animal oddity

Он уже был здесь раньше. Если придерживаться правила, что с самим собой надо быть хотя бы формально честным, он бы сказал, что ему здесь не нравится. На Земле, по крайней мере, менялись времена года, здесь нет и этого — и потому каждый одинаковый день тянется почти вечность, однообразную, как местные ледяные пустыни. Он был здесь трижды до этого. И каждый раз всё повторялось до малейших деталей, даже дежурных конфет в пиале возле кровати, — в номере, до чертиков напоминающем обычный придорожный отель, — всегда было двадцать три. Он ни разу не смог сформулировать причину дискомфорта, но причина точно существовала. Впрочем, кое-что он всё же мог сказать точно: повторение этого опыта медленно, но верно стирало личность. Здесь не было и нет ничего, отвлекающего от этой проблемы: ни нормальной связи с домом, ни друзей или просто приятелей, ни разрешения привозить (ну, если бы он вдруг захотел) приятные мелочи. В этом постоянном безумии у него не остаётся ничего, кроме имени — кодового, отдалённо похожего на собственное, холодного и острого, какое никогда не любил и уж точно не хотел. — Борт Земля сто тридцать, Стардаст, запрос разрешения на посадку. Звёздная пыль. Стардаст. Это имя ему дали, когда он начал работать здесь, и оно отдаёт ненужным, почти противным чувством. Поэтому каждый раз он выплёвывает этот код почти с отвращением, только чтобы идентифицировать себя для них. Они никогда не дают ответа голосом, даже синтезированным. Ответом служит передача данных напрямую на бортовой компьютер. Он уже помнит алгоритм наизусть, но всё равно сверяется с памяткой. Вроде бы в этот раз всё в порядке. Как всегда. В коридоре холодно. В прошлый раз тоже было холодно. И к чему все эти технологии, если никакое, даже самое навороченное барахло не способно нормально регулировать температуру? Выпендрёжники. Шаги, как в плохом триллере, отдаются эхом, и ещё ни разу он не видел в коридоре других людей. Прячутся они тут все, что ли… Его номер — он привык называть это номером, — не изменился с прошлого раза. А вот желание упасть на жёсткую кровать с тонким, ни фига не греющим одеялом и больше никогда не просыпаться, наоборот, усилилось. Подумать только, усмехается он про себя, разбирая рюкзак, столько всякой дряни произошло за несколько лет, а теперь можно представить, будто всего этого никогда не было. Помещений, которые ему удалось увидеть за всё время, было всего три. Не считая его номера, остальные два были похожи как две капли воды: крошечные комнаты с единственным стулом в роли мебели, но с занимающей все стены электроникой. В одном из них он встречался с капитаном Харкнессом, сдавая терабайты отчётов о проделанной работе. В другом… Пожалуй, он никогда не мог точно сказать, что было в другом. Знакомая дверь открывается со щелчком, внутрь, и датчики включают свет, реагируя на движение. К слову, если быть действительно честным с собой, он попросту заставляет себя любить это место. Причина всего одна, зато какая… — Привет, — привычно бросает он в крошечное пространство, в пустоту. Ждать ответа бессмысленно, но это уже больше похоже на ритуал, чем на простую завязку диалога. — Что у нас сегодня? Мониторы скалятся чёрными провалами на светлых панелях. Когда та, с кем он пытается говорить, настроена на диалог, мониторы включаются. В общем, так вышло, они не работали ни разу. Это даже записано в деле, которое ему выдают на руки при каждом посещении: как должно быть, но ничего о том, что происходило, потому что ничего не происходит. — Случилось что-нибудь новенькое, дорогая? Конечно, это шутка. Он не знаком с ней, как не знаком, возможно, никто другой кроме создателя. И, за неимением другой информации, он зовёт её М. Не вслух, конечно, вслух вообще никак, но внутренне, разговаривая с ней, он называет её М — первой из четырёх букв её настоящего имени. И она никогда не отвечает.