Ода к радости

Если сосредоточиться на шуме воды, то жесткий ритм, доносящийся из главного зала бара Минднайта, будет почти неслышен. Но это было бы неправильно – забывать о том, где ты сейчас находишься и чем занимаешься. А Габриэль не собиралась давать себе поблажку. Ей не нужна жалость, и себя она оплакивать не будет. Пусть сброду, жрущему и трахающемуся в заведении старого шамана, кажется, что совместное нарушение запретов может объединить самых стойких оппонентов. Такая наивность непростительна даже для демонов. Перекрыв воду, она свалила в мойку еще одну стопку грязных тарелок и щедро выдавила моющее средство. Ей пришлось научиться выполнять работу очень быстро. Миднайту казалось, что он делает одолжение Габриэль, когда предлагал ей место посудомойки в баре. Но бывшему ангелу все равно, что думает владелец притона. Ничто не имеет значения, кроме истинного очищения и веры. А Миднайт греховен, он тайно практикует вуду, и пусть не надеется, что мелкие благодеяния помогут, когда он предстанет перед Высшим судом. Смена окончена, а бар Миднайта не закрывается никогда, потому что для некоторых полночь длится вечно. Их душит страх перед улицей, полагает Габриэль, накидывая широкое пальто, помогающее скрыть горб на спине, где когда-то были крылья. Ей нравятся мужские вещи, с этим ничего не поделать. В них есть стиль. А ей всегда было трудно устоять перед шиком. Могут быть у ангелов маленькие слабости? Балтазар тоже любил шик, но он был вульгарен. Хотя и забавен, без сомнения. Сейчас она охотно поболтала бы с мелким, вертлявым демоном, потому что ее смешила его самоуверенность, манерность и похотливость. Балтазару действительно было все равно с кем и когда. И он не боялся людей в отличие от многих посетителей заповедного места, где враги сходились, чтобы хлопнуть по паре коктейлей и посплетничать. И даже после падения Габриэль считала, что страх перед толпой ей незнаком. Она всегда была выше мелкой суеты людишек, и сейчас ничего не изменилось. Ни-че-го. Ссутулясь и завернувшись в безразмерную вещь, изгнанная с небес с шла, не поднимая глаз. Но кто-то толкнул ее так сильно, что она ударилась спиной и затылком о стену. - Урод, смотри, куда прешь! На подобные реплики Габриэль не обращала внимания. Теперь ее презирали за увечье, отталкивали, отводили глаза, в то время как дети со всем очарованием непосредственности тыкали в нее пальцем, умоляя взрослых обратить внимание. С этим можно было бы смириться, лишь бы не трогали – любые прикосновения казались грязными, мерзкими, невыносимыми. Как будто пачкали невидимым жиром. Она попыталась оторваться от стены, но пройти ей так и не дали. Похоже, парни, окружившие свою жертву, настроены серьезно. Не демоны, просто подвыпившие молодцы, которым хочется поиздеваться над нелепо одетым созданием. - Ты наступил на мой ботинок, - тычет пальцем на свою обувь самый франтоватый, - наступил своей грязной ногой. А я иду на свидание с девушкой. Думаешь, ей будет приятно увидеть все это дерьмо в своей квартире? Ты вообще когда-нибудь встречался с девушкой, урод горбатый? Это было тоскливо. Но и страшно тоже. Не отвечать, не поднимать глаз, перетерпеть несколько тычков, и они уйдут. Им просто скучно. А дохлая мышь не вызывает интереса у кошки. - Да у него никогда не было бабы, он же педик, посмотри на его лицо! – заржали рядом. Габриэль задумывается. Это действительно так просто – определить чью-то сексуальную принадлежность по внешности? - Хочешь в пизды, педик? Вопрос, на который никто не дожидается ответа. Прижатую к стене, тощую, несуразную фигуру бьют, она падает лицом в грязь, но не сопротивляется. Это бесполезно, смешно, и поэтому Габриэль думает о другом. О сущности боли, которую можно познать, только пережив весь ее ужас. Но предаться размышлениям ей удается ненадолго. Очень скоро становится ясно, что каждый удар пронзает тело насквозь, охватывает его целиком, и в сознании ничего не остается, кроме ее силы и твоего покорного отупения. И еще страха, что это продлится вечно. Больше, чем ты выдержишь. Как жалко человеческое тело… Напоследок жертву за волосы тянут вверх, ставя на колени, на лицо льется что-то горячее и зловонное, и это не дождь. Не глотать, не дышать, зажмуриться. Чей-то окрик раздается в ушах слишком невнятно, чтобы быть угрожающим. Но последний пинок в грудь и торопливые шаги прочь знаменуют, что Габриэль снова одна. Избитая, вонючая, лицо и одежда в грязи. Пальто за четыре бакса из секонд-хэнда. Шикарная вещь. Кто же герой, повергнувший хулиганье? Подсказка звучит в голосе, который зажмурившаяся Габриэль желает слышать меньше всего. Константин. Джон Константин. - Нужна помощь? – равнодушен как всегда. - А тебе? – хрипит падший ангел. Экзорцист хмыкает. Стоящий на коленях по-прежнему не размыкает век. Если сейчас пойдет дождь, бывший ангел громко воспоет осанну. Но осадков нет, и не предвидится. Константин, увы, предсказуем, он не может пройти мимо, чтобы не унизить тех, кого ненавидит. - Посмотри, во что ты превратился, - звонко и яростно восклицает жертва избиения. Джон замирает от неожиданности, слышать такое от грязного создания, с неровно обстриженными, мокрыми голосами более чем странно. – Некогда в тебе был шарм отчаяния, упоение жертвы, влекомой на алтарь! Ты был предназначен, чтобы умилостивить весь Ад. И главное, ты мог бы умереть молодым. Остаться в нашей памяти – единственным, лучшим, принесенным на заклание во имя справедливости! А теперь ты станешь старым, жирным как отец Хеннесси и сдохнешь, когда у другого молодого и наглого экзорциста отпадет надобность в тебе. Ты как свинья, которая променяла бесценный дар на минутное благополучие… - голос Габриэль вдохновенно звенит. - Как ты был жалок, когда желал жить. И теперь, когда твоя мечта исполнилась, ты еще более жалок. Ты отверг единственного, кому ты нужен. Единственного, для кого ты – не фигура из тьмы, молча делающая свою грязную работу, а истинный огонь, озаряющий Ад.. Джон уходит, демонстративно чеканя в шаг, он больше не в состоянии выслушивать подобный бред. Пусть думает, что Габриэль сошла с ума. Она тихонько смеется… Снова капли. Теперь это дождь, настоящий, и с каждой минутой все сильнее. Осанна! Она стоит на коленях и поет под дождем, славя Господа. * * * - Сколько? - Пятнадцать баксов, у меня больше нет. - Придурок, сколько ТЫ хочешь? Габриэль хмурит брови. Она боится назвать слишком большую сумму и спугнуть незнакомца со шрамом на щеке и татуировкой на шее. Он непрерывно жует жвачку, но алкоголя в дыхании все равно не перебить. - Пятьдесят, - неуверенно предлагает она. - Тридцать пять, и ты мне сейчас отсосешь,- мужчина деловито расстегивает штаны. - Прямо здесь? – Габриэль в ужасе оглядывается на пустой темный парк. Так не пойдет, ей нужна уединенная комната, чтобы выполнить задуманное. - Я так не могу… Я… ммм… девственница, - приводит бывший ангел убедительный, на его взгляд, аргумент. - Блять! – восхищенно сплевывает мужчина и бьет несговорчивую шлюху по лицу. Габриэль опрокидывается на заросшую траву. Ее тут же переворачивают, задирают пальто на голову, ставят на четвереньки. Что-то неприятно царапает там, где обнажается поясница и бедра. Ее кожа нежная, насильник чувствует это. Все еще по ангельски шелковистая, и пахнет тонко-тонко молодым бархатистым абрикосом. Пальцы с черными, грязными ногтями и острыми заусеницами пробиваются внутрь тела. Так больно, что Габриэль кусает край пальто, жует его, зажмуривается, чтобы не выдать себя слезами и криком. Шуметь нельзя, иначе они привлекут внимание. Тот, что сзади, весь пропитан тошнотворным запахом бензина, он приехал сюда на мотоцикле. Габриэль едва стоит на четвереньках, пола длинного пальто во рту, но она не выдерживает, выпускает жесткий измятый драп, задыхается. От ритма, от чужого сопения над плечом. Ему так и не удалось возбудить ее, наплевать, наплевать… Она почти забывается, проваливаясь в ритм-запах-раздирающую боль, когда вдруг все заканчивается. Резко, неожиданно, и на мгновение Габриэль чувствует лишь облегчение, забыв, зачем на самом деле искала встречи с этим содомитом. А потом, вспомнив, быстро поворачивается и наваливается на случайного партнера. Тот ждет поцелуя, но его кусают и душат одновременно. Ненависть действительно придает силы, а приготовленный шнурок не оставляет шанса пьяному и расслабленному телу. Нейлон врезается в пальцы, пока умирающий дергается и хрипит. Руки дрожат от усталости и напряжения, когда Габриэль достает из кармана пальто записку и вкладывает ее в широко открытый рот покойника. Это ничтожество умерло во грехе, без раскаяния, его душу ждут в аду, и никто из тех, кто придет за ней, не посмеет проигнорировать послание для лорда Люцифера. * * * Не спалось. Горбатый постоялец бродил по комнате со стаканом дешевого алкоголя из ближайшей лавки, принадлежащей мексиканской семье. Пить подобную мерзость значило наутро проснуться с тяжелым похмельем, но Габриэль морщилась и пила. Она бы и покурила, но так и не научилась, несмотря на все попытки. - Заработаешь рак горла, - сказал ей Миднайт, когда увидел, как дилетантски затягивается его посудомойка. И Габриэль решила не быть посмешищем. Но пить – да, она умела. Спиртное ей нравилось за резкий вкус, обманчивое тепло и даруемую легкость восприятия жизни. После седьмого стакана отравы лорд явился… - Вовремя, - ей нравилось слушать свой голос в темноте. Он по-прежнему звучал обманчиво нежно, вкрадчиво, серебристо. Многих это раздражало, и потому являлось предметом особой гордости падшего ангела. – Вы, обитатели Преисподней, просто напрашиваетесь на неприятности. Должно быть, вам нравится унижение. Сколько раз Константин поимел тебя, лорд? Собеседник был невидим и неслышен, но Габриэль это не смущало. - Я даже не говорю о вашей последней встрече, нет, я имею в виду совсем другое. Он всегда сверху, как Небо всегда выше Ада. Таково положение вещи, и этого дерьма не исправить, мой бедный Люцифер. - … - А почему ты просто не заберешь Константина к себе? - … - Ты все усложняешь. Человек – примитивен, хрупок и беззащитен, поверь мне. Я человек, - она хрипло смеется. Совсем пьяная. – Не нужно всех сил подземного мира, чтобы справиться с ним. Константина легко сломают подобные ему же. Она садится на корточки перед гостем, дотрагиваясь до обрюзгшей щеки. Не одна тысяча лет первому падшему, он грустит, он чувствует себя старым и усталым, никому не нужным. Габриэль поможет тебе, бедный дьявол. - Ты бы давно мог это сделать, если бы захотел. Но я знаю, что тебе нужно большее. Не просто его тело или его душа. Так вот… он готов. Без тебя его жизнь пуста. Вы всегда с ним были противниками. Константин старался разозлить тебя, зная, что скоро придет к тебе. Он понимал, что каждый отправленный в Ад демон – плевок тебе в лицо. Он верил, что ты думаешь о нем, ждешь, мечтаешь о встрече, перебирая все мыслимые пытки и муки. Каждый день вызов лорду Люциферу без надежды на выигрыш подстегивал его кровь. А теперь… Вмешательство свыше лишило Константина возможности быть с тобой на равных. И ему скучно. Одиноко. Ему не хватает тебя в своей жизни… Люцифер, верни Джону прежнюю радость. Дай снова почувствовать твою силу, возроди его страх перед тобой, согрей его кровь отчаянным вызовом. Без всего этого Джон ничто! Дай ему возможность согрешить и пасть. Он с восторгом примет твою милость. Больше ему не будет прощения, и Константин станет твоей самой сладкой игрушкой… * * * Конечно же, старику не терпится. Он долго ждал. Сначала, когда нескладный, испуганный подросток, некрасивый от страха и потери крови, вырастет до того, кем обещал стать: стройным, ладным мужчиной с необычной внешностью, обаянием настоящего ублюдка, циником и насмешником. Хорош, по всем статьям хорош. И готов для Ада в любую минуту. Стоило ли торопиться, когда его страх, несмотря на издевки, шлейфом тянулся от каждого, кто возвращался в Ад благодаря экзорцизмам. Стоило лишь подождать, пока сигареты сделают свое дело. А потом это превратилось в своего рода блаженство: предвкушать встречу, отбирая лучшее для Константина. Самое утонченное отчаяние, самые беспощадные пытки, самую изощренную тоску. Ответом всегда служил темный взгляд, в котором явственно читалось: «Попробуй, трахни меня». Люцифер позволял так забавляться своей добыче, потому что знал, каждый проходящий день увеличивает безнадежный ужас Константина. Неизбежное приближалось, дышало за ухом, едва ощутимо, но явственно. Кружится голова. У Габриэль кружится голова, когда она думает сейчас о Константине. Окружившие его люди – просто хулиганье, которому наплевать на экзорцизм, на широкую известность в узких кругах и спасение мира. Равнодушие, скука и желание развлечься, потому что у их жертвы - дорогая одежда, надменные черты породистого лица, и к тому же нет сигарет. Истинные слуги дьявола. Ему нечего ответить на тривиальное: «Дай закурить…». Ты хорош, Константин, против орды демонов, но против десятка подонков ты бессилен. Такова реальность. Ты можешь крепко стиснуть зубы, чтобы не кричать, но надолго ли тебя хватит? * * * Утро выдалось чудесным – солнечным и сияющим. Габриэль шла свободно и легко, вслушиваясь в бессмысленную и счастливую музыку улицы. Только на минуту задержалась у витрины, чтобы приглядеть дорогую зажигалку. Она подарит ее Константину. В баре стояла непривычная тишина. Но посудомойка прошла через вход для персонала, не обращая внимания на то, что творится в заведении Миднайта. Ее уже ждали на кухне, где было пусто и разорено, как будто повара разбегались в испуге, опрокидывая посуду и продукты. Все сложилось более чем удачно, Габриэль поняла это, как только увидела нарисованный углем крест на стене. - Получилось? – сорвавшимся голосом, выдавая свое счастливое неверие и волнение. - Он умер… - ответил собеседник умиротворенно. - Он пожелал умереть, и тут же очень неудачно упал на разбитое горлышко бутылки. Перерезанная сонная артерия… Я посчитал это за самоубийство. - Шрамы придают мужчинам определенное очарование… - Из него выйдет отличный полукровка. Я проведу его по всем кругам ада и сделаю таким, что мир содрогнется, когда он вернется на землю. Мой Джон Константин… Мученическая смерть, ты настаиваешь? – вдруг деловито сменил тему посетитель, оборвав свои мечты. Габриэль, облизнув пересохшие губы, кивнула. Затем встала у стены, раскинув руки точно по нарисованным линиям. Мученическая смерть – искупление грехов и превосходный шанс вернуть статус ангела, пострадав за веру. Гвозди, бруски. Молоток Люциферу не нужен, он достаточно силен, чтобы загнать металл в тело голыми руками. Габриэль запела. Осанна. Ода к радости.