Mic Drop in Lotte

Жить айдолом прекрасно в какой-то степени. Тебе и визги поклонниц, и бесконечно волнующиеся нуны, и просто жизнь в роскоши. Но, помимо всего этого, жизнь айдола — это еще и бесконечная череда концертов и шоу. И Тэхен понимает — это их работа. Быть на виду, делать все публично, улыбаться натянуто даже тогда, когда болит спина, голова или жопа. И ты всегда должен быть в меру сдержанным в эмоциях и высказываниях. А особенно — в действиях. И последнее как раз-таки Тэхена сильно бесит, потому что, ну и какого хуя? — Хен, так нормально? — выходит в одних шортах Чонгук из ванной и показывает на волосы. «КАКОГО ХУЯ?!», — верещит про себя Тэхен, а внешне лишь мило улыбается и кивает головой. — Прекрасно, Гукки. Младший задорно прихлопывает в ладоши, подпрыгивая, и все тем же вихрем уносится обратно. Все началось не так давно, хотя, казалось бы, тянется словно вечность. К своим отношениям с Чонгуком они пришли уже давным давно. Мемберы обо всем знают, а менеджеры догадываются. Про фанаток и говорить нечего, ибо спалили уже миллион раз, но фансервис и все дела — у айдолов всегда найдется отговорка, а у руководства компании — лишние пара сотен миллионов вон, чтобы откупиться от Диспача. И все у них всегда было словно в аду: горячо, страстно, с яркими эмоциями. Они в пылу могли как наорать друг на друга, потому что «Хен, какого хера ты опять встал не туда?!». Так и в порыве страсти Чонгук мог толкаться внутрь своего излюбленного хена излишне резко, тревожа сладкий сон всех мемберов громким «Да, сука, да!». Всегда все было горячо и, казалось бы, куда еще-то? Но беда пришла откуда не ждали: Гукки решил отрастить волосы. Не то чтобы кто-то был против, но в темноволосой головушке снова бушевал какой-то юношеский бунт, словно толкая парня на противоречивые поступки. «Оппа, тебе так идет этот андеркат, пожалуйста, стригись так всегда!» — Ага, — хихикает Чон, сверкая передними зубами. «Оппа, твой розовый цвет волос такой восхитительный! Пожалуйста, покрасься снова!» — Нуна, ебани-ка мне черного. Ядреного, чтоб как смола. И вот так во всем. Возможно, это он делал в отместку тем, кто в свое время заставил Тэ состричь маллет, который младший так любил, а возможно потому что он в принципе не любил, когда ему кто-то указывает. И так большую часть жизни прожил по указке. И вот растут волосы Чонгука не по дням, а по часам — вьются. И выступать рядом с Чонгуком становится действительно сложно, потому что… Ну вы сами посмотрите! Черные вьющиеся локоны аккуратно обрамляют острые скулы, проклятые эти линии подбородка, заставляют заискивающе поглядывать сквозь них, чтобы высмотреть наконец-то, а что там в этих глазах. Что? Но Тэхену нельзя, он должен быть в меру сдержанным, следить за тем, что говорит, как смотрит и что делает. А это пиздец, знаете ли, как сложно. Крах внутреннего мира наступает у Тэхена тогда, когда они сидят в гримерке перед выступлением на Lotte Family Concert. Просто потому что Чонгук вваливается к хену с широкой улыбкой на лице и демонстративно ворошит волосы. — Ну как тебе? — вздергивает подбородок младший, поворачивая лицо в профиль. Тэхен как-то неопределенно качает головой, что-то мямлит типа «Да, хорошо, классно». Чонгук медленно поворачивает голову и упирается вопросительным взглядом. — Классно? — приподнимает бровь. — Угу, — сдержанно улыбается Тэхен. — Тебе идет. Чон теребит верхнюю пуговицу на рубашке и толкает языком щеку. «Блять, ну пизда», — проскакивает мысль в голове Тэхена, но поздно. Поздно, потому что Чонгук, на самом деле, уже подзаебался от этого. С месяц хен ничего не делает. Если целует, то украдкой, если любит ночью, то очень осторожно, а если любят его — скулит в себя, проглатывает стоны. И Чонгука это реально уже заебало. Да, быть вместе уже четыре с лишним года — это срок. Это тот самый срок, когда уже и отношения изжили себя, и партнера ты своего изучил, и вообще ничем-то тебя не удивить. Но Чонгук не согласен — все это херня. Отношения могут гореть до тех пор, пока ты сам того хочешь, пока подбрасываешь в костер еще больше дровишек. И Чонгук подбрасывает. Каждый раз подбрасывает: улыбнется, подмигнет, кончиками пальцев коснется. Иногда хен отвечает, иногда шарахается от младшего, как от огня. И, в принципе, Чон понимает. Ноги всегда растут из одного только места — менеджеры. Стоит им перегнуть палку, как прибегают, визжат, верещат. А Тэхен он же что? Он очень волнуется за репутацию группы, за репутацию старших, за Чонгука. Он не может сделать чего-то такого, что реально навредит. Ну, как… Было пару раз, когда Тэхен на сцене был возбужден до такого, что откровенно поцеловал его в шею, или когда в полной темноте, перед Anpanman, широко мазнул языком прямо за ухом младшего, протяжно застонав: «Как же я тебя хочу». Но такое бывает редко, к великому сожалению младшего. Исключительно тогда, когда Кима кроет. А чтобы его накрыло, нужно сделать что-то… — Нуна, — задумчиво говорит Чонгук проходящей мимо стилистке. — А можно как-то вот это, — он указывает на аккуратно уложенные волосы, — сделать поинтереснее? Девушка задумчиво смотрит на укладку и подносит палец к губам. — А что ты подразумеваешь под «интереснее»? — она аккуратно касается черного локона, выбившегося из дружного строя. — Ну вот чтобы было… — Чонгук пытается подобрать слово, но нуна, хитро прищурившись, делает все за него. — … горячо? — глаза стилистки горят огнем. И Чонгук кивает, потому что да… На последнем шоу перед отпуском нужно выглядеть «горячо».

***

— Где Чонгук? — вытягивает шею Намджун, не находя младшего. — Сейчас придет, — поправляя аккуратный платочек на шее, отвечает Тэхен. Тэхен не уверен, чего младший может выкинуть на сцене, но уверен, что ухо нужно держать востро. Нужно… держать… блять. Тэ замирает, словно только что посмотрел в глаза Медузе. Прекрасной, обольстительной, притягательной и такой красивой. А «Медуза» эта сейчас смотрит на него и широко улыбается, светится. — Уааа! — восклицает Чимин. — Сто лет не видел «мокрых» волос. — Да, мы с нуной решили сразу так уложиться, чтобы… ну, ты понял. Чимин что-то там еще говорит, а Чонгук что-то отвечает, осторожно указательным пальцем поправляя челку, что норовит залезть в глаза. Вообще, такой вот вид у Чонгука обычно уже через пару песен. Просто потому что потеет как черт, а волосы тут же принимаются виться. Но то естественная волна, а тут… Тут, блять, просто какой-то пиздец. Черные локоны блестят под светом ламп, локоны — один к одному, — падают неаккуратно, челка обрамляет лицо настолько правильно, что кажется, будто это не волосы, а оправа для идеальной картины, автора которой никто и никогда не узнает. Тэхен подзалипает. — Хен, — Чон переводит сияние черных глаз на старшего. — Так лучше? «Мелкий засранец». — Да, Гукки, — невольно проводит языком по нижней губе Тэхен, собирая сладкий привкус блеска, — лучше. На что младший широко улыбается и кивает, заставляя игривые кудряшки весело качнуться и упасть на глаза. Сначала все идет неплохо. Можно сказать, хорошо, потому что Чонгук не делает ничего такого. Прям ну совсем ничего. Зато все в окружении чуть позже делает за него буквально все. Блядские софиты светят так, словно готовы испепелить бедных артистов. У бедного Юнги вот уже весь воротник сырой, что выделяется четкой полосой на голубой рубашке. С Хосока пот льется рекой, а Намджун вообще старается не моргать, потому что соленые капли норовят тут же проскользнуть и выжечь нахуй всю оболочку глаза. Тэхен старается все делать согласно программе: тут подмигнуть, тут зарычать, тут улыбнуться. И все идет хорошо. Хорошо, но нет НЕ хорошо, потому что на HOME почему-то все дружно решили поехать кукухой и поубавить на партии Чонгука бэк, явно выделяя вокал певца. Тэхен привык к голосу любимого, правда. Но почему-то сегодня, сейчас, когда Чонгук похож на чертового плейбоя, сошедшего с обложки журнала, все его строчки слышатся особенно ярко. — Your love, Your love, Your love, — звучит высокое чонгуково. На что Тэхен низко вторит своими строками. — I want that. И тут он ловит на себе взгляд младшего. Тот самый, каким раздевают, каким затем укладывают (о нет, бросают) в койку. Каким жадно облизывают и трахают до изнеможения. Из-под ресниц, из-под блядских мокрых кудрей, по которым уже явно скатываются мокрые капли пота, Чонгук смотрит прямо на старшего. Доли секунды Тэхену хватает, чтобы запечатлеть этот взгляд, чтобы неведомо от чего возбудиться. Вообще, возбуждение на сцене — это нормально. Адреналин, эндорфины, тестостерон и вот это все в купе с ахуенным Чонгуком под боком всегда дает один и тот же эффект. Но когда-то Киму удается сдерживаться, а когда-то… Mic Drop оказывается особенно горяч; все из-за тех же ебаных софитов, все из-за того же душного зала. Тэхен полностью погружается в музыку, он плывет по волнам ярких битов, прикрывая глаза. О да, вот он тот самый образ Чонгука, что смотрит голодным зверем, ласкает своей чертовски привлекательной ухмылкой. Да… Опомниться успевает ровно в тот момент, когда чувствует, как ведет по возбужденному члену, и затем поднимает аккуратную кисть выше к паху. За это вставят пиздюлей — как пить дать. Но какая нахрен разница? Разница лишь в том, что Чонгуку, что заметил сей незатейливый жест, окончательно сносит крышу. Он, конечно, хотел, чтобы его провокация возымела хоть какой-то эффект, но он явно не хотел, чтобы Тэ открыто трахнул себя на сцене. Но он трахает. И глазами затем трахает исключительно Чонгука, хищно облизываясь и стирая с подбородка капли пота. IDOL — это их камень преткновения, потому что танец выжимает последние соки, заставляет отплясывать на этой гребаной сцене так, словно они танцуют на ней в последний раз. По крайней мере так кажется Чонгуку, потому что кое-какой хен сегодня точно умрет. Его рубашка выбилась из-под резинки брюк, белая ткань взлетает при каждом прыжке, демонстрируя смуглую кожу, усеянную бисеринками пота. Когда Чонгук успевает замечать? Всегда. Он всегда смотрит на Тэхена, потому что, а куда еще? С черных волос, что уже мокрыми сосульками свисают прямо на глаза, скатываются искристые бисеринки влаги. И Чонгуку кажется, что его провокация с ним сыграла злую шутку. Очень злую, так как Тэхен смотрит на него из-под мокрой челки, большим пальцем вытирает свои губы и еле заметно, одними лишь блядскими губами, куда-то в кулак, шепчет «Пизда тебе». Младший лишь хмыкает, проходя мимо по сцене, подхватывает бутылку с водой и присаживается перед камерами, широко улыбаясь. Мол, «Хей, он говорит что мне пизда! Спорим, что нет?». Выступление заканчивается. Артисты отправляются домой. В минивэне полная тишина. Гробовая: потому что устали, потому что световики — звери, а звуковики — проебанцы. А еще, имеется небольшой уголок, в который забился один Тэхен, что давит в себе адское возбуждение, и лишь натренированная годами выдержка помогает ему прямо сейчас не вышвырнуть Чонгука из машины около ближайшего лав-отеля и не вытрахать из него всю дерзость.

***

Дом, щелчок выключателя, хлопок двери и яркий свет прямо в глаза. — В душ, — низко и коротко бросает Тэхен. Чонгук поворачивается вполоборота и вопросительно смотрит на старшего. — Гукки, — шепчет Тэхен на грани, подходя ближе к младшему. — Очень тебя прошу, — пальцы зарываются во все еще влажные волосы, — пожалуйста, — носом по скуле, чуть выше к мочке уха, — подготовься для меня. Он заигрывающе прикусывает мягкую кожу, поигрывая языком с колечком сережки. Металл звонко ударяется о зубы Тэхена, а во рту тут же появляется горьковатый привкус. — А с чего бы, — прикрывает глаза Чонгук и чуть склоняет голову на бок, подставляя шею, — это мне готовиться? Вместо ответа Чонгук получает широкий мазок по коже горячим языком, а затем и горячий рот, что яростно втягивает кожу прямо на одной из пульсирующих венок, оказывается на разгоряченной шее. Потому что можно. Потому что с завтрашнего дня хуй вам, а не публичная жизнь. Чон еле слышно вздыхает, чувствуя, как под бедром тянутся длинные пальчики и скользят выше к мошонке. — Потому что, малыш, — Тэхен c силой нажимает между яичками и тугим колечком. — Я не хочу порвать к хуям твой аппетитный зад. Вообще, Чонгук знает, зачем нужно готовиться, вопрос звучал несколько иначе. И что-то ему подсказывает, что Тэхен это знал… Да вот только ответ, который не терпит споров, звучит твердо. Так же твердо, как стоит и у младшего в штанах. — Ну же, Гукки, — бархатно стонет Тэхен, расстегивая пуговицы на черной рубашке и мажет языком, упираясь носом в шею, что уже, кажется, покраснела от его настойчивых поцелуев. — Иди… С придыханием, тяжело и низко. Чонгук сглатывает и выскальзывает из рук старшего, пулей влетая в ванную комнату. Ждать Чонгука — мучительно. Даже в какой-то степени больно. Больно от жмущего ощущения в тесных брюках, от клокочущего сердца где-то в горле, от вжавшихся в подушечки ладоней ногтей. Больно… Поэтому, отсчитав двадцать минут на настенных часах, он резко встает. «Пизда тебе, Гукки-я», — стягивая с шеи красный шарфик, облизывается Тэхен. Дверь в ванную комнату открывается одним резким рывком, абсолютно не жалея слабого замка. Потом починят — не впервой. Чонгук озирается на вошедшего в полную пара комнату, смотрит испуганно, словно загнанный зверь, осторожно отнимая пальцы от колечка мышц. Тэхен прослеживает этот, казалось бы, обыкновенный жест, но такой сводящий с ума прямо сейчас. Вздувшиеся от горячей воды вены на кистях рук, учащенное дыхание, вздымающаяся грудь — все это старший безумно любит в Чонгуке, но больше всего он любит этот взгляд, в котором каждый раз, сколько бы времени не проходило, читается смущение и неловкость. — Я почти все, — на щеках расцветает и без того яркий румянец. — Я… скоро. Из душевой лейки вода бьется прямо о кафельный пол, отбивая какую-то особенно заводную мелодию. По плечам, по рукам и по всему телу бегут струйки воды, а с кончиков волос скатываются крупными каплями. Тэхен в очередной раз поражается тому, какой его младший горячий и большой. Везде. — Ох, не беспокойся, — пропускает меж зубов нижнюю губу Тэхен и шагает прямо в брюках и рубашке в душевую кабинку. — Можешь не торопиться. Он подхватывает баночку лубриканта, заботливо приготовленную Чонгуком для собственной растяжки, и льнет к широкой спине. Тэ покрывает поцелуями смуглую кожу, собирает языком горячие капли, что дождем падают на плечи. Тэхен жмется возбуждением прямо в копчик Чонгука, заставляя того прогнуться и подставить лицо струям воды. Ким любит в младшем все, от бьющегося в истерике сердца, что эхом отдается во все части тела и так явно чувствуется сейчас под пальцами, аккуратно лежащими прямо на шее младшего. До кончиков пальцев, которые он свободной рукой сжимает и заводит за спину. — Поласкай его, — шепчет Тэхен, опуская руку младшего прямо на возбужденный член. Ткань мокрая, член — горит, в голове у Тэхена ебаный туман и черти танцуют джангу. Его уносит в далекие ебеня, когда Чонгук чуть приседает, проводя задницей по члену, касаясь возбуждения. Звонкий шлепок по мокрой коже отдается о белые кафельные стены. — Дразнишься? — низким бархатным голосом тянет Тэхен. А Чонгук лишь посматривает на старшего из-за плеча, пошло выгибаясь и хватаясь за ручки под смесителем. — Провоцирую, — широко улыбается Чонгук, но тут же вскидывает голову с шипением. Два пальца старшего без труда вошли в уже растянутую дырочку. Он медленно скользит внутри, надавливая сильнее. Медленно, мучительно медленно. До того мучительно, что младший протяжно стонет: — Глубже, х-хен. — Глубже? — тянет хитрую улыбку Тэхен, вгоняя пальцы по самые костяшки. — Мой малыш хочет глубже? Чонгук всхлипывает, опуская голову, открывая Тэхену взор на выпирающие позвонки, и тихо шепчет. — Да… — почти неслышно, на что Тэхен снова вгоняет пальцы сильнее, грубее. — Не слышу, сладкий, — шепчет старший над самым ухом. — Хочу, — поворачивает голову Чонгук. — Всего тебя хочу. В глазах младшего черно — за расширенным зрачком уж и не видно цветной радужки. — Так то лучше, — произносит прямо в губы Тэхен, накрывая чужой рот жарким поцелуем. Вторгается глубоко, мажет языком по зубам и нёбу, почти до глотки толкается, стараясь не то проглотить младшего, не то заставить кончить только одними ласками горячего рта. В принципе, и тот, и другой вариант одинаково хороши. Когда Тэхен покидает уже достаточно растянутую дырочку, Чонгук разочарованно выдыхает, воровато поглядывая через плечо. Но сталкивается с довольным взглядом Тэхена и тут же отворачивается, посильнее сжимая ручки. — Ну, не смотри так, — квадратной улыбкой улыбается Тэхен. С грохотом ремня о кафель падают брюки, а за ними и боксеры, что все это время приносили блядский дискомфорт. О лубриканте Чонгук, конечно подумал, а вот о презервативе нет. Но не беда, Тэхену нравится и так. Медленно покрывая член смазкой, Тэхен откидывает голову, потому что это пиздец. Горячо, приятно, удушающе возбуждает. Вид оттопыренной попы, на правой половинке которой красуется красный след, вид раскрывающейся и чуть пульсирующей растянутой дырочки, позвонков, что выступают на шее, вид спины, что изогнута до пугающего выдоха. Подставляя покрасневшую головку к колечку мышц, Тэхен выдыхает. Он закрывает глаза, представляя, как же ему сейчас будет ахуенно. Чонгук медленно водит бедрами, подается нетерпеливо назад, желая сесть на член хена как можно скорее. Тэ тянет улыбку и поудобнее укладывает пятерню на копчик младшего. Склоняется чуть ниже, ведет языком по позвоночнику, вызывая у Чонгука легкую дрожь и тихий стон. — Хен… — скулит Чонгук. — Что, мой сладкий? — водя головкой по внутренним сторонам ягодиц, спрашивает сладко Тэхен. — Хочу… — низко, гортанно тянет Чонгук. — Хочешь чего? — большой палец проскальзывает в дырочку и тянет вверх, растягивая мышцы сильнее. — Чтобы т-ты, ах, — толкается младший вперед, когда Тэхен ведет своим членом вдоль чонгукова возбуждения, цепляя ноготком уздечку. — Т-трахнул меня, хен. Тэхен с вожделением закусывает нижнюю губу и, не дожидаясь повторного приглашения, входит на всю длину. Резко, с размахом, впиваясь в мягкие ягодицы младшего. Чонгук задирает голову с громким стоном, создавая россыпь из капель воды на лице старшего, когда длинные волосы веером откидываются на затылок. Волосы… Блядские длинные волосы. Много ли нужно Тэхену, чтобы было хорошо? Не особо — лишь бы Чонгук вот так вот стонал под ним чаще, просил удушливо, хрипел, захлебываясь своей собственной слюной. Чтобы он вот так щурился, когда Тэхен тянет его за густые пряди вьющихся локонов, облизывался. — Ахмф, да, — шипит Тэхен, продолжая активно двигать бедрами, создавая симфонию из самых прекрасных звуков: бьющиеся капли о пол, хриплые стоны Чонгука, звук шлепков кожи о кожу и протяжный стон его, Тэхена, глубокого бархатного голоса. О да, ванная комната поистине создана для секса: здесь слышен каждый шепот, каждый вздох, каждый стон, каждое чонгуково «Еще». Тэхен сильнее разводит ягодицы, впиваясь ногтями больших пальцев, трахая Чонгука с остервенением. Громко, резко, входя до боли в яичках. — Ах, еще… — громко, на надрывных нотах, просит Чонгук. — Хен, еще… глубже. Тэхен рычит, потому что нельзя быть таким одновременно милым и ахуенным. Нельзя… И вот такого Чонгука хочется всего и сразу. Хочется трахать его, отсасывать и чтобы он отсасывал сам, играясь язычком с головкой. Старший резко приседает, припадая языком к разработанной дырочке и всасывает мягкую кожу, заставляя Чонгука застонать еще громче. О да, римминг — это одно из любимых занятий Тэхена, потому что именно в такие моменты он может сказать, что попробовал Чонгука на вкус. Именно от таких ласк младший плавится, становится податливой куклой. Скулит и просит еще, виляет по-блядски бедрами, насаживаясь на горячий язык. Но чем горячее Чонгук, тем нетерпеливее Тэхен. Он выпрямляется, возвращая свой член туда, откуда вытаскивать, собственно, и не хочется. В горячую, узкую дырочку, что сжимает его внутри себя раз за разом все сильнее. С каждым движением и с каждым толчком Чонгук дрожит мелко, скулит громче. — Хен, — поворачивается Чонгук и заглядывает через плечо и, ох сука, эти блядские волосы покачиваются в такт размеренных толчков Тэхена в младшего. Покачиваются, отбиваются о покрасневшие щеки, оставляя после себя лишь пару волосков, и вновь приходят в движение. — Коснись меня… Тэхен припадает губами к мокрой спине, не останавливаясь ни на секунду, потому что внутри Чонгука жарко, внутри Чонгука охуенно хорошо. Он упирается мокрой тканью рубашки о спину младшего и тянет руку к подрагивающему члену. Ведет медленно, нарушая темп, вызывая еще больше эмоций и ощущений от этого контраста движений. Бедра, что с пугающей скоростью вколачиваются в Чона, уже устали, но его хочется все сильнее. Головка горячего члена испускает на пальцы Тэхена все больше белесой жидкости, знаменуя о близкой разрядке, а у старшего словно крышу сносит, потому что головка бьется о простату так открыто и так горячо. Ким зубами, словно голодный зверь, впивается в кожу у лопатки и тянет остервенело, надрачивая все быстрее и быстрее. — Ах, да, да, блять! — стонет Чонгук, подаваясь навстречу старшему. — Сука, да! С последним грозным рыком Тэхен чувствует, как напрягается, а затем пульсирует, напряженно член в руке; внутри Чонгука с этим становится совсем тесно, и Тэхен успевает выйти из младшего, спуская ему прямо на ягодицы. Медленными рывками, словно в конвульсиях, Тэхен подается вперед, пуская одну белесую струю за другой прямо меж покрасневших булочек. Отдышавшись, Тэ роняет голову меж лопаток Чонгука и шумно выдыхает. Завтра от старших точно влетит...

***

Утром следующего дня мемберы встречают парочку не сказать чтобы радостно, но и винить Тэхена, наверно, не могут. — Доброе утро, — улыбается Сокджин, ставя глубокую тарелку с салатом посередине стола. — Доброе утро, хен, — сверкает улыбкой Чонгук. — Это, — смущенно начинает старший. — Ты когда свои волосы в хвостик завязывать начнешь? — А? — вскидывает в удивлении брови Чонгук, и Тэхен тоже поворачивается. — Да просто хочу быть готовым, когда у Тэхена опять крышу снесет от очередного сбывшегося эдита, и ретироваться на максимально безопасное расстояние. Младшие смущенно опускают глаза и благодарят всех богов (менеджерский состав), что с этого дня у них отпуск, ведь еще так много фантазий, что подкидывают им ни о чем не догадывающиеся Арми, нужно осуществить.