temptation

      Кроули красивый.       По-настоящему красивый.       Азирафель смотрит на него краем глаза, когда перелистывает страницу очередной книги. Энтони распростерт по всему креслу, по-хозяйски раскинув ноги и руки. Он без интереса разглядывает страницы какой-то одной из бесконечных книг — Азирафель знает, что он читает. Он только делает вид, что делает это от нечего делать.       Если его внезапно спросить, что случилось с главным героем в конце, он без запинки и без задней мысли ответит, а потом опомнится, и скажет, что просто угадал — ну, демоническая сила, все такое.       Из демонического у Кроули, правда, не только сила, но и красота.       Злоба соблазнительна в своем обличье. Тьма поистине соблазнительна.       Азирафель не удивлен бесконечному выбору между добром и злом.       Зло смертельно красиво. Азирафель знает не понаслышке — вот он, Кроули, воплощение зла, сидит в метре от него и от него сексуальностью буквально несет.       Все его движения, взгляды, голос и мимика — это что-то необъяснимое.       Кроули хотелось вылизать.       Сожрать.       Азирафель сглатывает и тщетно возвращается к своей книге, понимая, что он не следит за содержанием уже, кажется, минут двадцать — или два с половиной бокала вина, так было бы точнее.       Кроули покачивает свой бокал меж пальцев. Его плечи и лицо расслабленное. Эти высокие скулы, ровно подстриженные виски, тату змейки, по которой хочется пройтись языком. Хочется схватить его за подбородок, потянуть к себе и вылизать эту змейку. А потом и всего Кроули — с ног до головы. Чтобы они оба забылись. Азирафель от восторга, а Кроули — от наслаждения.       Его до боли заласкать хочется, до того, чтоб тот в спине изгибался так по-кошачьему, не по-человечески. Так пластично, так, как могут только демоны. Азирафелю его выцеловывать хочется до того, чтоб тот молил. О чем конкретно, Азирафель так и не решил: о пощаде или о большем. Если это, конечно, не одно и то же.       У Кроули длиннющие ноги. Да хрен с ними, с ногами — вы его бедра видели?! Азирафель считает, что это преступление — иметь такие бедра, а то, как он ими качает при ходьбе — особо тяжкое, между прочим! Азирафель не знает, как за сердце не хватается каждый раз.       Кроули внезапно улыбается, когда перелистывает страницу, и Азирафель тяжело сглатывает, пытаясь утихомирить гул сердца в висках.       Кроули красивый.       Он по привычке поправляет уложенные волосы, и Азирафель за этим движением буквально следит. То, как естественно и легко он это делает. В каждом его движении — природная естественная грация и изящество. Он сам — одно сплошное изящество. От макушки до родинок на его теле. Азирафель, кстати, мечтает выучить их все, чтобы не открывая глаз пальцами вырисовывать их траектории — начиная от шеи до щиколоток. Или языком. Боже, да — это было бы великолепно.       Азирафель снова сглатывает, закрывает на несколько секунд глаза, пытаясь привести себя в норму, и снова раскрывает их, проглядывая текст, который сливает в одну сплошную черную линию без смысла и значимости.       Кроули что-то ему говорит, и его голос проскальзывает по коже Азирафеля, и дальше — под нее, в вены, в кровь, и это пробирает Азирафеля. Кроули смеется над собственной фразой (Азирафель знать не знает, в чем там была шутка, он не мог расслышать её за шумом в своей голове). Кроули откидывает голову назад, роняя книгу на свои ноги, и Азирафель улыбается в ответ, кидая снисходительный взгляд в его сторону.       Он любуется, пока тот смеётся. Так естественно и сладко. С губ Азирафеля не сползает улыбка и в сердце продолжает что-то щемить, пока он Кроули любуется. Его взгляд фигуру его буквально вырисовывает, отпечатывает под веками, вышивает, чтобы даже с закрытыми глазами знать наверняка каждый изгиб, каждую линию. Всего его.       Азирафель его заучивает.       наизусть.       Кроули красивый.       А ещё, наверное, гибкий весь. Он бы к рукам, наверное, пристраивался верно и правильно, так, что рук бы с него никто и никогда не хотел убирать.       Азирафель прикрывает глаза и пытается не думать о том, сколько женщин и мужчин не хотели убирать от него рук. Азирафель знать не знал, позволял ли Кроули кому-нибудь вообще трогать себя. Азирафель бы никому не позволил.       По нему хочется руками пройтись, по талии, по изгибу спины, и самому ощутить на себе его руки.       Азирафель прикрывает глаза. Кроули будет грубым или, наоборот, ласковым? Будет он гладить или сжимать? Запустит он руки под рубашку или сразу начнет её срывать?       Какой для него будет Кроули?       Или, может, все сразу?       А как он целуется? Начинается с лживо-нежного поцелуя, что больше и больше раскрываться в страсти, похоти и грязи? Или же сразу начнет кусать и вылизывать губы?       Какой он, Кроули — в такой момент?       У Азирафеля невольно напрягаются плечи.       Кроули красивый.       Изящный и ладный весь. Как из самого чистейшего серебра вылитый — оттого гибкий, гнется легко, подстраивается для тебя, под тебя.       Кроули снимает очки и аккуратно откладывает их на рядом стоящую тумбу. Моргает, трет глаза, чуть нажимая, и Азирафель тщетно пытается выловить его взгляд. Глаза у него гипнотические — жадные, взывающие, просящие. В них каждый может видеть что-то свое — что-то, чего бы он хотел от Кроули. Потому что он гипноз.       И встречаясь с его взглядом, Азирафель всегда терялся в том, что конкретно в них видел.       То ли страсть, то ли похоть, то ли желание. То грубость, то нежность. То желание брать, то отдаваться. Хотелось всего и сразу.       Хотелось Кроули.       Красивого до ужаса Кроули.       До ломоты, до нытья, до боли.       до скулящего умоляющего желания.       — Эй, ангел, как насчет небольшого искушения? Сидеть тут — такая скука.       Азирафель смотрит на него, пытается дышать ровно, но не выходит. Совсем.       Глупый-глупый ангел, держи себя в руках.       Он аккуратно откладывает книгу, поджимает губы и взглядом буквально жрет. Он говорит:       — Что предлагаешь?       Лично Азирафель знает несколько вариантов, чем можно разнообразить этот вечер. Главное развлечение сидит напротив него в непринужденной позе. Он его сожрет. Видел Бог, он держался, но сегодня он его сожрет. Вылижет всего.       И Азирафелю совершенно все равно, как на это отреагирует Кроули. Его красивый Кроули.