***
Если бы Ло Бинхэ прибыл на несколько секунд раньше, Учитель бы не умер от ран. Если бы он смог привести шишу Му быстрее, место лидера клана Цанцюн не опустело бы. Если бы он не замер подобно своему имени в шоке от слов демона, утверждавшего, что он — один из них, и впоследствии доказавшего это, то Ло Бинхэ никогда бы не стал главой клана. Он посмотрел на свои руки и с поразительной легкостью смог представить на них кровь. Удивительно, как порой поворачивается жизнь.***
После полуденного чая Шэнь Цинцю обыкновенно чувствовал, что фундамент его никчемной жизни рушится; он притворно-небрежно отмечал, сколь многое могло пойти иначе, лучше, если бы Юэ Цинъюань пришел за ним раньше. Юэ Цинъюань вздрагивал и пил чай, и от него так разило отчаянием и виной, что Шэнь Цинцю мерещилась кислота в собственной чашке, даже если глава клана не говорил ни слова. — Отлично, — стоя в шаге от добровольного разрушения ядра, вспомнил Шэнь Цинцю свои давние мысли, слишком трусливый, чтобы все же пойти на подобное. — Отлично. Если ты хочешь сыграть в эту игру, я сыграю. — И мелкими глотками допивал свой чай, притворяясь, что ему сказать больше нечего, а мир продолжал двигаться вперед. Но откуда взялась между ними эта пропасть? Когда верёвочный мост между ними истрепался настолько, что его ни починить, ни пересечь? Когда они разделились, и один из них попал в ад, а другой в рай? Когда Юэ Ци так и не вернулся, и Шэнь Цзю спасся своими силами? Или когда они отбросили свои имена, вместе с воспоминаниями о том, кем были? Возможно, будь у них больше времени, больше храбрости, они бы достигли понимания. Но на Юэ Цинъюаня вскоре свалилась должность главы клана, и между ними выросла стена из холода и обязательств. И она становилась только выше с тех пор, как Шэнь Цинцю возвысился до лорда. А сейчас между ними шесть футов земли. И из всех препятствий это — самое непреодолимое. Хороший человек бы скорбел. Но Шэнь Цинцю не был хорошим человеком. Лю Цингэ поднялся, чтобы произнести свою часть надгробной речи. Шэнь Цинцю слушал его слова о благодарности и горе и не чувствовал ничего.***
Ло Бинхэ говорил последним, потому что по общему мнению ему меньше всех было о чем скорбеть. Юэ Цинъюань был известным человеком, поэтому для ускорения церемонии прощания предполагалось,что те, кто пришел в его жизнь до становления главой клана были привязаны к нему сильнее в глубине души. По этой причине Шэнь Цинцю поднялся первым. К всеобщей радости он коротко поделился некоторыми любопытными историями из их жизни на улицах. Ровным голосом описал головокружительный взлет Юэ Цинъюаня, похвалил за самоотверженность и преданность тому, что тот считал важным, и закончил со словами: — Он стал тем великодушным и милосердным главой клана, каким и надеялся быть. После этих слов наступила тишина, каждый пытался переварить сказанное, чувствуя глубокую признательность к похороненному мужчине. Ло Бинхэ сохранял видимое спокойствие, потому что иначе непременно бы сорвался в смех. Шэнь Цинцю сошел со сцены таким же мрачным и холодным, каким на нее взошел. Этому человеку глава клана пытался передать Цанцюн? Ради него не объявлял преемника? У Ло Бинхэ по крайней мере была голова на плечах. Он бы хотел так думать. И несмотря на то, как ответственно и добросовестно его Учитель относился к своим обязанностям, он всегда неизбежно отвлекался, не отдаваясь им полностью. Отвлекался на вот этого человека, который даже на похоронах не мог выглядеть достаточно скорбящим. Ло Бинхэ вышел сказать свое слово и после погребального костра нашел время поговорить с Шэнь Цинцю: — Глава клана Юэ всегда хорошо о вас отзывался, шишу, — ложь, разве с Шэнь Цинцю у его Учителя оставалось время на своих учеников? — Он бы не хотел, чтобы вас поглотило горе. — Издевка ли это? Что же, пусть будет издевка. Почувствуй хоть что-то, ты, ублюдок, — подумал Ло Бинхэ, а затем с тихим вздохом все же взял себя в руки. И если это прозвучало знакомо — настолько, что лорд вершины Цинцзин едва сдержал дрожь, — то потому, что и было таковым. Пусть глава клана редко выделял время на обучение, — Ло Бинхэ перенял его манеру поведения, просто наблюдая со стороны.***
Он ничего не говорил о тебе, — подумал Шэнь Цинцю. А затем: А, конечно же не говорил. С тех пор как Шэнь Цинцю однажды признался, что мечтал о том, чтобы Цанцюн сгорел так же как резиденция Цю, ему стали доверять значительно меньше и о талантливых учениках больше не рассказывали. — Он уже не глава клана, — резко ответил он. — Тебе придется очень постараться, чтобы стать достойной заменой.***
Его бесит, что эти люди выбрали его в качестве лидера и теперь игнорируют любые распоряжения. Неужели они думают, что за его юностью скрывается невежество? Или что он не способен управлять кланом, несмотря на то, что сколько себя помнил всегда шел по стопам Юэ Цинъюаня? Или хуже: не думают ли они, что знают лучше? По слухам, единственной причиной, по которой титул главы клана передали следующему поколению, было недовольство главным претендентом от нынешнего. Это единственное, за что Ло Бинхэ был благодарен вершине Цинцзин. Но если эти шишу и шигу думали, что могут вложить ему в руки силу, и он ей не воспользуется, они смертельно ошиблись. Он не ребенок, которому хватит громкого титула. Перестал им быть очень, очень давно, и не собирался, как идиот, упускать предоставленную возможность. Во время внутриклановых волнений и неразберихи он пришел к власти как самый молодой глава клана в истории Цанцюн. И если справится с этим, то упрочит свое положение. Его никогда не забудут, никогда не проигнорируют, никогда не сбросят со счетов.***
В то время как остальные лорды вершин выглядели отчасти напуганными, глава клана Ло смотрел на него выжидательно, и Шэнь Цинцю отлично понимал, насколько это сильный ход. Среди элиты Цанцюн у него была репутация… темной лошадки. Он никогда не говорил этого напрямую, но и необходимости не было — от его отвращения к другим лордам “могло свернуться молоко”, как пошутила однажды Цю Хайтан. Скорее всего поэтому глава клана Ло и приблизил его к себе: чтобы продемонстрировать внутреннее единство клана. Как человек, приручающий одичалую псину, понял Шэнь Цинцю, мрачнея, а затем кивнул, выражая согласие. Главе клана это понравилось, потому что собаки, которые ведут себя как собаки, успокаивают большинство людей. Дало о себе знать пустое чувство юмора, и он подумал: гав-гав.***
— Я… Я знаю, что слишком неопытен. Каждое мое действие имеет огромный вес. Прошу вас, шишу. Мне нужен совет. Уделите несколько минут. Я буду перед вами в неоплатном долгу.***
— У меня нет на это времени.***
Из лорда вершины Цинцзин ушло что-то яростное, наконец-то, наконец-то понял Ло Бинхэ. Не сломалось, не стерлось в пыль. Было вырвано с корнем, возможно. Агрессия исчезла. Интересно, было ли больно превратиться в ходячую тень человека. Стал ли он таким внезапно? Или был всегда, и лишь присутствие предыдущего главы клана хоть как-то удерживало его цельным? Если бы Шэнь Цинцю в один день вдруг исчез, Ло Бинхэ совершенно бы не удивился. Он смотрит на свои белые руки, чистые от крови человека, которого он не смог спасти, и думает, что понимает, каково это. Он протягивает руки вперед — неосознанно.***
Шэнь Цинцю корёжило от намека на ласку и доброту, он огрызался: — Не пересекай черту. Он ломался, расходился по швам, разлетался в воздухе пеплом. Не смей, — думал он, умолял, сам не понимая, о чем просит, — не трогай меня. Не надо. Не так. Я сломаюсь. Я сломаюсь. Пальцы главы клана остановились, коснувшись только тонкой пряди волос. Его волос. Пожалуйста. Даже этого прикосновения было слишком много. Он — крошащийся сосуд; гнулся и гнулся, пока не потерял изначальную форму, и теперь ему, неспособному восстановиться, оставалось только разбиться. Он не мог. Не может. И не будет. Глава клана Ло убрал ладонь и улыбнулся — миролюбиво и нечитаемо. Он выглядел как брат Шэнь Цинцю, которого давно не было в живых.