Дети смерти

Может ли созидать жизнь тот, кто призван нести смерть? Из пустоты — образ, из безмолвия — голос... Невозможно. Неестественно. Но прекрасно. Дети Гвина — от плоти и крови его; царственные наследники. Дети Ведьмы — от разума её; верные ученицы. Его же будут — от души. Часть его, мечта его, извечное отчаянное желание небытия — быть. Кто смел вдохновить его на такое, пусть даже случайно, пусть даже неосознанно? Только тот, чьего имени никто из них не помнил. Тот, кто знал, что жизнь и смерть друг без друга не могут. Однако пожертвовать даже малой долей души — немыслимо. Ведь это значит пожертвовать долей власти — сказал бы Гвин, отец света. Ведь это значит пожертвовать долей силы — сказала бы Ведьма, мать огня. А их — не делят. Либо ничем, либо всем. Но повелитель мертвецов не стремится копить ни власть, ни силу, ни славу, ни знания, ни богатства. Пред лицом вечности всё — прах. Так к чему же ему это в тишине и мраке склепа, где он дремлет долгими веками, слушая её бессловесный шёпот? К чему, если разделить не с кем? И истинно творить — не значит ли отдавать часть себя? Вот они — мужчины и женщины, вот — статные юноши и прекрасные девы: не полом, ибо неведомы ему живородящая кровь и плотская страсть, но красотой облика и различием предназначения. Вот они — стражи и хранители, вот — покровительницы и утешительницы: не живых, ибо скорби тех есть кому разделить, но мёртвых. Вот они — создания его, вот — дети его. И первый вздох их — вовсе не надрывный крик, с которым новорождённые входят в жестокую жизнь. Песня.