своих планов, так как его напрягала прогресс Третьего Рейха в захвате Европы. А так, может, я бы дольше был независимым.       Голос Эстонии звучал тихо. Он вспомнил тот день в подробностях. Вспомнил всё так чётко, будто это происходило прямо сейчас. В тот день он получил оповещение о том, что все базы СССР активировались и на них была объявлена боевая готовность. Это сразу же напрягло, вызвало панику. Нет никакой посторонней угрозы, значит, войска нужны были для другого. Эстония понимал тогда, чего именно желал СССР, но он подумать не мог, что будет нападение таки резким. Нет, он чувствовал, что вскоре это случится и даже оповестил всю имеющуюся армию о том, что им вскоре придётся сопротивляться советской агрессии. Но Эстония понял тогда, что СССР был слишком силён, слишком хорошо подготовлен. У прибалта не было шансов отбить это спланированное нападение. Он сдался, не желая, чтобы его люди погибли, ведь сопротивление бы не помогло, а лишь усугубило ситуацию. Договор был подписан под дулом пистолета, а после было сдано всё имевшееся оружие. Эстония вспоминал об этом событие с содроганием. Это было ужасно.       Финн увидел то, как юноша задрожал, и, вздохнув, обнял его, развернув того в себе. Он обнимал крепко, но осторожно, давая ощутить поддержку и участие. Давал понять, что ему не всё равно. Эстония обнял его в ответ за шею, утыкаясь в грудь лицом. Он дрожал всем телом. Дрожали руки, которые обвились вокруг чужой шеи, дрожало тело, дрожал голос. Ему сейчас была необходимо поддержка. Ему необходимы эти объятия. Из уголков глаз побежали первые слёзы, которые словно обожгли Финляндию, который неожиданно ощутил влагу на свитере. Он медленно гладил его по спине, целовал тёмные взъерошенные волосы. Он не собирался просить его перестать плакать. Всем надо иногда выплёскивать накопившиеся эмоции. Он не имеет права его лишить этого. Он чувствует, как ему тяжело и больно, так что лишь шепчет, что он рядом, что не оставит его и поддержит, что готов выслушать и поддержать. Эстония плачет тихо, но горько, вкладывая в этот плач всю свою боль, которая вновь всплыла из-за воспоминаний. Он сжимает свитер парня на спине, прижимается лишь плотнее, утыкаясь в чужую грудь. Он не хочет в очередной раз притворяться, что всё хорошо. — Да, я, может, и жил лучше, но я не хотел быть в этой «семье»! Я хотел быть свободным! Я не хотел вновь оказаться под чьим-то влиянием! Я не хотел! Не хотел! — голос Эстонии предательски дрожал и обрывался. — Зачем мне нужна была всё эта новейшая техника, вещи, достаток, если на моей шее петля чужого контроля и влияния, а на руках кандалы? Я хотел независимости! Хотел дышать полной грудью и не бояться, что кто-то резко станет управлять моими действиями!       Эстония оторвал лицо от чужого, немного промокшего от слёз, свитера и посмотрел в синие глаза, которые внимательно и с беспокойством смотрели на него. — Ты понимаешь, насколько было абсурдно то, что родители СССР, которые его создали, оказались под его влиянием? Встали на одну ступень с теми, кто присоединился к ним потом, со временем, и теми, кого Союз присоединил насильно. И ведь все считают, что именно СССР был их родителем, что бред чистой воды! Я не был ребёнком, когда был присоединён. Да, мне было всего шестнадцать, но это уже достаточно, чтобы понимать всю ситуацию и её нелогичность. Союз стал сильнее своих родителей, могущественнее, так как являлся их объединением. И постепенно становился всё сильнее и сильнее, самостоятельнее и самостоятельнее. И РСФСР, БССР и УССР не оставалось ничего, кроме как со временем подчиниться и встать в ряды, как самые обыкновенные республики. Они даже жили иногда хуже других республик. Это смешно и ужасно, — Эстония говорит нервно и обрывисто, а его голос всё ещё дрожал.       Финляндия смотрел на Эстонию и испытывал невероятно смешанные чувства. То, что он слышит, вызывает у него колоссальное удивление и непонимание. Он никогда, особо, не задумывался о том, насколько ситуация с образованием СССР и последующим будущим республик странная, но сейчас ему показали это, объяснили. Это было что-то странное, непонятное, вызывающее миллион вопросов. Но он не решался их задавать, чтобы не оборвать Эстонию и его рассказ. Пусть сначала выговорится. Неожиданно Эст взял его за руки. — Помнишь, как я всегда раньше отказывался ходить с тобой в баню, сауну? — неожиданно задал вопрос юноша, но в следующее мгновение продолжил говорить, не давая ответить Финну. — У меня были на это причины. Нахождение в «семье» СССР оставило свой след. Пойдём.       Эстония резко подорвался с места, потянув парня за собой, так как не отпустил его рук. Юноша очень быстро подошёл к барной стойке, наскоро оплатил счёт, который вышел за вечер, и быстрыми шагами направился к выходу из бара, утягивая Финна за собой, но уже держа его за одну руку для удобства. Они вышли и им открылся вид на ночной Таллинн. Небо было безоблачным, чистым, так что можно было увидеть множество ярких звёзд, которые сияли на небосклоне. Убывающая луна, которая превратилась к этому дню в месяц, светила особенно ярко, выделяясь и бросаясь в глаза. На улицах ездили машины, было невероятно шумно от групп людей, которые проходили по ночным улочкам, от машин, которые продолжали активно ездить по дорогам, освещёнными фонарями. В домах во многих окнах горел свет, а бары и клубы пестрили своими яркими вывесками. На улице была слышна музыка, которая продолжала играть из различных заведений. Ярко, громко, шумно, многолюдно. Слышна речь на эстонском, финском, английском, русском и некоторых других языках, которые на ходу было сложно разобрать, так как Эстония не сбавлял хода, быстро ведя Финна по улицам ночного города. Финляндия узнавал этот путь, кажется, они шли в сторону дома Прибалта. Он не против, но не мог понять, почему его возлюбленный так резко сорвался с места и потащил его в сторону дома. Но он не решался вырвать руку, позволяя себя вести. Удивительно, как у Эста сохранилась такая быстрота движений и координация, ведь выпил он достаточно много. Но всё же он шёл уверенно, хорошо ориентируясь в своей столице, которая ему очень дорога и родна. Вёл по коротким путям, чтобы быстрее оказаться у себя дома, всё также не отпускал чужой руки, сжимая её в своей. Он пару раз обернулся на партнёра, но видя, что всё в порядке, отворачивался и продолжал свой путь. Минут через десять они были уже на пороге частного дома Эстонии, который был достаточно современным и состоял из двух этажей. У юноши ещё была квартира в самом центре города, но до неё было долго идти от бара, в котором они проводили вечер. Финляндия осмотрелся. В этом доме он был всего пару раз, так как обычно они проводили время именно в квартире, а сюда приходили очень редко, ну, по крайней мере, вместе. Эстония наскоро открыл дверь и зашёл внутрь дома, затягивая Финна за собой. Секундное промедление и свет был включён, освещая холл и зал. Эст снял обувь и прошёл в зал, на ходу снимая свой вязаный жилет и бросая его на спинку дивана. Он начал расстёгивать пуговицы на своей рубашке, тихо чертыхаясь, так как это было сделать очень сложно из-за трясущихся рук. Финляндия, который уже успел разуться и пройти в зал, смотрел на это с замешательством, подняв светлые брови в удивлении. Он теперь точно потерял логическую взаимосвязь действиями юноши. Что Эстония делает?       Эстония всё-таки справился с пуговицами на рубашке, повернулся к Финляндии спиной и медленно снял сейчас ненужную вещь, которая сразу же была брошена на диван. Финн в шоке смотрел на спину юноши, испытывая очень смешанные чувства. Как он в прошлый раз не увидел?.. На спине Прибалта были старые шрамы. Слева, где-то на уровне лопатки были рванные шрамы. Некоторые почти зажили и можно было их заметить, лишь приглядевшись, но большая часть была очень явная, заметная. Не слишком глубокие, но широкие. А ещё были шрамы, которые начинались чуть ниже поясницы и уходили вниз. Эстония вздохнул нервно. — СССР часто наказывал поркой. Когда кожаным ремнём, когда розгами. Розгами — когда очень сильно провинился. Обычно, к этому добавлялось ещё что-нибудь. К примеру, оставлял в одиночестве в тёмном чулане. Знаешь, когда на мои территории пришёл Третий Рейх, то я даже был рад. Не полностью, но большая часть моего сердца была за его приход. Но вскоре Союз вернул меня и узнал о том, что я помогал его врагу. Ту порку я никогда не забуду. Именно от неё у меня шрамы ниже поясницы. Он бил меня розгами. Бил долго, сильно, не щадя, игнорируя мои крики и слёзы. Он ломал об меня прутья и брал новые, не прекращая это наказание. Он рассёк мне кожу, но продолжал бить. А потом вспомнил о том, как Российская Империя в своё время усиливал боль, когда так наказывал провинившихся. СССР смочил прутья в очень солёной воде и продолжил бить меня. Тогда к боли от удара добавилась боль от того, как соль раздражала раны, щипала, усиливая мои страдания. Да и смоченные прутья не ломались так легко. Я не помню, сколько ударов стерпел. РСФСР сказал, что больше пятидесяти. Но я не уверен, что их было именно столько. Я не могу вспомнить, сколько было ударов после сорокового. Я был уже на грани с тем, чтобы не отрубиться, так что я плохо помню что-либо после определённого момента, кроме острой и яркой боли. Это было наказание тем людям, что жили на моей территории и помогли нацистам. Было убито много моих людей, которое хоть каким-то образом помогали врагам Союза.       Эстония говорил всё это быстро, местами сбиваясь и замолкая. Он выглядел разбито, кажется его мучили воспоминания об этом, как страшный ночной кошмар, который заставляет просыпаться ночами в холодном поту. Он не хочет раздеваться полностью, не то состояние. Пускай, это и кажется необходимым, чтобы доказать, что он не лжёт. Эст нервно вздохнул и наклонил голову, смотря в пол. Финляндия резко обнял юношу со спины, прижимая его к себе. Он немного повернул удивлённое лицо Эстонии к себе, целуя его в губы, веки, щёки. Расцеловывал всё заплаканное лицо. — Этот кошмар больше никогда не повторится. Я не позволю этому случиться вновь, — Финляндия говорил уверенно, а его голос звучал ровно и так привычно, но в нём не было холода, лишь забота, участие. — Это было очень давно. И оно никогда не появится вновь в твоей жизни. Я не оставлю тебя. Я поддержу, только не нужно врать мне, надевая фальшивые маски и говоря, что всё в порядке, когда это совершенно не так. Я люблю тебя, а не ту фальшь, за которой ты пытаешься скрыть то, что не хочешь показывать. Разве можно построить отношения на лжи? Не думаю. Начав наши отношения, мне пришлось полностью начать доверять, пришлось научиться показывать свои чувства. Ты же знаешь, я не слишком разговорчив и предпочитаю одиночество. Мне пришлось покинуть свою зону комфорта, чтобы открыть для себя новое, чтобы в полной мере прочувствовать любовь, которую я начал испытывать. Часто, чтобы продвинуться вперёд, надо измениться и выйти из зоны комфорта. Эстония, тебе тоже придётся выйти из своей скорлупы. Не закрывайся, не лги мне. Я приму тебя в любом случае. Откройся мне, будь честен со мной, с собой. Я не могу помочь и поддержать, если ты ничего не говоришь.       Эстония обернулся к Финляндии всем телом. На глазах юноши слёзы. Он обнял Финна, вновь заливая его свитер своими слезами. Он шептал слова благодарности. Шептал искренне всего одно слово: «Спасибо». А дальше шептал что-то о том, как сильно благодарен, что послушается совета, что больше не будет лгать, что постарается измениться, но это было сложно различить из-за всхлипов. А Финляндия обнимал это хрупкое дрожащее тело в своих руках, поглаживая тёмные волосы, которые к концам становились синими, и успокаивал Эста. Возможно, этот день, оказавшийся полон старой боли, кошмаров и слёз, сумеет изменить их обоих, не пройдя бесследно для них.

***

— И всё-таки ты не послушался моего совета. Ты злопамятен, Эст, и не собираешься даже пытаться с этим бороться. Неужели, все мои слова были в пустоту? Я уже устал говорить одно и тоже, Эст. Видимо, очередной ссоры нам не избежать.