ревность.

повседневные дни Дазая и Чуи, не были похожи на предыдущие. каждый из них, по воле случая, распрощался с нервами, махая ручкой на прощание. алкоголь и сигареты стали неотъемлемой частью дня, а тремор в руках привычным. почему нет, когда да? они считали себя взрослыми. тем не менее, если забыть о постоянных ссорах на пустом месте и взаимное избиение, то их отношения складывались довольно неплохо. опустим то, что любой из них, не упускал возможности прижать партнёра к ближайшей стене, в грязной подворотне, выдыхая сизый дым в лицо, осторожно касаясь губами напарника. рыжему часто вспоминается случай, когда Акутагава застал их...в компрометирующем виде. видимо, ошибочно подумал, что сможет манипулировать своим начальником. однажды, после изнуряющей тренировки, заикнувшись рассказать о этих приключениях Огаю, он поплатился. сломанной рукой и двумя ребрами. конечно же, ему было жаль парня, но случай постепенно забылся. некогда Дазай не общался ни с кем из мафии, не считая выше стоящих основ комитета, босса и своего напарника. не так давно ему повстречался Одасаку Сакуноске. обычная пешка, обладающая нужными качествами, для своей роли. казалось бы, что такого? но в нем было нечто, тянувшее шатена с ним общаться. мужчина становится его лучшим другом и хорошей компанией для выпивки в баре каждую пятницу. у Осаму появился кто-то кроме Накахары. юноша стал замечать запах незнакомых сигарет и хорошего виски. как бы выражался сам Чуя, его это не волновало. ни капельки. может немного. снимая свой чёрный, словно ночь, плащ, кидает на диван. подходя к стоящему парню, который курит, бинтованный осторожно обнимает сзади. тот не вздрагивает. лишь подчёркнуто равнодушно, начинает спрашивать, где тот был, и почему от него несёт за километр. — ну же, Чуечка, сложно догадаться? был в баре, очевидно. — ты не думаешь, что для тебя уже достаточно этих походов в бар? — нет. чего ты такой злой? — парень гладит огненные кудри, и невольно вспоминает слова кого-то из подчинённых, о том, что у рыжих нет души. — ничего. он раздражённо вырывается из рук Осаму, молча уходит в спальню. общую. рядом лег шатен, начал его всячески прижимать к себе, в отместку Накахара больно пихал локтем. так и проспали до утра. Осаму, естественно, знает, почему мафиози так себя ведёт. но вид измученного, загнанного, местами резкого, всегда безбашенного Накахары, доставляло суициднику нехилое удовольствие. слишком уж било по самолюбию. всё-таки добило. — Чу, ревнуй тише. Ода просто друг, не больше. — никто тебя не ревновал, придурок бинтованный! не трогай меня! ненавижу! — знаю. очередная пьянка. сколько уже можно? кто бы слышал: правая руки Мори Огая скоро сопьётся. — протрезвеешь, поговорим. нужно ли вспоминать, что разговоры так и не состоялись? в итоге, одарённый не выдерживает и устраивает скандал прямо на следующий день. они разгромили большую часть кабинета. ладно, Чуе правда не стыдно. один с подбитым глазом, а другой с губой, просили прощения у босса за доставленные неудобства. теперь старались больше не ругаться. почти. своеобразный дуэт. когда Сакуноске умирает, рыжий впервые видит слёзы, стоящие в глазах цвета коньяка. тогда они договорились, что он не будет и не должен ревновать, а Осаму единогласно согласился с просьбой «не умирать, и не уходить», однако Дазай ушел из Мафии. Чуя не перестал ревновать.