После разговора Малфоев все разбредаются, словно репетировали заранее, по разным концам замка, и Гермиона на какое-то время остается совсем одна. Прежде чем уйти, Дрейвн легко проводит ладонью в воздухе вдоль «стекла», и между комнатами снова возникает серая непроницаемая стена, кажущаяся с этого ракурса шершавой.
Гермиона думает, что сейчас чувствует Драко. За секунду до того, как Малфой ушел из коридора вместе с заботливой Петрой, он казался… смирившимся. Но она надеется, что это не так. Отчаянно хочется, чтобы, несмотря на впечатление от его эмоциональной маски и его прямые признания, Драко где-то внутри оставался бойцом. Эгоистично ли это желание? В какой-то степени: потому что верить в устрашающе маловероятное возвращение к жизни легче, когда кто-то рядом с тобой верит тоже. Петра, Дора, Джереми (не говоря уже о «стариках») – у них совершенно другие глаза. Тьма впиталась в эти радужки и закрепила свою власть. У Малфоя проглядывает свет – это точно, точно, не иллюзия.
Хочется верить.
Когда Гермиона прекращает свои гляделки в стену и бредет по дому, Петра уже занята уборкой. Она деятельна и сосредоточенна – Гермиона задумывается над тем, что, может, удастся улучить момент и обсудить пересылку крови, так беспокоящую ее теперь. Но тут же приходится смириться: если и обсуждать, то не здесь, не сейчас. Переходя из одной комнаты в другую, Петра оглядывается с выражением убедительного предостережения.
Драко тоже оказывается занят – перехвачен Людовиком для разговора. Странно, что главный помощник вожака не там, в кабинете, вместе с Дрейвном, Эмилем и Люциусом, – значит ли это, что беседа с Драко сейчас не менее важна, чем та?
Гермиона встает в проходе, прислоняясь плечом к дверному проему: она не собирается подслушивать, но и уходить не планирует. В конце концов, идти ей особенно некуда.
Проходит минута, другая – Гермиона утопает в туманных рассуждениях о том, как много пустого времени у вампиров, сколько ни пытайся забить его тренировками, приемами крови и собраниями общины. Драко опирается на подлокотник кожаного кресла и проводит пальцем по губам, внимательно слушая сидящего напротив Людовика, – тот слегка наклонился вперед, не улыбается открыто, но сохраняет свое фирменное добродушное выражение лица.
Оба резко оборачиваются, когда в относительной тишине сосредоточенного замка открывается и закрывается тяжелая дверь. Гермиона, не успевая осознать, слегка потягивает носом: человеческий запах с поразительной стремительностью принимается дразнить органы чувств всех вампиров общины.
Но Люциус, ясное дело, не появляется в поле зрения – Эмиль провожает его через заднюю дверь, а Гермиона с усилием, подавляя вампирские инстинкты, возвращает себе контроль над телом, уже приготовившимся было к охоте.
Драко кивает Людовику, что-то тихо говорит и встает. В проходе он встречается с Гермионой взглядом, и та молча, неторопливо следует за ним – по лестнице наверх и дальше, до его комнаты.
– Как дела? – спрашивает Малфой, закрывая за ней дверь.
Разговор «о погоде» кажется неуместным, да и в тоне Драко не хватает беззаботности, так что вопрос удивляет Гермиону. Но она решает подыграть.
– Вчера была на выставке колдографий Эриксона. Не впечатлило.
Драко ухмыляется, и Гермиона тоже слегка улыбается, но надолго шутки не хватает. Малфой отходит, садится на стол и закрывает ладонью лицо. Кажется, он наконец позволяет себе выдохнуть – только без выдоха как такового.
– Ты держался молодцом.
– Это худшее, что я когда-либо испытывал, – после небольшой паузы говорит Драко.
– Да, – отзывается Гермиона. – Я знаю.
Немного подумав, она садится на край стола рядом с Малфоем.
– Я не укусил его. Но всё равно чувствую кровь во рту и на пальцах, – он отводит руку от лица, с неприязнью ее рассматривая.
– На них ничего нет, – тихо сообщает Гермиона.
Драко лениво отмахивается.
Минуты две они молчат, не испытывая ни капли неловкости, наоборот – наслаждаясь отсутствием одиночества и толпы одновременно, сконцентрировавшись на уникальном мимолетном спокойствии.
– Что он теперь будет делать? – решается спросить Гермиона.
– Что-нибудь обязательно предпримет. Надо будет спросить Дрейвна, какие угрозы он услышал от моего отца в собственном кабинете.
– Все будет бесполезно. Или сделает только хуже.
– Да. И знаешь, Грейнджер, – Драко медлит, – я за него переживаю.
– За Люциуса?
Не то чтобы Гермиону поражает его признание – нет, тут как раз все логично. Ее скорее волнует, что Малфой с таким заметным усилием признается в беспокойстве за отца: это делает все происходящее в жизни намного, намного сложнее. Как и любое сильное чувство. Как и всякая любовь.
– Он только вышел из тюрьмы, – продолжает Драко, глухо выговаривая слова. – Посмотри на него: разве это человек, которому комфортно в мирной жизни? Нет, и хорошо ему станет совсем не скоро. Все его попытки спасти меня пойдут прахом, но еще – окончательно уничтожат его. Я знаю.
Гермиона вглядывается в профиль Малфоя – резкие черты лица, белую кожу – и физически ощущает его душевную боль, но не в силах помочь.
– Все, что я могу, – подытоживает Драко, – это наблюдать со стороны.
Пытаясь подобрать слова, Гермиона задумчиво тянется к своей гладкой юбке, чтобы стряхнуть невидимые пылинки, но нечаянно задевает предплечье Драко, когда тот пытается удобнее опереться на стол. Это уже непривычно – вот так неуклюже сталкиваться, будучи вампирами, поэтому оба замирают.
Драко заглядывает ей в глаза, нет, куда-то глубже (самое время спросить себя, остались ли души в их холодных телах?), и едва различимо, одними губами спрашивает:
– Грейнджер… понимаешь?
Но этот вопрос не для того, чтобы на него отвечать. Он лишь втягивается колдовской, обостренной тишиной, заглатывается ею, чтобы тут же забыться, потому что Драко наклоняется к Гермионе, касаясь губами ее губ и заставляя ее закрыть глаза, отгородиться от сложного мира вокруг.
От дразнящих невинных касаний по телу проходит дрожь. Они снова пробуждают друг в друге жажду, и жажду эту все сложнее отличить от тяги к свежей человеческой крови. То же обострение, натяжение ощущений, грань, опасность и совершенное вожделение.
С губ Гермионы срывается стон, когда Драко прижимает ее к себе, чтобы перенести на кровать и оказаться сверху. Драко отбрасывает вместе с узорчатой черной рубашкой серьезные мысли, он весь сосредоточен только на сладостной близости, здесь и сейчас.
Через несколько часов Грейнджер вернется к вопросу, почему между ними все так стремительно закрутилось. Но когда Малфой забирает контроль и устраивается кожа к коже, горячо целует Гермиону и изучает руками, губами желанное тело – тогда нет никаких вопросов. Тогда все совпадает и случается вовремя, наконец и к невыразимому удовольствию.
Где-то в тумане, когда становится особенно хорошо, Гермионе кажется, что Драко шепчет ей на ухо:
– Грейнджер… Останься, пожалуйста, со мной.
Но она не запоминает.
* * *
– Тебя правда укусили так, как ты рассказал?
Гермиона наблюдает за Драко – за мышцами на его спине, – пока он наполняет два стакана смеси.
– Да.
Подавая ей стакан, Малфой тянется за поцелуем, и, несмотря на соблазняющую близость крови, они отвлекаются друг на друга. Потом наконец выпивают каждый свою порцию, чтобы снова поцеловаться, пока длится эффект сытости: смешение удовольствий нравится им бесспорно и безусловно.
– Как ты оказался здесь?
– Забрал Эмиль. Так же, как тебя.
– Сразу?
– Почти. И они решали, что со мной делать.
– В смысле?
Гермиона резко оборачивается, и Драко, помогающий ей застегнуть на блузке пуговицу на спине, недовольно хмурится.
– Они сомневались, оставлять ли тебя в общине?
– Да. Думали, что, возможно, выгоднее выбросить к диким.
– Я не могу в это поверить.
Малфой пожимает плечами, простым заклинанием разглаживает свою помятую рубашку и набрасывает ее на плечи. Все это время пораженная Гермиона смотрит на него выжидающе.
– Ну подумай, – нехотя объясняет Драко, – я бы вряд ли так успешно договорился с матерью о молчании и спокойствии, если бы на меня настойчиво не давили. Правильная мотивация, знаешь ли…
– Они не хотели, чтобы сын Люциуса Малфоя нашелся у них в общине. Не хотели даже намека на скандалы и внимание.
Драко равнодушно кивает и ликвидирует последние доказательства их близости, аккуратно заправляя постель все теми же заученными наизусть бытовыми заклинаниями. Гермиона торопливо размышляет, складывая сразу несколько вызывающих беспокойство фактов в более-менее логичную картину. Затем она осторожно спрашивает Малфоя:
– Ты знаешь почему?
– Нет, – сразу отвечает Драко. – Мне всегда казалось это естественным. Новый вампир в общине в любом случае вызовет вопросы. А они и так едва-едва дружат с Министерством, и то в основном благодаря тебе.
Он уже собирается открыть дверь, но Гермиона останавливает его, мягко коснувшись его руки.
– Прости, – шепчет она. – Могу поспорить, это было неприятно. Особенно когда сутки назад был человеком, а теперь жутко хочется крови.
Драко кивает и слабо улыбается.
– Ладно, Грейнджер, – устало бросает он, – я пережил.
* * *
Она знает, что всё пойдет не так. Да, предчувствия замучили Гермиону, ей начало порой казаться, что это помутнение рассудка. Но в ту самую минуту, когда за ушедшей в ночь командой закрылась дверь, она вздрогнула неожиданно для самой себя – и какая-то невидимая тень окончательно прицепилась к ней, подпитывая гнетущую тревогу.
Гермиона искала глазами то ли эту тень, то ли, наоборот, что-нибудь успокаивающее, но в итоге остановила взгляд на Доре, которая в этот раз даже не вызывалась в команду, – кажется, этой ночью к приступу готовится она. Эмиль после беседы с вожаком и Люциусом был особенно сосредоточен и на осторожный вопрос Джеймса, идти ли ему, подразумевающий прошлые огрехи, просто кивнул.
– Что с тобой? – выходя из лаборатории, спрашивает Драко Гермиону, напряженно мерящую шагами коридор.
– Что-то не так, – отвечает вместо нее Дора, еще сильнее побледнев, если такое вообще возможно.
Дрейвн, до этого сидящий в гостиной, вместе с остальными приближается к окну, за которым появился спешащий к замку Джеймс. Все ожидают его возвращения с испуганным молчанием. Только залетев в дом, Джеймс громко спрашивает:
– Где Петра?
Гермиона оглядывается и, не найдя Петру среди других обескураженных вампиров, смотрит на Драко. Он словно сразу понимает, что случилось: какое-то пугающее осознание читается в его глазах и во всем напрягшемся теле.
– Она недавно выходила, собиралась побегать вокруг замка… – тихо говорит Дора.
– Мы видели ее, – бросает Джеймс. – Видели и потеряли. Их слишком много!
Перебивая возникающий шум, он объявляет, напрягая горло:
– Нам нужно подкрепление.
– Слишком много диких? – громко и требовательно спрашивает Дрейвн, приближаясь к Джеймсу. – Что они делают с Петрой?
– Да, диких. Они забрали ее и дразнят нас.
Гермиона быстро подходит к Драко, но тот слегка качает головой, давая понять, что слушает разговор и не нуждается в успокоении.
– Авроры матерятся, но ничего не могут сделать, – продолжает Джеймс. – Они взяли под охрану три паба у леса, люди там до смерти напуганы.
– Я пойду, – вызывается Дора.
– Посмотри на себя! – прикрикивает Дрейвн.
Она сглатывает, чуть пятясь назад, но не спорит. Приступ почти ее одолел, осталось не больше часа, и всем это очевидно.
– Я иду, – говорит Драко.
– Я тоже, – подхватывает Гермиона.
Вокруг Джеймса собирается небольшая команда экстренной помощи, но Дрейвн многозначительно смотрит на Людовика, который отвечает ему на незаданный вопрос:
– Если они выпьют дополнительную порцию смеси и пообещают не приближаться к людям. Пусть авроры держат оборону.
– Драко, Гермиона, – грубо зовет вожак, – чтобы у вас не было ни одного человека в зоне видимости! Хоть один укушенный – и вы вылетите из общины на равных условиях с остальными. Несмотря на ваши родословные, связи и друзей.
– Командуйте, Дрейвн, – холодно отзывается Драко.
Элмерс взмахивает рукой, и вся группа, быстро опустошив поданные Дорой стаканы, вылетает из дома, спеша к границе аппарации. Перед тем как исчезнуть вместе со всеми, Гермиона чувствует, как все ее сознание пульсирует от воцарившихся там страха и решимости. Опасный коктейль ощущений пробуждает вампирский нюх, глаза различают каждый листик на деревьях во тьме ночи, а мышцы готовы нести вперед и хватать дикаря.
Драко с нетерпением выслушивает от Джеймса, куда надо попасть, и сразу после оборачивается к Гермионе.
– Палочка с собой?
– Да, – отвечает она, на всякий случай ощупывая оружие в кармане.
И Малфой хватает Гермиону за руку, чтобы вместе нырнуть в узкую воронку аппарации.
