Средство

Заказчик с запада мирно посапывал, перед сном успев схватиться своей огромный белой лапой за грудь Хохоэмо. Оно и неудивительно - будучи в роли шлюхи, желающей угодить хозяину, устаёшь больше, нежели в роли хозяина. А европеец одновременно купил Ями и продался корейцу, вот и старался угодить покупателю, как мог. Гейша всем телом лежала на белом. Жёлтый человек вальяжно разлёгся на кровати и накручивал на палец чёрную прядь гладких волос гейши. Вторая рука была у него за головой, а сам он обсуждал цену девушки с владельцем борделя, нагло снижая её до скромных копеек. Клиент был избалован и невероятно нагл, он привык к потаканию ему и стараниям угодить, и поэтому, не увидев продавца чуть ли не на коленях, втайне злился и жаловался на Яме и её пассивность в постели. На самом же деле, несмотря на слепоту, здесь гейша преуспела. Не было ещё клиента, который остался по-настоящему недоволен ей, как гейшей или как шлюхой. Владелец был спокоен, словно слон. На голую девицу и двух не более одетых парней перед ним он не реагировал, безэмоционально и тихо споря с азиатом. Он привык к обнажённым людям, к нервотрёпке и спорам. Лира, как и другие музыкальные инструменты, остались нетронутыми сегодня. Хохоэмо не пришлось говорить: в этот раз от неё этого не ждали. Ну и хорошо, ведь разговоры, подачи эстетического удовольствия клиенту и придание атмосферы простой встречи эрудированных людей казались гейше невероятно нудной частью её похождений. Впрочем, секс она тоже не любила. Никому не была понятна её любовь к своей профессии. Она, вроде бы, и была, и, вроде бы, её и не было, любви этой. Странной казалась и мечта Яме. Она хотела обрести славу. Но при этом не хотела быть гейшей. Это тоже самое, если бы девушке предоставили выбор между маленьким чем-то и большим ничего, нечто или ничто, и она бы предпочла второе. Вокруг текла жизнь, то быстро, то вяло. По улицам шли люди, разные. То китайцы, то африканцы, то европейцы. Некоторые захаживали в бывшую конторку, ныне большой, полноценный притон с атмосферой бара встреч писателей и поэтов, заказывали гейш или уходили, подавленно глазея на "во такенные!" буфера здешних барышень и сравнивали их с ценами. Всё шло, и никто не замечал желаний Хохоэмо, даже она сама. Однако лира играла, и страсть к славе разгоралась невидимым огнём. Рабочий день гейш был не нормированным. Они сидели в зале с окном, выходящим на улицу, и занимались, чем душа пожелает, часами. Дамы общались и ругались, пели и слушали, играли и бездельничали. Правил было всего три: как только их позовут, они за секунду, как пожарники, вооружаются музыкальными инструментами и бегут навстречу костру похоти в виде мужчины-клиента. А иногда и женщины, но, всё равно, клиента. Второе: никаких драк. Разве захочет кто-то пересекаться с гейшей с размазанной краской на лице, гнездом на голове и когтями в крови? И последнее, третье: внешний вид. Спокойное лицо, кимоно поверх голого тела, косметика на лице, длинные-длинные ногти. Только элегантность, и больше ничего. Надо помнить о стекле. И негласным табу было отсутствие на чайных церемониях, проводящихся три раза в день: на рассвете, в полдень и на закате. Ночью гейши, как правило, шли домой. Это было невыгодно, однако во сне вся элегантность пропадала, а дама с мешками под глазами и съехавшим париком или растрепавшейся причёской, была не очень красива. О краске на лице приходится молчать. Капля воды, и на щеке большое заметное пятно. Ночные слюни-сопли были крестом на красоте. А красота была основой. Нет работы труднее, чем быть красивой днями и ночами, а гейша была должна быть писаной куколкой весь день. Некоторые ещё и вынуждены были обматывать ноги бинтами и затягивать их. Ведь это модно: кукольные ступни, походка девочки. Разумеется, красота, негласный кумир и Бог всех гейш, была очень прожорлива. И деликатесом для неё были жертвы. Голодовка, повязки и прочее. Она хранила их бережно, однако взамен отдавала болезни, инвалидность и уродство. Яме, однако, ничего такого не было нужно: её особенностью, чем-то пикантным, запретным плодом, была слепота. Ну и, разумеется, она частенько не ела неделю или десять дней. Всё-таки, фигура, несомненно, важна. Хохоэмо прикрыла глаза. Ей повезло. Однако девичьи раздумья были прерваны очередным колоколом. Пожар! Клиент. Девушка улыбнулась и взяла лиру, свой любимый инструмент. Другие гейши пожелали ей удачи, лучшая подруга, Аки-куколка, низкая маленькая девочка с крохотными ножками, постаралась приободрить. Это была традиция. У изысканных, эрудированных дам царила гармония. Им не нужны были ссоры, все были в одном ковчеге и хоть как-то, но дружили. Однако это был не клиент, а владелец. Ему было около сорока лет, однако возле рта и на лбу залегли глубокие морщины. Взгляд его был бесцветным, это был взгляд потерянного человека. Он был благодарен по мере сил своих эмоций Хохоэмо и нескольким другим гейшам, которые подняли его бордель на пристойный уровень, однако не мог никак это выразить. У него, ходят слухи в притоне, была жена и дочка, однако обеих убили грабители. После этого он стал таким - потухшим, бесцветным, выцветшим. Он улыбался. Удивительное явление. - Нам наконец-то завезли таблетки. У нас их, правда, только три штуки... однако я разрешаю тебе использовать одну. Передай пару Миле и Рин. Яме послала ему ответную улыбку. Она была рада. Ведь это ещё одна бумажка в её невидимый костёр алчного желания славы. Тонкая берёзка, осинка, слепая кукла... Таблетки, о которых говорил мужчина, были простыми капсулами с глистами внутри. Можно было съесть одну, сама капсула бы растаяла, а глист вылез и начал размножение. Тогда началось бы резкое похудение, изменение фигуры в лучшую сторону. Если до этого гейша вынуждена была не есть пару недель и таким образом подвергать себя опасности смерти или сумасшествия, то теперь она может просто принять это волшебное лекарство и обжираться сколько-угодно. Яме взяла таблетку с благодарностью и поклонилась. Уходить нельзя было, пока владелец не решил покинуть гейшу. Он покровительственно поблагодарил девушку и вышел. Хохоэмо же направилась на кухню - отдельное помещение со слугами. Гейши почти не едят, однако повара всё-таки есть. Хотя бы для чая. Девушка попросила воды, азиаты сразу спохватились и поднесли чашечку, наполненную прозрачной жидкостью. Яме покорно приняла одну таблетку и, поборов желание взять и выпить ещё две, которые пока были у неё, ушла в комнату с окном, место для ожидание. Это был шаг на путь к победе. Хохоэмо шла по судьбе. Жизнь текла своим чередом, всё шло. Три гейши открыли для себя новый способ получения удовольствия в еде. Два раза в день у девушек был "шведский стол". Никогда ещё никто не ел больше тарелки, никогда ещё не было съедено всё, однако сегодня несколько дам смели всю еду. Все блюда были невероятно вкусные и такие... доступные. Другие смотрели либо с омерзением, либо с завистью. Несмотря на еду, через неделю талия Хохоэмо была, как тростиночка. Рёбра выпирали, обслуживать клиентов стало больно. Яме чувствовала сильную боль во время работы и упивалась ею. Она приносила девушке мазохистское удовольствие, до чего же гейше было приятно! Вот он, горький привкус сладкой, нестерпимой яркости лакомства победы! Девушка заинтересовалась сексом, но только с клиентами. Как же вкусно! После выпирать стали скулы, локти, колени. Ей было трудно ходить, так же трудно, как Аки. Царапать спину не получалось - силёнок не хватало. Подушечки тонких пальцев Хохоэмо уже касались цели. Ещё пару дней - и у девушки начало болеть тело. Всегда, всегда она чувствовала эту тихую ноющую боль. Это было неприятно, отвлекало. Воздуха критически не хватало во время пения и исполнения заказов, она то и дело задыхалась, мерзко стараясь загрести побольше воздуха в сдавленные, казалось, лёгкие. Яме утешала себя: это даже не жертва, это обозначение цели, флажок возле славы, за который она схватилась. В тот день она уже не смогла пойти - встав с кровати, Хохоэмо, как всегда, хотела пройти на маленькую кухоньку скромного родительского дома, однако не смогла. Ноги предательски подогнулись, гейша упала на колени. Сзади была кровать, впереди - зеркало. Обезображенная из-за отвратительной краски кожа была вся в пятнах, а лицо с узкими глазами совершенно не было похоже на лицо гейши Хохоэмо, писаной красавицы, одной из символов Токийской развлекательной индустрии. Мерзкие жёлтые когти на костлявых руках. Яме закрыла глаза и попыталась встать. Было трудно, однако она не подавала виду и отправилась на работу. Там она рухнула в кресло мешком - боль была невыносимая. Сразу после чаепития на рассвете гейшу вызвали - пришёл уже знакомый азиатский клиент. Естественно, музыка его не волновала. Владелец проводил Хохоэмо и корейца в отдельную комнату, где та легла, как и приказал владелец. Красивое красное кимоно спало. Было больно. Очень больно. Невыносимо... Гейша кричала, но не от удовлетворения, она не пыталась показать клиенту, что он мастер. Боль чистым шариком раздувалась внутри, стягивая лёгкие, печёнку, сердце, душу. --- Красное кимоно весьма поэтично валялось под дистрофичным трупом. Мёртвая гейша, бывает, что там. Сами себя и убивают. Вокруг текла жизнь, то быстро, то вяло. По улицам шли люди, разные. То китайцы, то африканцы, то европейцы. Некоторые захаживали в бывшую конторку, ныне большой, полноценный притон с атмосферой бара встреч писателей и поэтов, заказывали гейш или уходили, подавленно глазея на "во такенные!" буфера здешних барышень и сравнивали их с ценами. Всё шло, и никто не замечал дух Хохоэмо. Однако лира играла, и, казалось, всё ещё было здесь в ком-то желание славы. Но огня уже не было, как и не было Яме. А в местечке для заказа гейш, на самом деле являющимся борделем, только с музыкой и умом здешних барышень, ходил слушок: "Девушка просто цель со средством перепутала, всего-то.".