War. Sex. Death.

      Алый от заката полумрак окутывает город, по которому прошлась война. Всюду мерещится её присутствие. Обломки зданий чернеют на земле, будто мёртвые люди; ветерок веет с привкусом пепла; трещины в асфальте как реки крови. Воздух пропитан смогом и трупами. В ушах звенит тишина, подозрительно: вот-вот её должен разорвать вой сирен, крики и взрывы бомб. Но этого больше не будет. Улицы пустынны; над ними мирное, затянутое тучами небо. Остаётся лишь разруха и мрак из-за разбитых фонарей. Издалека слышится звон битых стёкол и скрип металла. Ещё дальше — ездят машины. Эти звуки заглушает глухой раскат грома. Как же этому городу хотелось, чтобы и прошлые месяцы над ним рокотала лишь гроза, а не вражеские снаряды; сверкали молнии, а не пожары.       Молодой человек в военной форме идёт по прямой улице, из последних сил волоча за спиной дорожный мешок, и мечтает добраться до места, что было домом в, казалось, прошлой жизни. В голове никаких мыслей. Только бессознательное желание засело изнутри и звучит как мантра — вернуть всё, как было до войны.       Здание цело, как ни в чём не бывало. Сохранилось полностью одно из немногих. Во дворе даже кипит какая-то жизнь. Сидят старухи, на верёвках сушится бельё и ковры. Мимо беззаботно шныряющих соседских детей солдат поднимается на пятый этаж, дрожащей рукой открывает дверь. В лицо ударяет тёплый от пыли запах.       Ни одна вещица не сдвинута с места, как они оставили, уходя на фронт.       На вешалке в прихожей висит длинное чёрное пальто того, кто вошёл в дом, и белый, покрытый пылью, парадный пиджак того, кто остался в вечной войне. Раскидана обувь, кухонные полотенца; открытые шкафчики зияют пустотой, на тумбе стоит вымытая после их последнего завтрака посуда. В стакане на столе засохли маргаритки, рядом лежит записка с будто детской клятвой «Мы обязательно вернёмся. Алли и Олли» и два смазанных кровавых отпечатка. Скатерть чуть скомкана, на ней пятно от кофе. Рядом стоит кружка, напиток в ней заплесневел и высох. Кажется, тогда он пил чай с лимоном, а вернувшийся солдат — кофе. Взгляд скользит дальше. На стеллаже, отделяющем кухню от спальни, — заботливо расставленные мелкие безделушки и увядающий алоэ в горшке, так любимый вторым жителем этой маленькой уютной студии. Всё покрыто толстым слоем пыли. Комнату освещает белёсый свет из окна, находящегося возле кровати. Безучастно висит телевизор, окаймлённый совместными фотографиями на стене, а под ним — оставленная до лучших времён приставка. С ней и прежде были лучшие времена. Синхронное биение сердец, смачные ругательства, смех, адреналин и азарт множества пройденных вдвоём игр. Посередине комнаты валяется одеяло; на диване — плед и раскиданная, теперь уже не нужная, одежда. Постель не заправлена, примятая белая простыня сохраняет складками силуэты двух фигур.       Вчерашний солдат, Алли, он же Алекс, шагает к кровати, оставив мешок и сбрасывая на ходу сапоги. Касается рукой, а затем осторожно ложится, повторяя один силуэт. Закрывает глаза и обнимает пустоту, где должен быть второй. Тело содрогается в прерывистом выдохе, и рука падает на кровать, безжизненно подскакивает от пружинящего матраса и падает вновь, нарушая складки. Через пару секунд он резко садится, упираясь локтями в колени и свесив голову. В ней роятся разные мысли.       За окном начинается дождь; поднимается ветер и трепет жалюзи на окне, где не достаёт стекла. От непогоды и мыслей начинают болеть голова и травмы, которые он получил на войне. Болит простреленная нога и что-то внутри. Болит криво сросшееся ребро и давит на печень. Гроза где-то совсем рядом и разрывает громом непривычную тишину. Громкие звуки придают сил: рефлекс спасаться при взрывах атаки врага.       Он резко встаёт и идёт в душ, ничего не видя от того, что потемнело в глазах. Электричества нет, но он привык не закрывать дверь. Зеркало прямо напротив двери отражает тусклый свет. В полумраке не видно, что из душа течёт ржавая вода. И не видно всех баночек-скляночек его партнёра, которые тот не взял с собой. Куда уж там. Белеет его махровый халат; рядом висит чёрный. Заходит под душ в надежде, что вода смоет всё пережитое вместе с пылью и потом. Касается себя руками и вздрагивает — от ощущения прикосновений возлюбленного и мгновенного осознания, что его больше нет. Неслышно усмехается и продолжает быстро мыться, как привык на фронте. Выходит из душа, секунду колеблется; халат надевает не свой. Халат тёплый от пара и духоты, будто прикосновения живого человека. Ткань сохраняет слабый запах лавандового геля для душа, запах из прошлого.       Садится в кресло возле дивана и пытается расслабиться. Не даёт покоя мысль: как жить дальше?       Спокойно сидеть не удаётся. Парень тянется к оставленному на полу дорожному мешку, ставит его на колени. С самого дна достаёт тонкую книжку стихов, название и автор которой уже стёрлись, а обложка запачкалась и почти порвалась. В ней он носил с собой совместную фотографию, чтобы не помялась. Теперь там лежит много всего.       Из первого разворота достаёт конверт. Извещение. Убит осколком вражеского снаряда. Захоронен в братской могиле по адресу. В конверте лежит золотая цепочка, испачканная кровью.       Он перехватил извещение на почте, когда его хотели отправить на эту квартиру. Формальное подтверждение того, что он видел своими глазами. Смрад, дым, летящие сверху бомбы. Они бок о бок друг с другом и остальными солдатами отступают в окопы. Снаряды взрываются, выворачивая землю и разнося вокруг её куски и части тел. До убежища десять шагов. Послышался свист летящей бомбы прямо над головой. В мгновение Олли повалил его на землю, подмял под себя и закрыл его голову. Сквозь одежду чувствовалось возбуждающее тепло его тела, перед глазами оказались бледные с длинными пальцами и проступающими венами руки, затылок жгло дыхание. Послышался взрыв, зазвенело в ушах, и на лицо стала капать горячая кровь. Она заливала волосы, уши, нос. Ещё немного, и он захлебнётся. Вокруг почувствовалось шевеление, а воздушная атака стихла. Не шевелился лишь тот, кто был спасителем. — Олли. — Ответа не последовало. Сердце замерло, и стало нечем дышать.       Алекс пошевелился, повернул голову и увидел лицо в маскировке и грязи: залепленные грязными белыми волосами глаза и безвольно раскрывшийся рот, из которого мутным месивом вытекала слюна, грязь и кровь.       Всё.       Он судорожно вылез из-под тела и увидел ещё несколько таких — тех, кто оказался ближе к снаряду. Уцелевшие уже ушли в землянки. Он поднялся и, не отрывая взгляд стал пятиться назад. Охватил ужас, но ещё не было осознания произошедшего. — Помоги, — послышался хриплый голос откуда-то из-за спины.       В яме лежал солдат с оторванными ногами. Алекс вздрогнул, будто его разбудили от глубокого сна, схватил его под руки и поволок в землянку, думая о том, что ему повезло.       Сейчас его крутит от этой мысли, бешено бьётся сердце, начал болеть живот, и он кашляет, сгибаясь в кресле и приминая книгу и письмо. Повезло! На войне никому не может повезти.       Перед глазами снова картина войны. Мрак. Неестественно светит луна, как фонарь. Всё стихло, к ночи линия фронта переместилась за километры от места атаки; вражескую армию перехватили другие батальоны и бронированными танками сместили вдаль. Был отдан приказ к передислокации на рассвете, поэтому сейчас наводили порядок: собирали пожитки, отправляли раненых в госпиталь; некоторые пошли хоронить товарищей.       Когда кругом тишина, и на небе нет облаков, поле битвы выглядит как на ладони. Воронка, в которой погиб Оливер, виднеется прямо от землянки. Видно его тело, и под лунным светом серебрятся волосы. Алекс сразу направился туда, не отдавая отчёта своим действиям. Подхватил его тело и понёс к остальным. Снял цепочку с шеи, как ценное, и положил к остальным вещам, которые снимали с убитых, чтобы отправить родственникам. Стал помогать остальным. Рядом сидел один из солдат, записывая в грязный журнал имена.       Всех уложили в могилу, воронку от гранаты, плечом к плечу.Начали забрасывать землёй. Лунный свет создавал ощущение нереальности происходящего. Будто всё это сон или видеоигра — похожая на те, в которые вместе, сидя на диване с банками пива, играли Алли и Олли.       Осознание пришло позже, когда никто не лёг спать на соседнюю койку. Когда в кузове машины на пути в другое место рядом сел кто-то другой. Когда никто не помог застегнуть бронежилет. И никто не сказал: «Будь осторожен», когда рота двинулась в атаку. Война закончилась через неделю: правительства подписали мирный договор. И не с кем было чокаться и пить за победу. Садиться на поезд и ехать домой.       Дрожащими руками Алекс суёт письмо в конверт и захлопывает книгу, бросает на пол. Боль внутри усиливается, пробуждая ярость и силу. Он сидит в кресле, глядя в одну точку и стараясь успокоиться. Ничего не изменить больше. А все иные варианты событий в те секунды свиста бомбы он обдумал за эту неделю миллионы раз.       Глубокий вдох, затем выдох. Порыв ветра раскрывает отброшенную книгу, и из неё вылетает фотография, снятая на полароид, где они вдвоём стоят в обнимку, и Олли целует его в шею. В тот день Алекс предложил ему встречаться. Между следующими страницами — фотография того же дня, где они вместе лежат на траве в лесу и смеются; заляпана кровью. Эту фотографию носил с собой Олли. Алекс резко встаёт, прячет фотографии и ставит книжку на стеллаж. Хватит. Ничего не изменить. Придётся смириться и жить дальше. Убрать все вещи, связать судьбу с новым человеком. От этой мысли всё тело пронизывает боль, и он снова опускается в кресло. Решает протереть пыль, но в мыслях звучит: «как будто я жду его после работы и делаю уборку». Смотрит на одежду и кажется: «сейчас он придёт, наденет домашние штаны, и мы включим какой-нибудь фильм». Всё напоминает о нём. Везде его вещи. Даже мебель выбирал он. Каждая частичка пропитана им. Проще переехать… Алекс вздрагивает от этой мысли и внутри ещё сильнее вскипает ненависть. К этой войне, вражескому государству, тому человеку, который сбросил проклятую бомбу, убившую Оливера. К нему самому, что не уберёгся. Оставил одного.       Решает лечь спать. Вешает в ванную халат, ложится нагим на кровать. Закрывает глаза. Представляется напротив любимое лицо с белёсыми волосами; голубые глаза смотрят в его глаза и будто улыбаются. Прямой нос покрыт едва заметными веснушками, и губы растягиваются в улыбке, приоткрываются, чтобы затем поцеловать. Ниже обнажённое тело с нежной бледной кожей. Алекс открывает глаза. Перед ним пустая половина кровати, смятая подушка. Будто он проснулся в свой выходной, а Олли ушёл на работу. Кладёт руку на кровать рядом и чувствует холод, от которого по телу бегут мурашки. Сон не идёт.       Берётся за свой член. Пытается доставить себе удовольствие. Рука огрубела за время войны, и это не заменит прикосновений его. Вспоминает те моменты яркого секса, когда в боевом лагере им удавалось уединиться. Напрягает свой пресс, едва касаясь проводит пальцами по рельефу от паха до груди. От прикосновения другого — щекотно; от своего — нет. Не возбуждает. Шумно выдыхает. Берёт подушку, зажимает между ногами, рукой продолжает ласкать себя.       Открывает глаза и подходит к зеркалу. Его тело идеально: наработано в фитнес-зале и высушено войной. В полумраке не видно полученные шрамы. С Олли они были очень похожи, будто близнецы, различался цвет волос и глаз: Алли черноволос и кареглаз, будто полная противоположность. Но нет, душами они были на одной волне. Старается не смотреть на своё лицо, глядит лишь на тело, представляя, что перед ним — он. Мерещится, будто вот-вот он подойдёт сзади, приникнет губами к шее и прижмётся членом к спине и ягодицам, попробует проникнуть внутрь, но мышцы слишком крепки; и они перейдут на кровать, и расслабятся, и дойдут до оргазма.       Он выдыхает и сквозь запотевшее зеркало глядит себе в глаза. В отражении видит резиновый член-вибратор, по-королевски стоящий на полке над кроватью. Туда его всегда ставил Олли, в то время как Алекс скромно предпочёл бы его куда-нибудь спрятать. Сейчас эта находка дарит улыбку и какую-то надежду. Забирается на кровать, берёт с полки игрушку; там же находит смазку, кидает это на кровать. Глаза падают на оставленные Олли штаны. Он берёт их, натягивает на подушку, за пояс крепит член; на вторую подушку надевает водолазку и кладёт их вдоль кровати. Получается как человек. В нём просыпаются азарт и вдохновение, он постепенно возбуждается.В штанины и рукава запихивает кухонные полотенца, под водолазку — книги — пресс — и два свёрнутых шарика из бумажного полотенца — соски. Как его заводят просвечивающие через водолазку соски… Голову сворачивает из полотенца. На край полотенца натягивает его чокер, обозначая шею. В темноте даже будто видны черты лица. Желание нарастает, учащается дыхание и сердцебиение; член стоит твёрдо и крепко. Суетливо выдавливает смазку и пальцами проходит себе в анал, ещё только стоя возле кровати; торопится. Готовится к наслаждению. Осторожно забирается на кровать и сначала ложится рядом, дрожащей рукой проводя по созданной кукле. Хлипкая конструкция. Хочется воспользоваться ею во всех позах, до истощения, но он осторожно садится сверху. Как было в начале их отношений: он так хотел, но так боялся прикасаться к будто хрустальному телу Олли. Затем осмелел. И Оливер имел его жёстче, чем тот мог представить; и ему доставляло удовольствие усталость и боль по всему телу, будто он сутки не вылезал из спортзала. Это было лучше, чем спортзал. Это было лучше, чем что угодно, что ещё он испытывал.       Он включает вибратор и аккуратно вставляет в своё отверстие, стараясь не нарушить конструкцию. Ложится на воображаемое тело Олли и закрывает глаза. Приятно, но всё приходится делать самому. Резиновый член делает своё дело, и внутри становится тепло. Он плавно наседает, работая мышцами, то выталкивая из себя, то пытаясь ещё больше поглотить. Лежать так — не удобно. Ложится поперёк, опираясь спиной на подушки, вставляет член в анал, пытаясь повторить каждое движение так, как делал бы Оливер; постепенно наращивая темп. Потеет; наконец, находит точку, и невольно вылетает стон. Сдавленный, будто не своим голосом. Становится больно, но он с яростью продолжает засовывать игрушку внутрь почти до конца. Жёстче, чем было. По телу проходит волна будто от удара током, и снова шумный выдох. Уже нет разницы — внутри него член возлюбленного или силиконовая имитация. Почти готов. Быстро, потому что давно не было. Кончает. Из его члена брызнула сперма прямо на живот. В это время медленно достаёт игрушку — Олли всегда это делал медленно, дразня и растягивая удовольствие.       Алекс улыбается самому себе, глядя в потолок и сжимая крепче вибратор. Переводит дыхание, затем садится. Рука устала. Тело болит сильнее, чем всегда; будто по нему проехал батальон танков. Он оборачивается и проводит ею по сымпровизированному телу возлюбленного, снова касается сосков. Хочется ещё, хочется продолжения, но нет сил. Ложится рядом, обнимая подушки, на твёрдую грудь, закидывает ногу на ноги куклы и сжимает их, её руку кладёт на себя. Невольно членом ищет отверстие и находит щель между подушкой и полотенцами, медленно входит в неё и замирает. Подушка непривычно охлаждает разгорячённый член, и это приглушает боль.       Боль растекается по всему телу и становится невыносимой. Изнутри всё разрывает. Он сворачивается от боли в комок и издаёт стон, но уже не от наслаждения. Физическая боль снова смешивается с моральной. Он только что мастурбировал, не более. Олли нет в живых. А перед ним — кукла.       Во рту появляется солоноватый вкус. Слишком сильная боль, чтобы пойти на кухню попить воды. В горле начинает першить, и встаёт ком. Хочется кашлять, но от каждого движения внутренности будто разрывает. Кашляет, уткнувшись лицом в полотенце-голову, и на нём остаются тёмные капельки. Он лежит зажмурившись, потому и не видит. Кашляет ещё раз, чувствует, как отходит мокрота. Смотрит. Кровь? По телу проходит дрожь. Во рту явно чувствуется вкус крови. Дёргается от испуга и падает с кровати. Прикладывает последние усилия, чтобы забраться обратно. Изо рта начинает капать слюна, смешанная с кровью и заливает полотенце и простыню.       Нет сил куда-то бежать. Ну и что, что запачкает мебель… Всё равно он переедет…       Бросает в жар, тело сильнее содрогается в кашле; становится трудно дышать, ртом хватает воздух, как рыба. Накатывает паника. Перед глазами темно. — Олли… — хрипит Алекс. — Олли… — Единственное, что он может сказать.       Мысли куда-то ускользают. Он теряет сознание. Кровь продолжает разливаться изнутри: открылось внутреннее кровотечение из-за незамеченной фронтовой травмы. Кровопотеря уже велика. Руки и ноги чуть дёргаются, будто он спит, но это судороги. Последние минуты растянулись в часы.       Но вот, он мёртв.