(W)hole

Капля крови разбивается о белоснежную поверхности раковины и исчезает в потоке воды из открытого крана. Кап. Кап. Кап. Оливер подносит руку к своему лицу и вытирает нос тыльной стороной; красный след тянется по его коже до костяшек. Он сжимает руку в кулак. Выпрямляет пальцы. Смотрит на свою кожу. Двигает ими — зачарованно, будто его удивляет, что — как — сухожилия натягиваются на его костях, будто он ожидал увидеть пластиковые шарниры; и каждое напоминание о мягкой человеческой коже вместо кукольного пластика вгоняет его в ступор. Он поднимает голову. Красный след тянется от его носа к щеке. Кровь собирается над его верхней губой в каплю и медленно стекает; он чувствует щекочущее ощущение на своих губах; они приоткрыты — кровь попадает в его рот. Она настоящая. И это тоже удивляет его. Он закрывает кран. Наступает тишина. Он ждет, что выступит еще одна капля крови, но ничего не происходит. Он открывает кран снова, оттирает кровь с руки, умывается и тщательно вытирает лицо бумажным полотенцем. ¿ — Привет, незнакомец, — улыбается Барри, выходя и спускаясь к нему по ступенькам. Оливер притягивает его к себе для поцелуя, обхватывая его лицо ладонями, и отстраняется. Руки Барри опускаются по его плечам до запястий, обхватывают ладони и сжимают; Барри счастливо смотрит на него — это весна в его глазах. Оливер чувствует себя как в беспробудной зимней спячке. ¿ Он чувствует себя скованным, опутанным острой проволокой, с плотным ошейником на его шее, с толстой цепью на груди, с наручниками на его запястьях, щиколотках и душе — как если бы она могла выйти из его тела и уйти вот так просто, по времени вечернего чая, опаздывая в другое место, где она не будет делить тело с разумом чудовища. Он чувствует себя разодранным, расцарапанным, вспоротым по швам. Он чувствует себя тряпичным. С шарнирами вместо суставов. С челюстью для раскалывания орехов. С неживыми, пустыми, пластиковыми глазами. Он чувствует себя осыпающимся, будто шаткий кукольный дом. Он не чувствует боли. ¿ — Привет, незнакомец, — улыбается ему весна. Оливер обхватывает его лицо ладонями и целует его. И, когда он отстраняется, он видит небесный синий цвет на мягких губах Барри; он расползается подкожным паразитом, касается розовых щек, заставляет кровь отхлынуть от белокожего лица, подбирается к изумрудным глазам. Барри моргает — они стекленеют. Оливер проводит холодными, дрожащими пальцами по его лицу. И не чувствует тепла. Барри выглядит неживым. Оливер боится, что, если отпустит его, он разлетится на части. Его руки замерзают. Он притягивает Барри к себе, пытаясь согреть, и чувствует черную дыру в своей груди. ¿ Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Капли разлетаются красными брызгами о белоснежную раковину. Он берет телефон, чтобы позвонить; капля крови падает на экран. Он размазывает ее по стеклу, пока ищет имя в списке контактов. Кап. Гудок. Кап. Гудок. Кап. Гудки обрываются. — Оно пустое. Можешь приехать и наполнить его? — спрашивает он в тишину на том конце. Кап. Он сбрасывает звонок. ¿ Барри дрожит в его объятиях, но не позволяет Оливеру отстраниться, делая вид, что все в порядке. Его сердце гулко бьется в грудной клетке; это систематический сбой — оно не функционирует; оно сделано из пластика, как игрушки на День Святого Валентина, и не может сохранять тепло и разгонять кровь по телу. Кровь вытекает. Он облизывает соленые губы. Его сердце — пустая ледяная игрушка; весеннее тепло, которое Барри приносит с собой, исчезает в нем, будто в черной дыре. И возвращается назад зимним холодом. Черная дыра разевает свою голодную пасть в его грудной клетке; его ребра вибрируют от ее рыка. Барри прячет замерзшее лицо у него на груди. — Я все исправлю, — тихо говорит он, не ощущая даже собственных рук. Барри дрожит. ¿ Чейз смотрит в его глаза так, будто читает через них его мысли; у него голод гиены, которая ищет, чем поживиться, пока не прилетели стервятники. — Как насчет... — произносит он; его рука в черной перчатке опускается с подбородка Оливера вниз по шее и груди. Замирает. Он тычет указательным пальцем в кевлар там, где его сердце; будто ребенок, который стучит по стеклу в террариуме, чтобы разбудить змею. — Оно сломанное, — отвечает Оливер. — Разбитое и склеенное? — улыбается Чейз. — Ненастоящее. Чейз прижимает подушечки пальцев к его груди. Чейз смотрит в его глаза. Со звуком разрывающейся ткани его пальцы вдруг прорезают кевлар и кожу, проходят так глубоко, что задевают легкие, и все в Оливере испуганно замирает от этого касания. Он делает судорожный вздох, будто бы облитый ледяной водой. Чейз улыбается ему. Когда он отдергивает руку, его пальцы похожи на длинные иглы, лезвия, будто у чудовища из фильма ужасов; и на раскрытой ладони лежит сердце Оливера — настоящее, человеческое, окровавленное и бьющееся. Оливер опускает взгляд. Вокруг дыры в кевларе собирается кровь. Он не чувствует боли. Но слышит биение. Он смотрит на Чейза; Чейз в своем костюме похож на гротескное изображение смерти; он выглядит так, будто может обращаться в ворона. Во всех его повадках есть одновременно что-то кошачье и что-то птичье. — Аж кровь в жилах стынет, да? — произносит он. И сдавливает его сердце в своей руке. ¿ Оливер закрывает дыру в груди темно-синим шарфом; ее края пульсируют, будто эхо от его вырванного сердца. Нет боли. Нет звуков. Нет тяжести в груди. Ничего нет. — Привет, незнакомец, — улыбается Барри, подходя к нему, и кладет руки на его грудь. Он подается вперед поцеловать Оливера, и его руки проходят сквозь его грудь так, словно его не существует; Барри падает сквозь него — фантом из прошлого — на землю и разбивается; и тишину разрезает звон его тела. Край темно-синего шарфа покрывается инеем. Оливер обнимает себя руками; черная дыра в его груди голодно мяукает. ¿ — Безделушка, — Чейз рассматривает его сердце на свет; оно прозрачное, будто из красного стекла, но пульсирует и бьется. — Без него продувает, — отвечает Оливер с усилием, будто не может вспомнить, как говорить. Он сидит со своей снятой рубашкой и тяжело дышит; холод сковывает его руки; края дыры в его груди заледенели и даже шарф не помогает ему скрыть ее. Чейз наводит сердце на него и пристально смотрит сквозь красное стекло. Его птичьи повадки вырисовываются острее; он склоняет голову набок. Его мастерская похожа на дом кукольного мастера; яркий свет, темные стены, стекло, пластик и заплатки; и маленькая подушечка, истыканная иглами. — Быстро разобьется, но я тебя предупредил, — он вскидывает руки в воздух. — Ты не умеешь обращаться с ним. Разбиваешь если не свое, то чужое. Оливер не отвечает. Холод ползет по его челюсти. ¿ Кап. Кап. Кап. Он сидит на бортике ванны, запрокинув голову, и слушает, как капли воды чередуются с каплями крови, разбивающимися о кафельную плитку; красные брызги причудливо разлетаются в разные стороны. — Ты можешь приехать? — спрашивает он; у него нет сил даже поднести трубку к уху; его телефон лежит на полу рядом с лужей крови, и она подползает к нему. — Что-то не так. Счетчик разговора на экране останавливается на тринадцатой секунде: абонент бросает трубку. Оливер закрывает лицо руками и размазывает кровь по нему. ¿ Никто не приезжает. Кровь продолжает капать. Его телефон с фотографией Барри на дисплее исчезает в красном океане. Кровь расползается по плитке. ¿ — Привет, — произносит он; его пластиковый рот растягивается в неестественной, дрожащей, нервной улыбке. Весна смотрит сквозь него, словно его не существует. — Мы знакомы? — спрашивает Барри, будто разговаривает с воздухом. Его стеклянное сердце не умеет стучать; когда оно бьется в груди, это похоже на звон. Его волнение звучит как музыка ветра. Он смотрит Барри вслед и растирает замерзшие руки. ¿ Пинцетом Чейз достает осколки его разбитого сердца из груди, подсвечивая дыру фонариком; у него сосредоточенное, но не удивленное лицо. — Давай я просто заклею дыру пластырем, — предлагает он, — или заплаткой. Оливер собирается ответить, но, когда он открывает рот, приступ кашля перебивает его; Чейз отскакивает в сторону, чтобы увидеть, как он выплевывает шрапнель из остатков своего сердца. — Заполни ее хоть чем-нибудь, — откашлявшись, хрипло произносит Оливер. — Она все поглощает. Как чудовище. — Рад, что мы сошлись во мнении о том, кто ты, — произносит Чейз, — но если твое собственное сердце не справлялось, ни одно из моих тебе уже не подойдет. Оливер закрывает дыру ладонью и морщится; она присасывается к его руке голодно, и от ее бездонного черного рта веет холодом. ¿ Телесного цвета заплатка быстро пропитывается кровью; у него на груди красный квадрат, нелепое произведение обесцененного искусства, от которого не исходит ни боли, ни пульсации, ни даже холода. Ничего. Барри закрывает ее ладошкой, сосредоточенно хмурится; когда он отнимает руку, на его коже кровь. Он хочет помочь, но не знает как. Оливер не чувствует его тепла. ¿ Кап. Кап. Кап. Кап. — Все будет хорошо, — говорит Барри, прижимая его голову к своей груди; рана пульсирует, выталкивает кровь вниз по его холодному, тяжелому, пустому телу; это как фантомная боль, только фантомное сердце. Оливер смотрит в одну точку. Ему не нравится, что руки Барри испачканы в его крови. Заплатка протекает; тонкая ткань насквозь пропиталась ею и начала отходить по краям. Он скучает по своему сломанному, пустому, никудышному сердцу, сбоившему и покрытому швами, но живому; он знает, что скучает, но не может почувствовать этого. Барри обещает ему, что все будет хорошо; Оливер знает, что верит, но не знает, как это почувствовать. ¿ — Может, прорастет, — пожимает плечами Чейз, помещая маленькое зернышко в дыру в его груди. — Может, нет. С тем, как ты обращаешься с людьми, сомневаюсь, что у тебя получится позаботиться о нем. — Ты меня недооцениваешь, — отвечает Оливер. Чейз смотрит на него пристально: — Ты прав. Я даже не представляю масштабы того, как ты способен все разрушать. Внутри Оливер соглашается с ним. Но ничего не говорит. ¿ Его квартира похожа на болото, увитое плющом; зеленые стебли ползут по стенам и потолку, обвивают собой мебель, топят под собой все, усыпают пол ковром из листьев. Осторожно переступая через раскинувшиеся на полу растения, Барри останавливается на пороге ванной комнаты и встревоженно смотрит на Оливера, сидящего на кафельной плитке. Разлитая на полу кровь засохла и потемнела. Он смотрит в одну точку. Его тело увито такими темно-зелеными листьями, что они кажутся практически черными. Корни уходят в дыру в его сердце. Оно питается им. Черная дыра выглядит цветущей и яркой, но шелест листьев разгоняет по коже Барри мурашки; он передергивает плечами, будто от холода. Оливер поднимает на него пустой взгляд, уловив движение краем его глаза. — Прости, — произносит он одними губами. — Не... справляюсь. Барри садится на пол рядом с ним, берет его за руку и переплетает их пальцы. Темно-зеленый побег окутывает его запястье. ¿ — Ты как старый кукольный дом, — говорит Чейз; повторяет его мысли, но Оливер не помнит, когда и почему он чувствовал себя так. Он заколачивает дыру; Оливер чувствует, как гвозди гнутся о его ребра и ключицу. Чейз стучит молотком методично, будто пытаясь попасть в ритм его фантомного сердцебиения; за неимением сердца Оливер считает удары. — Я был мертв задолго до того, как ты его раздавил, — произносит он. — Я знаю, — Чейз забивает последний гвоздь. Оливер чувствует себя так, будто у него в дыре могила для всего, что олицетворяло его сердце. Он ждет писк — как у приборов, когда человек умирает, — но тишина не замолкает. ¿ — Будет лучше, если ты не будешь меня знать, — говорит Оливер, глядя куда-то поверх плеча Барри. — Я ломаюсь на части, как старый кукольный дом. Он чувствует себя так, будто в его челюсть продеты нити, которые уходят наверх, к кукловоду, заставляющему его говорить это; он не знает, почему повторяет слова Чейза так, словно это его собственные мысли. Барри смотрит на него так, как уходящая весна, но в обратной перемотке, где март сменяется февралем. Зима наступает. Зима отпугивает тепло. — Я не хочу погрести тебя под собой, — добавляет он. Он заставляет себя уйти. Ему хочется обернуться, но он упрямо не делает этого. Боли нет. ¿ Кап. Кап. Кап. Стирая пальцы в мясо, он выковыривает гвозди из своей груди; ему кажется, что, если черная дыра разверзнется, она сможет поглотить его и так будет легче. Кап. Кап. Его телефон вибрирует на кафельном полу; вибрация издает звенящие нотки. Он не поднимает трубку. Он собирает гвозди в горсть и сжимает в своей руке; они погнулись о его кости при забивании и даже не могут его порезать. Он бросает их на пол. Кровь перестает капать. ¿ — У меня есть для тебя кое-что, — говорит Чейз, появляясь на пороге его квартиры посреди ночи. — Свеженькое. Пришлось выдирать его из грудной клетки и собирать по кусочкам. Ювелирная работа. Оливер смотрит, как он ставит на стол стеклянную коробку с половиной сердца; оно маленькое, совсем маленькое — черная дыра в его груди поглотит такое и даже не почувствует. — Оно не целое, — произносит он. Чейз достает сердце из коробки и смотрит ему в глаза. — Оно живое, — сухо произносит он. Сердце бьется в его руке, будто маленькая птичка. ¿ Кап. Кап. Кап. Кап. Оливер плотнее закручивает кран. Крови нет. Плитка под его ногами ощущается холодной; он переступает с ноги на ногу, но ощущения не исчезают. Его тело оживает. ¿ Он высматривает Барри среди спускающихся по ступенькам людей, но не видит; нетерпение заставляет его трепетать — и он чувствует этот трепет от своей маленькой половинки сердца в груди; оно переполнено предвкушением их встречи. Барри опаздывает. Он жалеет, что его чувства возвращаются, потому что одно из них крадется к нему, разливаясь холодом по его грудной клетке; ужас парализует его: он ждет, что черная дыра разинет свою пасть и поглотит его сердце, и все начнется сначала, без боли, но безумно, ужасно, невозможно холодно... — Привет, незнакомец, — раздается голос за его спиной. Он оборачивается. Барри улыбается ему. Он выглядит... странно. Что-то в нем изменилось. Оливер притягивает его к себе и обнимает; и если бы он мог — он бы заплакал, почувствовав знакомое тепло, разливающееся между ними. Стрелки останавливаются и начинают движение в обратную, привычную сторону — к финальной точке, к наступлению весны после февраля. Он отстраняет Барри и замечает капли крови на рукаве его рубашки. С плохим предчувствием он отодвигает шарф Барри и проводит пальцами по его груди, чуть давя, пока не натыкается на шов, ощутимый даже через ткань. И тогда он понимает. Барри тянется к нему и утыкается носом в его шею, замирая так, обнимая; Оливер обхватывает его своими человеческими руками, поджимая свои человеческие губы, и знает, что никогда не найдет слов, чтобы выразить то, что он чувствует своим маленьким сердцем.