Первая буква от имени

      Америка давал стопроцентные гарантии, что путешествие в Антарктиду, на одну из его станций, — абсолютно безопасно. Конечно, не скрыть тех промахов, что допускал Совет и он сам при изучении этого загадочного и окутанного тайной континента, но в настоящее время там спокойно проводят исследования, обхватив почти все его края в кольцо. Единственная опасность, которая может их поджидать — это ураганные и шквальные бури, но учитывая то, что они туда едут не на экспедицию, волноваться особо не стоит. На вопросы о том, почему же ему самому не поехать туда и не списать все необходимые показатели самостоятельно, он отвечал неохотно. Было что-то от правды, мол, а вдруг случится чего, а я буду один и к тому же еще и ранен? Но на самом же деле американец просто боялся поехать туда в одиночку. Он решил позвать кого-то, кого такие серьёзные холода не напугают, потому что морозы — это то, с чем им приходится жить. Было бы неплохо пригласить Россию, но тогда он лучше уж один поедет. Брат не согласится, да и никто, в принципе, тоже. Зато долго не пришлось уговаривать Гренландию, ведь ему всегда хотелось поехать в какой-нибудь отпуск, но чтобы там была привычная для него обстановка. Пазл, как говорится, сложился. Гренландец планировал покататься на лыжах и пофотографировать пингвинов, ведь их там, по словам США, усыпано.       С собой, помимо тёплой одежды и лыж, приходилось брать защитные очки и маски, случаи бывают разные. Да и к тому же, может легко что-то пойти не так и они могут оказаться в любой неприятной ситуации. Этого не очень хотелось, потому как шансы выжить примерно равны нулю.       Во время поездки Америка отшучивался, спрашивая, удалил ли Гренландия аппендикс и зубы мудрости. Тот делал непонимающее лицо, спрашивая, с какой целью США интересуется.       — Ну знаешь, я особо медицинскими знаниями не обладаю, и там помощь будет оказывать негде.       — А мы туда что, жить едем? Аппендикс мне удалили, а насчёт зубов мудрости не знаю. И вообще, это немного странно ехать так далеко всего на один день. У тебя и ружьё есть. В пингвинов стрелять собрался? — спрашивает Гренландия, заметив среди инвентаря американца двуствольное ружьё.       — Штуцер, модель МЦ-7, — гордо заявляет США, улыбнувшись и приподняв голову для вида.       — Так говоришь, словно он из золота слеплен, — фыркает гренландец, скрестив руки. — Обычное охотничье ружьё. Я уж в этом, поверь, разбираюсь.       — Да ну просто ружьё. Я столько про этот континент наслышан, что знаешь, рисковать особо не хочется.       — Ой, только не говори, что ты веришь про эту базу нацистов и летающие тарелки. Уфолог ты хренов. Вроде нормальный человек, важными вещами занимается, и в НЛО верит! Ахах! Если ты правда только из-за этого меня взял, то…       — Прекрати, я прошу тебя, — прошипел Америка, нахмурившись, и взгляд его заметно потускнел. — Я в это не верю, но это не значит, что там не может существовать какая-то опасная живность.       — Пингвины, например, — не унимался Гренландия.       — Да пошёл ты! Взял бы лучше с собой Россию. Он бы к себе на станцию на вездеходе уехал, а мне с тобой жить. У тебя же станции даже нет.       Гренландия пожимает плечами. Ему там делать нечего. Эта земля ничейная, пусть на неё и претендовали многие. Особенно Великобритания, Россия и США. В подробности гренландец не углублялся, знал только что-то из внешних фактов. Коренных жителей там нет, есть только полярники, работающие на станциях. Хотя там раньше, если верить тому, что пишут об этом континенте, было так же тепло, как и в любой другой стране.       Как и Америка, гренландец тоже был немало наслышан о странностях, что там случаются, но в отличии от американца, ни единому слову не верил. Конечно, о случаях, которые там происходили, говорили и советские, и американские исследователи, которым удалось выжить, но просто поверить на слово даже опытным в своём деле людям? Извольте. У Гренландии политика такая, что, мол, не поверю, пока не увижу.       (Автор не хочет обидеть верующих людей своим следующим высказыванием. Помните, что всё, что описывается в данном произведении — мысли/действия/диалоги персонажей — это лишь описание их натуры. Никакого посыла в себе они не несут, лишь рассказывают о его отдельном эпизоде из жизни. Прошу понять это и всегда помнить.)       Тоже самое было, когда его впервые познакомили с Богом и Библией. Он смотрел с непонимающим выражением лица на повествующего, задавал аргументированные, логичные и убедительно бесспорные вопросы, на которые не хотели отвечать, говоря, что он просто должен поверить во всё это и помалкивать. Но нет, такая жизнь его не устраивала. Гренландия столько начитался книг о нашем теле и о человеке в целом, что не может принять тот факт, что был кем-то сотворён, кто якобы всегда существовал. Он спрашивал: почему они говорят, что Он добр к тем, кто в него верит? Откуда такая уверенность, что верующие люди живут дольше? Почему, если Он так справедлив, то в мире погибают невинные? Даже дети, ещё не выбравшие свой путь. Почему? Гренландец так и не получил на это ответы, но выводы для себя сделал. Не вижу — не верю.       С неопознанным летающим объектом было то же самое. Ни единого доказательства. Лишь взятые с потолка догадки. Гренландия также заметил, что больше всего скептицизма и критичности в России, потому что ему действительно плевать, с какой там цивилизации этот марсианин, если он не заплатит штраф за парковку в неположенном месте. На территории русского тоже случалась чертовщина, но как ко власти пришёл Совок, так всему нашлось разумное объяснение. В глубине души гренландец даже побаивался эту страну и уважал, хотя Союзу он был абсолютно не интересен, как и остальные.       Уважение советский гражданин вызывал не из-за своей мощи (хотя и из-за этого тоже), а из-за своего недоверчивого и скептического настроя. Бога нет, человек летал в космос и видел это, что ещё нужно? Совет никого не мог насильно заставить перестать верить, но «пропагандировать» это или запугивать им было чуть ли не противозаконно.       Советские люди не надеялись на Бога, они всего добивались своим трудом.       — Я всё же не поддерживаю твой скептицизм, — сказал Америка, ложась щекой на свою ладонь в теплой перчатке, глядя на огромную политическую карту перед собой. — Может, там есть что-то такое, ну знаешь, внеземное.       Гренландец устало приоткрыл глаза, глядя на скучающего американца. Ещё одна причина, по которой США страстно не хотел ехать один была нехватка общения. Они существа социальные, Мурик так вообще без разговоров и часа не протерпит. Ему не важно, что или кого обсуждать, лишь бы не сходить с ума от давящей, тягучей и тоскливой тишины. Гренландия знает это, и ещё так же знает, как США нетерпелив, когда ждёт ответа на свои вопросы. Перед тем, как поддержать разговор, он медленно и раздражённо выдыхает и снова закрывает глаза.       — Ну допустим, и что? И вообще, почему ты едешь туда, а не профессионал? Ты во многом не разбираешься, даже в большем, чем я.       — Чувство азарта, опасности и страшное любопытство.       — Ты бы всё же этим поменьше увлекался, а то знаешь, внушить себе можно всякое и потом постоянно трястись от страха, как осиновый лист на ветру.       — Ничего я себе не внушаю!       — Да, ты просто веришь людям на слово. Особенно если это что-то необъяснимое, таинственное и загадочное.       Переполненный возмущением и недовольством американец не мог удержаться от ответа, но Гренландия дал ясно понять, что больше слушать ничего не собирается, и в подтверждение своих намёков надел мягкие тёплые наушники. Такими голову от холода не убережёшь, зато от ненужных разговоров — вполне.       Гренландия всю жизнь преимущественно занимается охотой и рыбалкой. Конечно, у него дома имелись молочные и мучные продукты, какие-то фрукты и овощи, привезённые Данией, иногда Америкой, но он не так любил какие-то бананы и яблоки, как стакан горячего шоколада и вкуснейшего свежесваренного кофе с молоком без сахара. Чай у него тоже имелся, но это только разве на какие-то застолья, в качестве десерта. У большинства других стран количество блюд очень разнообразно: практически на любой вкус, и почти не ограничено. Даже у того же Америки много всяких ресторанов, где можно вкусно поесть задешево. США не любитель что-то готовить себе сам, потому покупает или уже готовое, или заказывает. Такое питание не очень вредно, потому что Мурик с умом выбирает себе завтрак, обед и ужин, рассчитывая, сможет ли он столько съесть и будет ли сыт.       Остановились в трёхстах метрах от берега, спустили на воду шлюпки с пассажирами и бригадой, и только потом уже смогли попасть на этот огромный кусок льда, прежде считавшийся когда-то пригодным для жизни.       Станция довольно небольшая. Безлюдная, боеприпасов там никаких нет, приходилось всё брать с собой и забирать, иначе техника выходила из строя, а продукты портились. Было предположение оставлять их для кого-то из полярников, но это предложение было отклонено. Мороз ударил в лицо сразу, как только они с Муриком и парой ребят погрузились в шлюпку. Гренландия задорно улыбнулся, зажмурив глаза от идеальной белизны снега, наслаждаясь такой родной атмосферой, а вот Америка не разделил его радости, ворчливо и нервно зарываясь носом в пух своего пышного воротника.       После высадки команда оповестила о том, что они тут проведут какое-то время, а потом за ними прибудет корабль. Это где-то на неделю-две, потому как только лишь дорога сюда заняла столько времени. Ничего, США найдёт чем себя развлечь, даже не выходя из тёплого укрытия. Станция сама по себе небольшая, похожая на обычный домик в стране Гренландии, только более скромного дизайна. Команды из двух человек достаточно, чтобы сделать всё запланированное и ещё поиграть в исследователей, если они захотят это сделать, потому что у них было с собой специальное оборудование.       Техника здесь долго не протянет, но большая, везде проходная машина, спрятанная в укрытиях, вполне сможет. Мурик сразу заявил, что он морозить задницу не собирается, и топливо надо экономить, потому что тут его максимум на совсем небольшую экспедицию, и то, если мотор не заглохнет. Здесь важнейшую роль играет не само качество машины, а условия, в которых ей придётся работать. Америка ничего в починке не понимает, связи может и не быть, да и помощи они уже вряд ли дождутся — замёрзнут насмерть.       Гренландия назвал его скучным, унылым и неинтересным, собираясь прямо сейчас отправиться в путешествие на лыжах, пряча в поясную сумку свой фотоаппарат.       — Ты даже не поешь после такой долгой дороги? Не переоделся, не отдохнул ещё как следует после этой качки, а уже побежал исследовать все красоты шестого континента.       — Америка, я не голоден. Если хочешь, можешь сесть и поесть без меня, я не обижусь.       — Что, даже чаю не выпьешь?       — Ну, чай — не кофе, тебе им меня не соблазнить.       — Тут равное количество пакетиков, но раз ты не будешь, я твои себе заберу, а тебе отдам кофе.       — Да пожалуйста. Ты только сахар мне оставь. Не с молоком, так с сахаром, — сказал гренландец, натянув на шапку очки для лыжного спорта, и в полной готовности покинул станцию, становясь на две скользящие доски.       Антарктида не такой уж и необитаемый континент. Когда-то на нём даже существовала небольшая деревня со своими школами, церквями и доступом в Интернет. Несмотря на соблазнительную мечту человечества снова поселить там разумную жизнь, подобное желание обычно заканчивалось полным провалом. Иногда не совсем полным: что-то удавалось извлечь, но в основном это был лишь горький опыт.       Возможно, Гренландия бы больше поверил про базу нацистов и сокровища Рейха, чем в то, что тут может кто-то существовать без помощи извне. Просто потому, что человеку, чтобы здесь выжить, нужно питание, тепло и общение. Последнее не менее важно, чем первые два, даже если вы интроверт.       Однако, жизнь привыкла удивлять нас своими необычными поворотами. Как и упоминалось ранее, здесь когда-то существовала деревня со своей цивилизацией, но связь с ней была давно утеряна, как и все жители, что замёрзли насмерть. Однако, во время поисков никого, кроме трупов, не обнаружили. Недосчитали одного одиннадцатилетнего мальчика с не очень приятной особенностью: приобретённой немотой. Когда мальчик родился, решено было сделать его страной и символом, потому что поговаривали, что он своеобразный и отличный от других, а далее уже суеверия, в которые многие верили. Счастливчик, родился в рубашке. Однако, новость о том, что теперь этот кусок льда станет страной со своими правилами и законами, запрещающие без разрешения исследовать свои земли, не устраивала некоторое количество стран. Но предпринимать никто ничего не собирался, потому как в какой-то степени это будет даже справедливым. Смириться не мог только один из протестующих: Рейх. От мысли, что всё это чудо достанется какому-то мальчишке, гордо называвшим себя страной, его просто трясло. У него появится свой голос и его мнение будет учитываться. Так не пойдёт. Жажда получить бесплатный пропуск к этому континенту была так велика, что нацист пошёл на жестокие меры по отношению к этому ни в чем не виноватому ребёнку. Он приказал лишить его голоса.       После операции мальчик потерял возможность говорить. Любой его крик был беззвучным, и это намного хуже, чем если бы он мог кричать и делал это постоянно. Бедным родителям приходилось дежурить у люльки, потому что малыш может заплакать в любой момент, а они его не услышат. И даже думать не хочется, что произойдёт, допусти они такую оплошность. Конечно, в голове невольно напрашивается вопрос: а как вообще такое допустили? Неужели нельзя было противостоять этому сумасшедшему немцу?       На самом деле, всё не так просто, и, увы, воли на то просто не хватило, потому и пришлось смириться с участью их несчастного ребёнка и с тем, что эта территория ничья и никому не принадлежит, а значит, полностью доступна для изучения и проведения исследований с испытаниями.       Однако, несмотря на то, что мальчик уже больше никогда не заговорит, он оставался любимым и желанным. Когда он подрос, он стал очень любопытным, не мог сидеть на месте и постоянно бегал к пингвинам, когда его выводили на прогулку. Удивительно, но эти милые животные его не трогали, не отгоняли от своих птенцов, а даже наоборот, будто он был одним из них. Мальчик любил объятья, потому не было ещё ни одного существа, которое он видел и не обнял бы. Особенно пингвинята. Они же настоящие лапочки и мягкие, а Антарктида тёплый, это даже в какой-то мере их согревало.       Когда он достиг возраста пяти лет, его обучали грамоте, он на слух знал три языка: русский, немецкий и английский, а писать совсем не умел, на что и обратили внимание родители. Не очень грамотно и хорошо, но он всё же научился и письму и чтению. Для пересказа своих мыслей и просьб достаточно, а дальше уже как получится.       Уже в семь мальчик самостоятельно мог гулять. И среди друзей у него в основном были пингвинчики, которых он любил греть в своей куртке. Они такие забавные, озорные и игривые.       Потеря была им даже не замечена, ведь он принимал как должное свою немоту и об этом никогда не спрашивал. Казалось бы, жизнь должна наладиться, если бы однажды не случилась беда, унёсшая за собой жизни полярных людей. Мальчику очень повезло не попасть под «обстрел природы», но стоило ли оно того? Он потерял родителей, своих друзей, и самое важное: память. Причины внезапно возникшей амнезии так и не были выявлены.       Жизнь стала очень тяжелой. Он постоянно мёрз и голодал, не помнил, как чем пользоваться и что можно есть, а что нельзя, не знал, как согреть себя. Единственный способ согреться — завернуться в плед и не высовываться. Все дома были в его распоряжении, только не все они уцелели. Мальчик выбрал такой, в котором теплее, и жил там. Своего имени он не помнил, но точно знал, что оно начиналось на «А». Питался он рыбой, которой с ним делились пингвины. Но из-за того, что рыба была сырой, он, сам того не подозревая, мучился от глистов и паразитов, живущих в его теле. Он страдал также серьёзным недостатком витаминов, потому был бледным и очень слабым.       Второй год он жил в этом кошмаре, и считал, что так и должно быть. У него постоянно болел живот, нередко даже тошнило, но он продолжал игнорировать это.       Утром, выбравшись из-под теплого одеяло, он оделся, спешно покидая свой дом, чтобы найти своих громкоголосых пернатых друзей.       Горнолыжные очки служили не только для защиты глаз, но и для притупления яркости снега. Через синие стёкла хорошо видно дорогу, не надо жмуриться, чтобы рассмотреть тропу, хотя рефлексы всё же срабатывают на внезапный порыв ветра прямо в лицо.       Прогулка заняла у него где-то минут пятнадцать, прежде чем он смог увидеть стайку пингвинов, нелепо разгуливающих вдоль берега. Легко отсоединив лыжи от ботинок, он ёлочкой спускался с холма, чтобы не слететь и не переломать себе всё, что можно. Фотограф из него не очень, но он же для себя это делает, на память. Но стоило гренландцу настроить хорошим зум и поймать удачный кадр, как пингвины бросились бежать куда-то, словно за ними гонится хищник. Гренландия очень разочаровался, что потерял такую фотографию, ведь ему придётся снова подстраиваться под них, оставаясь при этом незамеченным, ведь животное может почуять угрозу и даже напасть.       Сделав обход и сменив радиус съёмки, парень наконец понял, куда и зачем ломанулись пингвины. Все они, особенно маленькие, окружили человеческого мальчика, толпясь около него, громко пища. Но что самое странное, они не атаковали, а…приветствовали? Такое можно увидеть исключительно на нездоровую или нетрезвую голову, но Гренландия был железно уверен в том, что видел, и никак не мог назвать это галлюцинацией, потому что если и видеть чего-то, чего нет, так оно обязательно должно быть невразумительным и сюрреалистичным, а мальчик вполне реален.       Сразу проверять свои теории и догадки он не стал, ведя себя тихо, потому что даже если мальчик не настоящий, пингвины вполне реальны. Стайка уже понемногу разошлась, уходя в море на охоту, оставив с мальчиком малышей-пингвинчиков, которых тот обнял и спрятал под своей курткой. Эдакая нянька.       Где-то полчаса ничего не происходило, но после пингвины постарше вернулись с рыбой, которой кормили своих детей, и ещё и свою няньку. Гренландия много знал об этих забавных существах, но тот мальчик с кучкой маленьких пингвинят, видимо, понимал больше любого специалиста по пингвинам. К нему трудно подобраться, потому что его окружают морские птицы, которые, вероятно, думают, что этот мальчик их птенец, потому и будут защищать своё потомство. Но всё же после отвратительной трапезы живой рыбы, он встал, отряхнулся, молча попрощался и куда-то пошёл. Вот тогда-то Гренландия и решился наконец подойти к своему миражу.       Осторожно, чтобы не спугнуть.       — Эй, постой! — кричит он, находясь в паре шагов от мальчишки. Тот поворачивается, испуганно глядя на Гренландию, и медленно отходит назад, не поворачиваясь. Такое поведение не вызвало у гренландца никакого недопонимания. Наоборот, это была нормальная реакция такого себе «полярного Маугли».       — Стой-стой, не уходи, — сказал он, слегка приподняв руки, показывая, что не намерен причинить ему зла. Мальчик вёл себя настороженно, однако послушно ждал дальнейших действий со стороны незнакомца.       — Вот так, правильно. Не бойся, я не хочу тебя обидеть. Успокойся, прошу тебя, — сказал Гренландия встревоженно, видя, что малыш сейчас заплачет, хотя тому нет причин. — Не надо, не плачь, всё хорошо. Ты понимаешь меня? — тот кивает в ответ. Речь действительно знакома, потому что он потерял возможность вспомнить всё, что было до страшной трагедии, но не перестал понимать и анализировать, так же он мог читать и писать, от потери памяти пострадали лишь его воспоминания, а не умения.       Гренландец подошёл уже достаточно близко, осторожно кладя ладони на плечи мальчика, слегка нагнувшись.       — Как тебя зовут? — на этот вопрос Антарктида пожал плечами. Он не помнит. Только если ему предоставят какие-то варианты имен на букву «А», то он сразу же укажет на своё.       — Ты не знаешь? А, не помнишь? Так, хорошо, а где живешь? — мальчик указал на небольшую деревню, что раньше была жилой. — Один? — отрицательный кивок и жест в сторону небольшой стайки пингвинов.       — Ну не из яйца же ты вылупился. Ой, а щеки-то, щеки какие красные! И руки холодные, как же ты ходишь? — поинтересовался Гренландия, снимая с себя теплую куртку, заботливо укутав в неё мальчика, спрятав его с головы до колен, ведя под локоть за собой. Мальчик послушно шёл, хотя и побаивался немного. Руки и щёки от тепла начало неприятно колоть, и Антарктида сморщился, желая снять утеплённую куртку, но Гренландия не давал, говоря, что слишком холодно и от перемены давления ещё никто не умирал.       Придя на станцию, он завалил мирно евшего вермишель американца вопросами, показывая ему мальчика, не забывая при этом усадить того на стул и снять лишнюю одежду, чтобы осмотреть возможные травмы. Из множества синяков и мелких ссадин красовалась не очень симпатичная масса гнилых тканей, которая вдобавок жутко воняла. США пришлось отложить еду, чтобы та вместе с желудочной кислотой не попала на пол.       Медикаментов с собой особо не брали: так, по мелочи, и помощь мальчику оказать они не могут. Америка натянул ворот свитера, чтобы хоть как-то уберечь свой нос от этого адски неприятного запаха.       — На сепсис похож, а ещё он, кажется, болеет цингой, и у него острый недостаток…всего. Я не медик, но вижу: его состояние плачевное. Нужно срочно звонить в службу спасения. Спросить, что делать, и ждать помощи. Сами мы ничего не сможем сделать. Это порез похоже от пули, которая чудом не попала в его живот, но из-за того, что помощь в ближайшее время не была оказана, рану запустили, и она погнила.       — У него есть шансы?       — Смотря на что. — Американец поднялся, стянув воротник обратно на шею. — Похоже, он чуть не стал жертвой браконьеров или случайных людей, которые не поняли, что это человек. Выстрел произошёл, судя по состоянию раны, неделю, может две назад. Но в таких условиях легко получить моментальное заражение, несмотря на собачий холод.       Такой прогноз совсем не радовал. Ждать помощи придётся где-то неделю, если не больше, а хоть что-то сделать нужно уже сейчас. Америка запросил помощи и некоторые инструкции, по которым они смогли бы облегчить мальчику существование с таким вот дефектом. Порекомендовали промыть рану, обработать и перевязать бинтом, ведь судя по описанию, она не очень серьёзная и пока хирургическое вмешательство не требуется. И самое томительное, что они должны были делать — ждать.       Мальчик до последнего сопротивлялся, не хотел, чтобы больное место трогали, не понимал, что своими действиями делает хуже только себе. Гренландии пришлось держать его, пока Америка промывал этот ужас и занимался обеззараживанием. Их обоих удивило то, что мальчик не начал кричать, лишь плакал, но почему-то…молча. Американец предположил, что мальчик нем, но слышит их и понимает, что очень странно.       — Если он не может говорить, значит, он глух. Однако он нас слышит и реагирует, но не отвечает, — рассуждал Мурик.       — Что тебя удивляет?       — Да не бывает так! Если с рождения ты слышишь, значит и говорить можешь. Посмотри, он открывает рот, но не издает и звука! Это ненормально, это результат травмы или вмешательства, причём, либо в очень раннем возрасте, либо с рождения…слушай, а как его зовут?       — Спроси у него, он тебе ответит, — фыркает Гренландия, погладив мальчика по голове, утирая его слёзки и стараясь успокоить. — Не помнит он. Имя это же не судимость, чего его скрывать?       — Просто у меня есть одно предположение, но его всё равно надо проверить.       Умывать мальчика пришлось тряпками, легонько обтирая его хрупкое тельце, потому что в ванну пока с такой раной ему нельзя. Он такой нежный, ласковый, как котёнок, но в тоже время пугливый, особенно, когда мыть приходилось в интимной зоне.       Антарктида уже забыл, каково это — чувствовать тепло и сытость. Вещей на его размеры у них не оказалось, пришлось одевать в то, что было. Всё это время он махал руками, играл мимикой, настойчиво пытаясь что-то сказать. США уже в нетерпении спрашивал, когда уже можно начать эксперимент, а Гренландия отчаянно норовил накормить одного и успокоить другого. Никаких допросов, пока ребёнок не поест.       Есть прямо из банки, к тому же холодный томатный суп малыш не будет. Ему нужен максимальный уход, и не важно, что он к тому не привык. Перелили в небольшую металлическую посуду. Гренландия дал ему ложку, предупредив, что суп горячий, надо аккуратно зачёрпывать и дуть, а потом уже класть ложку в рот.       Америка, вооружившись ручкой и листком, сел к ним за стол, под строгим контролем Гренландии, а то он чего не надо спросит, ещё будет ходить потом с таким видом, будто он вообще не при делах.       — Мм, я даже не знаю, с чего начать. В той деревне были и другие мальчишки, которые, также как и он, могли выжить.       Увидев листок и ручку, Антарктида сразу перестал есть, протянув к нему руки, как бы прося дать ему эти два предмета. С непонимающим выражением лица, Америка выполнил просьбу, внимательно наблюдая за действиями «полярного Маугли». Не очень грамотно и понятно, но довольно разборчиво он писал: «Здравствуйте, Мистер Гренландия и Мистер Америка. Спасибо, что согрели меня и дали поесть, это очень вкусно. Я не помню своего имени и что случилось со мной. От имени я знаю только первую буковку «А». Я правда не могу вспомнить, что дальше. Но я уверен, что узнаю его, если услышу».       Это послание озадачило гренландца и американца. Мальчик умеет писать, но путает языки. Он мешает слова, но это уже что-то. Значит, он узнает своё имя. А сколько же имён на эту букву, исключая, конечно, женские. Но попытать судьбу всё же стоит.       Отложив лист, Мурик скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла, спрашивая:       — Антарктида?       В голове мальчика словно что-то перестроилось. Точно! Именно так его звали. Чтобы показать США, что он прав, тот активно закивал головой, улыбаясь.       — Замечательно. Похоже, всё не так уж плохо, не считая твоего состояния, малыш. Спрашивать половину моих вопросов будет бессмысленно, ты же почти ничего не помнишь.       — Ну, а я бы задал парочку, — вмешался Гренландия. — Те пингвины, с которыми я тебя видел, — твоя родня? — мальчик снова взялся за ручку, начав писать.       — «Да, они меня кормят, а я сижу с их птенцами».       — Знаешь, что меня удивляет? Он забыл своё имя и прошлое, но не забыл, как называются эти птицы.       — Чудеса, — покачал головой гренландец.       — Ты же в них не веришь.       — Я не верю в то, что не вижу, и в то, чего нельзя доказать. Этому есть объяснение, и удивляет меня не его частичная потеря памяти, а то, как он выживал всё это время, да и ещё при таком состоянии тела.       Мурик жмёт плечами. Он свою лапшу не доел, да и остыла она уже, наверное, и он хочет чай. Не до тяжелых раздумий ему.       Кровать Антарктиде определили на нижнем ярусе, но спать придётся на пару с Гренландией, потому что США ни с кем не хочет делить своё личное пространство. После этой фразы пошли замечания о России в качестве исключения, на что американец фыркал, принимая это уже за общемировую практику. Спасибо Японии. Воспринимать всерьёз эту страну невозможно, но всё, что она говорит, — вполне.       Делать особо нечего, потому Гренландия общался с Антарктидой, задавая вопросы по поводу его предпочтений. Письменные ответы его удивляли, а порой даже шокировали.       — Знаешь, я тоже очень люблю рыбу, особенно лосося, но нельзя есть её так часто, тем более сырую! От этого в животике появляются нехорошие существа и делают тебе больно, понимаешь?       Мальчик с нескрываемым испугом посмотрел на Гренландию, затем вниз, задрав края свитера, глядя на свой живот, где всё ещё была плотная повязка. Затем он погладил его, вопросительно глядя на своего собеседника. Тот вздохнул, отводя неловкий взгляд.       — Да, я думаю, что они есть и у тебя. Поэтому тебе нужно поехать со мной к моему хорошему другу. Он — врач, и сможет тебе помочь избавиться от этого, и ты снова будешь здоров.       Края тёплого свитера опустились на прежнее место, Антарктида заметно сжался.       — Самое приятное, что ты есть в базе данных этого континента. Делать тебе документы будет гораздо проще. Но всё это будет делаться тайно. Почему? Ну потому что я не хочу лишнего внимания к тебе. Ты же не диковинка, хотя удивительная находка. Ты мальчик пугливый, тебе к тому же лишнее внимание не нужно.       Лишать мальчика воли никто не собирался, так же, как запрещать ему общаться с другими. Но не сейчас, и даже не через время. Ему нужно привыкнуть к нормальной жизни, а остальным привыкнуть к нему, его немоте и привычке путать слова на разных языках.       Время близилось к ночи. Америка сказал, что посидит ещё немного, а они пусть ложатся. Комната одна, он постарается сильно не мешать. Антарктида был не против такого соседства. Тут было очень тепло. Не так, как в его домике. Он так мал для своего возраста. Он же почти не рос, откуда у него силы? Волосы свои он обрезал сам. Обычными ножницами. Жаловался, что они ему очень мешали, потому он стриг коротко. Гренландия усмехался и обещал поправить это недоразумение. Такой милый маленький мальчик, довольно умный и сообразительный, если ещё учитывать то, что он был нем и практически два года жил один. Гренландия заботливо укрывает его тёплым одеялом, обнимает, желая тому спокойной ночи. Когда тот улыбается, носом утыкаясь в его шею, Гренландия нервно сглатывает, чувствуя, как по всему телу от груди словно прошёлся слабый импульс тока, вызванный непонятным чувством.       Всю жизнь гренландец живёт один. Ему хорошо, всего хватает, даже животное заводить желания нет, за ним ведь уход нужен. Он одинок, но никогда не жаловался на то, находя в этом только плюсы. Он может есть всё, что хочет, смотреть любые фильмы в любое время суток, заниматься любимым делом и ни от кого не зависеть. Даже от Дании, потому что вечная забота его уже подбешивает, будто у него всё настолько плохо. Он принадлежит ему, и это так противно. Он не вещь, его не спрашивали, хочешь не хочешь. Хотя пока он обеспечивает его едой и всем, что попросишь, он не жалуется. Зато ему ничего не надо решать, но он вполне может о себе заявить.       Соседство с Антарктидой было непривычным, но приятным. Мальчик всё пытался свернуться клубочком, вероятно он думал, что так теплее, потому что так делали маленькие пингвинчики, когда спали. Это очень мило и забавно.       Запасы еды были рассчитаны на двоих, но Мурик и Гренландия совсем не против поделиться с мальчиком. У них были только те продукты, которые хранились дольше и которые не надо было готовить. Консервы, сухая лапша, чай, кофе, сахар. Для Антарктиды это была приятная новинка, как и для его жителей в животе. Эту дрянь надо было выводить, пока мальчика не съели изнутри. Пока они ждали бригаду на судне, иных способов сюда добраться не было. Поэтому приходилось себя как-то развлекать.       Благо, что мальчик очень интересно рассказывал о жизни здесь, в основном с пингвинами, но тоже ничего. Писал он правда не очень быстро, но всё же это пока лучше, чем молча смотреть друг на друга.       — Пингвинята очень милые. Мне нравится их серая шубка и эти небольшие стайки, которые они образуют. Ты у них как нянька, они тебя…принимают за своего. Я слышал, что пингвины на одном месте долго не задерживаются, но эти видимо какое-то исключение или что? — Антарктида в ответ лишь пожимает плечами.       — Мистика, честное слово, — усмехнулся гренландец, легонько потрепав мальчика по головке.       Ожидание было томительно. Несколько раз малыша сильно тошнило, он плакал, держась за головку. Хоть он и был тепло одет и накрыт двумя одеялами, ему всё равно было холодно, при этом у него была высокая температура. Каждый день Америка и Гренландия боялись, что могут потерять мальчика, хотя этого не происходило на протяжении двух лет. Антарктида же не понимал: в чем причина их беспокойства? Он утверждал, что такое часто происходит, но он каждый раз возвращается в нормальное состояние.       Америка сказал, что так жить — и врагу не пожелаешь. От мучений в постели до жажды и голода. Конечно, они привыкли просыпаться по утрам не в лучшем состоянии, потому что сон был такой сладкий, а пробуждение — как горькое послевкусие апельсиновых корок, но представить себе такой подъём было по правде трудно. Гренландия ни за что бы не согласился питаться одной только рыбой, даже если она будет по-разному приготовлена. Ему рано или поздно захочется чего-то нового. Мяса, овощей, каких-то жирных или диетических блюд.       В основном мальчик лежал в кровати, потому что ему не нужно вставать и идти за едой, чтобы утолить голод. В кроватке так тепло, мягко и уютно. Занимался он рисованием, изображал всё, о чем знал и видел.       Их экспедиция продлилась неделю и два дня. Это с учётом того, сколько они туда добирались. Обычно это занимает месяц, ведь единственное, что можно сделать наскоро, это ребёнка. Об Антарктиде просили умалчивать и никому не говорить, иначе такая популярность к добру не доведёт. Нужно срочно доставить мальчика в больницу. Сначала необходимо добраться до Аргентины, там мальчик сможет получить достойное лечение. Оттуда же и прибыл спасательный корабль. Два дня и они уже прибудут в порт Ушуайя.       — Ты не волнуйся, — успокаивал Гренландия, поглаживая взволнованного мальчика по головке, который с удивлением смотрел в окно на блики воды. — Аргентина — наш хороший друг. Он определит тебе больницу, где тебе помогут. Документы придётся делать там же, думаю, он нам выделит какие-нибудь скромные апартаменты.       — В Аргентине хорошая медицина. Ну, не Швеция, конечно, но тоже неплохо, — поддержал Америка.       С момента рождения и инцидента с голосом прошло двенадцать лет, никто уже и не помнит про мальчика Антарктиду с тяжёлой судьбой. Рейх уже в земле давно, никто не покушается на это создание. От этого даже грустно. Все попросту забыли, а Гренландия вообще не знал. Он знал лишь то, что есть такой вот континент, там очень холодно, но пингвины не жалуются, жизнь есть, но коренных жителей нет. Только понаехавшие. Но винить людей нельзя, они ведь, кто про него знал, думали, что он погиб, ведь в таком холоде попробуй выжить.       Два дня прошли ужасно скучно, но было не до этого. Экипажу и двум спасителям мальчика было больше интересно его самочувствие, однако Антарктида ни на что не жаловался, только лишь иногда болела голова.       Аргентина помочь не отказался, но ему всё же было любопытно, что это такой за мальчик и где они его умудрились найти. Ответа, по крайней мере внятного, он не получил, зато получил обещание, что когда всё закончится, Гренландия ему расскажет. Да, начать было трудно, какой там закончить. Нужно собирать анализы, проводить осмотры и особое внимание уделять этой ране, которая была плотно перебинтована. Собирали всё, хотя зная рацион мальчика, можно уже и без результатов понять, что у него там в желудке живёт. Анализы делают довольно быстро, потому лечение началось незамедлительно.       Это заняло не день, не два, и даже не неделю, а около месяца. Столько потрачено на поиски ещё каких-то болезней, также помимо имевшихся. После тщательной проверки от мальчика отстали и уже так сильно не мучали.       В стационаре он лежал один, иногда заходили медсестры, реже к нему пускали посетителей. Аргентина с пониманием отнёсся к желанию Гренландии сохранить секрет их «‎полярного Маугли»‎, чтобы сохранить спокойствие. К сожалению, об этом всё равно узнают. Отдавать мальчика в детский дом гренландец не согласился, он хотел забрать его к себе и жить с ним, потому что у малыша нет нужды жить с незнакомыми людьми и детьми, которых бросили. Он его нашёл, значит Антарктида — его.       — Но ты же понимаешь, что от Дании не скрыть это? Он по-любому узнает, что ты кого-то завёл. Тем более маленького мальчика. Ты представляешь, что о тебе подумают? Ладно, Америка и я знаем всю правду, но больше же никто. А ты сам говорил, что веришь только в то, что видишь. Это могут использовать ещё и против тебя. Начнётся такой хаос, тебе оно надо?       — Да мне плевать, кто о чем подумает. Я верю в то, что вижу, и доверяю алиби и фактам. Я не могу оставить его, я ведь его сюда привёз и был с ним, я и Америка единственные, кто есть у него. Он потерял всё: семью, голос, надежду на будущее! Я пойду против течения, ничего никому не буду доказывать. Мне достаточно того, что вы знаете о том, что все слова и домыслы остальных — чушь. Он доверился мне, понимаешь? Он тянет ко мне руки, идет ко мне, когда ему больно, просит помощи. Он страдает, но делает вид, что всё хорошо. Он не глупый и его волнует то, что с ним будет завтра.       — Хорошо-хорошо, извини, для тебя это действительно важно. Ты не хочешь усыновлять его, и…ну понимаешь, трудно будет устроить его в школу или куда-то. Не будет же он у тебя всё время в доме сидеть.       — М…да, я тоже об этом думал. Но неужели ничего нельзя сделать? Я не из вредности это делаю, а потому…       — Что родителей не выбирают. Я знаю, но это единственный способ. Потом ты можешь отказаться. Если захочешь.       — Вот в этом-то и главный вопрос. Ладно, я подумаю на этот счёт. А сейчас пускай мне позволят зайти к нему. Минут на пятнадцать. Можно же?       — Да, почему бы и нет.       Мальчику было одному скучно, потому Гренландия решил подарить ему друга. Плюшевый пингвинёнок ему очень понравился, потому что он достаточно большой для объятий, и достаточно маленький, чтобы поместиться в кровати Антарктиды. Мальчику так полюбилась игрушка, что он уже не мог с ней расстаться. Всегда общался с ним и убеждал себя, что он его понимает, и ему правда стало чуточку легче.       Но к пингвинчику надо как-то обращаться, потому «полярный Маугли» придумал ему довольно символичное имя: Мистер Грин. Сокращенно от имени Гренландия. Правда сам вдохновитель этого имени об этом не догадывался, да и Антарктида не посчитал нужным это уточнять.       — «Плохие существа больше не будут жить в моём животике?» — спрашивал Антарктида на листочке у своего лечащего врача.       — Если ты будешь следить за питанием и проверяться каждый год, то не будут. Ты же, наверное, постоянно голодный ходил. Они ели то, что ел ты, и тебе почти ничего не оставляли. Но сейчас это всё достанется тебе, потому ты стал более энергичным и бодрым. За водой тоже следи. Пить только фильтрованную, из крана ни в коем случае. Скажи Гренландии, что если проглядит это, я его утоплю в этой воде.       Мальчик испугался и помотал головой, прося не делать этого, потому что Гренландия хороший. Доктор виновато улыбнулся, погладив мальчика по голове, пообещав, что не сделает этого.       Пожалуй, глисты — это самое простое, что у него выводили. Такой шлак давно бы уже убил мальчика, но, к счастью, этого не произошло.       Гренландия за свои слова отвечал. У него были друзья со связями, к тому же у Антарктиды имелось удостоверение личности в электронной форме. Пока только свидетельство о рождении, но это совсем не мало. Завели медицинскую карточку, целую пачку документов, и Гренландия под строжайшим надзором специальных органов забрал к себе Антарктиду. Мальчик остался без родителей, поэтому разрешение требовалось получить только от государства.       Растить «полярного Маугли» было несложно. Только единственное, в чём была проблема, это в том, чтобы заставить его ходить в школу. Само собой насильно его никто не заставлял, но уговаривать приходилось долго. Антарктида хотел учиться, но не хотел контактировать с другими. Он общительный, но очень скромный и стеснительный. Малыш боялся, что его там будут обижать из-за его немоты, но Гренландия уверял, что там, куда он пойдёт, практически все такие. Они наоборот поддерживают друг друга, но для Антарктиды этого недостаточно. Пришлось ему так же объяснить, что Гренландия не может с ним постоянно заниматься, а частный учитель это дорого, да и к тому же, он уже большой мальчик и должен перестать бояться быть таким же как все человеком.       Да, он согласился, но только если с ним будет ходить Мистер Грин. Он же там никого не знает, а заводить друзей сразу — не его методы. Гренландия соглашался на любые условия, лишь бы тот ходил учиться. Да и к тому же, что-то за условия? Игрушку с собой брать, и чтобы целовали на прощание и водили туда за ручку.       Конечно же, об этом узнал Дания, и Гренландия мог поклясться, что чуть не начал заколачивать дверь, только бы избежать гору вопросов, которые посыплются на него, как снег в декабре. Мол, а что за мальчик, а зачем ты его взял, а то, а это. Антарктида засмущался и спрятался за Гренландию, а тот вывел датчанина за порог, сказав, что он напугал ребёнка, и чтобы снова войти за порог его дома, он должен как минимум принести его малышу конфеты. Шоколадные и ириски. Другие он не ест. Да, спрятать мальчика у себя в доме, будучи зависимым от кого-то, — это как спрятать слона в квартире. Но всё равно дальше Дании эта новость не пошла.       — Ой, он такой хорошенький, — говорил датчанин, умиляясь, как малыш ест свой презент, запивая его чаем и стараясь не смотреть на странного незнакомца. — Где же ты его такого взял, Гренландия? И почему без моего разрешения?       — А он из яйца вылупился. Это неправильный пингвин.       — Что за чушь?       — Не чушь, он очень близок в семье пингвинов. И чтобы брать себе кого-то, мне твоё разрешение не требуется. Я всё ещё могу выставить тебя, не забывай. У всего есть границы.       — Всё же, ваша история больше похожа на выдумку. Ну знаешь, как про базу нацистов и тайное убежище пришельцев. Я, конечно, вижу весомые доказательства, но поверить всё равно сложно. Там же очень холодно.       — Ну, ни я, ни Америка, хотя он-то, возможно, не поверили бы в это точно так же, как не поверил ты и Аргентина. Но вот он, сидит тут, ест конфеты и пьёт чай.       — Не думаешь ли ты, что это помощь Всевышнего?       — Нет. Дурость. Мальчик находился во время катастрофы в укрытии, это спасло ему жизнь. Он приобщился с пингвинами, они кормили его, и он мог согреваться с помощью одеяла.       — Хорошо, но как он угадал пришествие этой самой катастрофы? Почему он оказался вне всего этого?       — Существуют разные объяснения этому совпадению. Он говорит, что вышел из пещеры, и это единственное, что он помнит. Есть вероятность, что эта самая пещера и уберегла его. Хотя, это даже не пещера, это тоннель из льда. Помощь пришла спустя столько лет, а он медленно умирал. Если бы твой Всевышний был бы справедлив, он бы не заставил мальчика страдать и мучиться, живя в вечном страхе, холоде и голоде.       Дания замолчал, поняв, что на этой ноте разговор о религии окончен.

***

      Рос Антарктида неспешно, зато развивался очень хорошо. Ему понадобилось четыре года, чтобы научиться жить нормальной человеческой жизнью. Гренландия с умом знакомил его со внешним миром заново, рассказывал о существовании других стран, помимо тех, которых он знал, о животных, о погоде, ведь было забавно смотреть на мальчика, который впервые увидел дождь. Лечение было очень долгим и трудным, что уж говорить о транспортировке от Аргентины до Гренландии. Долгий и нелёгкий путь, зато мальчику было очень даже интересно. Он беспрерывно писал в своём блокнотике вопросы, на которые приходилось отвечать его опекуну.       Однако, гренландец и не подозревал, что он всю жизнь будет заниматься этим, потому что мальчик совсем не проинформирован. Всё же хорошо, что многие о его существовании не знали, это очень удобно, хотя имя его не похоже на типичное. На его четырнадцатилетие уже делали ему паспорт. Мальчик был очень взволнован, ведь этот документ — как пропуск в другую жизнь, где он уже не ребёнок. В качестве росписи — первые две буквы имени и закорючка в виде его острова. Очень креативно.       С новым возрастом пошли и новые вопросы, и правда, Гренландии бы лучше отвечать почему небо голубое, чем кто такой Рейх, Советский Союз и почему сжигали людей.       — «А почему все — страны, а я — континент? Почему я тоже не страна, как ты? Это из-за моего голоса, да?» — с ярко выраженной тоской спрашивал Антарктида. Этот вопрос заставил гренландца серьёзно задуматься и правильно подобрать слова, чтобы мальчик не разочаровался ещё больше и узнал правду.       — Ну, я тоже не совсем страна. Я остров с очень маленьким населением. Я тоже страной не называюсь, но это потому что мы с тобой особенные. Видишь, все — страны, а мы — континент и остров. Разве плохо быть не таким как все?       — «А почему ты не страна? У тебя же есть даже свой национальный язык»       — Это долгая и утомительная история, главное, что мы с тобой отличаемся.       — «А почему у меня нет голоса? Я читал, что немота сопровождается глухотой, но я же всё слышу! Почему я не могу говорить?» — зная правду, гренландец предпочел умолчать и соврать, что сие информация никому не известна.       Антарктида вздохнул, отложив блокнот, и посмотрев на своего друга, улыбнулся. Встав, он взял его за руку и повёл за собой в спальню большого острова, садясь на кровать. Мальчик залез подальше, чтобы его намёк был понят. Актив немного смутился, ведь сколько не предлагал попробовать, мальчик всё отнекивался, говоря, что боится, но кажется, именно сейчас был готов. Ждать совершеннолетия этого сладкого пирожочка было невыносимой мукой, потому что он такой славный, всегда холодный и просит тепло, всегда ластится и лезет под кофту. Гренландия никогда не ловил себя на том, что склонен к гомосексуализму. У него были женщины, отношения, и даже секс, но как-то без особой любви.       Мальчик дует губки и хмурится, тянет к себе за шиворот своего спасителя, затем, когда тот уже достаточно близко, обнимает за шею, настойчиво предлагая всё же лечь к нему. Дальше поцелуев обычно никогда не доходило, и Антарктиду всё устраивало, правда он признавался, что хотел большего, но пока не решался. Выбор локации очень важен, потому он больше предпочёл мягкую и удобную кроватку, хотя и от теплой ванны не отказался. Но на то времени не было, хотелось уже сейчас всё это ощутить.       Следуя пошаговой инструкции, актив сначала успокаивает и расслабляет пассива, чтобы убрать стресс и страх, погрузив свою сладкую булочку в неясный омут ласки и поцелуев. Но этим так просто мальчика не возбудить, потому что всё это стало обыденным. Рука с впалого живота плавно соскользнула на бедро, кончиками пальцев поглаживая нежную кожу, вызывая мурашки от нетерпения и такой интимной близости. Мальчик слегка выгибается в спине, расплываясь как кусочек льда от комнатной температуры. Реакция на ласку была очень резкой, он постоянно вздрагивал, не контролируя это, открывал рот и беззвучно стонал, что Гренландию немного огорчало. Он не может слышать, как его мальчику хорошо, но зато он прекрасно умеет угадывать его эмоции. Ему приятно, но всё ещё хочется больше. Эта нежность была мучительной, но необходимой. Антарктида уже дрожал от ожиданий, всё хотел скорее, но спешить им некуда, потому приходилось мириться с тем, что он ощутит в себе любимого нескоро. Была осведомлённость в том, что это больно, но только если что-то пойдёт не так, а гренландец права на ошибку не имеет.       В таком деле использовать слюну — не уважать и не любить своего партнёра. В первый раз надо быть готовым, потому уже заранее были куплены презервативы и смазка. Дождавшись наконец, когда его мальчик пропадёт в чувствах, он осторожно развёл чужие бедра, смочив палец в смазке, по консистенции напоминающую жидкое мыло, только более густое. Обведя пальцем вокруг нутра, Гренландия нанёс смазку на внешние стенки, делая перед заходом небольшой массаж, чтобы ещё немного помучать свою нетерпеливую булочку, и только потом уже начал погружать палец внутрь, чувствуя сопротивление. Сразу войти не получилось, с непривычки прямая кишка не пускала дальше, потому несколько минут пришлось ждать, чтобы малыш успокоился и позволил себя подготавливать дальше. С каждой новой глубиной приходилось делать небольшие остановки, но это уже не из вредности, малыш сам не позволял войти в себя полностью с одного раза. Ощущения поначалу Антарктиде не очень нравились, и это даже не из-за излишней медлительности. Странное ощущение, когда в тебе находится инородный предмет. К тому же, он эмоционально начал жаловаться на боль и дискомфорт. Чтобы отвлечь его от этого, Гренландия берёт в руку его небольшой член, делая приятный расслабляющий массаж, трогая именно там, где больше всего нравилось Антарктиде. Эта махинация вызвала бурю эмоций у полярного мальчика, настолько бурную, что он уже и забыл про палец в своем проходе, который уже свободно входил, потому гренландец незамедлительно начал добавлять второй, и ощущения снова перемешались.       Пальцы впивались в простынь, скользили по ней, чтобы хоть как-то разрядить себя от этого адреналина, ведь делать больно любимому не хотелось, он правда мог сильно его поцарапать. Зато, кажется, актив не сильно заботился об этом, заводя малыша ещё больше, склоняясь над его шеей, нежно целуя её, не удерживаясь от искушения поставить туда свою метку, чтобы все, кто видел Антарктиду, знали, что он уже принадлежит кому-то.       Гренландия по достоинству оценил размер своего «дружка», потому в проход мальчика свободно должны проходить как минимум четыре пальца. Это займет какое-то время, но уже гораздо меньше, чем раньше, ведь третий палец зашёл свободно, хотя пришлось добавить побольше смазки, потому что Антарктида снова начал дергаться.       Хотелось, чтобы всё было очень скользким, мокрым, постельное бельё всё равно придётся потом стирать, ведь они уже накапали, так что можно и разгуляться. Когда уже все четыре пальца достаточно комфортно, пусть и тесно ощущали себя внутри, Гренландия прямо туда выдавил половину тюбика, ещё столько же нанеся себе на член.       Запахло приятно, ведь смазка была с запахом, особенно хорошо различалась корица. На упаковке говорилось, что пятен не оставляет, но стирать всё равно придётся. Головка готового детородного органа погружалась так же неспешно, с постоянными остановками. Всё же, член и пальцы — это вещи разные, и для каждого нужно привыкание. Антарктида прикусывал палец, жмурился, иногда проливая слёзы, но вовсе не от боли. Казалось, что Гренландия делал это не в первый раз, ведь всё было сделано довольно хорошо, раз мальчик сейчас извивается под ним, как ужик, сам насаживаясь на чужой член. Не стоит забывать и о чувствительных зонах любимого, периодически меняя скорость своей руки, что делала приятно его мальчику.       Несмотря на все усилия, достичь финала одновременно им не удалось. Антарктида закончил раньше, и очень быстро ослаб, потому активу пришлось завершить так же быстро через пару толчков. Оба тела тяжело дышали, переводя дыхания, мучаясь от жажды и сухости в горле. Но Гренландия был готов и к этому, потому у них, помимо предметов интимных, стояла и небольшая бутылочка воды. Сначала он дал напиться мальчику, ведь судя по тому, как он присосался к бутылке, пить ему хотелось сильнее, и когда уже почти вся бутылка опустела, гренландец смог попить сам. Кстати, актив только спустя время заметил, что презерватив он так и не надел, и ни о чём не пожалел, ведь так даже лучше.       То, что они делали, — неправильно. Нельзя было так любить. Они же одного пола, к тому же один другого старше, плюс ещё является его опекуном, но разве любовь не сильнее всех законов? История этой любви очень банальна, такая же, как и у всех брошенных в этот одинокий мир людей, которые нашли друг друга на двух разных частях планеты. Конечно же, о ней никто не знал, и больше симпатии вне дома они друг к другу не проявляли.