***
Ким Усок валится на пол. Его сердце бьётся о грудную клетку, как будто он только что пробежал марафон, а тело горит, будто в огне. Они тренируются уже несколько часов. Как именно долго, Усок не сможет ответить. Такое ощущение, как будто понятие времени становится чуждым, как только они входят в комнату для практики. Время идет слишком быстро или слишком медленно. Тупая боль в мышцах настигает парня во время коротких перерывов между тренировками, но он тут же забывает о ней всякий раз, когда его зовут обратно. Их хореограф говорит, что они на сегодня закончили, и Усок, наконец, позволяет себе выдохнуть. Он слышит всё то же тяжелое дыхание вокруг себя и может представить, как быстро поднимаются и опускаются грудные клетки остальных мемберов группы, как капельки пота покрывают их лбы, скользят по лицам, как неприятно ощущается пот на коже. Ким думает, что был бы не против отключиться прямо там, посреди тренировочного зала. Он едва чувствует свои ноги. Все, что он может уловить, — это стук собственного сердца, которое в любой момент может выскочить из груди. — Усок, ты в порядке? Ему не нужно открывать глаза, чтобы узнать, кто спрашивает, но все же он делает это и видит Сыну, нависающего над ним. Его лицо пронизывает беспокойство, Усок садится, используя то небольшое количество энергии, которое он оставил, в надежде рассеять тревогу на лице лидера. — Я в порядке, — говорит он, все еще немного задыхаясь. — Просто мне немного не по себе. Сыну тянется к парню сзади, чтобы похлопать его по спине. Волнение, отразившееся на его лице, становится все более явным, когда он чувствует, насколько влажная спина у парня. — Тебе надо переодеться. Усок сам тянется к спине и обмахивается одеждой: — Я забыл взять с собой дополнительную рубашку. Через секунду Сыну вскакивает на ноги. Ким не сводит с него взгляда, когда тот берет свою сумку на другой стороне комнаты. Он возвращается и плюхается рядом с ним, их колени соприкасаются, а Сыну начинает рыться в своей сумке. Хён достает черную рубашку и бутылку воды и предлагает их младшему. — Переоденься в это. И выпей вот это. Усок молча принимает их, но затем опускает взгляд на Сыну и видит, что вырез на его одежде тоже влажный от пота. — Я в порядке. Иди и переоденься, — отвечает лидер на незаданный вслух вопрос. Он словно может читать его мысли. Парню остается только слабо улыбнуться ему в ответ. — Спасибо, хён. Усок снова оказывается перед зеркалом. На его лице тот же задумчивый взгляд. Рубашка великовата для него, как и ожидалось, но, как ни странно, его мысли чисты, в отличие от первого раза, когда он оказался в одежде Сыну. Парень чувствует тот же запах свежего белья и персиков и ощущает, как расслабляются его мышцы. Он проводит ладонью по груди и ощущает ту же самую хлопчатобумажную ткань, ту же мягкость, которая напоминает ему о человеке, предложившем ему эту рубашку. Усок осознает, что в его животе поселяется жар. Парень снова смотрит на себя, и мысль мелькает у него в голове. Он хорошо выглядит в одежде Сыну.***
Третий раз был, а может и не был, продуман заранее. Усок обнаружил, что всё чаще ищет ту мягкость и тот аромат, по неизвестным причинам, ну, или он просто отказывался их признавать. Однако несмотря ни на что, когда он носил одежду Сыну, это приносило ему некоторое чувство умиротворения. Возможно, одной из причин являлось то, что он чувствовал себя в безопасности, утопая в этих рубашках, это было похоже на то, как он зарывался в собственное одеяло. А может, это всё было из-за материала, который всегда так приятно льнул к его коже, или из-за того простого факта, что рубашки Сыну несут с собой слабый, но отчетливый запах своего владельца. Усок не прилагает усилий, чтобы точно определить причину данных действий. Он просто любит носить одежду Сыну и не думает, что это безосновательно (по крайней мере, он надеется на это). Он решает остановиться на этом. Сейчас на нем надета желтая рубашка Сыну, одна из немногих, которая не окрашена в черно-белые цвета. Они все расположились в гостиной в свой редкий выходной за просмотром какого-то ужастика, который шел на экране. Усок был не слишком заинтересован сюжетом. Вместо этого он прокручивал социальные сети, в то время как некоторые из членов группы кричали на страшных моментах, подпрыгивая на своих местах. Он чувствует, как Донпё пугается рядом с ним, крепко хватаясь за его руку и прижимаясь к нему. Еще раз подпрыгивая от испуга, Донпё прячется в укромном уголке на плече Усока. Хён слабо смеется и гладит младшего по щеке, утешая его. Тот остается в таком положении довольно долго, и Усок просто позволяет ему это, накрывая их одеялом, прежде чем вернуться к телефону. — Хён, — Донпё уперся подбородком в плечо Усока, — почему ты пахнешь, как Сыну-хён? От этого вопроса Ким впадает в краску. Он чувствует, как начинают гореть его щеки, и осторожно бросает взгляд на Сыну, который сидит по другую сторону от Донпё. К счастью, похоже, что он не слышал вопроса младшего, слишком погружаясь в фильм. Он оглядывается и видит, что малыш все ещё с любопытством смотрит на него. — На мне его рубашка, — признается он шепотом. Взгляд Донпё падает на упомянутый предмет одежды, а потом в его глазах вспыхивает узнавание: — Ах, это же та рубашка, которую я купил хёну во время продьюса! Усок хочет попросить его успокоиться, но не успевает — мальчик уже повернулся к сидевшему рядом лидеру. Ким чувствует, как краска отливает от его лица. Он с ужасом наблюдает, как Донпё что-то шепчет на ушко Сыну, а тот медленно переводит взгляд на него. Руки Усока инстинктивно прижимаются к одеялу, притягивая его к груди, когда взгляд лидера останавливается на нем. Но тут Сыну начинает тихо смеяться, и Усок одновременно чувствует, как у него перехватывает дыхание. Хён переводит взгляд с Усока на Донпё и взъерошивает волосы младшего. Усок не знает, как реагировать на следующие слова: — Да, он выглядит красиво в ней.***
— Ты правильно питаешься? Усок в очередной раз закатывает глаза. Как только он переступает порог общежития UP10TION, то сразу оказывается засыпанным кучей вопросов от одного единственного человека. Ему уже приходят мысли в голову, было ли хорошей идеей прийти сюда, где его допрашивают подобным образом. — Я в порядке, Джинхёк. Боже, сколько раз я должен убеждать тебя, что у меня все хорошо? — отвечает Усок, даже не пытаясь скрыть раздражение в голосе. — До тех пор, пока ты не вернешь весь жирок на свои щеки, — Джинхёк отвечает так же резко. Он устраивается на диване рядом с Усоком и протягивает ему банку пива. — Ты так похудел. Слушай, тебя уже почти не видно из-за рубашки, — он пытается доказать свою правоту, поправляя ткань на Усоке, которая соскользнула с его плеча. — Я не так уж и много сбросил, — бормочет Ким, прежде чем сделать глоток пива. — Все дело в рубашке. Слова слетают с его губ прежде, чем он успевает их осмыслить. Парень прикусывает нижнюю губу, когда до него доходит, что он сейчас сказал. Усок украдкой бросает взгляд на друга и понимает, что уже слишком поздно забирать их обратно. — Рубашке? Юноша мысленно проклинает себя. — Это рубашка Сыну-хёна, — он пытается говорить открыто, стараясь не покраснеть от одного лишь упоминания имени парня. Усок справляется с этой нелегкой задачей, но не может проконтролировать то, как его пальцы плотно сжимаются вокруг алюминиевой банки. И это не уходит от внимания Джинхёка. — О, Сыну-хён, — в голосе Ли сразу слышатся дразнящие нотки, а в глазах можно заметить веселье. — Что это значит? — спрашивает он, уставившись на друга. — Что? — Джинхёк прикидывается дурачком, и это раздражает Усока. — Почему ты улыбаешься? — Что, теперь мне нельзя улыбаться? — Нет, ты… — улыбка на лице Ли только растет, когда друг пытается ухватиться за его мысли — они витают повсюду — но, когда Джинхёк падает на спинку дивана, хохоча, Усок понимает, что уже бесполезно пытаться узнать, о чем тот думал. — Я, блядь, ненавижу тебя, — бросает Усок, но Джинхёк знает, что тот говорит не всерьёз. — Я даже ничего не сделал. Усок все еще кипит от злости, когда пьет пиво, пока банка не опустеет. Он кладет её на стол и чувствует, как алкоголь растворяется в его крови. Парень начинает чувствовать тепло, и комок раздражения внутри него рассеивается. — Не думаю, что он против, — Усок говорит почти шепотом. Он прижимает ноги к груди и кладет на колени подбородок. — Сыну-хён. Не думаю, что он против, что я ношу его одежду. Джинхёк изучает мягкость в голосе друга, то, как его лицо разглаживается при упоминании имени Сыну. Это один из тех редких моментов, когда Усок позволяет себе ослабить бдительность и опустить ту стену, которую он возвёл вокруг себя, — позволяет себе стать уязвимым. Волна облегчения поглощает Джинхёка, когда тот понимает, что парень, сидящий рядом, нашел кого-то, на кого он сможет положиться. Ли, наконец, может успокоиться, зная, что теперь Сыну будет заботиться об Усоке. — Конечно, он не будет возражать, — отвечает тихо он. Усок смотрит на него в замешательстве. Его друг все еще может не знать об этом, но Джинхёк уверен, что тот скоро догадается. Он может только молиться, чтобы Усок сам это понял.***
Это был долгий, утомительный день, но Усок не мог заставить себя уснуть. День не задался с самого утра. Он проснулся с головной болью и ощущением, что его тело стало в несколько раз тяжелее, чем обычно. Все это привело к тому, что он с трудом осиливал танцевальные движения и, как следствие, поругался с хореографом. Он думал о том, чтобы позвонить Джинхёку и выпустить пар, но в конце концов отказался от этой идеи. Расписание друга в последнее время было насыщенным, и он не хотел добавлять ему проблем. Затем его взгляд падает на Сыну, спящего на соседней кровати, его грудь монотонно двигалась в такт дыхания человека. Хён всегда говорил ему, что готов выслушать его, если Усоку вдруг захочется раскрыть кому-то душу, но для него сейчас было проблемно даже просто смотреть Сыну в глаза. А ещё, когда лидер находился где-то поблизости, внутри каждый раз творился какой-то хаос, который заставлял его бежать от парня как можно дальше. В итоге Усок опять зарывает все чувства в себе. Он часами ворочался в постели, но сон по-прежнему не хотел принимать его в свои объятия. Расстроенный, он поворачивается, чтобы залезть в телефон в попытке отвлечься, он очень надеется, что его глаза, наконец, начнут закрываться. Усок прокручивает новостную ленту, когда чувствует, что кто-то плюхается к нему на кровать. Комната была погружена во мрак, поэтому он мог только чувствовать, как приподнялось одеяло и кто-то разместился рядом с ним. Он поворачивает телефон к незваному гостю и мельком видит, как Сыну щурится от света, прежде чем мобильник выхватывают из его рук и вся комната снова погружается в темноту. — Ты скоро ослепнешь от этого телефона, — Усок слышит, как Сыну кладет устройство на стол, вытягивая руку за голову. Затем он откидывается назад, прижимаясь к Усоку, мысли которого в данный момент бегут со скоростью мили в секунду, и дыхание Сыну ударяется о его лицо. — Почему ты не спал? Усок очищает сознание настолько, насколько может, и проглатывает комок, застрявший в горле, прежде чем ответить: — Я не могу заснуть. — Почему? Голос Сыну звучит задумчиво, сладко, и рука, которую он положил на Кима, заставляет последнего чувствовать то, что он не в состоянии выразить словами. Его сердце бешено колотится, и Усок боится, что тот почувствует это — или не дай бог услышит, — и подумает об этом что-то не то. Но Сыну только крепче прижимает парня к себе, опускается, утыкаясь лицом в его плечо, а большим пальцем рисует круги на его руке. Он чувствует, как губы Сыну скользят по его шее, и с каждой секундой Усоку становится все труднее дышать. — Я… я просто не мог, — Ким не мог больше доверять себе. Сыну мурлычет в ответ и слегка шевелится, его губы покрывают легким поцелуем шею Усока. Разум прощается с Усоком при контакте. Как пустой сосуд, он позволяет себе раствориться в Сыну. Все это слишком далеко зашло, чтобы заботиться о том, что может случиться. — А теперь спи. Я буду рядом, — парень чувствует, как голова Сыну опускается ему на грудь. Он больше не беспокоится о том, что его сердце все еще бьется как сумасшедшее и что Сыну, должно быть, знает об этом прямо сейчас. Вместо этого его рука сама собой движется к волосам Сыну. Лидер утыкается носом в его челюсть, и Усок вдыхает полной грудью. Он чувствует, как ему становится тепло — это до ужаса приятно. Он знает о склонности Сыну к объятиям — его предупреждали Бёнчан и остальные участники группы, в которой Сыну продвигался до шоу. После совместного дебюта и переезда в общежитие, он был непосредственным свидетелем на ежедневной основе того, что Сыну не обладает никаким чувством личного пространства, особенно по отношению к младшим мемберам. Но он никогда не думал, что тоже станет получателем заботы от Сыну. Физический контакт между ними двумя строго состоял из похлопываний по плечу, взъерошивания волос и мгновенного объятия — до этого момента. Голова Усока кишит запутанными мыслями, но в то же время пуста. Он задается вопросом, является ли это эффектом того, что сейчас он находится в объятиях Сыну. — Усок, — его имя тихо произносится ему в шею, почти теряясь среди их выдохов и мягкого храпа Джунхо, доносящегося с верхнего яруса кровати. Рука Усока замирает в волосах Сыну. — Ты же знаешь, что можешь поговорить со мной обо всем, верно? — старший снова шевелится, на этот раз оказываясь лицом к лицу с Усоком. Несмотря на то, что комната освещается только лунным светом, просачивающимся сквозь жалюзи, Усок может видеть искренность в глазах Сыну. Он кивает, прерывая зрительный контакт, прежде чем потерять в них себя: — Я знаю, хён. Но Сыну не позволяет ему и поднимает подбородок, чтобы их глаза снова встретились: — Я серьезно. Это не только потому, что я твой лидер, — взгляд Усока устремляется к языку Сыну, когда тот высовывается, чтобы облизать губы. — Я хочу быть рядом с тобой, Усок. Он, должно быть, издал какой-то звук, потому что в ту же секунду оказывается лицом у груди Сыну, рецепторы улавливают запах свежего белья и персиков, и накопленный стресс исчезает как по мановению волшебной палочки. Усок, наконец, понимает, что это не рубашки. Не рубашка, не мягкий хлопчатобумажный материал, не запах, к которому он привык, стали его убежищем и утешением в последние недели. Это просто следствие, а его истинное убежище — человек перед ним: человек с мягким голосом и добрыми словами, человек с нежными глазами и столь же ласковыми прикосновениями, человек с самыми теплыми объятиями, а также самой теплой улыбкой… Усок наконец подбирает слово, каким может описать чувство турбулентности в его груди. Он крепче обнимает его.***
— Хён. — Хм? — Сейчас на мне твоя рубашка. Сыну смеется, трясясь всем телом. Усоку нравится наблюдать за ним в такие моменты. — Я заметил, — Сыну стягивает одеяло и осматривает темно-бордовую рубашку Усока. Он закусывает нижнюю губу, когда поправляет край одежды, задравшийся вверх и открывающий кожу на животе парня. — И ты не против? — Ты можешь надеть их все, я не буду возражать, — тихо отвечает Сыну, и Усок, не замечая, отдает ему вторую половинку своего сердца. — Ты прекрасно выглядишь в каждой из них. Усок борется с желанием постучать по чему-нибудь, чтобы избавиться от той лавины эмоций, которая угрожает поглотить его изнутри. Он садится, схватив подушку и зарываясь в нее лицом. Он слышит через подушку, как хихикает Сыну, прежде чем ее выхватывают из его рук и укладывают на крепкую грудь, и Сыну снова обнимает его. — Красивый, красивый, Усок. Он может привыкнуть к этому.