Дьявол и мистер Моран

Джим открывает глаза и смотрит на яркий свет сквозь толщу воды. Он задерживает дыхание до тех пор, когда разноцветные круги начинают свой порочный танец, а окружающий мир сужается до тоннеля, в конце которого привычно подмигивает лампочка. Он задерживает дыхание, пока его легкие не начинают гореть огнем. И даже немного дольше. А потом выныривает, кладя руки на бортики ванной, и хрипло дышит, улыбаясь. Он поскальзывается на кафеле, вылезая, ударяется обо что-то и шипит, потирая ушибленное колено, на котором вскоре будет синяк. Кровь в ушах еще шумит как тысяча боевых барабанов, и ему нужно время, чтобы нащупать ручку двери. Квартира встречает тишиной и почти могильным холодом – все окна распахнуты, а сейчас, как-никак, зима. Кожа покрывается мурашками, а капли воды, стекающие по обнаженному телу, кажется, замерзают, не долетая до пола. Джим, шлепая босыми ногами, доходит до спальни, падает на огромную кровать, зарывается лицом в подушки и даже не засыпает – отключается, словно все его силы одновременно кончились, а душа улетела в открытое окно, оставив после себя пустую оболочку. Ему даже ничего толком не снится. Только бесконечная темнота и вечная мерзлота. И, почему-то, одинокий волк, трусцой бегущий мимо, скалящий зубы, тихо рычащий на что-то в непроглядной тьме. А потом все пропадает и наступает благословенная тишина, укутывающая Джима в защитный кокон, позволяя усталому до крайности мозгу заняться проверкой рабочего состояния всех систем в организме. Шестнадцать часов спустя он просыпается, рывком садится и настороженно оглядывает комнату. Его что-то разбудило. Это что-то накрыло Джима одеялом, заботливо его подоткнув, оставило после себя еле уловимый запах дорогого табака, закрытые и зашторенные окна и записку. Джим крутит в руках прямоугольник плотного картона, о чем-то размышляя, потом всматривается в него внимательнее, позволяя буквам сложиться в слова. «Я вернулся». Сминает бумагу и метко кидает в корзину на противоположном конце комнаты. Джим когда-то читал, что безумие, как гравитация – нужно только подтолкнуть. Последние дни он чувствовал себя на опасной близости к самому краю, балансируя на грани, напряженно всматриваясь во тьму, что сверкает огненными глазами и дышит своим гнилостным дыханием ему прямо в лицо. Он поднимает одну ногу и шевелит пальцами, помахивая розовой пяткой перед лицом этой твари, дразнясь. И делает шаг назад. Себастьян вернулся. Голос Нины Симоне настигает его уже в коридоре, она хрипло поет о любви или потере, о радости или горе, Джим не вслушивается. Запах табака теперь повсюду – и стоило только проветривать квартиру, почти неделю не закрывать окна, чтобы, по возвращении, Себастьян снова наполнил ее горьковатым дымом, оседающим повсюду, который заставляет Джима развешивать в шкафах специальные смеси, отбивающие запах, но ему все равно кажется, что сигаретами в этом доме пропахло решительно все. И нельзя сказать, чтобы ему это совсем не нравилось, пусть он и перечисляет Себастьяну во время каждого приема пищи признаки рака легких у пассивных курильщиков, изредка находя их у себя и громко возмущаясь этому факту. «До своего рака легких ты не доживешь», - кричит он в таких случаях Морану, - «Я пристрелю тебя раньше». Он блуждает по сумрачной квартире, остро упиваясь каждой секундой предвкушения. На полу лежит пальто, сумка, дальше – рубашка, брюки. Джим идет по следу, оставленным Себастьяном, будто по хлебным крошкам, которые должны вывести его к родному дому. Останавливается перед дверью в ванную, проводит по ней рукой, вычерчивая какой-то узор, то ли защитную руну, то ли призыв к демонам ада. Вот сейчас, в этот самый момент, наслаждение достигает апогея, и Джим медлит, задерживая дыхание. - И долго ты собираешься пялиться на эту дверь? – насмешливый голос раздается совсем рядом. И Джим, стоящий спиной к Себастьяну, позволяет себе широко и радостно ухмыльнуться. Джим Мориарти вполне способен сам о себе позаботиться. Он прекрасно знает, с какой стороны открывается холодильник, какой телефон у ближайшей пиццерии и на какие кнопки не нужно нажимать, если не хочешь, чтобы микроволновка взорвалась и погребла тебя под кусками расплавленной пластмассы (вообще-то он не верит, что такие кнопки существуют, но Себастьян пугал очень убедительно). Он – взрослый, самостоятельный мужчина, в конце концов, самоназванный король криминального мира. Но почему-то, ему до смерти хочется уткнуться Себастьяну куда-то в плечо и рассказать, как бойлер не хотел греть воду, а Джим храбро, не на жизнь, а на смерть, с ним сражался; как разносчик пиццы достал пистолет, гадко ухмыляясь, наставил его на Джима, и пришлось применить все свое красноречие, огнетушитель, стоящий при входе, а также несколько приемов, которым его обучил Себастьян, чтобы справиться и с этой напастью; как он смотрел черно-белые фильмы ужасов, завернувшись с головой в одеяло, а ветер тоскливо завывал за окном; как он порезался, когда брился, и завороженно смотрел на свое отражение в зеркале, размазывая по скулам и щекам выступившую кровь, делая из своего лица гротескную маску Красной Смерти, а потом испугался, перерыл все аптечки, которые были дома, чтобы остановить никак не останавливающуюся кровь и наклеить (на всякий случай – три) пластыря, и это совсем не придало ему «пиратского шарма», на который он искренне надеялся; как он исчертил весь пол в собственной комнате доказательствами теории Ферма, а потом остаток ночи его отмывал, решив рассматривать это как наказание за то, что единственного верного, идеального, он так и не вывел, а банальные может кто угодно, а он – не кто угодно, это уж точно; как он пытался работать в кабинете, а потом плюнул и переехал в комнату Себастьяна, вместе с четырьмя ноутбуками, пледом и кофейником, ему почему-то там было спокойнее; и как в первые две ночи он засыпал, достав подушку Себастьяна, крепко прижимая к себе и нашептывая ей разные глупости; как он понял, что ничего не ел последние часов сорок, только очнувшись от голодного обморока (шишка на лбу также не придала ему пиратского шарма); и, в конце концов, пожаловаться на сегодняшнее происшествие с коленкой. Но, конечно, он всего этого ему не сказал. Повернулся, одарил Себастьяна таким взглядом, что тот послушно склонил голову, скрывая озорной блеск глаз, и направился в кабинет, приводить в порядок несколько заброшенные в последнее время дела. - Эй, а кто помял огнетушитель? – догнал его вопрос Себастьяна. *** - Похоже на оральную фиксацию, - сообщил Себастьян, дождавшись паузы в проникновенной речи Джима, внимательно разглядывая чупа-чупс, которым размахивали у него перед носом в качестве последнего аргумента. Чупа-чупс удивленно замер, а Джим поинтересовался: - Ты вроде на задание в Будапешт ездил, а не на курсы повышения квалификации? - В дороге было нечем заняться, и я читал умные книжки, - задумчиво уточнил Себастьян, не отрывая взгляда от конфеты, - нет, серьезно, ты же постоянно все в рот тянешь. Даже когда репетицию самоубийства устраивал, пистолет засунул именно туда. Джиму ужасно хотелось узнать, куда, по мнению Морана, он еще мог засунуть пистолет, но вместо этого он, кладя чупа-чупс в приоткрытый рот возмущенного таким нахальством Себастьяна, раздвинул губы в улыбке, которая не затронула сузившихся от ярости глаз, и махнул рукой, показывая, что он с бессмысленными разговорами закончил, а если кому заняться нечем, так Джим половину комнаты с доказательствами так и не вымыл, и будет весьма признателен, если ему помогут в этом неблагодарном занятии. Себастьян кивнул, засунул леденец за щеку и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Джим принялся барабанить пальцами по столу и по памяти цитировать особенно нравящиеся ему места в личном деле Себастьяне Моране. «Излишне агрессивное поведение. Игнорирование прямых приказов. Необходима терапия по управлению гневом». Когда Джим вызволил Себастьяна из индийской тюрьмы, он всего лишь предполагал, что человек с подобным послужным списком и любопытной личностной характеристикой может быть полезен. Когда Джим вызволил Себастьяна из индийской тюрьмы, Себастьян получил ценный урок: Джим ничего не делает просто так. Об этом следует помнить, если он будет проходить мимо, когда вы будете тонуть. Он, конечно, вас спасет, но потребует за это такую цену, что, право слово, проще было бы умереть. В тот день Себастьян предстал перед ним изможденным, избитым, но со стальным блеском в глазах и гордо поднятой головой, настороженно смотрящим на новообретенного работодателя. Казалось, что он состоит из вспышек цвета. Зеленые глаза, ярко выделяющиеся на бледном лице. Алые ссадины, покрывающие все его тело, сбитые костяшки, рваная рана над бровью, позже ставшая еще одним шрамом, очередным мазком, завершающим картину жизненных перипетий на теле Себастьяна. Джим считал, что махать кулаками – самое последнее дело. Проще подначить кого-нибудь, или заплатить, или пригрозить – и за тебя будут драться и умирать другие. Он считал, что самое сексуальное, что есть в человеке – его интеллект. Поэтому было совершенно непонятно, почему животный магнетизм Себастьяна, который, даже когда он был в таком, в общем-то, жалком виде, словно бы выкачал из помещения весь кислород, заставляя Джима дышать все чаще. Чувствуя, как рубашка прилипает к спине, как увлажняются ладони, то ли от стопроцентной влажности в воздухе, то ли от предвкушения, он подошел поближе к напрягшемуся от резкого сокращения дистанции Себастьяну, дотронулся до его плеча, дождался, пока тот расслабился, сначала недоверчиво смотря на руку, закрывающую татуировку с изображением эмблемы полка, в котором он служил, а затем, приняв новые правила игры, прикрыл глаза и кивнул. И только тогда Джим нейтральным голосом спросил: - Тебе оружие-то можно доверить? В ногу сам себе не попадешь? Так они и встретились. Себастьян до сих пор вспоминает Джиму черную шелковую рубашку, в которой тот заявился в индийскую тюрьму для военных преступников, произведя там несомненный фурор. Джим же считает это обыкновенной завистью к чувству стиля. *** - Мое имя ты на стекле не выцарапывал, - голос Себастьяна дрожит, почти незаметно, но Джим прекрасно знает все возможные оттенки этого низкого, рокочущего голоса и различает волнение, ярость и, наверно, даже страх. - В следующий раз, - улыбается разбитыми губами Джим, - я выцарапаю поэму «За что я люблю Себастьяна Морана». - Следующего раза не будет, - спокойно сообщает Себастьян и прикладывает к синякам лед. Джим морщится, ругается сквозь зубы. – Сам виноват, - продолжает Моран с той же интонацией миролюбивой неотвратимости скорой смерти (то ли Джима, то ли тех, кому он позволил себя избивать). - Мне просто нужны были сведения о Шерлоке, - глухо говорит он, но слова звучат громким набатом в тишине, окутывающей их, - а единственный способ их достать из достоверных источников – разозлить Майкрофта Холмса. А ты не представляешь, как его злит, когда приходится марать собственные руки о криминальные элементы вроде меня. - И кого мне это напоминает, - почти неслышно произносит Себастьян. Джиму кажется, что если бы Себастьян был на стороне ангелов, ему бы прекрасно подошла роль архангела Михаила с карающим мечом. - А ты знаешь, - он шипит и дергается, но Себастьян продолжает обрабатывать раны, нисколько не стараясь облегчить страдания Джима, словно наказывая его за что-то, - в Коране у архангела Михаила изумрудные крылья. А тебя, наверняка, назвали в честь святого Себастьяна? - Я не понимаю, к чему ты ведешь, - смеется тот, игнорируя тихое «куда тебе», - но звучит как начало реплики, чтобы подцепить девушку. Ты должен спросить, не больно ли мне было падать с неба. - Скорее мне интересно, где же, в таком случае, эти твои крылья? - Обменял на винтовку, - хмыкает Себастьян. У Джима на все есть план, пусть стороннему наблюдателю он кажется неизведанным и безумным хаосом, это – тщательно организованный хаос, находящийся под неусыпным контролем. Себастьян привык доверять Джиму во многом, не во всем, конечно, нет, но в чем-то, особенно в вопросах выбора костюма на вечер или схемы «Как возглавить криминальный мир, если вы напоминаете королевскую кобру ядовитым чувством юмора и непомерным самолюбованием», Джим – настоящий профессионал. Но конкретно этот план, под кодовым названием «Достань Шерлока Холмса», Себастьяну категорически не нравится. Но если у Джима и есть недостатки (поверьте, Себастьян мог бы составить десятитомник, посвященный недостаткам Джима), то это – маниакальные одержимости. Шерлок теперь занимает все пространство их квартиры, Себастьян периодически находит газетные вырезки, распечатанные материалы с сайта Шерлока даже в своей кровати и, чертыхаясь, выкидывает их. Чтобы на следующий день наткнуться в собственной ванной комнате на фотографию Шерлока в полный рост, приклеенную к зеркалу на жевательную резинку. Возникает ощущение, что Себастьян живет с сумасшедшей фанаткой Шерлока Холмса, которая каждый раз готовится к встрече со своим кумиром так тщательно, словно идет на первый в жизни бал. Джим восхищен, покорен и неутомимо выстраивает лабиринт, запирая себя в нем как Минотавра, ожидающего встречи с прекрасным Персеем. Себастьян ревнует впервые в жизни и ненавидит себя за это чувство. - Может, мне отрастить бороду? – Себастьян задумчиво поглаживает подбородок с рыжеватой щетиной, рассматривая свое отражение в зеркале. Джим не отрывается от экрана ноутбука, пальцы порхают над клавиатурой, он сосредоточен и не замечает ничего. Наверно, станцуй сейчас Себастьян перед ним ламбаду, предварительно раздевшись, он бы даже головы не повернул. Себастьян пожимает плечами и уходит к себе. Ложится на кровать и принимается разглядывать трещины на потолке, напоминающие ему паутину, лениво обдумывая, что надо бы хоть что-то сделать, пока куски штукатурки не обрушились ему на голову. Дверь в комнату тихонько скрипит и Себастьян поспешно закрывает глаза, притворяясь, если не спящим, то, по крайней мере, не желающим вступать в конфронтацию. Мягкие шаги, кровать прогибается под тяжестью тела, Джим кладет руку на плечо Себастьяна, на то самое место, где до сих пор не вытравлена старая армейская татуировка, и тихо говорит: - Отрастишь бороду, я тебя из дома выгоню. Он позволяет себя целовать, но когда Себастьян начинает ерошить ему волосы, отстраняется и со словами «Мне еще работать, держи себя в руках», идет в сторону двери, зная, что Себастьян неотрывно за ним наблюдает и, решая поддразнить, слегка покачивает бедрами при каждом шаге. Перед уходом оборачивается, смотрит темными омутами глаз на хмурящегося Себастьяна, проводит языком по нижней губе, самым развратным образом облизывает указательный палец, демонстрируя влажно поблескивающий язык, и смеется, когда, не выдержав, Себастьян одним махом преодолевает разделяющее их расстояние, впечатывает в стену, целуя, кусая, вылизывая, сжимая, поглаживая все, до чего может дотянуться. Его стон заполняет комнату, звуча музыкой в ушах Себастьяна, который, откровенно наслаждаясь процессом, ласкает Джима через ставшие тесными брюки, шепчет на ухо какие-то пошлости, в которые Джим даже не вслушивается, заводясь от звука самого голоса. Они стали любовниками почти сразу после того, как Себастьян переехал к Джиму в качестве никто так и не понял кого. Просто однажды утром он проснулся с жуткой головной болью и Джимом, мирно сопящим под боком. - Я решил, что сначала нужно тебя напоить, а уже потом – трахнуть, - пояснил за завтраком Джим, наливая себе крепкий черный кофе. - И что? – священный ужас в голосе Себастьяна был достоин занять почетное место в палате мер и весов в качестве образца лучшего священного ужаса всех времен и народов. – Трахнул? - Нет, - зевая, ответил Джим, - ты выпил три четверти бутылки виски, поцеловал меня в лоб и пошел спать. Мне было скучно одному, вот я и отправился к тебе. А потом, сам понимаешь, случайно нашелся черный маркер, а ты так крепко спал… - Постой, - кричал он вслед Себастьяну, стремительно скрывающемуся в ванной комнате, - я пошутил, совсем чувства юмора у тебя нет! Полчаса спустя Себастьян ласково целовал губы, горькие от кофе и сладкие от шоколада, которым в обязательном порядке завтракал Джим, обводил пальцами дуги бровей, любовался бьющейся жилкой на виске. Он бы и дальше вел себя так, будто Джим – хрупкая девушка, достойная исключительно лобызания ног и осыпания розами, но тот, ерзая от нетерпения, укусил Себастьяна за ухо, и прошипел: - Мы трахаться будем или как? *** По радио кто-то громко пел про «жить в мире без тебя», Себастьян поморщился и выкрутил ручку громкости почти до минимума. Джим должен был спуститься с крыши Бартса полчаса назад. И попросил, нет, приказал, вмешаться только через сорок минут, не раньше. Еще десять минут, и Себастьян разнесет сначала по кирпичикам это здание, а потом схватит Джима и будет трясти, пока тот, стуча зубами, не объяснит свое поведение за последнее время. Время, когда одержимость Шерлоком перешла все границы. Себастьян почти не видел Джима, тот не посвящал его, как делал обычно, хотя бы в свои краткосрочные планы, он вообще его ни во что не посвящал, только дергал плечом в неопределенном жесте в ответ на все вопросы и, растягивая гласные, сообщал, что это будет «просто ужасно весело». Пока что Себастьяну было совсем невесело. Он барабанил пальцами по рулю и считал минуты. Песня сменилась на «неужели тебе никто не сказал, что она не дышит» и Себастьян подавил желание прострелить это чертово депрессивное радио. Оставалось тридцать секунд, когда дверь распахнулась, и в машину уселся Джим, неестественно бледный, с разводами чего-то красного на лице, безумно ухмыляющийся и, несомненно, живой. - Поехали скорее, - он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. В голове у Себастьяна крутился миллиард вопросов, мыслей, сомнений, его переполняло почти невыносимое чувство облегчения, гнев и что-то еще, чему он пока названия не дал. Джим приоткрыл один глаз, посмотрел на Себастьяна, сжимающего и разжимающего кулаки и дышащего так, будто он пробежал стометровку, спасаясь от особо кусачего зомби. - Эй, - он фыркнул, и накрыл своей ладонью руку Себастьяна, - со мной все в порядке, это просто краска, - поморщился, попытавшись отковырять ее от пальто, - все закончилось. И знаешь, что я подумал? - И что же, босс? – язвительно осведомился Себастьян, выделив последнее слово. - В следующий раз, я тебя на крышу стреляться отправлю. А то неблагодарное это дело, да и утомительное. - Следующего раза не будет, - привычно отозвался Себастьян, заводя двигатель и выруливая на дорогу. - Я решил создать новый бизнес, - словно между делом проинформировал Джим, - будем с тобой консультирующими психиатрами. А то у этих гениев столько проблем в этом плане. - Один комплекс нарцисса чего стоит, - наконец рассмеялся Себастьян, позволяя напряжению уйти, - я вот знаю одного такого гения… - Попрошу без намеков, - вскинул руки Джим, - и, кстати, давно хотел поинтересоваться, ты смотрел фильм «Основной инстинкт»? - Да, - недоуменно ответил Себастьян, - и как давно ты хотел узнать эту страшную тайну? - Не эту, - презрительно отмахнулся тот, - другую. Тебе когда-нибудь делали минет в машине на полном ходу? – деловито осведомился он, кладя руку на ширинку брюк Себастьяна. – Не хотелось бы умереть, ни разу не попробовав, как ты думаешь? - Возвращаясь к вопросу об оральной фиксации… - Иногда я жалею, что купил тебе собрание сочинений старого доброго Зигмунда. - Иногда я жалею, что ты вытащил меня из той чертовой тюрьмы. - И как часто жалеешь? - Пока ни разу. - Верный ответ, мистер Моран.