***
Со слов лорда Алдии выходило, что дракон ненастоящий. А по случайным обмолвкам Шаналотта понимала, что и она тоже. Но как это? Нет, она не верила. Дракон был настоящим, и он дал ей настоящее имя. Старый учёный был настоящим королём, как и его брат, пусть и только в пределах своего поместья. А сама она — настоящей принцессой. Их окружали могущественные маги и сказочные звери, и она точно знала, что огромный крылатый ящер был из них далеко не единственным. Как она нашла его, так и продолжала искать других, когда оставалась без присмотра и скучала. На некоторых этажах почти все двери были заперты. Вдобавок на многих красовались запрещающие и предупреждающие таблички. Но Шаналотта разведывала, где подмастерья беспечно оставляли ключи. И даже если умела бы читать, предостережения только подогрели бы её любопытство. Если бы не оно, та ночь могла бы быть всего лишь мимолётным кошмаром, пришедшим во сне, а не явью. ...Василисков она прежде видела только на гравюрах в тяжёлых книгах, которые листала ради занятных иллюстраций, позволявших заглянуть в мир за пределами цитадели. Но тот был живым. С прикованными распростёртыми лапами, с вырезанными ядовитыми гландами, с аккуратно распоротым нутром, в котором влажно блестели синеватые органы — но живым. Потому что он отчаянно задёргался, когда Шаналотта случайно задела склизкую зелёную кожу. Там были и другие существа, и они-то куда лучше подходили на роль ненастоящих. Гибриды от самого безумного скрещивания, обманувшего природу магией и скрупулёзными до фанатизма расчётами — нежизнеспособные и жалкие, томящиеся в клетках. Вязкий чёрный гной Бездны, сочащийся со швов тел, отторгаемых друг другом. Порождения противоестественного Хаоса, скребущиеся и извивающиеся в темноте. Но хуже всего — мерзкий удушливый запах. Глубокий подвал, куда сбрасывали останки подопытных... Неудачный эксперимент. Так в тайком подслушанных разговорах лорд Алдия называл и её. Шаналотта не знала, что это. Но какой-то врождённой памятью или интуицией объявшие её страх и отвращение были усилены многократно. Она не помнила, как добежала до противоположного крыла и на одном дыхании вспорхнула по лестницам. Прочь от мертвенно-зеленоватого свечения в колбах и склянках; прочь от запретного плода, оказавшегося горьким и гнилым. Успокоилась она лишь когда достигла верха башни и спряталась под тёмным плащом, завернувшись в его край и тихонько всхлипывая. — Я занят, дитя. Приходи утром. В её сокровенной сказке, в которую так неожиданно и грубо ворвалась неприглядная реальность, он был великим добрым волшебником, способным развеять любое злое наваждение. Разумеется, тоже самым что ни на есть настоящим — с этим был согласен даже король, назначив его придворным магом. Он, конечно, был далеко не единственным, кто трудился по ночам. Но, в отличие от других, не зажигал свечи, оставаясь в темноте. Там, где Шаналотта не могла разглядеть почти ничего, он видел прекрасно — в том числе и в переносном смысле. — Почему лорд Алдия рассердился, что мне дали имя? — спрашивала она после того случая. — Он считает, что это мешает работе. Лишает беспристрастности. Слово было красивым, новым — и непонятным. Но ей нужен был сам ответ, что бы он ни значил. Подтверждение того, что причина не в ней. Вот и теперь она пришла не за разъяснениями. Просто за утешением. — Расскажи мне ещё что-нибудь. Ты бывал на королевском приёме? — К сожалению, теперь я обязан там присутствовать, — ответил он, не отрываясь от записей. — Почему к сожалению? — Уйма формальностей, слишком светло и все шепчутся за спиной. — Почему шепчутся? Со вздохом он оторвал острие пера от пергамента. — Ты уверена, что сейчас самое время забрасывать меня вопросами, а не идти спать? — Но ты же не спишь. Так почему? — Потому что работа на лорда Алдию — уже достаточный повод для слухов. А я ещё и... скажем так, далеко не красавец по их меркам. Шаналотта была несогласна. Однажды она видела королеву, посетившую поместье — та поистине была прекраснее солнца, как о ней и говорили. Золото волос, изящный силуэт, чарующий голос. Но почему-то девочку пугало это совершенство. Казалось искусственным, как сверкающая поталь поверх холодного щербатого камня. В звёздно-лучистом взгляде не было ни искры тепла, а не сходившая с нежных губ улыбка создавала впечатление приклеенной или нарисованной. Зато придворный чародей, сколь странным бы ни считали цвет его кожи, а склонность прятать глаза — подозрительной, всегда был искренен с нею. И Шаналотта привязалась к нему со всей любовью, которую не могла отдать родителям — из-за их отсутствия — и слишком бес-при-страст-но-му создателю. — Если ты поговоришь с драконом наедине, пока его не переселили, — прошептала она, доверяя уже раскрытый, но всё ещё дорогой ей секрет, — может быть, он подарит имя и тебе? — Было бы очень мило с его стороны, но всем, кроме Алдии, от меня всё равно нужен только титул. — Но имя должно быть у каждого, — с трогательной серьёзностью возразила она. — Что случилось с твоим? Тебе забыли его дать? Или ты его потерял? Дрогнув, перо обронило каплю чернил, тут же расползшуюся кляксой. — Его... запретили. — Как лорд Алдия запретил называть меня Шаналоттой? — Хуже. Давай поговорим о чём-нибудь другом, — неожиданно холодно отрезал маг. Что могло быть хуже гнева создателя, она представить не могла. Так невинна, так незапятнана злом... Он навсегда запер бы её в серых стенах, проклиная себя за это, только бы внешний мир не сделал с ней то же, что с ним. Но хозяин цитадели уже имел на неё другие планы. Отговаривать того было бесполезно; маг подыскивал аргументы, но чем больше в их поисках заглядывал в себя, тем чаще вместо доброжелательного благоразумия обнаруживал горечь и боль, которые со стыдом прятал глубже и глубже. Но если подвал, куда сбрасывали тела подопытных — мёртвых вместе с ещё живыми — можно было заклятиями оградить от распространения заразы и смрада, то как отсечь от собственной души это ядовитое захоронение ненависти, кажущееся совершенно чужим, он не знал. Он мог лишь скрыть его, как ожоги на руках — под перчатками. Он ведь почти сумел убедить сам себя, что это последствия обучения пиромантии. Но то, изгнанное из мыслей — этого же попросту не могло быть, не могло! — помнило иное. И уже за одно это оно презирало и его, и простодушного любознательного ребёнка, и всё вокруг. — Не грусти, что лорд Алдия против, — говорил он ещё в тот раз. — Про прозвища он ничего не говорил. Ты вдохновляешь нас всех: хочешь, я буду называть тебя Музой? Её создание оказалось хоть и недостаточным, но значительным прорывом. Значит, они были способны на большее. Так что это не было ложью — ей он никогда не лгал, в отличие от себя.***
Проклятый знал, что возненавидит себя за это. Но зато будет чувствовать хоть что-то. И чем дольше себя не простит, тем дольше будет себя помнить. Найти оправдание? Хм... Ему нужны тайны запретной магии и открытые Алдией знания об искажённой природе мира. Чтобы избавить последний от проклятия нежизни. И чтобы избавиться от того самому. Разве этого уже не достаточно? — Принёс? Проклятый бросил на пол окровавленный шлем. Звяканье металла о камень отдалось эхом от стен давно заброшенной цитадели. — Очень хорошо, — в голосе заказчика, совсем непохожем тоном на привычный, слышалось злорадное удовлетворение. — Надеюсь, он умирал долго. Да, ещё кое-что, чем получалось себя утешить: он убивал быстро и, если можно так сказать, с честью. А этот сумасшедший их попросту замучил бы. — Ты обещал, что он предпоследний. Так что называй оставшуюся жертву, и покончим с нашей сделкой. — Мне нравится твоё нетерпение. Уверен, в Маджуле ты встречал девчонку, которую называют Музой... но таким, как ты, она известна как Изумрудная Вестница. Где-то под тёмной меткой сердце напомнило, что всё ещё живо, неприятно сжавшись. — Откуда ты её знаешь? И, во имя всех богов, что она тебе сделала?.. Если бы только он мог посмотреть в глаза тому, кто способен желать смерти настолько невинному и кроткому созданию... Но бывший королевский маг скрывал лицо и отступал в тень от света принесённого Проклятым факела. — Ты и вправду посчитал, что я охочусь за ними из-за таких ничтожных и мелочных причин, как обида или жажда мести? — хрипло рассмеялся Навлаан. — Какая наивность. — Тогда почему? Тебя злит её доброта и готовность бескорыстно помогать нежити? — Такова её обязанность. Предназначение вещи, пережившей своих хозяев. Долг и преступление, добро и зло — исключительно ваши заблуждения. Так что судить не мне. — Не тебе?.. Может, дело в зависти? Значит, всё-таки что-то личное, как бы ты не отрицал. Но по отношению к кому? К Алдии, который достиг большего? К ней, если она как-то связана с ним? Заключённый подкрался вплотную к магическому барьеру, разделяющему их. Если бы того не было, Проклятый уже давно прекратил бы задавать глупые вопросы и вставлять дерзкие замечания. — Возможно. Но к моему соседу по телу, а не к ним. Он заточил нас здесь, а узнав, что и отсюда я могу нести смерть, стал угрожать покончить с собой. Разумеется, у труса на это не хватит смелости. Пусть делает, что вздумается, но сначала я желаю знать, что девчонка мертва. И ты исполнишь это для меня. Ведь ты же хочешь узнать, где найти Алдию? — А что, если я спрошу не у тебя, а у него? — Попробуй. Но тогда у меня останутся две цели вместо одной. Чтоб его... — Я... подумаю.***
Она смотрела на море и гладила Шалкуар. Кошачье мурлыканье, шум воды. Последняя гавань мира и покоя. «Имена на песке в час прибоя — Рано, поздно ли — смоет волной...» — Это из старой песни, — пояснила Изумрудная Вестница. — А ты своё имя ещё помнишь? — Конечно, — соврал Проклятый. Теперь он не открывал лицо, разговаривая с ней. Теряющий остатки человеческого облика, остатки человеческой души... Полый. Возможно, если бы он пришёл немного позже, то и совесть обременяла бы его не больше, чем память. — Ты говорил с драконом? — Да. И не только с ним. Она улыбнулась ему. — Хорошо... Надеюсь, ты понял, куда лежит твой путь. — Я не уверен, что готов. У меня остались незавершённые дела. — Какие? Могу я тебе чем-нибудь помочь? Он закончил точить меч, но продолжал сидеть у кузницы в тяжёлой задумчивости. — Сперва поищу снаряжение, способное защитить от магии. А ты оставайся здесь... Муза.