СтарТаннот

      Я спускался на первый этаж, когда к моему дому подходил странник. Открытая в ночь терраса, закрепленная в скалах железобетонными блоками, позволяла видеть, как он покинул руины ситского храма и направился в деревню, а до этого около двух часов проводил обыски возле обломков шаттла. Через окно свет его фонарика скользнул по моему лицу, снова заиграл на листьях кустарника и вернулся обратно к дороге. Я вытащил с антресоли бластер, зарядил. Решил взять световой меч на всякий случай, но надеялся, он не понадобится. Я выйду к забору. Сам дом — система перекрещивающихся террас, которые нависают над каньоном и осенены древесными кронами. Темноту скашивали фонарные столбы, так что обзор будет достаточным, чтобы я проломил ему череп с одного клика. Если попаду в плечо, придётся парировать мечом, что немного усложнит задачу. Потом я должен положить его в гравицикл и увести обратно к храму. Я об тебя руки марать не буду. Я тебя ножками стопчу. В пыль! Понял?.. По пути ударился коленкой об стул. Я снял поникший с крючка полумёртвый плащ, просунул руки, вдохнув в него жизнь. Похлопал себя по бокам. В карманах ощущался пропуск, антенна, голопередатчик. Запоздалый стук в дверь. Как невовремя, подумал я. Эдда — старуха, работавшая в доме, — да, она опять будет здесь. Проклятье! Я решил отослать её в погреб: сказать, что сегодня на улице не безопасно. Надо быстрее с этим покончить пока он не ушёл. Включил свет. Когда открылись лопасти круглой входной двери, меня переполнило приятное удивление. Задрожали руки. Порог моего дома перешагнул человек в капюшоне, в пыльных сапогах, с нечистым подбородком, убогим плащом разодранном надвое. Мой бластер предусмотрительно был сунут в карман. Я явственно ощущал его гладкую рукоять. Сука. Узнаю нашу гвардию: каждый дом — наш дом, разрешение не полагается.  — Вы позволите, — осведомился он.  — Хрен тебе, не позволю. Вот купи себе собственный дом и хоть жги. Привилегии вчерашнего раба, замашки плебея… Я говорил сквозь зубы. Он тут же виновато предъявил мне удостоверение, которое так же не отражало его истинной специальности, как и моей. Инспектор якобы. Ну что же, давай поиграем в следователя и свидетеля, я не против.  — Садитесь к столу, — сказал я и указал в сторону большой панорамной части залы, откуда виднелись руины храма. — Вы ведь не из здешних мест, верно? Если вы оставили звездолёт за чертой города, то вам лучше вернуться к нему.  — В чём дело?  — О, разве вы не знаете? Пираты обходят по ночам каньон и если они увидят оставленный звездолёт на территории своих владений, он автоматически становится их собственностью.  — Я бы ожидал такие варварские замашки за пределами Ближнего рубежа, но не в Центральных мирах и не на Дельте, — заметил он и сел бочком к столу, перекинул одну ногу через другую, демонстрируя подошву с элементами местного грунта. — Я задам вам лишь два вопроса, любезный господин. Вы живёте в этом доме уже давно?  — Всю мою жизнь, — ответил я. — Он принадлежал моей семье больше ста лет.  — Теперь я задам второй вопрос. Уверен, вы не можете не знать на него ответа. Я разыскиваю одного человека. Он гуманоид. Я знаю, что он живёт в городе… возможно даже в этой деревне. Так же мне известно, что он посещал руины ситского храма и посещал их много раз. Он прибыл на эту планету около десяти лет назад под именем Сталса Арра, но скорее всего он его поменял, да я уверен, что он его изменил. Этот человек скрывался под многими именами, которые вы могли даже слышать, их столько, что он уже скорее не помнит своего истинного имени. На Дальних рубежах его знали как Альфи Крика, или просто Альфи. Некоторые называли его Охотником Канцелярии. Он появлялся в Центральных мирах под именами Геста, Куоррана, Урур-Тока. В столице он использовал имя Клизиаса Апполо, но иногда брал прежнее имя Альфи. Да, некоторые имена он повторял. Возможно, вы слышали имена: Анаксарара, Робб, Эван, Аман, Гур? Он мог их использовать и как фамилию и компоновать в любой последовательности.  — Эти имена мало мне о чём говорят, должно быть, слава об этом человеке не дошла до наших мест, — сказал я, опустив голову. Я старался смотреть исподлобья, чтобы внешность не бросалась в глаза.  — Да, потому что с Дельтой никогда не была связана его работа, — объяснил гость. — Именно поэтому он прилетел сюда. Видите ли, он скрывается от закона.  — Лучше бы он тогда скрывался прямо на Корусанте, а не здесь. В столице он бы просто потерялся в толпе навсегда, к тому же: на Корсанте есть всё, всё кроме правды.  — Ему не повезло. На Корусант он бы смог вернуться разве что в качестве багажа… хм. Хотя, скорее всего он собирался так сделать, но обстоятельства… Пожалуй, невезение его стало преследовать как раз из-за того, что он вернулся на Корусант. Подумав над его словами, я сказал:  — «Невезение» — странное слово для всего этого. Невезение — всего лишь черта характера и обстоятельств. Характер можно изменить, обстоятельства — создать. Это не так сложно, уверяю вас. Думаю, я припоминаю одного Альфи. Он живёт в городе, где именно не знаю. Но средних лет, высок, плечист, как и я. У него тёмные волосы, зелёные глаза…  — Да, да, — пролепетал горе-инспектор, и взгляд его просиял. — У него квадратное лицо и крепкая, волевая челюсть. Я старался проглотить, сдержать рыдающий смех. Он подступил к моему горлу, заклокотал. Прояснение в лице этого болвана как сдуло. Я сунул руки в карманы плаща, снова нащупав рукоять бластера, видимо в надежде, что теперь он обо всё догадался. Однако инспектор и не вздрогнул; толи слишком глуп, чтобы понять, толи слишком умён, чтобы выдать свою догадливость. Но с ним лучше держать ухо в остро, всё-таки он из моей школы, а туда идиотов не берут. Или наоборот: берут только идиотов?..  — Вот только, — заметил я, — никогда этого Альфи не видел в каньоне. Деревенские мужики ходили в последний раз к храму, когда в него залетел чей-то звездолёт, он и до сих пор там валяется.  — Вы не находили пилота?  — Я с ними не ходил, но слышал от парней, что никого они не нашли. Возможно, конечно, что несчастный решил исследовать храм и заблудился в катакомбах, не знаю. Номер корабля столичный, машина новая — наверное, арендована. Разумеется! Каждый агент Инквизитория знает: новая планета — новый шаттл. Судьба транспорта, на котором мой гость прилетел, видно мало его беспокоила, ясное дело — казённая. У кого реквизировал, урод? Впрочем, мой собеседник, несомненно, уже всё это знал и без меня, и уже осмотрел обломки шаттла, поэтому я не стал докучать ему своими изысканиями. Пилота этого мой гость знал, а о его судьбе догадывался. Потому этот разговор стал казаться мне фарсом, мы обменивались сведениями, о которых оба были в курсе, участниками которых являлись. Рост у гостя был высокий, не очень удобно будет валить его. Прихлопнул бы тебя прямо сейчас, вся не долга, а не заслужил ты такой лёгкой смерти.  — Для чего пришельцы приезжают исследовать храм? — спросил он. А это уже третий вопрос.  — Великий ситх жил когда-то на этой планете и правил ею, хотя и тайно. Он жил многие тысячелетия, скрываясь на Дельте, как и преступник, которого вы ищите. Многие считают, что этот храм послужил ему гробницей, на стенах которой он изложил секрет своего бессмертия. Но, как мы понимаем, тайна эта не спасла его от столь печального удела. Да и язык ситхов давно утрачен. Первый правитель Галактической Империи, Дарт Сидиус II, возможно им владел, но владел ли он этим тайным знанием… Во всяком случае, Император прекрасно имитировал осведомлённость в вопросах ситской алхимии. Как искусный сенатор, он умел создавать иллюзию тайны. Впрочем, любая иллюзия, как и любой идеал, плохи в одном: они не существуют, а попытки воплотить их в жизнь открывают реки крови. Стоит ли удивляться тому, что Император-Завоеватель был убит своим учеником, так и не передав знание тайного языка ситхов? Императоры-Вейдоры впоследствии навещали нашу планету и много раз, пытаясь разгадать загадку вечной жизни. Путешественники, о которых мы говорим, не исключение.  — Могут ли исследователи надеяться обрести в этом храме, скажем так, новую силу?  — Уверяю: никакая магия не спасёт вас от лазера, изрешетившего вашу дурную голову. Мы любовались панорамой каньона; за ним, вдалеке, виднелась вершина пологой горы — это та невзрачная гора была храмом, в стороне от неё высокие идолы в капюшонах, — их сложно было различить в сумраке, но я знал это хорошо. Чуть ниже бледнели в свете двух пурпурных спутников пирамиды, между которыми потерпел крушение шаттл.  — Но, — воскликнул я значительно, — я знал человека, который приезжал сюда неоднократно.  — Кто такой?  — Его зовут Сенека, фамилии его не ведаю. Да, он вскинул брови, но попытался сдержать удивление. Ну что, ты ведь слышал это имя, да, сука? Ты его мне не называл, но человек, которого ты ищешь, его использовал и ни раз. Собеседник сощурился, пристально взглянул мне в лицо, возможно стараясь различить сходство. Внешность непримечательная, но в их «канторе» это и неважно. Водить за нос этого идиота, конечно, весело, однако я понимал, что играю с огнем.  — Сенека живёт в деревне? — поинтересовался он.  — О нет. Его вы не найдёте в здешних краях. На противоположном полушарии Дельты есть город Гамала — оттуда он родом. Думаю, Сенека вполне подходит под ваше описание.  — Благодарю за сведения, — громко проговорил он и вскочил со стула. — Я должен вернуться к своему шаттлу.  — В этом нет необходимости, господин инспектор, — заверил я гостя.  — Почему?  — Потому что бедуины совершили еженощный обход храма. Едва луна Эйбос взошла на небо, они явились в долину. Ночь близка к концу, сейчас караван ушел далеко на восток, скрывшись от рассвета. Вы не догоните их. Так что этому никак не состояться. Я оборвал речь, поняв, что маска моя уже сброшена и театр кончился. У инквизитора затрепетали губы, которые он попытался втянуть и прикусить страх. Он живо двинулся к выходу, но дверь была мной заблаговременно заперта. Нервная его рука дёрнулась к поясу, и я рефлексивно упал под стол, как подкошенный. Впрочем, выстрела не было. Видимо оружия он при себе не держал. Этот нахал с таким же хладнокровием стал скидывать с антресоли вещи, загребал руками, махал, перебрав все, что только можно. Вдруг ринулся в соседнюю комнату. Я обнажил свой бластер и медленно поднялся. В соседней комнате проказничали тяжёлые шумы и звоны, грохотали спотыкающиеся шаги. Стараясь не слишком царапать и звякать, я двинулся в гостиную навстречу чужеродным звукам, затем добрался до пульта, и лопасти захлопнулись за мной. За спиной исчез последний источник света. Мы здесь один на один. Отношения между убийцей и его жертвой ещё интимнее, чем между любовниками. Неизвестно, однако, кто здесь кто. Шум стих, только термопередатчик мягко стонал в этой темноте. Слева, слава, именно — в этой моей убогой угловой спальне — проворно шуршала бумага, затем что-то хрустнуло, будто суставы присевшего на корточки человека.  — Именем Империи, я приказываю!.. Крик прерван оглушающим выстрелом моего бластера. Тишина после этого держалась какое-то время. Снова шаги. На этот раз очень робкие, и только трепетали шторы. Я знал, что агент здесь в комнате, откуда только один выход — тот, который я заслонял. Помещение я видел воочию: справа — полосатый диванчик, у окон — стол. Всё случилось как-то неожиданно. А ведь ещё хотел предложить утром привезти его в город. Выпрямив руку, я стал поводить бластером перед собой. Затем, не выдержав, нажал на курок, тотчас что-то взвилось и ударило меня — сразу в голову, в грудь. Упал. Запутался. В Чём? Это стул, летающий стул. Борьба между нами была недолгой. Так мы ворочались в темноте, катались по полу, как беспомощные. Оружие было всё ещё в моей руке, однако оно только мешало. Оказавшись сверху, отпустил бластер, моя рука скользнула мимо руки инквизитора, я чуть еще приподнялся и воткнул выставленный большой палец под мясистый кадык, прямо над узлом ворота. Тот всхрапнул шепотом, остекленел, вывалил язык и обмяк.  — А зачем нам, собственно, город? — отдышавшись, спросил я. — Господин следователь, делать вам там нечего, только бедный люд обкрадывать да пугать. Если не умеете или не хотите — мне всё равно — приносить пользу обществу, так хотя бы не мешайте! Отпустил его. Поднял бластер, не упуская из виду, как противник неуверенно подымается. Кишечник его с шумом опорожнился; завоняло прокисшим вином. Видимо, не сумев одолеть меня, гость решил избавиться от чувства позора, испортив ковёр. Хотя ничего величественного в этом акте не было. К тому же его реванш ничего бы не изменил — после случившегося я обязан был оставить этот дом. Мы вышли на улицу. В бок ему однозначно уперся ствол бластера. Сумка висела у меня на другой руке, и рукой той я заботливо и крепко поддерживал инквизитора, обняв сзади, под мышку: ведет человек пьяного, бывает. — Один звук — и стреляю. Иди. Переждали прохожего на недалекой дорожке под фонарем.  — Не сметь шевелиться, — сквозь зубы проговорил я, вдавливая ствол между ходящих ребер. Пробираясь между строительным мусором и скользя в грязи, мы дошли до строящегося, абсолютно неосвещенного с этой стороны дома. Я указал ему бластером на пыльный квадроцикл, запаркованный перед домом. Вроде как поговорить хочу.  — Кто я — тебе знать не полагается. Один из тех, кого ты и твоя контора не уничтожили. А впрочем, ты уже знаешь, не зря же искал меня. Глаза его просияли, инквизитор замычал, приподнялся. Последнее его действие было остановлено движением бластера.  — Никакого последнего слова, — покачал головой я. — Так. Согласно формуле Санвеевского конгресса, приказы начальства не являются оправданием для исполнителей преступлений перед обществом. Чтобы обезопасить общество от таких выродков, приговариваю вас, агент и исполнитель секретариата Имперской Канцелярии, к смерти. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Тот с хрипом выпал из квадроцикла, умоляюще взглянул в лицо. Я тоже жить хочу, а ведь ни в чём не виноват. Посвистывая с ужасающей простотой, я приставил обрез глушителя к мокрому от пота затылку и с каким-то сентиментальным надрывам гаркнул:  — Слава Императору! Выстрела я не услышал, возможно, мой голос каким-то странным образом заглушил его; всё же рукоять бластера вибрировала, на губах дрожал писк лазера. Я сглотнул. Выстрел треснул глухо, умноженный отраженным ночным эхом. То, что было инквизитором, ткнулось лицом в кресло байка и осело вбок. После чего я загрузил его на сиденье, сам сел за ним, обхватил руль, прекрасно контролируя тело в таком замке.  — Вырубился, пьяная сволочь, — с сочувствием говорю воображаемому патрульному. Я как-то в тот момент не подумал, чтобы ответил штурмовик, ведь моему другу недоставало доброй четверти лица. И поехал прочь из деревни, выкинув по дороге как ненужные теперь тряпки, так и разное барахло мёртвого агента. Поглядывал на часы, в экран перед рулём — как там сзади, спокойно готовый к любым неожиданностям, потому что любые неожиданности были исключены. В рамках рассчитанного времени я остановился близ каньона, вплотную к которому подходили руины храма. Не выключая двигателя, огляделся. Спихал все барахло в сумку. Ветра ещё не замели следы прошедшего здесь недавно каравана. Выволок тело из квадроцикла. Невезучий пришелец попался на глаза местным пиратам! Разумеется, несчастье моего гостя заключалось скорее в том, что он на беду свою столкнулся с тем, кого так отчаянно искал. Ирония судьбы. Звёздная карта сияла над пустошью, освещала вымерший ситский храм, его колонны и разрушенные ристалища, с которых срывался и нёсся по ветру сухой песок. С противоположной стороны — деревня, где работают лишь уличные фонари, но вот-вот будут отключены, а в окнах уродливых домиков темень, не угрожающая моему плану. Я знал теперь все, что мне нужно было знать. Рассвет я встретил у себя в доме в окружении чудовищного беспорядка, в котором проходила наша борьба. От меня воняло им, я был весь пропитан его страданием и смертью. Всё, что мне позволялось сохранить от этой десятилетней эпохи на Дельте, лежало в карманах плаща: световой ситский меч, найденный здесь в храме, бластер, пропуск, антенна, голопередатчик. Это было большое состояние, учитывая, что на эту планету я прибыл вообще нищим. Вещи приковывают нас к прошлому, как цепи узника; если мы хотим выжить, с неизбежностью придётся от балласта избавиться, а для беглецов как я, это вопрос выживания. Но нищета или богатство — теперь я знал, что от Инквизитория мне не суждено избавиться никогда. «Бывших агентов не бывает». Подлинное значение этих слов мне суждено было с горечью понять лишь теперь, однако если первые дни после случившегося несчастья я плакал, повторяя: «Какой конец, какой ужасный конец», — и не помню, думал ли я о чем-то другом, то потом, в минуты, когда находились силы жить, я прозревал: «Какое начало, какое прекрасное начало!» Покинув свой дом утром, я бы мог доехать до города к полудню, если бы не соблазнился мнимым сокращением пути. Мне нужно было попасть на рынок — самая главная улица на деревне, где только один человек мог помочь осуществлению такого побега. Даже в этот ранний час народу было достаточно. По улице несло дивную промозглость с ближней пустоши, сумерки закручивались метлой, и, войдя в служебную проходную ближайшей забегаловки, я отер с лица холодную тонкую влагу. Его я не нашел там; он был на открытом воздухе перед входом, где теснились пустые столики в тени навеса из белых покрывал. Развалившись, сидел у края балкона, обмахиваясь опахалом, белолицый аристократ. Темя его было прикрыто чёрным атласным капюшоном, вместо одеяния он укутался бесформенной белой мантией. Поприветствовал меня, отодвинул, огладил любовно льдистыми немигающими голубыми глазами, неожиданно-опасноватыми на добром лице.  — Ну, Карфаген, — прозвучал высокий чистый голос, — с чем пожаловал? Просто так ты никогда не являешься, я уж знаю. Он пригласил меня под навес, с тем чтобы укрыться от зноя, грозившего настигнуть нас к полудню. Я сел за стол.  — Граф Нортумбреленд. Здравствуй, дорогой. Имя менять не собираешься?  — Только на деньги!  — А придется, — предупреждаю я. — Потому что выследили нас и уже давно.  — О чём это ты? И я ответил, что уже дважды агенты с Корусанта были замечены мною у ситского храма. Кроме того выказал подозрение: могли быть и другие, но о них мне не было ведомо. Граф посмотрел на меня серьёзно, хрипло спросил:  — И как долго?  — Вот уже третий месяц.  — Почему ты говоришь мне это только сейчас? — воскликнул Нортумбреленд.  — Позже не было бы смысла, — ответил. — Как зовут меня — забудь. Теперь я Стар’Таннот. Запомни это имя, потому как я рассчитываю использовать его достаточно долго. Кроме того, советую тебе поступить аналогично. Но пришёл я сюда не ради того, чтобы просто предупредить тебя. Хочу, что б ты кое-что для меня сделал.  — Разумеется.  — Мне понадобятся твои связи на Маластаре. Кроме того, ты оттуда родом и документы у тебя соответствующие имеются.  — Решил там поселиться? И мне теперь с тобою?  — Отнюдь. Просто Маластар ближайшая система; оттуда я смогу улететь куда угодно. Если хочешь, можешь вернуться сюда обратно. Но поехать тебе со мною всё же придётся. Отплатишь свой долг, наконец.  — Я не отказываюсь от своего долга, ты же спас меня, можно сказать, и укрыл на этой планете, однако я не вижу в этом особого смысла. Думаешь, агенты не найдут тебя на этот раз? Вот неблагодарный! Я же о нём забочусь! Однако он был мне другом, самым близким из всех, кто каким-то чудом еще коптил небо. Действительно отношения жертвы и его убийцы не похожи ни на что другое, их ни с чем не спутать. Пусть даже эти роли давно исчерпаны в наших отношениях, но от этого никогда нам не избавится. Мог ли я представить лет десять назад, что с этим человеком буду говорить при таких обстоятельствах? Его мне заказали убрать примерно в те времена, когда граф был на пике своей карьеры и когда титул Нортумбреленда не находился в противоречии с его финансовым положением. Я даже уже не помню, что сподвигло меня отказаться от дела и позволить ему сбежать с Маластара. Сострадание? Скорее непонимание того, зачем руководству понадобилось избавиться от этого тишайшего вельможи.  — Проблемы будут всегда, это же не повод их не преодолевать, — сказал я, не особо ещё веря в эти слова. — Я сознательно перерубил все связи и знакомства, чтобы вести жизнь перекати-поля. Для инквизитора — в порядке вещей.  — Я вот о чём. Ты подумай сам, не просто же так агенты стали разыскивать тебя. Нет ли здесь какого-то второго смысла? Я огрел его вопрос нежной улыбкой и посмотрел графу в глаза таким взглядом, которым смотрят на искреннего идиота.  — Нортумбреленд, дорогой, здесь и первого-то нет, — признался я. — Они сами не знают, что будет дальше, какое решение Корусант принял о нашей судьбе — ну может конечно все остальные знают, а агенты нет! Это первое. И второе: зачистка бывших агентов формально не ведётся, а происходит сама собой, как природное явление, в противном случае сами инквизиторы восстали бы против начальства. И просто два таких не очень умных беженца типа нас с тобой вдруг неожиданно задаются вопросом: «А что бы это значило?» В этот момент канцлер вместе с Их Величеством подслушивают нашу беседу и смеются в голос.  — То есть смысла никакого? Чего же тогда им собственно надо? Я вздохнул, сам не особо зная, что сказать.  — Не забивай голову этим. Инквизиторы — моя проблема, от тебя требуется достать транспорт на Маластар. Справишься? До нас долетали снизу, там, где каменная стена отделяла нижний балкон здания от оживлённой улицы, низкое ворчание, над которым взмывали по временам слабенькие, тонкие крики. Я понял, что там, на площади, уже собралась толпа взволнованных последними новостями жителей, что эта братия в нетерпении ожидает услышать о свершавшемся преступлении и что в ней кричат беспокойные торговцы. Так мы узнали, что вот уже с часу патруль штурмовиков обнаружил близ населённого пункта убитого пришельца, чей корабль найден к юго-востоку от древних развалин. Какая страшная жара.  — Это будет не просто, — проговорил Нортумбреленд, медленно встав из-за стола. — Какие дашь сроки?  — Единственный удовлетворительный ответ на вопрос: «когда сделать?» — «вчера!» Как сделаешь, буду ждать у космопорта. Оставив на столе деньги для служащих бара, граф натянул куколь на лицо и пересёк площадку, на которой скакали меж лиственного сора птицы; оттуда он спустился к улице, смешавшись в толпе обеспокоенных жителей. Я ещё какое-то время сидел там, в теньке, смотрел ему вслед, после чего отправился в город. Троица штурмовиков проводила меня взглядом по пути от моста до остановки, пока допрашивала очевидцев. Волнения, связанные со случившимся убийством, заставили меня сесть на первый автобус; я так больше и не вернулся в свой дом. Никогда.