Падшая

Они и правда заехали за кофе. В милую кофейню, что находилась недалеко от поместья Годфри. Ингер стояла под полосатым навесом, пока Роман оплачивал двойной эспрессо и её «ванильную бурду». Вокруг уже все галдело о наступлении настоящей осени. Липкой, мокрой, карамельно-тыквенной, с влажной рыжей листвой и беспокойными тучами. Хэмлок Гроув превратился в настоящий городок из ситкомов, с хэллоунскими украшениями и промозглой атмосферой. Девушка поежилась и забрала свой кофе из холодных рук Романа. Сидя в его машине и попивая горячий латте, она на мгновение забыла о том, что происходило с ней до этого. Не из-за того, что по-прежнему страдала провалами в памяти. Просто не хотелось думать об этом в его компании. Привычно холодный и безразличный, Годфри рядом с ней был трепетным и каким-то заботливым. И это была не та забота, к которой она привыкла. — Я думаю, дома сейчас никого нет, — предположил парень, оставляя бумажный стаканчик и заводя автомобиль. — Ты можешь остаться надолго. На сколько захочешь. — Я бы хотела просто поспать на чем-то, кроме больничной койки, — улыбнулась Ингер. — Ну, и мне нужно время, чтобы собраться с мыслями и вернуться к семье. — Я попросил Прайса оповестить их о твоей выписке вечером, чтобы у тебя было время, — иногда девушке казалось, будто Роман в её мире был каким-то криминальным авторитетом, который решал все её проблемы ещё до момента их появления. — Если захочешь, оставайся до ночи. А потом я отвезу тебя. Это было плохой идеей. Вновь сердце Богровых забилось быстро-быстро. Она представила лицо брата, который после двухнедельной разлуки увидит её в машине Годфри. Тогда плохо будет всем. И ей, и Питеру, и Роману. И самое ужасное то, что ни она, ни брат не смогут объяснить, почему именно последний реагирует на все с таким бешенством. «Эти детские ошибки пора исправлять» — твёрдо решила она, ещё находясь в больнице. — «Нельзя жить девиантами всю жизнь. На долю Питера и так выпало немало странностей, я больше не буду одной из них». Эх, если бы все было так же просто, как на словах. Если бы она только могла прийти в трейлер и заявить: «Хей, Питер, я, наверное, больше не хочу спать с собственным братом, а то в интернете пишут, что это неправильно, раньше-то я не догадывалась». А Питер бы ей в ответ безучастное «Ок» с ухмылкой. Но будет не так. Все будет в корне не так. Для него это было не просто. Он, в отличие от Ингер, всегда осознавал весь ужас и неразрешимость ситуации. Ингер, скорее, была жертвой обстоятельств, его жертвой. Он же был жертвой собственной природы. — Ты так долго думаешь над тем, стоит ли садиться ко мне в машину вечером? — усмехнулся Роман, глядя на задумчиво нахмуренные темные брови девушки. — Не-а, — Ингер быстро натянула игривое выражение лица, избегая развернутых ответов. — Думаю, решим позже. Роман мысленно согласился и задал следующий вопрос, еще более нежелательный, чем вопросы про брата: — Ты сама не предполагаешь, что с тобой произошло? Из-за чего или, может, кто повлиял? — В смысле, кто повлиял? — не поняла девушка, усаживаясь на быльце дивана. Ее движения, отметил Годфри, стали чуть раскованнее, но остались такими же плавными и летящими. Она была как марионетка, которой управлял искусный кукловод. Парень сглотнул. Он явно не подумал над формулировкой и сам же себя подставил. И правда, Ингер, давай подумаем, кто же это влез тебе в голову и поменял полушария местами. — Я имею в виду, может… Стресс? С кем-то поссорилась? — И часто у тебя от стресса льется кровь из глаз, Роман? — изогнула бровь Ингер, как-то странно улыбаясь. Тот мысленно хлопнул себя лбу еще раз. — Я, конечно, не врач, но мне кажется, это не самое распространенное проявление стресса. Но я хорошо помню, что именно я испытывала, — девушка остановила взгляд на полуприкрытых глазах, словно пытаясь ухватить тонкую незримую нить его сознания, переплести со своей. Показать, а не рассказать. Что-то подобное она пыталась проделать с Дестини в палате, только вот уже совсем не помнила, зачем и как. С Романом это было сделать куда сложнее. Несмотря на всю теплоту и открытость к Богровых, он оставался собой. Черта с два человеческое сознание сможет проникнуть и слиться с его собственным. Оно было скрыто за семью замками, и как бы ярко не искрились его глаза, в них невозможно было прочитать, увидеть ничего, кроме собственного отражения. — У тебя бывает бессонница? — спросила Ингер, понимая, что вопрос глупый, потому тут же реабилитировалась. — Точнее, ты помнишь, каково это? И снова мимо. Глядя в те самые глаза, было совершенно понятно, что Роман хорошо помнит, каково это. — В общем… Меня начали мучить кошмары, — не дождавшись очевидного ответа, начала девушка. — Сначала я просто беспокойно спала. Но где-то с месяц назад к снам добавился еще и… Я не знаю, как это назвать, но такое ощущение, будто в голове зарождается огромный очаг боли. Он пульсирует и… Я будто слышу, как он трескается, разрушается, и все это так громко, будто… «Будто стена падает» — про себя закончил за нее Годфри, делая глоток любимого виски Оливии. Непонятно, что показалось ему более терпким: холодный напиток со льдом или осознание того, что у него все больше поводов пенять на себя. «Конечно, падает, Ингер. И она скоро упадет. Только что скрывается за твоей стеной? Почему у тебя она такая прочная? Что именно причиняет тебе боль? Как долго ты воздвигала ее и что так сильно хотела спрятать?» — он неясно слышал дальнейшие слова Ингер, слишком глубоко погрязши в своих мыслях. Такое болезненное чувство вины разрасталось в грудной клетке и вот-вот должно было встретиться с неутолимым желанием сломать эту стену до конца. Такое Роману удавалось лишь однажды. Но он предпочитал не вспоминать об этом. — …и в конце концов, произошло это, — закончила свой рассказ девушка, перебираясь с быльца на диван и поправляя волосы. Они как будто отросли заново, превратившись из трех волосинок в густую шевелюру. Как-то было все в ней не по-человечески, абсолютно неправильно, и Роману казалось, что никто, кроме него, этого не замечает. Что Ингер вся какая-то абсолютно не по законам и правилам. Что история ее жизни такая… Аскомой на зубах. Не по порядку, словно отреставрированная книга. Вроде, все страницы есть, какие-то даже подклеили и восстановили обложку. А вот расположить их по оглавлению забыли. И теперь «Русалочка» начинается с того, что бедная Ариель становится морской пеной, и уж потом объявляется в подводном царстве среди своих сестёр с рыбьими хвостами. Роман не просто так вспомнил именно об этой сказке. Ему всегда казалось, что дело тут было даже не в Ингер. Просто этот мир как будто был не предназначен для нее. И хоть она превосходно адаптировалась, невольно создавалось впечатление, будто ноги ей подарила морская ведьма. Будто сидела она на морских валунах, расчесывала гребешком свои мокрые белые волосы, а вокруг нее плясали крабики и осьминоги, играясь с плавниками. И вдруг р-р-раз — и нет ни крабиков, ни валунов, ни рыбьего хвоста. Оказалась она черти где со своими длинными тонкими ногами с выпуклыми коленками. А как, зачем… И как этими бледными палками пользоваться? Этого ей никто не объяснил. Пришлось нагонять самой. Хотя Ингер мало ассоциировалась с морем. Роман, хоть и сам выдумал эту метафору, слабо представлял ее среди водорослей и рыб. Раз уж на то пошло, в его мыслях он одел ее в белые полупрозрачные одеяния и дал в руки священный фолиант. Снял с нее неудобные кеды, чтобы ей проще было ступать по мягким прохладным облакам. Он дал бы ей гребешок, но не для того, чтобы расчесывать волосы. А чтобы чистить перья на массивных белых крыльях. Он мало смыслил в птицах и не был уверен, что перья чистят именно так. Ему вообще было сложно воображать это все. — И все это произошло после переезда, — подытожил Роман, не нуждаясь в подробных рассказах. Все было предельно ясно. Это ангельское существо имело в себе некую защиту, которую Годфри удалось проломить. Это как снять с человека банальную социальную маску — в любом случае, неприятно. А здесь была ситуация иная. На корню ее подсознания некий барьер защищал ее невинное нутро от внешнего мира, который был для нее не предназначен. И кто-то еще до Романа пробил в нем брешь. Он лишь продолжил разрушать его, как коррозия на благородном металле. — Да… Может, климат… — выдвинула свои предположения Ингер, сама же их сразу опровергая. — Хотя звучит как бред. Я не знаю, что это было, Роман. Я рада, что сейчас этого нет. Но знаешь… У меня не появилось ощущения, что все закончилось. Да и Прайс ничего толком не сказал. Если честно, все это время чувствовала себя онкобольной — никто не говорит тебе, что с тобой, но спрашивают, какой твой любимый диснеевский герой, чтоб пригласить аниматора. Он мог бы закончить все прямо сейчас. Мог бы пробраться глубоко-глубоко в ее сущность, по камешкам разобрать эту стену, сложить их в аккуратную груду и выпустить наружу все, что за ней хранилось. Но тогда он бы ее убил. Никто и никогда не будет готов к такому повороту событий. Психологи говорят, что просто выйти из зоны комфорта (вроде перестать заправляться на Shell и перейти на RaceTrack) бывает непросто. А тут… Наверное, они бы назвали это психосоматикой. Почти физическую преграду в считанные секунды взять и разрушить, как песочный замок. Нет, он не мог с ней так поступить. — Я верю, что если бы и было что-то необычное или угрожающее тебе, Прайс не стал бы молчать, — успокоил ее Роман. — Я понимаю, что все это крайне сложно и… Не представляю, каково тебе было. Но если ты будешь попусту накручивать себя и называть онкобольной, хорошего из этого ничего не выйдет. Теперь все в порядке. Запомни это. И если вдруг что случится, ты можешь мне об этом сказать. — Питер не одобряет наше общение, — перебила его Ингер, поджимая губы. — Никогда не думала о том, что вам следует поговорить на эту тему? — закатил глаза парень, усаживась напротив и складывая паучьи пальцы домиком. — Он ведь… Твой брат, а не арабский шейх, который взял тебя в шестые жены и теперь имеет право запереть в своем пентхаусе навечно. — Не хочу посвящать тебя в это, — как-то небрежно бросила девушка, но тут же опомнилась. — То есть… Хотела сказать, что у всех свои причины. Однако, ты прав, мне и впрямь необходимо поговорить с ним. Он пытается защитить меня, но от этого на меня, как будто, все больше нападают. И что она, черт возьми, ему скажет? Этот разговор должен состояться сегодня же. Сегодня вечером она обязана дождаться, когда в трейлере останутся только они одни, и спокойно начать. Но вот с чего? Нужно ли как-то плавно подводить или можно сказать напрямую? Видя, что Ингер не настроена на серьезные беседы, Роман подбадривающе улыбнулся и встал с софы, подзывая девушку к себе: — Пока ты лежала в палате, Нетфликс какой-то сериал выпустил. То ли мистика, то ли детектив. Идем наверх, там плазма. Ингер ценила в нем проницательность. Этого не было в Питере. Для него любой момент был подходящим для его желаний. Он был целеустремленным и этой чертой был обязан именно своей привычке добиваться желаемого. Только вот он забывал разграничивать бытовые цели и человеческие взаимоотношения. Это всегда было заметно, но впервые причинило Ингер такую боль, когда он, наплевав на ее состояние, силой взял беззащитное тело. Зная, что она никогда не сможет дать сдачи или рассказать кому-то, он пользовался этим. Роман никогда не стал бы заводить разговор о пчелах, зная, что у Богровых аллергия. И никогда не назвал бы пса Деймоном, зная, что это ее нелюбимый персонаж в «Дневниках вампира». Он никогда не сделал бы то, что перечило ее предпочтениям. И ей необязательно было их озвучивать, он догадывался по взгляду, интонации, повадкам. В каком-то смысле, он был идеальным мужчиной по мнению многих. Только вот удавалось бы это ему, не будь он коварной нечистью? Вряд ли. Просто ему было намного проще перехватывать чьи-то мысли подобно радиоволнам. Так же он поступал и с Ингер. Они удобно устроились на софе. Смешно. Роман и правда включил Нетфликс. И сериал там действительно был в новинках. Ингер невольно горько усмехнулась, вспомнив, как Питер всегда предостерегал ее от подобных просмотров. Наверное, так же, как родители предупреждают маленьких детей об опасности наркодиллеров. Мол, нельзя выходить на улицу одному, ведь обязательно будут предлагать героин. А соглашаться на просмотр сериалов тоже не рекомендуется — чревато беспорядочными половыми связями. Как можно догадаться, Ингер ни разу на улице не предлагали героин. Тем более, бесплатно. И уж тем более, Роман не склонял ее ни к чему, что было ближе, чем объятия. Поверит ли ей Питер вечером? Поверит?

***

— Нет. Таким был его ответ на неслышный вопрос Ингер. Могут ли они поговорить? Нет? Но почему? От нее и на этот раз несет мертвечиной? — О чем ты хочешь поговорить? — шипя от злости, спросил Питер. — Может, о том, что ты загадочным образом исчезла из клиники сегодня днем? Или о тачке Годфри, на которой он благополучно довёз тебя до дома? Ох, извини, возможно, ты хотела поведать мне о беседе с Дестини. Что ж, не могу отказать тебе в таком удовольствии. Присаживайся да повествуй. Дестини… Точно, ведь к Ингер приходила Дестини! И что? Разве они о чем-то говорили? Девушка впала в ступор. Казалось, результат, достигнутый доктором Прайсом касательно ее здоровья, вот-вот сойдет на нет. Питеру было наплевать. Ему было настолько наплевать, что он даже не открыл ей дверь. Дверь трейлера распахнулась с третьего стука, когда охмелевшей Линде поднадоело слушать монотонный ритм. Не сказать, что она была шибко рада видеть племянницу. Молниеносно ухмыльнулась и проскользнула в свою комнату, будто бы и не было этих мучительно долгих дней ее отсутствия. — Так с чего начнешь? Ингер поджала губы. Ничего из перечиленного братом не было ее темой на предстоящую беседу. Она и так далась бы ей нелегко, а теперь, зная, что Питер по-настоящему взбешен, сложнее ей было раза в два-три. — Ну… Дестини приходила, — как-то тупо и отстраненно сказала она. — И я не знаю, почему, но я совсем забыла, что она говорила. Я помню, что справлялась о моем самочувствии… — То есть, ты хочешь сказать, ваш разговор был настолько мелочным, что ты и сути-то не помнишь? — казалось, парень начинал закипать. — Лучше скажи сейчас правду. Ты либо не в себе все еще, и зря этот упырь тебя вытащил, либо крайне бездарно лжёшь. — Я в порядке, — уже более уверенным тоном заявила девушка после двух, таких бесполезных, обвинений в ее адрес. — И не лгу. Как думаешь, Питер, тебе следует так общаться с человеком, который не так давно находился на грани смерти? М-м? — Ах, вот как мы заговорили, — он начал медленно подниматься с дивана. — В таком случае, историю начну я. Ты подхвати, если вдруг что вспомнишь, хорошо? А то вдруг сестра передала мне не все подробности, как именно и в каких позах я тебя насилую. Ингер остолбенела. Она не могла этого сделать. Не могла выдать их тайну. Это было их, их общее, это было попросту невозможно. Только если какой-то гипноз Дестини не сработал в конце концов на ее разгромленную защиту. Вспоминать времени не было, Питер начал рассказ: Дестини гнала со всех педалей. Скорее, к трейлеру Руманчеков, параллельно набирая сообщение «Выходи, нужно поговорить». Ее руки тряслись на руле, она не могла держать его прямо. Губы были стиснуты в тонкую полоску, что невольно наталкивало на мысль, будто она вот-вот закричит во все горло или ее вывернет наизнанку. Каждое из воспоминаний, которые Ингер немыслимым образом внушила Дестини в голову, постепенно ускользали. Так, от нее ускользнула кровавая река, черная фигура на берегу, разрушенная стена и настоящий облик Ингер. В сознании оставались лишь обрывки сюжетов о том, как ее собственный брат без каких-либо сомнений насиловал Богровых. Ее тело продолжало воспроизводить эти моменты на себе, давая прочувствовать каждое ощущение. Живот внизу скрутило раскаленными обручами, стало тяжело дышать, словно ей закрыли шершавой ладонью рот. Боль, почти нестерпимая боль в промежности, о которой будет сложно доложить Питеру в подробностях. Бесконечная и неуемная усталость одолевала ее, заставляя потоки соленых слез течь из покрасневших глаз. Не было в ее жизни ничего страшнее и убийственнее, чем чертовы воспоминания ее сестры. Были ли они воспоминаниями? Или всего лишь выдумками, которые зародились в больном сознании Ингер? Это Дестини выудила их наружу или Ингер сама решила продемонстрировать ей способности медиума? Вопросов становилось все больше, а сцены ускользали из памяти все резвее. Вот она свернула с дороги на листву, тормозя прямо у трейлера, из которого показалась лохматая голова. Она рывком распахнула двери своего авто и едва успела вылезти наполовину, как ее желудок сдался. Ощущая на себе все перелести насильственного полового акта с близким родственником, его оскорбления и упреки, чувствуя себя будто в клетке за стальными прутьями, ее организм дал заднюю. Дестини таки стошнило, и Руманчек даже слегка растерялся сначала. Да, довольно часто видения сестры вводили ее в «особенное состояние», но обычно она не садилась за руль в таком случае. А тут… Быть может, она хотела передать что-то важное? К моменту, как спазмы отпустили ее, боль, душевная и физическая, тоже начала ускользать. А вместе с ней исчезали и последние осколки видений. — Ты… — пробормотала она позеленевшими губами. — Ты, Питер… Ты ее болезнь. Ты чудовище. И я знаю о вас… Ее нужно спасти от тебя. Она так просила. На этом моменте она оборвала короткий монолог и откинулась на спинку сиденья. Все. Больше в ее мозгу не было ничего. Ни причин, по которым она пригнала сюда, ни поводов для столь отвратного душевного состояния. Питер смотрел на нее ошалелыми глазами, не понимая, неужто Ингер специально поддалась Дестини? Неужто и впрямь так хотела показать ей? Но ведь они договорились скрывать. Их ведь это устраивало. Нет? Руманчек была без сознания на водительском сиденьи. Питер же был в сознании, к своему огромному сожалению. И его сознание понимало: Ингер далеко не такая святая. Как минимум, она каким-то образом умудрилась рассказать Дестини об их секрете, и вряд ли словесно. Скорее всего, она ввела ее в транс и показала все в мельчайших подробностях. На слово Ди бы не поверила, да и реакция не была бы такой резонной. Выходит, в груди у кузины поселилось что-то злое и темное, что пробило брешь. Но так ведь не бывает! Не без причины! Он же так старательно оберегал этот лучик света, так укрывал ото всех и вся. Разве только Годфри… Точно, Годфри! Разумеется, услышанное для Ингер было сенсационной новостью. Дестини никак не могла прочесть ее. Она прекрасно ощущала, что в ее мозгу никто не колупался своими ведьминскими штучками, так что, выходит, она сама ей все показала. Но как? Разве это входит в перечень ее особенностей? Ей всю жизнь казалось, что в этом перечне нет ничего, кроме двух пунктов: 1. Светлые цыганские волосы, не похожие структурой ни на что, кроме как ангельское полотно 2. Необычная связь с кузеном — Ингер, я тоже тебе кое-что расскажу, пока ты вспоминаешь, — создалось впечатление, будто ее ответ не слишком-то интересовал Питера, что было крайне странным. Словно он очень давно хотел ей что-то сказать, но что могло быть важнее? По крайней мере, для него. — Прайс однажды позвонил мне, после того, как тебя просветили этим… Как его… — Руманчеку всегда тяжело давались термины. — Короче, когда увидели твои кости, у них возникли некоторые вопросы. Это было в стиле Питера. Сначала довести до белого каления своими переживаниями, а затем резко переключиться и превратиться в заботливого братишку. — Где-то в твоем теле есть что-то… Чего нет у других. Во-первых, они не смогли там как-то просветить твою спину, вот эту часть я вообще не понял, — он говорил до боли будничных тоном. — Но увидели кое-что в голове. Ты что-то знаешь об этом? Он протянул ей копию снимка. Забавно наблюдать со стороны свой мозг. Казалось бы, в этом небольшом жилистом органе не может поселиться ничего интересного, кроме рутинных мыслей об учёбе, экзаменах, школьной любви и всего такого. Но Ингер отличилась. Где-то в районе обоих висков виднелось странное пятнышко, напоминающее крохотную надпись. Она точно не выглядела, как татуировка, а скорее, гравировка на внутренней стороне черепной коробки. Ингер точно уже где-то ее видела! Только… — Зачем ты сейчас заговорил об этом? — в ней проснулась какая-то легкая обоснованная агрессия к брату. — Мы ведь не договорили до конца о… — О чем? — снова этот напускной елейный тон. Было видно, что Питеру он дается не без труда. Словно челюсти сковали колючей проволокой, он сжимал зубы, и было видно, как мышцы его лица едва сдерживают внутри эмоции. — Так… — Ингер замялась. А о чем они в самом деле говорили? Как вообще можно было обобщить тему их разговора? — Ну… Мне больно, Питер, — это было тоже нелегко. — Ты сам понимаешь, что происходящее изначально трудно было назвать нормальным, но ведь с тех пор, как я приехала, ты перешагнул все известные мне границы, и… — Ты свободна, — отрезал брат. В трейлере повисла звенящая тишина, даже шум в ушах девушки поутих, словно перед настоящей смертоносной бурей. — И я правда прошу прощения. А последние слова резко зазвучали набатом, от чего пульсирующая боль в голове мгновенно проснулась. Богровых неловко потерла виски. — Мне правда жаль, Ингер, — в этой жуткой тишине, казалось, было слышно, как мелкая соленая капля прочертила тонкую дорожку по щетинистой щеке и с шумным «кап» упала на поверхность стола. Питер упирался в него обеими руками с такой силой, что казалось, будто он вот-вот треснет. Линда спала в своей комнате, но это не значило, что можно орать во весь голос. А именно этого ему и хотелось. От чего говорить было в десять раз сложнее. — Знаешь, каждый раз, когда ты убеждала меня в том, что я не животное, ты ошибалась. Не полностью, но все же. Прости меня за то, кем я являюсь, — в голосе снова начали прослеживаться нотки пассивной агрессии. — Прости, что именно я оказался единственным человеком во всей семье, которому не было на тебя наплевать. Что я подтолкнул тебя к этой фатальной ошибке, хотя, надо признаться, не припомню ни разу твоего сопротивления. Также ровно ни разу ты не говорила мне ни о чем, что тебя беспокоит. И вот тут прошу оставить ремарку, что я, Ингер, животное. Все же животное. И я не понимаю и никогда не понимал тебя. И таких как ты. Но, Ингер, закончено. Она попятилась назад, а Питер обернулся на нее. В эту секунду его глаза пожелтели, а по поверхности многострадального стола царапнули мгновенно показавшиеся когти. — Ингер, — голос зазвучал так, словно уже говорил из недр остатков его естества. — Я правда очень любил тебя. Сестра вжалась в железную дверь, наблюдая слишком быстрое, жуткое и кровавое превращение. Вновь вернулся адский камнепад в голове, но лишь благодаря ему она не услышала, как громко ломаются ребра, позвоночник. Как о пол ударяются зубы, подобно рассыпанному бисеру. Наблюдая, она все еще стояла как вкопанная, пока сонная Линда не прибежала на смертельно опасные звуки. И вот они оказались втроем. Бледная испуганная Ингер, как обычно ничего не понимающая Линда и он. В луже крови и собственных внутренностей, посреди кухни стоял на трясущихся лапах огромный волк, в чьих глазах больше не было и крупицы остатков разума. — Ингер, — Линда говорила тихо, неуверенно. — Толкай дверь и беги. Беги, слышишь? Куда угодно. — П-почему? — сглатывая слезы и пытаясь толкнуть дверь, пробормотала девушка. Лапы волка стали увереннее, словно он почуял в себе какой-то прилив сил. Питер (или не-) приближался к ней медленно, фыркая и рыча, словно загнал в угол очередную белку. — Он охотится, — еле слышно проговорила тетя, не веря в свои слова. — На тебя. Волк совершил прыжок. На своей памяти ни Линда, ни Ингер никогда не видели Питера в такой ипостаси. Шерсть стояла дыбом, девушка на автомате успела увернуться от зияющей пасти. Зверь приложился боком к двери и вылетел во двор, открывая сестре путь к спасению. От самого себя. Ингер выбежала, пробегая мимо отряхивающегося от падения оборотня. Снаружи лил адский дождь, тело тотчас продрогло до самых костей, но девушка мало ощущала это. Она чувствовала только как от промокшей ткани белого платья паром отталкивается приближающееся голодное дыхание. Она не знала, куда бежать. Возможно, к дороге. Возможно, к водопаду и озеру. Точно не в лес. В лесу Питер — хозяин. Он знает каждую корягу и точно найдет ее там. Значит, придется нестись сломя голову к дороге. По пятам следовали четыре мощные лапы, которые приземлялись на размокшую от дождя землю и отталкивались от нее с немыслимой силой. Ингер отставала от волка всего на пять или шесть человеческих шагов. Подобно гиене, Питер игрался с ней, ведь точно был способен в один прыжок преодолеть это расстояние и перегрызть ей глотку. Но аромат ее неподдельного, почти детского страха не позволял ему покончить с удовольствием так быстро. Тонкие белые ноги почти не слушались. Ингер пробежала вовсю силу добрую половину пути, а сейчас едва переставляла их, приближаясь к склону. Он был самым быстрым способом попасть на трассу, которая вела туристов к знаку «Добро пожаловать в Хемлок Гроув». Волк отстал. На добрые десять шагов. Девушка шумно выдохнула и из последних сил обернулась. Оно приближалось к ней, угрожающе щелкая острыми зубами, с которых то и дело стекала слюна. Она стояла на краю покатого склона, не в силах сделать шаг к спасению. В измученном теле никогда не нашлось бы энергии, чтоб преодолеть этот угол не кубарем. До нее быстро дошло — Питер гнал ее сюда нарочно. Знал, что отсюда у нее уже не будет способа выбраться. Они смотрели друг другу в глаза. Питер смотрел в испуганные, преданные и потухшие глаза сестры. Наблюдал, как со светлых волос стекают тяжелые капли. Как вздымается ее грудь с торчащими от холода или страха сосками. Они просвечивали сквозь полупрозрачную ткань белого платья. Ей-богу, даже такому низменному существу сейчас она все еще казалась прекрасной. Стоя во влажном полумраке, перепачканная землей и грязными каплями, с мелким порезом на левой щеке от ветки. На фоне серого грозного тучного неба и сухих искореженных деревьев… Ангел. Прыжок.

***

Если бы Ингер оказалась на необитаемом острове с какой-то большой компанией, со своим инстинктом самосохранения она умерла бы первая. По крайней мере, так было до сегодняшнего дня. Сейчас же она смогла собрать всю волю в кулак и оттолкнуться от скользкого края склона. Последним, что она слышала, был визг шин, совсем не знакомый вскрик женщины и болезненный сочувствующий стон родного. Виднелась размытая картинка светящихся фар, к которым она и упала, скатилась по злосчастному склону, едва не попав под колеса. До них оставались считанные сантиметры. Роман выкрикивал ее имя в надежде на ответ, но говорить было слишком трудно. — Она ничего не повредила, мистер Годфри, и пульс в норме, хоть и частый, — еще раз тот незнакомый женский голос и ощущение теплых прикосновений. — Откуда она… Что она забыла в лесу? Вы ее знаете? Держа на руках хрупкое тело, полностью перепачканное в грязи, битумных крошках и каких-то прилипших ветках, в мозгу невольно проплыло ощущение дежавю. — Это Ингер Богровых, мисс Шасси, сестра Питера Руманчека, — ответил парень, поднимая ее над землей и укладывая, грязную, на светлое сиденье автомобиля. — Шассо, — вежливо поправила женщина. — Да уж… Еще и в город заехать толком не успели, а у вас уже какие-то приключения. Не удивлюсь, если дело, на которое меня вызвали, окажется глухарем. Или же закроется с итогом, типа «всех троих изнасиловал и убил какой-то чупакабра». Вызвали? На дело? Убил?