я чувствую себя живым

когда их басист говорит, что они едут в тур с Дэвидом Боуи, но это не точно, Брайана рвет на пол около туалетного столика в их гримерке. виновато, вероятно, дешевое пиво и Хьюитт, который уверял, что понижение градуса — сущая ерунда. Брайана рвет еще минуты три чистым алкоголем, желудочным и яблочным соком вперемешку. Стефан терпеливо ждет, смотрит сочувствующе и грозит полупьяному, оттого не слишком адекватному Стиву пальцем. — круто.., наверное, — пауза между словами слишком длинная, а глаза Молко слишком пустые, пониманием и вовсе не обременены. Олсдал вздыхает и подбадривающе-робко улыбается и, возможно, чуть морщится — Брайан опять обдолбался. пусть даже чем-то легким — он, сука, обдолбался. и на кой черт им сдался этот Боуи? или нет, на кой черт они ему сдались? сраные любители: женоподобная стерва, длинная несуразность и Стив, который, если повезет, может держать ритм дольше одной минуты. дилетанты, кучка нищих отбросов и Брайан опять обдолбался. в баре тихо, ни души. теперь ни души — после очередного шоу, праздника жизни, пахнущего кислым и мертвым — никого нет, кроме накручивающего крашеные смоляные пряди на тонкий пальчик почти-не-наркомана, фуксивого неона и шипения пролитого на стойку дешевого пива. бармен трет стаканы до дыр в стекле и ткани своей тряпки. Молко пялится в одну точку и потягивает безалкогольный мохито. бармен снимает свою жилетку, оглядывается устало, недружелюбно смотрит на последнего гостя, чей макияж поплыл, а ужимки резанируют чем-то нервным. Молко все равно — коктейль чересчур сладок. он смотрит вниз, всегда смотрит вниз. сзади слышатся шаги — бармен выпрямляет спину и кривит губы в усталой улыбке, благоговейной и раболепственной, но ему никто не улыбается в ответ. его даже не замечают, и он отворачивается, агрессивно швыряя стакан на его законное место. стекло разбивается. мужчина продолжает злиться, но осколки убирает. Молко отодвигает от себя коктейль и крутится на барном стуле. его глаза успевают поймать только высокий силуэт и слишком дорогой пиджак, пахнущий брендом и хрустом зеленых бумажек, прежде чем обратить свой взгляд в пол — швы плитки двоятся и множатся. голоса разговаривают около сцены, едва не шепотом, но акустика выдает Олсдала и голос семидесятых, раздающийся из динамиков даже сейчас, в середине девяностых. он общается со Стефаном — не с Молко. он рассказывает какую-то историю и что-то о нью-йорском лейбле с правого побережья. он диктует цифры, повторяет их и смеется всего секунды три. смеется со Стефаном — не с Брайном. не Брайну, херовому солисту, диктует цифры, щебечет о лейблах и контрактах, о сотрудничестве. они даже не замечают его — как бармена, как весь мир вокруг. Стефан ничего не говорит о солисте, Боуи не спрашивает. они жмут друг другу руки и уже уходят за кулисы, но Молко встает и идет им наперепез — в глазах сверкает гнев и дикое раздражение, обращенные на Олсдала, но вызванные собственным состоянием. кривое ядовитое "здрасте", брошенное по-клоунски остервенело и чересчур пискляво, Брайан скрывается за дверью, а Боуи почти передумал иметь дела с этими ребятами. басист в недоумении, кроет последними словами друга про себя и несмело просит прощение за его поведение. он просто немного нервный, говорит, устал. Боуи отходчивый, кивает и прощается. у Молко текут слезы ярости от осознания собственной беспомощности и отвратительности — насколько он жалок, насколько он, блять, жалок — когда он стоит, прислонившись к поверхности двери. он слышит Стефана, который спасает их задницы и падает в почти-не-наркоманских глазах еще ниже. быть может, завтра Брайан будет извиняться и едва слышно скулить, целовать друга в щеку, но сейчас он заносит руку для пощечины. он не нервный, он не устал, он солист этой чертовой группы — уделяйте ему должное внимание, будьте ему нянькой, говорите с ним и только с ним. Олсдал испуган, его щека горит и поцарапана — координация Молко подвела. басист отходит от него, собирает свои вещи — гитару и банку энергетика — просачивается мимо Брайана и покидает клуб. Стив пьяный в сопли, заснул на кожаном черном диване. Брайан трезв. на языке привкус сладкого мохито, собственной рвоты и соленых слез. он сидит у двери и смотрит в пол. ему нужна доза и чтобы люди с ним говорили, уделяли ему внимание и не считали его нервным. ему нужно держать это все под контролем — свою жизнь, свою группу, свои мечты. его мечтой не был Дэвид Боуи, но он мог стать их шансом — его личным, персональным шансом. шансом для человека, который постоянно смотрит в пол, увидеть звезды. их первая встреча в студии — на студии, ага, как говорят те, кто держится в чартах на первых местах уже не первый век — прошла, откровенно говоря, наихудшим образом. Боуи много говорил, Брайан молчал, пристыженный своим недавним поведением и адской головной болью, Стефан отвечал несмело, не желающий получить от солиста за излишнее своеволие, Стив просто ждал момента, чтобы свалить — из студии ли, или из группы в целом. Молко, честно говоря, его пугал. их отношения складывались, в основном, на почве алкоголя и общей нищеты. Дэвид сказал, что их первый альбом вышел сырым, а некоторые композиции не имеют смысла в принципе. он отметил, что у Брайан интонирует слишком высоко, некоторые инструменты никуда не годятся — вы вообще умеете настраивать гитару? так и спросил. Олсдал незаметно вцепился в запястье Молко, чтобы тот не накостылял "этому высокомерному ублюдку", но солист только улыбнулся — такая мрачность и хамство сквозили в этой улыбке, — обратив свой взор на Боуи, прощебетал "нет" своим слишком высоким, скрипучем голосом и добавил, что, если что-то не нравится, Дэвид Боуи может катиться ко всем чертям собачьим. Дэвиду Боуи оставалось только назначить им следующую встречу — и приведите другого солиста, но эта фраза так и умерла на его губах. Брайан ему определённо не понравился, а Брайан понимал его всей душой — он себе тоже, мягко говоря, не нравился. он себя, мягко говоря, не терпел, не принимал, с собой не считался и видел в своем лице злейшего для себя врага, и Стефан на него злился, и даже Хьюитт, незантересованный в этом всем, выплюнул презрительное "придурок". на том и разошлись по домам — Молко хотел найти себе замену, но нашел лишь хлипкое ощущение спокойствия под дозой кокаина и в двух некрепких косяках. Брайан принес Олсдалу огромный торт, коробку чая и смотрел на него глазами чистыми и светлыми, без намека на угашенность. Стефан поставил чайник и сверлил Молко строгим взглядом, пока тот стоял, опустив голову — явка с повинной, капитуляция — и уставившись в пол. Стефан убрал висящие крашеные патлы с такого детского без косметики лица, а Брайан, кажется, засиял, обнимая своего басиста. он отлучился на секунду в уборную, а Олсдал так и остался стоять посреди маленькой кухонки, совершая над собой громадное усилие, чтобы не пойти проверять, насколько его друг не-наркоман, не ширяется ли он сейчас очередной легкой кислотой. и все, вроде бы, нормально, но здесь разворачивается катастрофа вселенского масштаба. понимаете ли — чай, торт и попытка довериться, обращаемая в прах одной лишь дорожкой кокаина. но у Брайана в кармане только пустая пачка сигарет. они все еще друзья. вторая встреча на студии выше всяких похвал. гитары — о чудо — настроены более ли менее прилично. Молко не хамит, Стефан оживлен, Стив держит ритм, Боуи смотрит отчего-то только на Брайана. он хочет его понять, почувствовать, разглядеть в нем хоть что-то помимо налета беспрерывного хамства и футболки с дурацким принтом "god is love". Молко вряд ли верит в бога, вряд ли верит хоть во что-нибудь, кроме себя, иначе сейчас он не доказывал бы Боуи с пеной у рта, что "bionic" имеет всепоглощающий характер движения, она заряжена мощной сексуальной энергетикой, но в то же время она благородна и чиста, независима и воинственна — тантрический секс, познание себя методом полной изоляции и самоудовлетворения, то есть, пика наслаждения, неделимого надвое. Дэвид отмахивается от буддистских терминов, говорит, что, если так, то к чему эта развязность — едва не обвиняет в поверхностном отношении, в отношении халатном. говорит, что и "hare krishna" с би-сайда опошлена до невозможности. — поддельная философия сумасбродства, — говорит, но добавляет, не желая давать Брайану возможности выплюнуть свое "если что-то не нравится, то катитесь", — которой нужна верная оболочка, иначе выходит нечто второсортное, понимаешь? Молко искренне не понимает, почему Боуи еще нахер не выкинул их из собственной студии. финалом репетиции становится тот факт, что Боуи зовет их в тур в качестве группы на разогрев, дает день на принятие решения и зовет Брайана покурить. тот давится фразой о том, что он не курит — Дэвид криво улыбается, подворачивая рукава молочной рубашки, выходит на лоджию. сигарету обхватывают тонкие губы, дефектные глаза смотрят цепко, изучают, как подопытного — Молко не нравится, он ежится и нервно дергает плечом. в руке замерла зажигалка. Боуи осматривается — убирает, наконец, прикосновения цепкого взгляда с бледной кожи — и будто чего-то не находит в городском сером пейзаже. минута проходит, он все еще ищет, на третьей минуте убеждается в полном отсутствии чего бы то ни было. Брайан уже дымит — ему все равно, он же не курит — и смотрит вниз. от дневного света слезятся глаза, от созерцания реальной жизни хочется из этой самой жизни свалить. косой взгляд отличных друг от друга глаз удваивает это желание. — ты знаешь, как попадают на большую сцену? — фильтр сигареты глушит нечто намекающее в ребристом голосе. Дэвид не намекает, спрашивает прямо. Молко инстинктивно шарахается, его дыхание сбивается, дым наполняет горло, и пол, кажется, под ним проваливается. он отступает на шаг от Боуи, он подается корпусом вперед и в сторону, чтобы бежать. Боуи хватает его за руку, за тонкое костлявое запястье, держит крепко, едва не насильственно. в голове солиста пульсирует мысль о том, что без смазки будет больно, а Стефан и Стив, вероятно, ушли. присутствует мысль о том, что Брайан такого унижения не переживет, что он начнет раздирать свои запястья зубами в попытке закончить это все, стоит Дэвиду коснуться его еще хоть раз. Боуи вынимает из дрожащей руки зажигалку и как-то брезгливо ее отпускает, даже отталкивает, говорит, что на большую сцену попадают упорным трудом и никак иначе. он осознал, какого рода страх поселился в юноше, осознал и то, что своей цели он добился — он намерен работать с дилетантами, он не намерен работать с дилетантами, не желающими расти. Брайан осознал, что Дэвид Боуи невероятно жесток, осознал, что мужчина понимает, как пятью словами убить Молко, превратить его душу, всю его сущность, мир его, в пыль — опошлить его мечту, сделать ее по-сучьи грязной, ненастоящей и самой обычной, продажной шлюхой. также Молко осознал, что хочет работать с этим человеком, хочет стараться для своей чистой мечты — не для Боуи, для себя, себя и Стефана, который так безупречно старается своему другу доверять. в тот момент Брайан, быть может, не понял, но он собственноручно связал себя и Дэвида красной нитью, когда несмело подошел ближе, вернул себе свою зажигалку, и губы его искривились в подобие улыбки — Боуи рассмотрел в ней желание идти на контакт. вероятно, желание неискреннее — они с Молко друг друга все еще едва переваривали, вернее, им друг на друга было абсолютно плевать, что в разы хуже. менеджер Дэвида ругается с ним, мол, кого вообще он взял под свое крыло. Боуи смеется, дает Брайану мягкие затрещины, когда тот фальшивит и никогда не говорит что из этих ребят что-то получится — от прямого вопроса уходит филигранно. Молко сначала обкладывает ментора матом — обезумели, говорит, совсем, а мужчина лишь усмехается, поймав юношу на очередном проявлении беспричинной агрессии или агрессии сверх нормы. Дэвид изучает, анализирует и возится с группой как со слепыми котятами. однажды дает всем троим урок, как верно работать с гитарой — держать, настраивать, извлекать звук. Стефан терпеливо слушает, с каким-то благоговение смотрит на Боуи, Брайан, впрочем, тоже смотрит, но как на последнего дурака, с ужасной скукой и отвращением, затем они оба играют, поочереди, простенькую партию — солист садится в лужу. он весьма техничен, весьма вдохновлен, преисполненный рвением, играет, будто в последний раз, но чистый звук тонет в отзвуках и неаккуратности, в обрывистом пищании и помехах. Молко помнит, что Дэвид, однако, не смотрит укоризненно или самодовольно, ни капли самолюбования — давай, предлагает, попробуем еще раз. Брайан в тот вечер почему-то чертовски злится на эту чертову доброту, на это чертово терпение. Брайан в тот вечер старается не попадаться никому на глаза — эгоизм был простимулирован нездоровой дозой кокаина, под ребрами стучали ярость и детская обида, а доверие Стефана вот-вот должно было расколоться, поэтому Брайан играет, а когда приходит басист, смотрит в пол, снова смотрит в пол. смотрит в пол и тогда, когда из-за интоксикации не мог даже держаться на ногах — Боуи всем своим видом выражает сожаление, сочувствие, но никак не чертово раздражение или осуждение. молодой человек буквально вскипает, хочет Дэвиду врезать, плюнуть в лицо, хлопнуть дверью, уйти, но только падает, однако от встречи со слякотным асфальтом его отделяют пятьдесят сантиметров и поддерживающие за плечи руки. — мальчик мой, когда ты ел в последнее раз? — тупая манера обращаться бесит обессиленного Молко еще больше, но он стойко не предпринимает никаких попыток пошевелиться. он ужасно устал, а Олсдал ему, как всегда, старался доверять, не лезть лишний раз не в свое дело — сейчас наверняка настраивает гитару и уверен, что Брайан с Дэвидом вот-вот перешагнут порог студии. Стефан серьезно волнуется за своего вокалиста, постоянно нервничает и иногда проверяет чужую одежду на предмет чего-то нежелательного. он своему другу доверяет — хочет верить, что доверяет, но как, скажите, полагаться на маленького ребенка с пакетиком порошка. Молко искренне не верит, что ведет себя так — не верит, что именно он себя так ведет. он себе кажется нормальным, быть может, чуть запутавшимся, забывшимся, но нормальным. Молко инфантильный и порой совершенно обо всем забывает — словом, дите, словом, рискует умереть ребенком. Брайан не помнит, когда последний раз принимал пищу, и не романтизирует свои пороки — он их попросту не замечает, Стефан где-то там, на десятом этаже, нервно смотрит на часы, а Боуи думает, что его подопечный полный придурок и Олсдал такой же. Боуи помнит себя в свои двадцать с небольшим — идентично, поэтому помогает вокалисту добраться до студии и велит менеджеру, который едва не истерично вопит, что этот мусор, названный группой, сведет их в могилу, сделать чай с шоколадными конфетами. Брайан кидается в этого мужчина надкусанным угощением, Дэвид впервые раздраженно выдыхает и кидается в Брайана в ответ. юноша не скупится на отдачу. Стефан чуть истерично, неверяще хихикает. Стив заболел — некачественный алкоголь, единственное, что приходит на ум. а дальше все начинает вертеться с невиданной скоростью: репетиции сменяются первыми концертами, концерты — вечными автепати, автепати — снова репетициями, только по ужатой программе. лишь кокаин никогда ничем не сменяется. у Брайана кружится голова в нескончаемом потоке мест, людей, событий и софитов. у Брайана болит голова, ноет и звенит. Брайан себя не щадит — Стефан смотрит на него требовательно, Молко видит иногда, как тот устало выдыхает, а его руки скованы нервным тремором. в ванной комнате одного из очередных отелей разбито зеркало. вокалист полагает, что сам разбил его, злится на себя, иногда с этим не справляется и надирается в местном баре. его принимают за проститутку или же просто развязную даму, его воротит от себя, по-настоящему воротит и тошнит — весь следующий день ноги его не держат, на сцену он так и не поднимается. Брайан кричит на звукотехников, срывает голос на них. менеджер Боуи и их, якобы, агент пытаются Брайана успокоить, но в конце сами срываются, ругаются друг с другом, с Молко, звукотехниками и гримером. Дэвид в этом не участвует. у молодой группы берут интервью по три разных журнала-телеканала за десять минут. вспышки камер окружают и не дают дышать. идентичные друг другу фразы штампами отпечатываются на мембране подсознания. Молко мутит только от мысли о подобном. у Молко в глазах все плывет, он теряет нить разговора, его веки слипаются, а один и тот же голос на протяжении пятидесяти трех часов продолжает спрашивать, мол, Брайан, не могли бы Вы ответить на пару вопросов — Брайан, а не могли бы Вы дать в рот? Брайан, могу я кончить Вам на лицо? Брайан? Брайан! Брайан?! туры отвратительны, но Дэвид не вмешивается, дает концерты, купается во всеобщей любви и, откровенно говоря, единственный, кого Молко воспринимает в любом состоянии — пьяным, трезвым, паникующим и излишне умиротворенным, возбужденным и пассивным. Боуи говорит по одному слово каждый раз, когда молодого человека требуется привести в чувство, смотрит чертовски недовольно и зло — тогда Брайану кажется, что его предали. Боуи никогда так не смотрит, не должен смотреть. после обиды приходит чувство вины, и Брайан понимает, что налажал, переборщил с кокаином и зря не явился на саунд-чек. иногда Боуи с Брайаном говорит на самые отвлечённые темы, смотрит в глаза и шутит над картой очередного города. Молко реагирует заторможенно, но в основном ему хочется плакать — он ненавидит себя за это втройне. ком растет в районе солнечного сплетения, и юноша, увы, не может себе объяснить почему. беспомощность душит, а Боуи продолжает смеяться над картой очередного города. Молко его поддерживает, иногда даже ему улыбается и изучает карту города тщательнее — по названию переулков проще простого узнать, где точно продадут. Стефан напивается в сопли и кричит на Брайана тридцать одну минуту сорок три секунды, рвет на басу струну и извиняется перед их ментором по-французски. у Стефана сдают нервы, потому что сегодня их едва не задержали за хранение, а Молко, сука, опять накачался чем-то тяжелым. осколки его раздробленного доверия впиваются в его же душу, под ногти и травят, травят, и травят. басист не намерен отвечать на звонки по стационарному телефону, не намерен открывать дверь своего номера — Стива в нем тоже нет, Брайан вообще не видел его около трех дней, не видел или не замечал. из-за Олсдала Брайан не чувствует себя в порядке. сегодня он чист, ему ужасно паршиво, а вечер в пустом отеле — под домашним арестом — имеет эффект годовой бессонницы. словом, Брайан походит на парализованного, смотрит второй канал уже третий час и пьет разбавленный яблочный сок. картина в бордовых тонах и арт-хаусе, как всегда эксцентричная. Молко облизывает сухие губы, касается клыков — шатаются, — прикусывает язык, когда дверь в номер распахивается. Молко напрягает связки, готовый кричать на Стефана, но в гостиной оказывается Боуи, промокший насквозь, взъерошенный и взвинченный. — как ты заебал, — Дэвид стоит напротив сидящего Брайан, который, богом клянусь, потерял дар речи от такой претензии. великий музыкант скрещивает руки на груди и намеренно смотрит на юношу раздраженно, чтобы тот снова почувствовал вкус предательства на своем языке. — хотите сок? — а то Молко не знает, как он заебал. у него проблемы с этим, и он серьезно не представляет, что делать, по кому еще размазывать ответственность за свои поступки и бесконтрольность. Дэвид говорит мол, хочу — Брайан знает, он не хочет, и Брайан правда его заебал. его и еще тридцать человек, которые стараются для этого наглого сученыша. они пьют разбавленный водой сок, смотрят американское шоу, переговариваются раз в пять минут о музыке, а потом Боуи запускает свою руку с обручальным кольцом в жидкие крашеные волосы, несильно оттягивает и говорит, что sonic youth — полный отстой. Молко его за это ненавидит — за sonic youth, конечно, и за собственное желание Дэвида целовать. они целуются. у Брайана даже не стоит — только полная душевная эрекция. Молко не хочется вмазаться, хочется тыркнуться носом в чужую шею и слушать про то, какие sonic youth отстойные. у Боуи сладкая речь прославленного книголюба, такие же сладкие губы и обручальное кольцо ему чуть большевато. Молко не знает, когда это началось и кажется, что это все убьет его раньше кокаина. они сидят по разные стороны дивана. Дэвид не знает, зачем целовал мальчишку тремя минутами ранее, знает только, что губы у того ужасно сухие, а мушка около крыла носа ему ужасно идет. у его супруги губы мягкие и пухлые, ухоженные, а тон лица безупречен — ей не нужны никакие мушки около крыльев носа. Боуи на это с высокой колокольни плюет, потому что Брайан ему впервые так скромно улыбается. американское шоу кончается титрами и тошнотворным смехом телеведущего, а Дэвид наконец начинает трепаться о правильном интонировании — Молко прерывает его поцелуями. в эту ночь у них происходит близость — самая чистая, душевная близость. мужчина ведет юношу по городу, показывает центральные улицы, пылающие неоном и светом фонарей, а не грязые переулки с сомнительными контингентом. они не держатся за руки, не останавливаются у каждого столба, чтобы слиться в очередном поцелуе. Боуи серьезен, говорит о каких-то странных людях из лейбла и заказывает себе черный чай в одной из кофеен. Брайан делает вид, что внемлет каждому слову, прячет румянец и берет какао. мальчик мой, будь, напутствует Дэвид, посерьезнее. Молко не допивает какао, встает, уходит в прохладные отблески наступающей ночи и ждет Боуи, чинно допивающего чай, с сигаретой в зубах. ему не нравится это выпендрежное обращение, но он делает все, чтобы его так называли — тащит мужчину за собой по несканчаемой аллее, кружась в ритме непонятного вальса, насвистывая его кривоватую мелодию. Дэвид жалуется, что вокалист не попадает ни в одну ноту, а когда тот нарочно фальшивит, закрывает этот поганый рот собственной ладонью и ведет смирившегося Брайана, словно заложника. их следующее шоу проходит блестяще. разогрев выше всяких похвал, и Молко так хочется обнять Боуи, но тот отстраняет его, как нечто мешающее, и шагает на сцену. после концерта, однако, возвращается, преисполненный чувством восторга и триумфом, но кончик носа Брайана в белом порошке, а сам он обнимает какую-то даму по типу группиз. Дэвид уходит, захватив бутылку воды из гримерки своих коллег, не надевает обручальное кольцо и смывает макияж. Брайан чувствует себя дохуя преданным, в этот раз слишком явственно, поэтому плачет, стоит его спутнице накинуться на него с поцелуями — она кроет его матом, обзывает крашенным педиком и уходит. дорогуша, это тысяча девятьсот девяносто седьмой, тут каждый первый — крашенный педик. Молко, откровенно говоря, не уверен, женщина ли она. той же ночью Боуи запечатывает на нарумяненной скуле отрезвляющую пощечину и усаживает молодого человека на диван — тот выглядит раненной собакой, всегда. Боуи думает, что что-то опять случилось, нечто важное внутри Брайана оборвалось в очередной раз. Боуи думает, что Брайан воюет с собой в своей же голове, и делает чай, используя незакипевшую воду. — почему вы не позволили мне себя обнять? — Дэвид дезориентирован, по-настоящему шокирован и выбрасывает чайный пакетик в окно. Молко смотрит серьезно, ни намека на шутку в его глазах — он действительно думает, что это что-то значило. остается только надеяться, что под местоимением "это" они оба понимают одно и то же происшествие. Дэвид впихивает в подрагивающие руки Брайана чашку чая, садится рядом, улыбается так широко, что даже по-уродски и оставляет поцелуй на влажном виске. не знаю, говорит легкомысленно, под действием паники. и Брайан верит, что Боуи находится под действием паники перед выходом на сцену, глотает некрепкий чай, слушает вещание великого музыканта на тему буддизма, проникается и наконец понимает, что они конкретно облажались в первом альбоме и на его би-сайде. также понимает, что в этом веровании может найти для себя утешение — как Боуи в свое время сделал то же самое. он не кричал на каждом углу харе кришна, не уходил в бхикшуни, но был так глуп, чтобы совершить свой прыжок веры, оставивший его на этой планете. Альбер Камю, говорит, осуждает мне подобных, но у него была его философия, а за что прикажете держаться мне. Брайан неосознанно тянет к нему обе свои руки, тянется сам, Дэвид смеется так звонко и раскатисто этой умопомрачительной глупости и с радостью принимает эти объятия. Молко слышит стук сердца — держитесь, советует, за меня. Боуи действительно держится ближайшие полторы недели. Стефан с Молко не разговаривает и не понимает, что происходит между его другом и Дэвидом, видит только, что Брайан болезненно к последнему привязан и абсолютно не понимает, почему, а главное — как быстро Боуи надоест. он влияет на юношу, хоть тот себе в этом отчета и не отдает — Брайан исправно ходит на саунд-чеки, не таскает девиц хотя бы непосредственно после концерта, спит хотя бы около двух часов в сутки и всегда прибирает за собой остатки очередной дозы. так глупо, все это так глупо, что Стефан от бессилия одним вечером пакует чемоданы и объявляет, что собирается домой, собирается нахер закончить это все. Молко давится теплым пивом — его кашель заглушает новостной канал — пачкает им же свою футболку с тупым принтом "i ♡ to make boys cry", отчего-то начинает смеяться, подходит к Олсдалу, отбирает его единственную сумку и говорит, мол, понимаешь, детка, самолёты уже два дня не летают из-за штормового предупреждения. Брайан приземляется на пол около ноги своего басиста и ногу эту крепко-крепко обнимает руками и ногами, трется щекой о грубую черную джинсу и пахнет пивом. Стефан недоволен, но шевелиться не смеет. Дэвид заходит в этот самый момент по чистой случайности, неслучайно промахиваясь на одну дверь. — рейсы возобновлены, но ты вряд ли попадешь на борт с незарегистрированным грузом, — и выходит, покосившись на Брайана с каким-то чрезмерным удовольствием, но вопросов начерта приходил ни у кого не возникает. кажется, Боуи стянул у Брайана немного его сигарет, иначе почему от мужчины пахнет именно ими — вероятно, они с Молко целовались, а потом курили одну на двоих, пока Дэвид пытался вспомнить, не оставил ли он в другой стране свое обручальное кольцо. он любит Иман, действительно любит Иман, лелеет мысли о ней в своей памяти, а образ ее — своей душе, иногда упоминает о ней в кратких интервью и никогда не поднимает эту тему с Молко, который никогда и не спрашивает. Дэвид Боуи невероятно мудрый, талантливый и свой, невероятно понимающий и, откровенно говоря, простой, невероятно человек, которого так любят воспевать закоренелые гуманисты. неудивительно, что у него есть супруга — неудивительно, но неприятно. Брайану не кажется, что он влюблён в своего ментора, но кажется, что он хочет провести с ним остаток своей жалкой жизни. его мечтой, буквально, становится Дэвид Боуи — такую мечту не опошлить, не измазать в грязи, такую мечту не исполнить, и это повод опять пялиться в пол, опять волновать Стефана, который понимает, что Боуи надоест весьма скоро. Олсдал не знает, как деликатно Молко намекнуть, что проверять их на прочность не самая лучшая идея, поэтому рядом с Брайаном оказывается — конечно, случайно, не ходить же за ним по пятам — чуть чаще и чуть реже на него ругается за непотребное состояние. одним ранним утром Брайан просыпается на одном узком диване с Дэвидом, определяет, что время у них еще есть, закидывает ногу на мужчину, устраивает голову на его плече и заново проваливается в сон, приобнимаемый чужой замерзшей конечностью — в том весь Брайан и его мечта. Молко просыпается от одного единственного поцелуя в шею и болезненного тычка под ребра, распахивает глаза и силится понять, не размазался ли его макияж. Боуи нависает над ним с напускным выражением поспешности на лице, полностью одетый и препарированный для выезда на площадку, смотрит строго и надменно. Вы, Брайан, обвиняет, ужасно несобранный. Брайан отворачивается от него, улыбается широко-широко и трет глаза, размазывая подводку к чертям. после концерта у Дэвида есть силы трепаться о путешествии в Индию, что он и делает, потягивает растворимый кофе, держит в руке тлеющую сигарету и каждые шесть секунд смотрит на Молко. юноша предпочитает таким заумным лекториям любую горизонтальную поверхность, но чем дальше время уносит их в этот прохладный вечер на парковке тур-басов, тем больше Брайан оживает, расцветает и следит за Боуи совершенно завороженно. последний находит в этих рассказах спокойствие и какую-то небессмысленность, а Молко находит все то же самое в их рассказчике. — я не чувствовал себя живым, понимаешь? — до того, как встретили меня? — вечер на пустынной заасфальтированной площадке, за единственным пластиковым столом, с пачкой сигарет, пепельницей, мелким стаканчиком кофе, под звездами играет новыми, каким-то жестокими красками, потому что Дэвид жесток, ухмыляется холодно — не ясно, фарс ли это. не ясно, фарс ли сам Боуи и весь мир вокруг него, весь его собственный мир, созданный им же, не фарс ли. Брайан сам над собой насмехается, дерзко ухмыляется и отбирает у Дэвида сигарету, делает мимолетную затяжку, затем целует Дэвида в губы, заканчивает поцелуй тоже сам и уходит в автобус. я хочу в Индию, кричит из открытого окна, с Вами. окно закрывает и пропадает. Стефан все это время болтал с каким-то милым парнем, пытался отследить местоположение Брайана и уследить за Хьюиттом. Олсдал сегодня в потрясающем расположении духа — у них как будто бы все хорошо, но басист предлагает Молко напиться, а Молко достает кокаин. этой ночью солист некой группы под странной, совершенно тупым называнием со всей своей инфантильной наивностью и неслабым наркотическим опъянением говорит Боуи, что хочет с ним не только в Индию и чтобы тот разводился к чертям. Дэвид закрывает дверь перед его носом с громким хлопком, минуты через две снова открывает, одетый в халат, ведет Брайана в гостиную, подозрительно долго молчит, делает огромную кружку зелёного чая и говорит пить до дна. Молко ужасно послушный, делает, что велят и решает проявить инициативу, забирается своему ментору на колени. я выгоню тебя, предупреждает Боуи, если позволишь себе что-то непристойное. юноша оскорбленно отворачивается, прижимается к Дэвиду крепче и гладит его по голове в каком-то своем, личном приступе нежности. Брайана лихорадит всю ночь, тошнит, выворачивает в судорогах и рвет — глаза его под утро уже слипаются, темные круги пугают, ноги не держат, руки дрожат, но он не может уснуть, что Боуи, очевидно, пугает до усрачки, потому что он идет выяснять, чем эти двое со Стефаном обдолбались. Олсдал выглядит гораздо лучше, особенно спящим, признается, уже проснувшийся, что не принимал то, чем так любезно угостил его друг. Дэвид ругается, ругается матом, грязно и по-немецки, смотрит на басиста как-то затравленно и едва моляще, разворачивается и уходит, чтобы застать Брайана, находящего в полузабытьи на узком диване. ближе к полудню около головы солиста о стену разбивается хрустальная ваза и какая-то статуэтка. Боуи злится, не может держать себя в руках и выглядит чертовски измотанным. он хватает Молко за руку, требует отдать ему все, что еще есть у молодого человека — тот не противится, отдает сразу же, скорее под действием сильнейшего испуга — и смывает белый порошок и горсть таблеток ржавой водой в канализацию ладонь с накрашенными ногтями встречается с острой скулой в звонкой пощечине, будто хрустальный фужер дал трещину. Дэвид, если откровенно, ужасно устал — от таких сцен, от полуадекватного Брайана, от их несобранности, разрозненности, вечных стычек и своей гребаной нежности по отношении к этому малолетнему придурку, чьи мысли не идут дальше наркотиков и ежесекундного удовольствия на сцене, от сцены. Дэвид ужасно устал от этой вялотекущей катастрофы внутри их коллектива, внутри них самих, внутри каждой головы. катастрофа настолько масштабна, что ее не описать ни одним словом, ни одним миллионом таких — вечное чувство невечного падения, и ты даже не можешь умереть от разрыва сердца, пока летишь вниз головой на грязный асфальт. Боуи руку Молко отпускает, небрежно отшвыривает пластиковый пакетик в лоно раковины и уходит из ванной комнаты, затем из номера, чести посмотреть в собственные ледяные глаза не презентует. — катитесь, Дэвид, катитесь, — Брайан качает собственные права так, будто он прав. он же не наркоман, не маленький ребенок — нянька, сиделка, надсмоторщик, нужное подчеркнуть, ему абсолютно не требуются, а Дэвид выкинул весь его кокаин. Молко счел его зажравшимся ублюдком, о вчерашних откровенных признаниях забыл или сделал вид, чтобы Стефан, взволнованный и попросту обескураженный, не видел его мертвые глаза — глаза человека, чье разочарование больше его возможностей эту боль перетерпеть. ссоры на почве наркотиков — вещь обыденная, только Брайан отчего-то не может спать следущую ночь перед поездкой в Нью-Йорк. он не видит Боуи со вчерашнего дня, обижается на него чуть меньше и боится, что не может спать без чужого теплого трепа и присутствия рядом. Олсдал сидит с другом, даже читает ему какой-то местный французский детектив — с этой суматохой Брайан не запомнил ни одного города, ни одной сцены, ни единой локации, зато запомнил перелеты, насмешки Дэвида над страхом летать и его костлявую, словно у смерти, руку. вероятно, Дэвид Боуи и был персональной смертью Брайана Молко — единственной и настоящей, едва не как любовь. а в Нью-Йорке Молко, сразу после концерта, в очередном баре, влюбляется по-настоящему, влюбляется страстно, безумно и почти забывает ночи с Боуи — ночи за пустым трепом, поцелуями в шею и в жестковатых густых волосах, пахнущие едиными сигаретами. Брайан в эйфории, рвется телом и, кажется, душой за этим мальчиком-куклой, старается быть к нему ближе и впервые пробует героин. тур заканчивается, разогрев — такое унизительное слово — больше никому не нужен. Боуи ничего не говорит, кроме общих фраз благодарности, пьет шампанское, в ту же ночь пакует вещи, оставляет свои официальные контакты — личный номер вручает Стефану под грифом "если очень срочно" — и летит домой чартером. Дэвид пялится в панорамное окно и идет в самолет, пока Молко оседает на пол, закрывает глаза и пытается стянуть с предплечья жгут из старого кожаного ремня. Дэвид пристегивает ремень безопасности и мимолетно улыбается стюарду, узнавшему его, пока Молко ползет по деревянному пыльному полу, хочет поцеловать свою кудрявую сопливую любовь без сознания и на полпути отключается сам. Брайан со скандалом отправляет Хьюитта и Олсдала домой, в Англию, сам остается в Нью-Йорке со своей, как он сам говорит, действительной любовью. Брайан до конца не уверен, как она выглядит, не уверен в цвете глаз, форме губ, оттенке волос, размере члена и имени, но Брайан знает, что этот парень — его действительная любовь. с ним почти так же спокойно, как было с Дэвидом, так же умиротворенно и глубоко, почти так же, и Брайану достаточно. Молко не думает, что дело в наркотиках, которые заменяют им пищу, воду, тепло и первые свидания, он думает, что дело в его очаровательных руках и голосе, варит ему последний кофе, дарит цветы, купленные на часть гонорара, и покупает им дозу хорошего наркотика. Кейси — они знакомятся на третий день — смеется, говорит, что его, их, скоро выселят из этой квартиры под самой крышей и добавляет, что Брайан варит отвратительный кофе. он спрашивает, достаточно ли у Молко денег, чтобы улететь домой, но тот лишь заявляет, что никуда не летит, остается здесь, с Кейси. последнему, кажется, абсолютно точно насрать на этот факт, он предлагает пойти получить удовольствие. Брайан наивно полагает, что они пойдут бродить по городу, успевает понять, что свою палетку теней забыл в отеле, но Кейси приносит шприц, медную ложку и жгут. и все как по накатанной. Брайан не помнит, какого цвета глаза у Боуи и что он там плел про буддизм, в его сердце имя Дэвида Боуи больше ничем не отдается — Молко этим удовлетворяется и на самом деле любит секс с Кейси, расслабленным и почти не живым, таким поддатливым. они должны были спуститься на маленький романтический ужин в кофейню поблизости, но действительная любовь Брайана снова в полном неадеквате, а Брайан злится и тушит в себе эту пассивную агрессию, его плечи дрожат, стрелка выходит неровной, руки Кейси обнимают хрупкую женоподобную дрожь, губы двигаются по изгибам шеи. — мой сладкий принц, — Молко оттаивает, буквально теряет внутренний стержень и забывается. подводка остается незакрытой и сохнет в персиковом, приглушенном свете лампы. забытая подводка есть гимном их счастья, так полагает Брайан, когда сидит на полу, пялится на эту самую подводку и затягивает жгут потуже. дни перерастают в недели. Кейси истеричный и глупый, но все еще способен очаровывать и возбуждать, все еще способен выносить мозг. Брайан думает, что крышу у него рвет от влюбленности и дикого тлеющего желания спасти эту несчастную душу от страданий тела, но он не уверен, хочет ли она быть спасена. в конце концов, Кейси притаскивает еще дозу героина, снова и снова, и Брайана такие мысли покидают — у них все отлично, все в норме и Стефан не звонил. Молко играет Кейси свою музыку, когда того рвет кровью, а его кости трещат под натиском интоксикации. Молко ищет для Кейси дозу хоть чего-нибудь, потому что с героином проблемы. Молко бинтует гноящуюся дырку на чужом сгибе локтя, смотрит на свою и уходит из дома, чтобы сделать, что-то сделать. — ты единственный, — голос у Кейси срывается, когда какой-то мужик присовывает ему сзади, а Брайан заходит в их квартиру с самыми хорошими новостями. Брайан заходит в ту же квартиру следующим вечером, осматривается, забирает деньги и документы, вызывает полицию и такси до аэропорта. на полу гостиной остаются его гитара, карандаш для глаз, лак для ногтей, тело Кейси, пакетик кокаина, вера в лучшее, два шприца, ошметки его мечт, чувство собственного достоинства и футболка "god is love". говорят, если есть лишь помыслы на чувства, то чувства все же есть, но Молко дышит ровно, курит в своем обычном темпе, пока ждет такси, и думает, что Нью-Йорк не так плох, только слишком много людей умирают от передозировки им. Кейси, наверняка, тоже умер от передозировки. Брайан едет в такси, взглядом случайно цепляется за старую афишу концерта некого Дэвида Боуи, "короля глэм-рока, эпатажного белого герцога". Брайан один, не может больше смотреть в прозрачное окно, пялится на собственные руки, ничего не слышит, ничего не чувствует, ничего не знает, никого не помнит. Брайану кажется, что так было всю жизнь и всю жизнь так будет — он больше не видит и доли желанного смысла. юноша перестал себя ненавидеть — ему попросту все равно на то, какой он, насколько он отвратительный, мерзкий, недалекий, посредственный, поверхностный, высокомерный и нестоящий. солист тупой группы с тупым названием решает, что жизнь не самое лучшее место и прожить ее, двигаясь по течению, будет куда проще. в этот самый момент Молко кажется, что умирает его опошленная мечта — он ощущает тошноту пустотой, затем не ощущает ничего, кроме легкого толчка из-за того, что автомобиль прибыл к месту назначения. — Бри! — у Стефана на глазах слезы, когда Брайан переступает порог их квартиры в Лондоне, тихо здоровается и попадает в объятия друга, но не отвечает на них. Брайан зеленого цвета, не спит два дня и смотрит сквозь Олсдала. все нормально, говорит, ты не звонил. басист пытается оправдаться, но Молко уже запирается в своей комнате. Стефан сгибается пополам под ее дверью, спустя полчаса уговоров, начинает откровенно рыдать, просит объяснить, что, мать твою, происходит, Брайан, но Брайан смотрит на этот мир сквозь призму валиума и опьянения сырым английским воздухом, пробивающимся в крошечное окно. басисту должно надоесть, но ему не надоедает и на третий день, когда Молко съедает весь запас валиума, до сих пор не засыпает дольше, чем на час, и не встает почти с собственной кровати. Брайан вдыхает запах мочи, сырости и затхлости, смотрит на бумажное небо и совсем иногда, когда это все действительно сильнее него, позволяет своим слезным железам работать, иначе его мозг превратится в кашу, размазавшись о стенки черепной коробки. Брайан измотан, обезвожен и едва дышит, а Стефан судорожно набирает номер, заикается и перебивает сам себя. он, очевидно, напуган, загнан в тупик и отчего-то слишком неразмыто понимает, к чему это все может привести. — Стефан, мальчик мой, почему ты думаешь, что меня это волнует? — голос надменный и не тот, каким был в последний раз — жесткий, металлический, каким был в их первые встречи. Олсдал кидает трубку, цепляется за свои обесцвеченные волосы и не слышит, как в трубке говорят "сейчас буду". Дэвид каким-то невероятным образом отпирает дверь, едва не выломав хрупкий, как оказалось, замок, заходит в комнату садится на чужую кровать и долго смотрит на Молко. Брайан не реагирует, только позволяет себе судорожный выдох и продолжает смотреть, кажется, в никуда. Боуи поначалу не может узнать его — этот череп, обтянутый кожей, острые, как бритва, скулы, темные провалы глаз, обесцвеченная радужка, налитые кровью белки, искусанные белесые губы, потрескавшиеся в труху, и синеватого цвета кожа, будто мраморная. мужчина решает не вызывать скорую, не подпускает Олсдала к Брайану, не пытается с последним заговорить, только велит Стефану освободить его же комнату, проветрить ее, по возможности убрать пыль и открыть окна. оказывается, в комнате Брайана, на постели Брайана весьма грязно, запачкано и мерзко пахнет. оказывается, Брайана одолевают судороги и, очевидно, жуткая ломка — проколы на запястьях воспалены, Дэвид обрабатывает их элементарной перекисью, пока Молко блюет остатками таблеток и каплей желудочного сока. в душе молодой человек пытается брыкаться, смотрит дико и пытается даже убежать, но не может. Боуи говорит, что нужно, отправляет Стефана в аптеку и говорит взять деньги в кармане своего пальто. Олсдал параноидально и много кивает, забивает на деньги и мигом уносится. Дэвид силой раздевает, силой запрещает Брайану пить, пока теплые струи касаются его тела, уже без проблем вытирает его и ведет-несет в комнату. Дэвид не может смотреть на Молко — Дэвида тошнит от себя, — накрывает его тонким пледом и идет на кухню, чтобы смешать соль, соду и сахар в литре воды и начать отпаивать этим незамысловатым раствором юношу, которого он собственноручно оставил подыхать в сомнительном городе с сомнительными людьми в сомнительный период его жизни. к вечеру Дэвид со Стефаном проходят все видеоигры на приставке с отключенным звуком, едят один банан напополам и каждые полчаса по очереди носят Брайану питье. они откладывают джойстики, сидят у подножья дивана, на котором лежит заснувший Молко, и каждый думает о своем. Боуи не спрашивает, что произошло, а Олсдал душит себя громадным чувством вины, но понимает, что еще один фортель от этой группы их ментор просто не вынесет. не вини себя, советует Дэвид шепотом, я имею в виду, не вини только себя. Стефан поворачивает голову в его сторону и сквозь выражение скорби слабо улыбается. Боуи выключает консоль, поправляет Брайану плед и идет курить. полвторого ночи Олсдал предлагает их ментору ехать домой, но тот отказывается и просит басиста свалить наконец спать, потому что Стефан не выглядит живым. полвторого дня Дэвид просыпается сидя у подножья дивана, чувствует чужие пальцы в собственных волосах, резко поворачивается и встречается с голубовато-дымчатыми серьезными глазами. — какая честь, мистер Молко. какая честь, — за окном дождь и свежесть, у Боуи болит все тело, но от сердца отлегло. — пошли Вы куда подальше, — Брайан шелестит своим слабым голосом в унисон ливню, вдруг резко закрывает глаза и судорожно выдыхает. его веки подрагивают и первая слеза скатывается по острой скуле. Дэвид запрещает ему плакать, сердится и в сердцах обзывает девчонкой, но у Брайана рушится весь мир во второй раз и его, откровенно говоря, не волнует собственная обезвоженность, ломота во всем теле, жуткая боль в голове — его сердце вновь запустилось, его волнует то, что его душа нестерпимо болит, кровоточит и конвульсивно бьется где-то в грудной клетке. Боуи садится чуть выше, кладет голову под костлявый бок и целует сухие руки, мелодичные угловатые пальцы, мягкие ладони. Молко переживает первую волну истерики, вспоминает, возвращается в этот мир, ненавидит, любит, понимает, восстанавливает в памяти. переживает, значит, живет. в четвёртом часу в комнате объявляется Стефан с чашкой чая для Дэвида и парой ласковых для Брайана, который снова забывается беспокойным сном, а Боуи читает какую-то книгу, чуть морщится, замечает Олсдала и зовет его с собой покурить, затем отговаривается тем, что у него дела, добавляет через плечо напоследок, мол, ты знаешь, куда звонить. басист находит Молко в слезах в ванной комнате, помогает ему дойти до дивана и несет большую кружку того раствора и таблетку обезболивающего. Брайан плачет, всхлипывает, не поднимает глаз на друга, цепляется за его руки, сжимает их до синяков и продолжает рыдать уже в голос. Боуи стоит под дождем минут пять и смотрит в то самое окно, затем уходит, не желая, чтобы кто-либо узнал его. Молко про него не спрашивает всю следующую неделю, валяется в какой-то апатии, много курит, не может взять в руки гитару из-за тремора, не может спать из-за кошмаров, не может есть из-за сорванного желудка, не может говорить с Олсдалом из-за морального опустошения, не может плакать из-за отсутствия слез. Брайан чувствует себя либо грязным и бессильным, либо не чувствует, пробует снова связаться с героином, но получает от Стефана в лицо и двухдневный бойкот, употребляет какие-то легкие вещи, спрятанные у него в комнате на каждом углу — его мечта лежит под слоем пыли, слез, рвоты, гнили и не-веры в себя. одним утром Брайан думает, что он ошибка природы, открывает окно и хочет сделать шаг, затем закрывает и чуть не дробит свою голову о стену. Олсдал не знает, что с ним делать, когда ночами просыпается от скулежа, криков и хлопков двери в ванную, хочет позвонить Дэвиду, но ближе к ночи тот появляется сам на пороге их квартиры, велит безучастному Молко собираться и ждет его на улице. — прыгай, — они стоят на краю тауэрского моста и Боуи требует, чтобы Брайан прыгнул в мутные темные воды Темзы. Брайан смотрит на мужчину озадачено, абсолютно дико дергает губы в улыбке, пятится назад. Боуи повторяет приказ с нажимом, добавляет в голос нетерпения. Брайан напуган, не верит собственным ушам и действительно не хочет прыгать. Боуи делает шаг к нему и говорит, вынуждая, мол, давай же. Брайан в какой раз понимает, что Дэвид ужасно жесток, к краю не подходит, смотрит в чужие разные глаза — слезы предательски катятся по лицу, в горле ком, хочется кричать. зачем вы были со мной если сейчас требуете от меня самоубийства зачем вы были со мной зачем — нет, — Брайан может выдавить лишь отрицание из себя ломающимся голосом и сразу попадает в крепкие объятия Боуи, ощущает то забытое тепло и запах сигарет. — почему тогда твоя жизнь походит на медленное самоубийство, скажи, — Дэвид не упрекает, всего лишь заставляет задуматься, а Молко цепляется за его плечи и начинает кричать настолько громко, что мужчина морщится, но не выпускает хрупкого тела из рук. на улицах Лондона постоянно кто-то кричит, и всем все равно, что чья-то маленькая хрустальная жизнь разбивается. они пьют какао в центральной кофейне около сквера. Боуи рассказывает что-то из последних событий мира музыки. Брайан жмурится, прячет взгляд в кружке и пытается запоминать все, что видит — Дэвида, конечно, Дэвида и только его, его запах, его густые волосы, его чрезвычайную мудрость. через неделю ранним утром Олсдал бегает по квартире, ругается на Молко, чтобы тот вставал, и пытается найти свою рубашку. Молко все еще такой же выжатый, такой же уставший, ругается на Стефана, спрашивает что случилось и в ответ получает новость о том, что Боуи требует их к себе в студию с чем-нибудь, что можно потрогать. Брайан шлет их обоих ко всем чертям — у него есть некоторый материал, но, откровенно говоря, он хочет лишь раствориться в своих нескладных текстах, потому что ничерта не получается, потому что Брайан живет от таблетки до таблетки снотворного, от сигареты до сигареты, от отсутствия кошмаров до каких-то нечетких снов, от присутствия Дэвида рядом до присутствия Дэвида рядом. Брайан разбит, чувствует боль в голове и слабое раздражение, ведь Боуи опять связался не с ним, и слегка простужен. Молко бесится еще сильнее, когда их ментор кидает всем троим — Стив был рад видеть вокалиста и слегка пьян — в лицо контракт с лейблом, который уже подписан, якобы, группой с тупым названием. он хочет встать, выйти и больше никогда не переступать порог этой студии, а Стефан говорит, что они согласны. Брайан единственный смеется — совсем немного истерично, собирает весь свой давно забытый позитивный настрой и тоже кивает. выдыхают с облегчениеи все, и даже менеджер Боуи, стоящий где-то за спиной. — это все? я ухожу, — Молко встает и уже открывает дверь, но остается пойманным за шкирку, словно котенок. — Вы, молодой человек, играете. к глубокому вечеру Олсдал и Хьюитт идут курить, зачем-то забрав все свои вещи, и, видимо, деликатно смываются домой. Брайан держит гитару неуверенно, отключает ее от комбика и привлекает внимание Дэвида неуверенным кашлем. Брайан ощущает великий груз ответственности на своих плечах, беспролазную тоску и напряженность — никогда он не мог и помыслить, что случится что-то подобное. он стареет с каждым днем на три года, становится тяжелее и одновременно легче. Молко не знает, ничего не знает и знать не хочет, не хочет и чтобы голос так по-уродски дрожал и сбивался с тональности. сырые слова ложатся на сырую мелодию, пропетые сырым сломанным голосом, похожи на сырые улицы этого города. Боуи на юношу не смотрит, а тот думает, что сейчас кончается его карьера музыканта, потому что жизнь закончилась неделями ранее. Дэвид срывает на Брайана злобу, когда не может больше держать себя в руках — Брайан немеет, но каждый вечер, наполненный этой ожесточенно-страстной патокой взывает его растленную душу к жизни. Дэвид за Брайана не боится — у Брайана есть Стефан, универсальный солдат, который никогда друга не покинет. Дэвид имеет чертовски мало времени с Брайаном в запасе, но не хочет считать — он всегда будет где-то рядом, на середине пути, в начале или конце, тенью скользить по стенам его квартиры, его лицу, его телу, его мыслям и чувствам. Дэвид не винит Брайана абсолютно ни в чем — разве что за то, что тот не способен пока смотреть масштабнее. если Брайан грязен, то и Дэвид тоже — такой же завязший в свои мечтах и идеалах, такой же стремящийся к чему-то светлому, но находящий лишь фальшь. Боуи прочищает горло и надломленно, неуверенно пытается узнать, что произошло. Молко говорит, что его звали Кейси — его руки дрожат — но это здесь абсолютно не причём, не это было посылом. — а героин? — не было героина, — Брайан поднимает голову, улыбается Дэвиду безумно ярко и влюбленно, как в первый их совместный вечер, будто это правда — и отсутствие тяжелых наркотиков, и влюбленность. Дэвид решает, что песню нужно записывать, и находится слишком близко к юноше, сидящему на диване, опускается на колени и обнимает его чувственно, как никогда никого в жизни не обнимал, никогда никого так нежно не касался, как убирает с серьёзных дымчатых глаз прядь отросших волос и целует, целует и целует — губы, глаза, щеки и смягченные скулы, крылья носа и его кончик. живи, ангел мой, пожалуйста, живи — каждое касание так и вибрирует этими словами. Брайан смеется, не позволяет себе плакать и путается пальцами в густых волосах. в тысяча девятьсот девяносто восьмом году выходит альбом группы с самым странным названием и самым привлекательным солистом за столетие. тур в его поддержку выходит потрясающим, только Брайана все еще мутит от этого слова, он все еще боится летать и хочет, чтобы его сопровождал Дэвид, с которым они виделись в последний раз в студии звукозаписи. Боуи переезжает в Нью-Йорк со своей супругой, открывающей свой бизнес именно в штатах. у Молко внутри что-то лопается, а Стефан тупо шутит, что с таким мужем свой бизнес без надобности. они играют в irving plaza, вместе. тем вечером женоподобный юноша, в совершенно дурацком платье, не может успокоиться перед выходом на сцену, прячется от камеры Олсдала, когда тот снимает их совместную репетицию, представляет их специального гостя хриплым голосом и ошибается в паре аккордов. у Брайана потухшие глаза, у Дэвида холодные руки в ночь прощания, он болтает о жизненном пути и что-то о прыжке веры — Брайан всхлипывает дважды. Иман ждет супруга в автомобиле и тактично закрывает глаза, когда молодой человек так не по-дружески целует ее мужа и не желает отпускать. Боуи говорит, что Молко замерзнет и спроваживает его вовнутрь, перед этим попросив угостить сигаретой. в двухтысячном году, на заре новой эпохи, Брайана зовут к телефону и такой знакомый голос говорит, мол, что за поверхностное звучание, мистер Молко. Молко фыркает и отвечает, что, если что-то не нравится, Дэвид Боуи может катиться, а сам глотает соленые слезы сквозь улыбку счастья. — а я, знаете ли, влюбился, — в ответ напряженное молчание и тихое нервное "Брайан.." с придыханием, и Брайан смеется заливисто и злится, что влага размазывает его макияж. Дэвид говорит, что ему пора и он безумно горд ими всеми, а Молко добавляет, что безмерно скучает за секунду до того, как мужчина вешает трубку. в две тысячи втором году из всех динамиков раздается композиция с длинным и замороченным названием — пять-пятнадцать, ангелов нет, и Брайан понимает, что Боуи скучает по нему тоже. они видятся в последний раз в две тысячи тринадцатом году. Дэвид говорит, что Коди Молко — лучшее, что Молко-старший мог дать этому миру. Брайан обижается, а Олсдал смеется вместе с их ментором еще минут десять, потому что он действительно любит их новый альбом, Коди и Брайана Молко — и за них обоих поблагодарить можно именно Дэвида Боуи. три года проходят слишком быстро — три года проходят как один миг. Брайан обнаруживает себя на сцене, старается не разрыдаться в свои сорок четыре, фальшивит на той самой песне и молится, чтобы софиты померкли скорее.