Танцпол «N2O», как всегда, был наполнен двигающимися не совсем в такт музыке людьми. Подвыпившие омежки в вызывающих одеждах плавно двигали бедрами, блаженно прикрывая глаза, стараясь заманить лучшего альфу на свое худое подтянутое тело. Неоновые огни освещали их лица с приоткрытыми губами и горящими глазами, яркие помады и тени смешивались со светом, образуя невероятные контрасты на юных лицах, делая их словно не из мира сего. Голодные альфы сидели за столиками и хищными взглядами окидывали танцпол, следя за полуобнаженными телами, срывая мысленно с них одежду и выбирая лучшее для себя. Омеги подмигивали и кивками подзывали к себе, кутая в свой плен, уводя наверх, в vip-комнаты, где срывали свои тонкие голоса, ублажая красивое альфье тело. Бармен за стойкой активно намешивал коктейли, устраивая целое шоу, которому подвыпившие люди были очень рады: они кидали купюры стопками, прося больше, и литрами вливали в себя жгучие горло жидкости. По углам бара рассредоточились шесты с красивыми парнями и девушками, что плавно обводили свои изгибы длинными пальцами, бедрами цеплялись за холодный металл, делая обороты, и тоже приносили нехилую прибыль хозяину заведения. Прямо у одного такого шеста сидела компания богатеньких «папочек»-альф, оживленно что-то обсуждая и пожирая глазами омегу, что выбирала для себя того, у кого самый толстый кошелек. Прямо рядом с ними, метрах в пяти, сидел толстый довольный альфа, пока омега в открытом наряде что-то нашаривал у него меж ног.
Чонгук окинул всю картину скептичным взглядом и, махнув головой, осушил свой полупустой бокал рома. Янтарная жидкость приятно обожгла горло, вызывая хрипотцу в голосе, и альфа поморщился. Он дернул бедрами, приказывая омеге, что массировала ему промежность, ускориться, и та послушно принялась расстегивать ширинку. Сидящий рядом Чимин ухмыльнулся от действия друга и громко выругался, разлив на свою футболку остаток алкоголя в стакане:
ㅡ Блять, ㅡ альфа взял салфетки, вытирая подол, и, психнув, отбросил их в сторону, попадая на танцпол. Он поглубже затянулся ягодным кальяном, выпуская дым специально в сторону Чонгука.
ㅡ Чимин-и, блять, ахуел? ㅡ закашлялся тот, отмахивая от себя белый клубистый дым, вызывая дикий смех у альфы.
ㅡ Что такой раздраженный? ㅡ спросил Чимин, смотря как Чонгук наполняет их бокалы восьмилетним бакарди. Младший альфа сегодня и правда какой-то загнанный: весь вечер нервно кусает губы и смотрит куда угодно, лишь бы не на друга. По нему видно, что его что-то волнует, чего не скажешь о Чимине: он в своей стихии. Алкоголь, запахи ягод и ментола с табаком, куча шлюх, готовых за любые деньги присесть на него, яркие неоновые огни, ласкающие его лицо, оглушительная клубная музыка ㅡ всё это у альфы в крови. Он этим живет и дышит.
ㅡ Да так... ничего серьезного, ㅡ отнекивается Чонгук, переводя взгляд на омегу и сжимая грубыми татуированными пальцами ее волосы: ㅡ Соси уже, ㅡ омега быстро сует руку ему в штаны, выуживая нехилых размеров член из ткани боксеров и послушно берет в рот сразу полностью, заставляя Чонгука расплыться в блаженном стоне.
Старший снова заходится в диком смехе, толкая язык за щеку и кивая на свой торс, но в ответ получает средний палец, любезно показанный ему Чонгуком.
ㅡ Ехать сегодня к очередному клиенту? ㅡ делает догадку Чимин, осушая свой бокал и поджимая губы. Янтарная жидкость течет по пищеводу, обжигая собой желудок, и альфа буквально чувствует, как она проникает в кровь, заполняя и без того пьяный организм собой, заставляя пьянеть еще больше. Чимин зажимает одну ноздрю и наклоняется к столику, внюхивая второй короткую дорожку белоснежного порошка. Альфа злостно рычит, втирая наркотик в нос, и откидывает голову, наслаждаясь вмиг накатившим экстазом. ㅡ Будешь?
ㅡ Нет, ㅡ Чонгук отвечает непривычно резко, хотя в душе признает, что с удовольствием снюхал бы пару дорожек и вкатил внутривенно, но не сегодня. ㅡ Не к клиенту, Чимин-и, к подопечному, ㅡ поправляет Чонгук, оставив несколько больших купюр омеге, и та послушно уходит, застегнув временному господину ремень обратно.
ㅡ Ой, да-да... ㅡ саркастично исправляется Чимин, снова затягиваясь кальяном. ㅡ Ты слишком заебываешься, брат, ㅡ подмечает он для Чонгука, что трет усталые глаза, совсем без желания идти «работать».
Чимин уверен: Чонгук парится. Кто клиент,
для кого он выуживает информацию, кто подопечный,
из кого он выуживает информацию. Но младший так жить привык, что все должно быть в порядке как с делами, так и в голове.
ㅡ Не все ли равно, как называть того, кого трахаешь? Ну, или, в твоем случае, кто трахает тебя? ㅡ не удерживается Чимин от ехидного замечания, наблюдая как стакан с жидким янтарем чуть не лопается в руке друга.
ㅡ Я не со всеми трахаюсь, ясно? ㅡ зло рычит он, тыкая в старшего указательным пальцем. ㅡ Только с теми, с кем хочу. Остальные пусть идут лесом, ㅡ Чонгук не удерживается и забирает у друга кальян, зная, что тот без табака ㅡ там кое-что повеселее ㅡ и делает совсем короткую затяжку, от которой все равно заходится кашлем.
ㅡ Чонгук-а, да дунь ты так и не парься, ㅡ старший кидает Чону маленький пакетик порошка, и тот ловко ловит его на лету. Альфа долго смотрит на него, раздумывая. Белые песчинки плавно перекатываются под тонкой пленкой, так маняще, вызывающе к себе, норовят подарить дикий экстаз вперемешку с незабываемыми ощущениями ㅡ это лучший коктейль. Но Чонгук отбрасывает пакетик на столик, хватая бутылку рома и жадно присасываясь к горлышку, делает несколько больших глотков, осушает ее и прикладывает холодное стекло ко лбу, жмурясь от яро-огненного ощущения внутри. Алкоголь несется в крови с бешеной скоростью, словно закись азота, прибавляет сил, и Чонгук уже себя контролировать не может: он щедро насыпает дорожку себе, выровняв ее купюрой, которую тут же сворачивает в трубочку и вдыхает через нее морфий, что пробует далеко не в первый раз, но вштыривает все равно по высшему разряду.
ㅡ Ш-ш-ш... блять, ㅡ вылетает с рыком, пока Чонгук активно трет ноздри. Чимин усмехается, наконец узнавая старого доброго Чонгука, и забирает пакетик себе, пряча обратно в карман.
ㅡ Что хоть на этот раз? ㅡ невзначай бросает Пак, прикуривая сигарету с ментолом и выпуская дым в противоположную от Чонгука сторону. Альфа едва заметно благодарно кивает и переводит дыхание: о работе говорить хочется меньше всего.
ㅡ Это постоянный клиент, Чимин-и. Он платит ахуенные бабки почти ни за что, так что я реально дорожу им. И не имею права отказать, ㅡ Чонгук треплет в руках купюру, от которой на пальцах остаются белые следы морфия, и отдаёт ее официанту, прося принести ещё выпивки, на этот раз ㅡ пятилетнего виски. Пусть купюра будет у работника, так точно безопаснее.
ㅡ Что, настолько красивый? ㅡ язвит Чимин, наблюдая как на лице друга появляется раздражение.
ㅡ Ой, отъебись. Ты прекрасно знаешь, что я никого в лицо не видел, ㅡ Чонгук разливает принесенный виски по бокалам и залпом осушает свой, тихо ругаясь из-за поступившего на телефон сообщения.
ㅡ Да-да, мистер скрытность...
Пак тушит окурок о дно пепельницы и возвращается к «волшебному» кальяну, закидываясь очередной дозой веселящего дыма и заливаясь счастливым звонким смехом от накатившего экстаза. Чонгук крутит пальцем у виска, на что получает вытянутый средний палец от в щи пьяного друга, который, осушив первый бокал виски, снова подливает себе темной жидкости. Чонгук неторопливо потягивает свой алкоголь, доставая телефон и читая смс от неизвестного номера, который запомнить толком ещё не успел:
«Жду тебя через час, котик:*»
Альфа устало выдыхает, пересиливая себя и понимая, что работать надо, иначе так с Чимином ему уже не посидеть. Мафия ждать не может, им нужна информация, какую достать может лишь Чонгук, растормошив левых собак не с этого района. Он порядком заебался от всего этого, знает теперь все про всех и сам решает, кому в этом городе процветать, а кому ㅡ гнить в его подвалах, ведь кто владеет информацией, тот владеет миром, а Чонгук владеет ей в нескончаемом количестве. Он главный информатор в этом городе, архив, в котором хранятся расписания поставок, расположения всех точек, самые извращенные тайны, договоры о грязных делишках и прочий мусор преступных каменных джунглей с названием «Сеул». Чонгука самые низкие шавки считают королем, а те, кто имеет с ним дела, уважают, как родных отцов, лучшего информатора города. Даже несмотря на то, что никто не знает его настоящего имени, пола, возраста, малейшей детали о внешности ㅡ все, кто слышит «лучший сеульский информатор», либо трясутся от страха оказаться в его лапах, либо гордо усмехаются, говоря, что заключили с ним контракт. Чонгук часто слышит о себе всякие сплетни, и иногда, если честно, хочется челюсть выбить тем, кто в открытую заявляет:
Да я трахался с ним вчера. Ничего особенного, простой(ая) омега, даже имени не помню.
Таких обычно Чонгук с вершин скидывает в самый низ, закрывая в подвалах и в последствии забывая об их существовании. Кто его задел ㅡ подписал смертный приговор и купил себе билет в один конец на самое дно иерархической цепочки каменных джунглей. Альфа оскорблений в свой адрес не терпит и второго шанса не дает: оступился ㅡ лети в пропасть и руки не жди. И об этом тоже ходят слухи. Так что те, кто пребывает в здравом уме, понимают, что лишнего слова об информаторе лучше не говорить, ведь догадываются: он среди них, а кто именно ㅡ непонятно вовсе. Чонгук ㅡ искусный актер, достойный оскара. Он умело ведет игру с огнем, прячется лучше любого разведчика, зная самое надежное место ㅡ у всех на виду. И более чем уверен, что тут его никто никогда не найдет. И только один человек знает правду о нем. Человек, которому Чонгук жизнь свою доверит, человек, за которого жизнь свою отдаст ㅡ Чимин. Они больше, чем друзья, они больше, чем братья. Парни знают друг друга больше десяти лет, познакомились, кажется, когда Чонгуку было десять, и оба до сих пор помнят это день, с улыбкой на лице напоминая друг другу о самом ценном моменте своей жизни. Их связывает гораздо больше, чем дружеские отношения, чем двенадцать лет дружбы, чем духовные узы, чем кровные узы ㅡ их связь скрепила сама Вселенная и единственное, что может ее разрушить ㅡ это лишь конец света.
Сам же Чимин зарабатывает тем, что поставляет различные психотропные вещества вне конкуренции ㅡ первосортный героин или чистый амфетамин у альфы в приоритете всегда, а для vip-клиентов любой каприз как сладкая просьба. Несмотря на статус друга, Чимин всего добился сам и ни разу не прибегал к его помощи по специальности. Чимин считает низким использовать друзей таким образом в своих целях, так что сколько бы Чонгук ни предлагал, старший альфа всегда отвечал строгим отказом, чему Чонгук, на самом деле, был благодарен. Он ради Чимина предаст самого дорого клиента, если появится хоть что-то угрожающее его бизнесу, а Чимин всегда прикроет Чона, если тот вляпается в историю, что происходит с завидной частотой.
Парни братья доверяют друг другу полностью, понимая с полуслова, и несмотря на глупые приколы считают, что их встреча ㅡ лучшее событие в их жизни.
Обливаться самым дорогим алкоголем, покупать исключительно брендовые вещи и одеколоны, ездить на спортивных модных тачках, класть омег под себя пачками, курить кальяны, заправленные первосортным наркотиком, иметь квартиры с панорамными видами, обедать в самых роскошных дорогих ресторанах, хранить в кошельке несколько десятков черных карт ㅡ именно этим живут лучший информатор и наркодилер этого города, не зная таких слов, как «нет» и «хватит».
Чонгук подхватил с кроваво-красного диванчика свою кожанку и, закинув ее на плечо, осушил бокал виски, с грохотом ставя стакан на стол. Чимин, чуть отойдя от эйфории, кинул на него вопросительный взгляд, полный обиды, будто произнося давно заученное «бросаешь меня одного?», стараясь состроить «щенячьи» глазки как можно милее, но в ответ получает лишь кивок на немой вопрос и довольную ухмылку:
ㅡ Счастливо оставаться, сладкий, ㅡ Чонгук плавно удаляется к выходу, держа спину ровно, а Чимин обиженно дует губы, достав из кармана телефон и набирая давно выученный номер.
🌌🌌🌌
Редкие всплески воды совсем прекратились, оставляя после себя небольшие волны, что плавно омывают стенки ванны и красивое бледное тело. Еще недавно горячая, сейчас еле теплая вода погружает в свои объятия, приятно расслабляя, даря неповторимую нирвану, чувство спокойствия и умиротворенности. Белый холодный свет освещает красивые худые изгибы юного тела, которое редко подрагивает после долгой истерики и кучи слез. Мертвая комнатная тишина стоит в ушах противным звоном, и омега молится, чтобы пошел дождь. Но за окном чистое ночное небо, усыпанное звездным покрывалом и окутанное холодным лунным светом, что смешивается со светом лампы в ванной комнате, оставляя на измученном и усталом лице блики от ресниц и точеных скул.
Хосок лежит, запрокинув голову назад и покусывая в край истерзанные губы, прикрывает одной рукой глаза, вторая же покоится на белоснежном бортике ванной запястьем вверх. В голове, одна за другой, проносятся уйма мыслей, но из них всех омега вылавливает лишь одну. Он чуть поворачивает голову, натыкаясь взглядом на новенькую бритву, лежащую рядом с головой, на уровне глаз. Худой рукой тянется к ней, вызывая новые всплески воды, которые уже совсем не греют ㅡ лишь холодят бледную кожу, что вмиг становится гусиной. Хосок поднимает бритву перед собой и минуту просто смотрит. Глаза его карие, потускневшие, совсем безжизненные и не яркие, потерявшие былую надежду, что всегда горела в омеге ярым пламенем. Сейчас в этих глазах боль, отчаяние, неверие. И полное отсутствие тяги к жизни. Под ними огромные синяки, кожа, словно мертвая, потерявшая малейший розоватый оттенок. Словно всю кровь у него выпили, всю силу высосали, и Хосок знает, кто это сделал. Имя вспоминать совсем не хочется, но даже в такой интерпретации сердце пронзает жгучая боль, а
его красивое, до безумия, лицо встает перед глазами, ухмыляется злобно, а губы шепчут: «Не люблю». Такого
он Хосоку никогда не говорил, но своими поступками доказывал, так что омега все прекрасно знает и без слов.
Он медленно лезвие к запястью левому подносит, ставя вдоль, и несильно давит, делая небольшой порез. Ярко-алая кровь в момент заливает фарфоровую кожу, течет по белым стенкам ванной в воду, растекаясь красивыми округлыми струями в разные стороны. Массивная капля падает с тихим хлюпом, растворяясь в водной глади, создавая невообразимой красоты рисунки в белой пустоте. Хосок морщится и дышит через рот, стараясь не вдыхать терпкого металлического запаха, от которого разум дурманит мигом. Он снова бритву приставляет к руке и отворачивается, собираясь вонзить тонкие лезвия глубже. До вены считанные миллиметры, до смерти ㅡ минуты. Он мучительно медленно давит, чувствуя как под пальцами течет его собственная теплая кровь, а перед глазами все застилает тёмными пятнами, мутит сильно, скручивает словно. Запах терпкий, металлический, он слишком резок, на рецепторы тяжелой плитой давит, кровь растекается по локтю, падает в воду, омывая подтянутый живот, заполняет собой все пространство, что даже на другой стороне ванны оттенок багровый проклевывается, и Хосоку уже деться от него некуда. Резкая тошнота накатывает, рука с лезвием трясется дико, как у эпилептика. Все. Он больше ничего не может ㅡ фобия взяла верх. И так происходит всегда.
Но сегодня Хосок сдаваться не намерен. Он давит еще сильнее, выпуская больше крови и вскрик оглушительный, эхом отдавшийся от белых стен, покрытых плиткой. Порез жжется нереально, руки мигом согреты горячей жидкостью, почти вся ванна наполнена багровым оттенком. До вены миллиметр. Хосок дышит часто, сбивчиво, силы для последнего рывка собирая. Еще раз надавить, и все ㅡ вена вскроется, а там дело в нескольких минутах. Но рука предательски сильно трясется, роняя бритву за бортик, и та с треском валится на холодный кафель, тоже частично покрытый кровавыми каплями.
ㅡ Сука! ㅡ ругается омега, громко всхлипнув. Даже голос безжизненный, хриплый совсем, сухой. Нет больше в нем звона счастья и радости нового дня, нет жажды жизни и чего-то нового. Есть только усталость, болезненная хрипота и бескрайний океан боли с отчаянием.
Он ладони к лицу прикладывает и даже не плачет ㅡ все слезы высохли давно ㅡ просто с ума сходит. Пеплом осыпается, остатки себя и души своей, вроде как, спасти пытается, а, вроде как, растоптать. Уснуть бы так и не проснуться, в ванной, что сейчас льдом кажется, замерзнуть насмерть, уйдя в мир иной. Горячая кровь продолжает капать, теперь на лицо, стекая по щекам к синим и холодным губам, одаряя их своим неповторимым вкусом, жизни придавая, питая. Хосок их поджимает, морщась от противного привкуса, и руки в воду опускает. Порез снова начинает жечь, приятно омываясь еле теплой водой, а кровь сочится вдоль водных слоев, свои собственные дорожки создавая, растекается плавно и изящно, словно танцуя, игру затевая. Омега голову запрокидывает в немом стоне боли, глаза прикрывает, пытаясь уснуть хоть раз за последние полтора суток. Но не выходит: из кармана джинсов, лежащих в корзине с бельем, доносится оглушительный в повисшей тишине звонок телефона. И Хосок даже знает, кто звонит. Другому в такое время он не нужен. Он нехотя достает смартфон мокрыми руками и долго пялится в экран, видя
любимое ненавистное имя. Отвечать нет никакого желания. Но если не взять трубку ㅡ будет только хуже, только больнее. И рука рефлекторно дрожащим пальцем смахивает влево, принимая звонок.
ㅡ Хосок-и, ты дома, детка? ㅡ хриплый, поддатый голос на том конце пробуждает усталое тело, заставляет тысячи мурашек бежать по нему, а по щекам ㅡ слезы горячие. На губах улыбка, но грустная, вовсе не радостная, она больная, истерзанная, измученная.
ㅡ Чимин, чего ты хочешь? ㅡ напрямую спрашивает омега, прекрасно зная ответ.
ㅡ Я буду через пятнадцать минут. Жди, ㅡ в мгновенье голос грубый. На том конце сразу гудки, а Хосок плачет. Надрывно. Громко. Отчаянно.
Он понимает, что деться ему некуда, и от этого еще больнее. Чимин едет не просто так ㅡ он по его душу. Опять ломать будет, терзать, заживо сжигать и по новой собирать, чтобы снова измучить. Он Хосока ломает искусно и медленно, как хорошо умеет. Каждую косточку его перемалывает, через себя пропускает. Душу его голыми руками вырывает, сжимает, душит безжалостно, потом лишь малейшим глотком воздуха напаивает, и всё по новой. Хосок Чимина ненавидит.
Хосок Чимина
любит.
Улыбку его нежно-дьявольскую, руки теплые, ласкающие его изящное тело, глаза бездонные, манящие, красивые. Голос его ангельский, высокий, такой чистый, невинный. Тело альфы красивое, подкачанное, подтянутое, с черными татуировками: большой надписью на правом ребре и извилистыми змеями на шее, левой руке и пальцах, что подбородок берут, в глаза карие смотреть заставляя. Любит губы, что поцелуем награждают, привкус сигарет ментоловых и дорогого жгучего рома оставляя, привкус, который Хосок с его губ слизывать любит, который вкушать вместе с чиминовым телом обожает. Он в этом альфе тонет, рад бы всплыть, ибо болото это черным и холодным стало, да не может.
У них с Чимином какие-то странные, им самим непонятные отношения. Хосок Чимина любит. Хосок Чимина ненавидит. Чимин Хосока... Чимин Хосока? Чимин Хосока просто использует. Любит, но своей любовью ㅡ жесткой и собственнической. Он этого омегу любит ломать, до полусмерти трахать, стоны сладкие выбивая. Ласкать его любит, подпустить поближе и в обиду не дать ㅡ самому обидеть. Тело его красивое и фарфоровое зубами искромсать, губами каждый сантиметр пометить, оставляя засосы кровавые и укусы красно-фиолетовые, потому что его этот омега. Чимин Хосока до безумия любит. Но этого боится. Чувств собственных. Нежность и забота ему не свойственны, он привык к грубости и холодности, и так и любит Хосока. Но совершает ошибку: Хосок хрупкий, юный. Ему любовь нужна ласковая, нежная. Но сама она зла ㅡ омега влюбился в жестокого зверя, которому отдает себя, боль терпит, чтобы любимому удовольствие доставить. А на себя плевать хочет.
Глупая овечка полюбила льва.
Омега телефон откладывает, слезами заливая красивое лицо. Больно. И страшно. Чимин такими темпами убьет его, ничего после не оставив. Он им управляет, как вздумается, ломает, сжигает, топит, сжирает. Чимин ㅡ зверь. А Хосок ㅡ глупая овечка.
Он с трудом из ванной встает, выдергивая пробку, чтобы воду слить, прикладывает белое полотенце к кровоточащему запястью и лениво плетется в комнату, сразу падает на кровать и тихо, безмолвно плачет, ожидая своего мученика.
Треск ключа в замочной скважине пробуждает ровно через пятнадцать минут. Дверь распахивается, впуская в квартиру жгучий древесный шлейф с примесью табачной мяты и дорогого алкоголя. Хосок морщится, вдыхая самый любимый на свете аромат. Чиминов чистый и природный он не помнит ㅡ всегда он с нотками рома и ментола, что так полюбились омеге. Скорее хочется губ пухлых коснуться, слизать вкус пьянящий, напиться им в хлам, Чимином насладиться.
Альфа скидывает ботинки и пальто в коридоре и быстрым шагом почти летит в спальню, где уже ждет
его омега. Хосок лежит спиной ко входу, не желая видеть
любимые глаза, но шлейф древесный уже все за себя сделал: рана в груди кровоточит похлеще руки, что перемотана тонким бинтиком на скорую руку, грудная клетка разрывается от боли. Хосоку плакать навзрыд хочется, и чтобы Чимин прижал к себе хочется, но не будет этого, и он знает. Потому умело слезы глотает и, на локтях привстав, к альфе поворачивается, ловя на губах животный оскал, а в глазах ㅡ дикое желание. Зверь.
ㅡ Детка, я скучал, ㅡ шепчет Чимин, осторожным шагом подходя к постели, где уже сидит омега, ожидая. Хосок смотрит несчастным котенком. Чимина хочется невероятно сильно, но в то же время Хосок его просто-напросто боится.
ㅡ Я тоже, ㅡ выдыхает он прерывисто, потому что Чимин мозолистым пальцем щеку гладит. Омежка глаза прикрывает, ресницы трепещут вовсю, тело подрагивает ㅡ он всем своим видом показывает, что альфу хочет, и Чимина это только радует.
ㅡ Да я вижу, ㅡ ухмыляется он, окидывая хищным взглядом хорошо изученное нагое тело, в тусклом свете луны роскошное, худое, им истерзанное. Лёгкие синяки на бедрах и плечах, шрамы от укусов на острых ключицах, покусанные сухие губы, незажившие отметины на шее ㅡ все свидетельствует о том, что это принадлежит Чимину. Альфа все пометил, на все права показал, потому что своим ни с кем никогда не делится, а Хосоком ㅡ в особенности. Только он этого омегу любить может, только ему он принадлежит. И ждать Чимин больше не намерен:
ㅡ Ну же, детка, покажи. Покажи, как ты ждал папочку.
Чимин вплотную встает у кровати, смотря на Хосока сверху вниз, так властно, что омегу невольно к земле тянет, ибо Чимин источает одним видом своим такую силу, что не повиноваться просто невозможно. Хосок перед ним на колени садится и тянет края футболки вверх, оголяя накачанный торс, к которому с радостью бы припал губами, но нельзя пока. Он целует шею альфы, каждого сантиметра чернил касаясь, пока ловкие пальчики с ширинкой справляются. Минута, и губы уже на груди, играются с ореолами сосков, острые зубки жадно покусывают бусины, а рваные джинсы расстегнуты. Еще тридцать секунд, и Чимин полностью обнаженный, стоит пред Хосоком, а тот ему рукой надрачивает, поскуливает жалобно, ротиком усердно работает и только больше попку выпячивает, по которой тут же шлепок большой горячей ладонью получает.
ㅡ Это что? ㅡ Чимин отрывает порезанную омежью руку от собственного члена и скептично смотрит тому в глаза, где проносится ужас. Хосок за это получит. Очень сильно получит. ㅡ В коленно-локтевую, ㅡ с притворным спокойствием говорит Чимин, снимая со своих джинсов кожаный ремень. Он быстрым шагом идет в прихожую и возвращается обратно с полупустой бутылкой пятилетнего виски, отставляя тот на прикроватную тумбочку.
Хосок по-прежнему стоит в позе и тихо скулит себе под нос от переполнившего вмиг возбуждения. Красивые мышцы альфы плавно перекатываются на руках и бедрах при ходьбе, его походка полна власти и уверенности, от которой Хосок просто пополам сгибается, не в силах даже думать нормально. Он чуть подается назад, ближе к Чимину, и тот с силой прикладывает ремень к левой ягодице, на которой тут же появляется красная полоса. Омега заходится в диком крике, стискивая зубы до противного скрежета, сжимает пальцами простынь до хруста и тихо плачет от резкой ноющей боли.
ㅡ Что, мать твою, это такое? ㅡ повторяет вопрос Чимин, проведя холодной кожей ремня по омежьему запястью.
Хосок молчит, краснеет. А что сказать? Что пытался покончить с жизнью? Тогда Чимин еще больше разозлится, и омеге точно не жить. Не физически ㅡ морально. Альфа его заживо на куски разорвет и в костер бросит, а потом долго будет с пеплом играть, стараясь заново поджечь искалеченную душу. Хосок губу закусывает, потому что знает, что сейчас будет, а ответа у него так и нет.
ㅡ Говори, блять, ㅡ ремень со свистом рассекает воздух, снова прикладываясь о ягодицу омеги, в аккурат по месту первого удара, где сейчас полоса крови, обильно вытекающей наружу и струящейся по стройному бедру к колену. Она капает прямо на белоснежную простынь, собой постель хосокову пропитывает, чтобы все ему о Чимине напоминало, каждая деталь, каждый сантиметр этой квартиры. Альфа мертво засел тут и вылезать не спешит. Хосок вроде форточку открыл нараспашку, выветрить дьявола искусного пытаясь, но сам в его объятиях стальных сидит и отпустить не может.
Терпение Чимина подходит к концу. Он с рыком хлопает ремнем себя по ладони и шлепает ей омегу прямо по ране, снова заставляя болезненно вскрикнуть. Ягодица яро горит, отдаваясь легкой болью по всему телу, что смертельным ядом по организму разносится мимолетно, благодаря бешеному биению маленького израненного сердца. И имя этому яду ㅡ Чимин.
ㅡ Я... я порезался, ㅡ Хосок нагло врет, глотая слезы, но поделать ничего не может. Если он скажет, что умереть хотел, Чимин устроит ему это, дав билет в оба конца: на тот свет с возвратом.
ㅡ Значит, правду говорить не хочешь? ㅡ альфа откидывает ремень, резко перевернув Хосока на спину. ㅡ Ну мы оба ее и так знаем, да, детка? ㅡ альфа скалится злобно, смотря в глаза напротив, полные слез и ужаса.
Хосок боится. Хосок хочет. Хосок... любит. И что делать ему с этой чертовой любовью, он понятия не имеет. Прямо сейчас, глядя в темно-карие омуты напротив, омега в них тонет и спасаться не хочет, но на самое дно, куда Чимин и опускает, идти боится, потому что неизвестность эта пугает. Она жестока и груба, как сам альфа с ним. Но грубость в нем Хосока не отталкивает. В глубине души он все же верит, что Чимин может любить, может заботиться, может оберегать, но... все это, вся теплота и нежность в данный момент горит на дне этих глаз ярким пламенем похоти и желания.
Чимин с рыком наполняет хосоково тело собой одним резким толчком, отчего омега зверски вскрикивает. По телу разносится адская боль от размеров альфы, слезы заливают юные глаза, огненно-красные волосы колышутся, словно пламя горит яро, горит в теле Хосока, заживо терзая свежую плоть. Чимин зубами в плечо вгрызается, на бешеный темп переходит, крики дикие, нечеловеческие из омежьего рта выбивая. Он ими упивается и готов вечно слушать протяжные стоны-всхлипы, когда Хосок до хрипоты, до боли горло дерёт и кричит-кричит-кричит. Когда на теле его фарфоровом следы зубов фиолетовыми бутонами расцветают, когда засосы кроваво-красные пятнами окутывают нежную кожу, когда кровь по альфьим бедрам омежья течет, когда поясница хосокова хрустит, и он выгибается, на член толстый насаживаясь ㅡ тогда Чимину хорошо. Просто нереально, адски, очень-очень-очень хорошо. Он с Хосоком так играет, свои правила диктует, под контроль берет. Хосок его бесит. Весь из себя красивый и правильный, пай-мальчик, отличник. Глупая овечка, что льва полюбила, терзания его, издевки. И лев овечку полюбил. До потери пульса. Да только не нежно вовсе, не ласково. Потому что он ㅡ лев, альфа. Он по-другому не умеет. Вся забота и ласка ему чужды.
Тихий сладкий рык альфы, рыдания-стоны, всхлипы, истерические выкрики, шлепки тел друг о друга, хлюпающая смазка с запахом спелой клубники, такой нежной и приятной, словно теплые объятия, что кутают собой, согревая, скрип кровати, удары ее же о стену, редкий хруст костей, звонкие грубые поцелуи наполнили комнату доверху, всю квартиру заполнили, кажется, даже полдома. Соседи снизу и сверху слышат точно: каждый раз, когда Чимин приезжает к Хосоку, получается громким, и омега потом долго ловит на себе недовольные и возмущенные взгляды. Но сейчас он думает об этом в последнюю очередь.
Чиминов член приятно проезжается по простате каждым, мать его, толчком, так грубо и резко, что хочется на стену лезть, но Хосок только больше назад подается, натягивая себя на альфу, позволяя душу свою наизнанку вывернуть. Он в Чимине растворяется, послушным щенком к его ногам падает. И в такие моменты уже сопротивляться этому не хочет. Чимин владеет им как вздумается, как угодно вертит, ломает искусно и осторожно-резко, чтобы потом заново собрать можно было. Альфа резко Хосока на спину переворачивает и берет за ногу под колено, меняя угол и снова вбиваясь в измученное податливое тело. Омега руками его предплечья царапает, кричит и деться никуда не может. Зубы стискивает, губы до крови кусает, а потом жадно в альфу вгрызается, когда Чимин с поцелуем губами к его льнет. Хосок не целует ㅡ кусает, как зверь ненасытный, но Чимин сильнее. Он омегу малейшим движением пальца под контроль берет и снова правила игры меняет: целует нежно, замедляя толчки, губы его осторожно вбирает, кровь слизывает, ласки дарит и до оргазма доводит, заставляя на их животы излиться, так и не тронув себя. Хосок под ним содрогается, реснички трепещут сильно, губы чиминовых не слушаются, обмякают, и альфа понимает: пора. Он толчки грубые возобновляет, жестко вколачивая ослабшее тельце в кровать, заставляя снова голос срывать теперь только от боли. Во второй раз Чимин кончить не дает: сам с рыком изливается внутрь и покидает омежье нутро, не допуская сцепки.
Хосок лежит, тяжело дыша, и в потолок смотрит: непонятно отчего больнее. То ли от того, что всё тело зудит, горит словно, а всё, что ниже пояса, вообще отмерло; то ли от того, что Чимин снова уходит просто так, наигравшись с ним, как со шлюхой? Из глаз карих слезы по щекам катятся, оставляя поблескивающие в тусклом фонарном свете влажные дорожки. Хосок на Чимина, что сигарету прикурил, к окну отойдя, смотрит и наглядеться не может: подтянутое песочное тело красиво обрамлено стальными мышцами, легкая сутулость придает невероятной мужественности, татуировки струятся черными змеями по накачанному торсу, пухлые покусанные губы зажимают сигаретный фильтр, а пепельно-серые волосы блестят на свету, словно тысячи алмазов прекрасных.
Альфа окурок выбрасывает в окно, подбирая с пола одежду и быстро ее натягивая: тут делать больше нечего. Хосок смотрит так жалобно, что приласкать хочется, но Чимин не может: не его это все. Он быстро одевается, стараясь не смотреть на омегу, но хрустальные слезы слишком ярко блестят на лице юном, и альфа не сдерживается – припадает к хосоковым губам в нежном поцелуе и волосы вишневые гладит осторожно.
ㅡ Я вернусь, детка, ㅡ шепчет губы в губы, опаляя раздраженную кожу горячим дыханием, а потом, свойственно себе, снова пулю в раненое сердце отправляет: кладет платиновую карту на тумбочку, бросив что-то неразборчиво, и покидает квартиру, громко хлопнув дверью.
Хосок снова в истерике заходится: он совсем как шлюха для Чимина. Тот даже за секс ему заплатил. Странно вообще, что целует его и не находит это мерзким... И если бы он только знал настоящие намерения альфы. Что карту он оставил, чтобы Хосок за квартиру, за учебу, за еду платил и вообще себе ни в чем не отказывал. Просто Чимин говорить не умеет: он действует. А Хосок воспринимает неправильно.
Омега телефон достает и в быстрый набор спешит, где всего два номера: чиминов и ещё один, подписанный как «лучший хен». Он, не раздумывая, на кнопку вызова жмет, и вызов через два гудка принимается на том конце, почти мгновенно, как обычно.
ㅡ Тэ... Тэхени-хен? Ты можешь приехать сейчас? М-мне очень плохо...
🌌🌌🌌
ㅡ Аах, ну пожалуйста... ㅡ стоя на коленях, молит омега, шире разводя стройные ноги.
Стальные цепи наручников обвили смуглые запястья и щиколотки, заставляя кровоточить, повязка цвета ночного неба скрывала большие глаза, красный шелк простыни скользил под коленями и ладонями, с трудом позволяя держать равновесие. Темно-каштановые волосы беспорядочно разбросаны, закрывают собой взмокший лоб и красные от смущения и возбуждения кончики ушей. Аромасвечи, рассредоточенные по полу спальни, источали приятный легкий фруктовый аромат, смешивающийся с грузным омежьим гранатом и альфьим терпким бергамотом.
Чонгук стоит сбоку от кровати, держа в руках кожаную плеть, а от развернувшейся перед ним сцены хочется вывернуть желудок наружу. Как ему все это надоело. Омега хнычет и стонет, просит грубее, ножки разводит и выпячивает попку, а Чонгука воротит. Ему бы сейчас стакан крепкого рома и мягкую домашнюю постель, уснуть часов на тридцать, а потом пойти и взять какого-нибудь омегу на раз, чтобы потом могли взять и его. Но не сейчас. Сейчас он вынужден быть здесь, ублажая очередного подопечного, чтобы добыть как можно больше информации, играть в эти грязные БДСМ-игры, слушать бесячие просьбы и всхлипы, от которых уже уши болят. Ах, если бы его клиенты знали, какие извращенцы те, кого они заказывают.
Чонгуку смешно. От всего этого. Омега пред ним распинается, чуть ли не в ноги кланяется, но своего не получит точно, Чонгук уверен. Он не шлюха, как бы смешно это ни звучало. Но себя таковым точно не считает. А значит, и спать с кем попало не будет.
ㅡ Нет, детка, я же сказал, ㅡ альфа проводит плетью по выпирающему омежьему позвоночнику и с силой прикладывает ее о подтянутые ягодицы, оставляя краснеющий след, ㅡ ты не получишь меня, пока не кончишь. Дважды, ㅡ снова удар.
Омега заходится в блаженном крике и пытается дотянуться руками до своего пульсирующего члена, но те намертво прикованы к изголовью дубовой кровати наручниками. Чонгук открыто усмехается, нажимая на пульте кнопку сразу с цифрой «2» и прислушивается к приглушенной вибрации, доносящейся из ануса омеги. Тот скулит и мечется, куда себя деть не знает, краснеет до предела, а Чонгук смотрит и смеется. Он меняет режим резко на максимальный, наблюдая, как подопечный изливается себе на живот с благим матом на губах, и альфа чуть замедляет ход, ставя «1».
ㅡ Так ты у нас, значит, двигателями занимаешься? ㅡ невзначай спрашивает он, проведя кончиками пальцев по бедру, испачканному естественной смазкой.
ㅡ Д-да...
ㅡ Может, достанешь и для меня, м? Я бы подогнал тебе свою крошку, ты отреставрировал бы подвеску, ㅡ Чонгук вгоняет в горячее растянутое нутро сразу два пальца, оглаживая одним анальную пробку, а другим больше разрабатывая узкий проход. Так он выбивает как можно больше мыслей из головы подопечного, заставляя разум того заплыть возбуждением и диким желанием и, наплевав на запреты, рассказать все, что требует альфа.
ㅡ Я-я не могу... пока. Поставка ближайшая через не-неделю. А кто... аахмх, ㅡ альфа добавляет третий палец, ㅡ для кого тебе надо?
ㅡ Ламбо хуракан, ㅡ Чонгук проталкивает пробку до простаты, заставляя омегу прогнуться, тем самым предоставляя новый угол, и грубо шлепает ягодицы, когда ответа долго нет.
ㅡ М-мой поставщик... тебе лучше поговорить с ним, я... я дам номе... ааах! ㅡ альфа добавляет четвертый палец, резко трахая ими чувствительного измученного омежку, и меняет режим снова на максимальный, сделав пару грубых толчков и покинув его тело.
ㅡ Номер. Живее, детка.
Омега через всхлипы диктует телефон, пока Чонгук набирает смс заказчику. Альфа снова не сдерживает смеха, наблюдая за ним: вот кто продажная шлюха. Сдает себя, своих людей и коллег только потому, что хочет жесткого траха. За два года своей работы Чонгук так и не перестал удивляться этому. Для него в его ряде принципов самый первый ㅡ не сдавать своих. А тут... дешевая продажная шкура, готовая рассказать все, что угодно, лишь бы в нее член поглубже вогнали.
Альфа резко ставит режим на минимум, когда омега изливается и падает ничком, медленно проваливаясь в дрему, и заканчивает печатать текст сообщения:
«*** номер его поставщика. Доставит что угодно и на кого угодно, работает на все модели, плюс продает закись. С меня все, а с тебя жду бабки:)»
Телефон летит обратно в задний карман джинсов, тихо оповещая о пополнении баланса. Чонгук даже не ждет ответного смс: эта сучка никогда ему не отвечает. Лишь переводит деньги. Какой-то зажратый молодой омега. Альфа бы его трахнул, жестко, грубо, даже со сцепкой, несмотря на свои пассивные предпочтения. Он эту чертовку не видел ни разу, а уже руки чешутся, и в душе ненависть непонятно откуда взявшаяся кипит: бесит. Клиент, вертящий им, как вздумается, платящий огромные бабки. Чонгук так много никому не позволяет, а ему да. Почему? Он сам не знает. Просто ради него он исключение сделает и на встречу придет, лишь бы завалить этакую суку. Но об этом альфа старается не думать: этот омега простой клиент, хоть и дорогой для него, встреч не будет никаких.
ㅡ Т-ты обещал... ㅡ совсем уже сонный, омега не оставляет попыток получить самое сладкое, но бесполезно.
Чонгук бросает шипучую таблетку снотворного в стакан воды и только потом развязывает подопечному глаза и конечности, предлагая попить. Омега залпом осушает стакан, заваливаясь в постель, и манит худощавой рукой к себе Чонгука, который ложится рядом прямо в джинсах. Альфа позволяет себе смять упругие ягодицы, что безумно любит делать со всякими красавчиками, но не больше. Чонгук укрывает его одеялом, но омега сопротивляется, пытаясь залезть на Чона сверху. Он что-то неразборчиво шепчет, а потом просто падает ничком ему на плечо, тихо посапывая. Гук снимает его с себя, кутая в одеяло, и отходит к большому окну, открыв шторы. С непривычки яркий лунный свет ударяет в глаза и по красивому накачанному телу, обводит собой каждую чернильную татуировку и путается в длинных темных волосах, отражается на дне глаз яркими сердечками и струится от пухлых губ к пирсингу в ушах. Альфа жмурится, убирая челку назад, и шикает от боли, когда одна прядь задевает сережку в хряще. Он бегло оглядывает шумный ночной город и смотрит на подножие здания, где черным блестит умело припаркованный ламборгини хуракан, к которому буквально через минуту подкатывает ярко-красный лаферрари. Альфа усмехается себе под нос, видя как из машины выходит невысокого роста человек с волосами цвета пепла, спешно натягивает футболку и забирает все вещи, покидая квартиру подопечного.
ㅡ Готов? ㅡ бешеная ухмылка скользит с губ Чимина на чонгуковы, и младший хлопает по капоту феррари друга, широко улыбаясь.
ㅡ Ты взял ее.
ㅡ О да! Детка скучала по папочке, ㅡ картинно плачет Чимин, утирая несуществующие слезы, и толкает язык за щеку, переводя взгляд на заведенного Гука. ㅡ Спорим, обгоню?
ㅡ На, ㅡ Чонгук повторяет действие друга, тоже толкнув щеку языком, ㅡ минет?
ㅡ Придурок, ㅡ альфа заливается высоким смехом, вытягивая раскрытую ладонь. ㅡ Десять штук.
ㅡ Принято, ㅡ Чонгук принимает рукопожатие, доставая ключ с золотым быком от ламбо и подкидывая тот в воздухе. ㅡ Готовься глотать пыль, сладкий.
🌌🌌🌌
Хосок мирно дремлет на омежьем плече, вкушая давно полюбившийся, нежный, очень дорогой аромат от gucci. Так пахнет один человек на земле, так тепло и по-родному, этим неизменным уже много лет bloom ㅡ так пахнет его хен. Самый дорогой (за исключением Чимина) в этом мире человек для Хосока. Его душа, его поддержка, его забота, его любовь. Хен всегда рядом, когда надо, хен всегда поможет, хен всегда выручит, приласкает, пожалеет, глаза обидчикам вырвет ㅡ хен самый лучший на Земле. И Хосок его до безумия любит.
Младший все еще изредка всхлипывает, сжимая дорогую ткань футболки, которую насквозь промочил слезами, на плече и груди друга. Теплые руки нежно гладят по спине, губы целуют макушку и лоб, даря невероятное родное тепло и жар, на фоне которого тускнеют все проблемы, бархатный низкий голос шепчет успокоения и слова любви, которых так не хватает этому маленькому омежке.
ㅡ Я люблю тебя, Тэхен-и, ㅡ шепчет Хосок, засыпая.
ㅡ И я тебя, радость моя, ㅡ омега отвечает с искренней теплотой и накрывает хосоковы губы своими, поверхностно целуя.
Младший поворачивается к нему спиной, намекая на полюбившееся действие, и Тэхен, сняв футболку, прижимается грудью к теплой спине, крепко-крепко обнимая. Он Хосока тоже любит. Глотки за него рвать будет, душу продаст. И уже давно бы альфу его этого убил, заживо закопал, да только глаза эти детские молят, чтобы не делал. Слезами обливаются, краснеют до невозможности, но
его просят не трогать. И Тэхен искренне не понимает, почему Хосок защищает того, кто делает с ним такие ужасные вещи. Младшенький всегда говорит ему, что сердцу не прикажешь, но Тэхен все равно не понимает. Потому что сам никогда не любил, наверное. Никого. Даже собственного отца, к которому проявлял лишь уважение и дикий животный страх. Но все же есть единственный человек, которого Тэхен искренне
любит ㅡ Хосок. Старший считает его своим братом, сыном, кровиночкой ㅡ всем в этой жизни.
ㅡ Спи, солнышко мое, ㅡ Тэхен ласково целует в висок и терпеливо дожидается конца всхлипов и начала приглушённого сопения: уснул. И только теперь Тэхен может позволить себе расслабиться.
Он покрепче Хосока в одеяло кутает, ведь когда приехал, в ужасе застал его измученным, обнаженным, в крови на интимных местах, одного на холодной постели, плачущим и замерзшим. У Тэхена тогда сердце удар пропустило: снова. Каждый раз так было, когда старший приезжал к Хосоку после Чимина. Он этого альфу ненавидит. И готов поклясться, что при первой встрече морду ему так набьет, что самый близкий человек не узнает.
Омега в раздражении смотрит на бутылку виски и платиновую карту, оставленные тем альфой. Тэхен подскакивает с кровати, не в силах сдерживаться, и с рыком выкидывает бутылку в окно, даже не услышав, как та разбилась. Он бегом возвращается к Хосоку, приобняв одной рукой, и омежка лег ему на грудь, пуская слюни на слегка подкачанное тело. Тэхен улыбнулся, убрав красную прядку ему за ушко, и продолжил сверлить взглядом карту. Он бы и ее выбросил, но не может, ведь Хосок на эти деньги живет. Тэхен миллион раз предлагал ему свои, даже переехать к нему в дом, чтобы жить спокойно, но Хосок всегда отказывается. Говорит, что напрягать не хочет. И Тэхену от этого реветь в голос хочется. Потому что Хосока ему жалко. До встречи с ним омега не знал таких чувств, как сострадание, любовь, человечность. Он даже забыл, что такое слезы, ведь плакал последний раз лет в двенадцать, когда отец выматывал постоянными тренировками, заставляя готовиться к будущему. Из Тэхена всегда делали воина: бесплодный омега может стать отличным наследником, ведь детей быть не может, тогда вообще зачем семья? Так считал его отец. Он воспитал настоящего воина, сделал своего сына холодным оружием, просто машиной. Всю жизнь он вбивал Тэхёну в голову, что важны только деньги и бизнес, заставлял пить подавители и скрывать свой пол, чтобы проще было поднять его по карьерной лестнице, днями напролет тренировал его в зале, чтобы он был похожим на сильного бету. А Тэхен боялся. В страхе проглотил литры слез, ведь отец бил, унижал, травил. И просто... не любил.
Хоть после его смерти многое изменилось, многое также осталось прежним: альфа воспитал себе достойную замену — холодную, непреклонную, сильную и гордую. Не знающий любви и нежности отцовской, лишь слезы, боль и страх, Тэхён перенял его бизнес и прекрасно с ним справлялся, став одним из самых уважаемых людей в криминальной среде. Он был жесток к людям, непреклонен в делах и холоден в отношениях.
Был. Пока не встретил Хосока. Этот маленький клубочек доброты и милости, что пробудил в Тэхене его прежнего — маленького мальчика, жаждущего отцовской любви, которой так и не получил. И Хосок не получил: его родители погибли, когда ему было тринадцать, как раз тогда, когда Тэхен нашел его. Он снял ему квартиру, оплатил учебу, по-настоящему кого-то в этой жизни полюбил. И Хосок его в ответ тоже. Не за деньги, а искренне, как только он и умеет. До него Тэхен даже не подозревал о том, что люди бывают настолько искренними, настоящими и...
живыми. Только после того, как встретил Хосока, у Тэхена загорелась маленькая надежда на то, что не все люди черствые. Он понял, что не везде деньги играют главную роль, а самым ценным в этой жизни являются по-настоящему крепкие и теплые отношения.
Омега кончиками пальцев проводит по хосоковой шее, ощущая под ними грубую от укусов и отметин кожу, а внутри злость и ненависть вскипает. Он, точно, если не убьет, то изуродует до неузнаваемости этого альфу. С такими только так. Одно пугает: Хосоку будет больно. Но ему и сейчас больно как морально, так и физически. И Тэхен на эти страдания смотреть больше не может, терпеть эти издевки над его любимым донсеном не может. И не будет.
Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, Тэхен решает проверить телефон, куда как раз поступает смс, которую омега ждал весь вечер:
«*** номер его поставщика. Доставит что угодно и на кого угодно, работает на все модели, плюс продаёт закись. С меня все, а с тебя жду бабки:)»
Омега закатывает глаза и переходит в онлайн-банк, совершая перевод. Все-таки работой с этим омежкой он гордится: тот всегда все делает в срок, присылает прикольные шутки с нужной информацией и, самое главное, выполняет работу качественно. Но несмотря на все это, Тэхена он бесит: гребаный омега-шлюха, который набивает себе слишком высокую, как кажется Киму, цену. И он просто мечтает о разоблачении информатора. По слухам, это мужчина, но неизвестно, кто именно. И Тэхен узнает. Обязательно.
Он этого омегу под себя подмять мечтает с первой встречи, дабы показать, что главный он, а не информатор. Но и с этим возникает проблема: Тэхен реально ничего о нем не знает. Даже не может быть уверен, что это именно парень. Ким привык добиваться желаемого, а значит, и его добьется: он набирает номер из быстрого набора, которому доверяет стопроцентно:
ㅡ Алло, Юнги? У нас новая цель: мне нужен тот самый информатор.
