Ab exterioribus ad interiora

Выходишь из автобуса в промозглый дождь, тут же ёжась. Может, у природы и нет плохой погоды, но тебе та, что сейчас воцарилась в городе, совсем не по душе. Уже скучаешь по невыносимой жаре и яркому солнцу, так как зонтик по обыкновению с собой не взяла и придётся перебегать от крыши к крыше до дома, стараясь оставить хотя бы один сухой островок на теле. Серые кроссовки в хлам и волосы тоже, еле как добираешься до нужного подъезда пятиэтажки, куда переехала месяц назад вместе с Юнги, дрожащими от холода пальцами вводишь пинкод и бежишь на второй этаж, скорее в тёплую квартирку. — Т/и! — Мин, вышедший навстречу с яркой улыбочкой, так как ты должна была принести ему любимые сырки, которых он ждёт уже три часа, тут же помрачнел. — Да-да-да, я опять не послушалась мудрого Господина Мина, уже жалею. Принеси мне полотенце и твою кофту, пожалуйста, — бормочешь, скидывая пакет с продуктами на стул и забегая в ванную, где избавляешься от всей промокшей одежды, а после мнёшься, потому что пол холодный да парень почему-то копается в поиске одежды долго. Наконец, в комнату просовывается рука, держащая толстый свитер и белое махровое полотенце. — Эй, чего смеёшься? — раздаётся недовольный голос из-за двери, хорошо, что юноша не видит, как с трудом сдерживаешь улыбку во весь рот. — Мог бы и зайти, правда. Вот что ты там не видел? — Совесть не видел ещё свою, — полотенце падает на пол, однако, не успеваешь ничего сказать, Юнги уходит в спальню, оставляя одну с сыростью, что, кажется, забралась прямо под кожу, и умилением над ним, которое вынуждает в глазах загореться звёздочки. Сегодня парень опять что-то мастерит с фотографиями, делает новый коллаж, вам их уже девать некуда, серьёзно, но ему это нравится, таким образом Юнги отдыхает и очищает мысли от всего ненужного. Наверное, он делает это ещё и для Ди. Или же Ди в нём сам делает их? Ваши походы к Хосоку стали редкими, все загружены, у Юна — работа, у тебя последний курс, у Чона — очередная научная конференция, да и Мин, похоже, сам справляется прекрасно. К тому же, молодой человек ревнует, когда после его бесед с преподавателем в кабинет заходишь ты и пропадаешь там на полчаса. Ревнует, стараясь не показывать, лишь губки дует. Когда Юнги так чему-то отдаётся, как сейчас, то никакие звуки до него больше не долетают, да и вся атмосфера вокруг становится на грани абсолютной тишины, словно в вакууме, потому что Мин занимается чем-то важным, и весь мир прогибается в этот момент под парнем, слушает внимательно и ничего говорить не будет, ожидать только с замиранием. Обвиваешь мужскую шею руками, опираясь всем весом почти на юношу, он и не против. Весь мир прогибается, однако не ты, тебе единственной можно войти внутрь его мироздания и стать частью того прекрасного, что видно исключительно глазами Юна, когда он наклеивает фото за фото на белый лист, выводя особенные рисунки из воспоминаний. — И почему зонт не взяла? — ворчит больше прежнего. — Злишься? — Да, — правда, злится, такую моську состроил, что аж страшно. Злится, а всё равно усаживает к себе на коленки и обнимает, дабы быстрее согрелась, снимает свои тёплые тапочки и надевает на женские голые ступни, ибо кое-кто дурашка, как парень любит говорить, даже носки не нацепившая. — Юн, — тянешь имя, потому что нравится, оно ложится на язык горячим шоколадом и растекается мягко. — А? — парень сужает глаза, не поддаваясь на провокацию. — Ты такой зайка! — вскрикиваешь ему прямо в ухо, сжимая шею в своих тисках сильнее, а Мин хрипит в ответ, будто ты его задушила, правда, сам обнимает за талию и легко смеётся. Внутри Юнги больше нет поглощающей темноты, и грубого голоса Ди не слышно, он если и появляется временами, чтобы отругать за очередной косяк, то совсем не кажется чужим или посторонним, теперь с ним спокойно, а без него даже как-то непривычно, потому что долго парни жили в одном теле, сменяя друг друга. От внешнего к внутреннему и наоборот, они являлись отражением друг друга порой не просто так, ибо загадки «внешнего» разгадывались во «внутреннем». Сейчас, если постараться, можно найти две части целого в юноше, но грани слияния почти не различить. Мин старается не показывать никому, как счастлив, потому что боится, что счастье вмиг рассеется, как тогда, когда вы начали встречаться. А он ведь до покалывания в пальцах счастлив, потому что мама здорова, работа его радует и самый дорогой человек рядом. Смешит, болтает, жалуется на преподавателей, покупает какую-то фигню, знакомит со своими родителями, что оказались людьми с хорошим чувством юмора и строгим взглядом на жизнь. Ты обнимаешь крепко, целуешь приторно, как парень любит, будто лакомство на вкус заставляешь попробовать, и по ночам жмёшься прямо к мужской спине, что ему потом не меньше десяти минут приходится отходить от столь неземной картины. С тобой ему прекрасно, как никогда ещё не было. И повезло, что тебе не надо всё показывать, не надо говорить вслух, и так понимаешь отлично, то же самое чувствуешь, когда мужчина поднимает на руки, когда помогает помыть голову, потому что сама делаешь это отвратно, когда готовит кашу с фруктами и заставляет питаться нормально. Вы помешаны на недосказанностях и разговорах глазами, но так вы сохраняете блаженство внутри маленького мирка, никому не позволяя на него покуситься. Вы держитесь за руки и идёте дальше, не оглядываясь, потому что прошлое живёт в прошлом, пора бы его оставить и просто любить, пока позволено. Любить до взрыва эндорфина в крови, до мира в розовом цвете, с ссорами, без которых не обойтись, до сопливых признаний и отчаянных поцелуев. Так ведь и любят, разве нет?