Сдержи своё слово: дежавю

Чуя посетил Йокогаму. Ограду ещё не убрали. Продолжается истребление оставшихся нечистей. Эта процедура продолжается не год, не два и не три. Родная и любимая сердцу Чуи Йокогама превращается для остальных в место кошмара, где существовать невозможно, невыносимо, небезопасно. Детям рассказывают страшные истории и, увы, реальные — Накахара бы поделился с ними весёлыми воспоминаниями, о парке бы поведал и о историях знаменитых улиц. Туристы на вертолёте синхронно удивление показывают, экскурсовод через микрофоны и наушники информацию передаёт о ржавом и хрупком колесе обозрения — Чуя бы улыбнулся, вспомнив его прекрасный вид, но огни аттракциона, которые ночью глаз детский и взрослый радовали, никогда не зажгутся. Очередной отряд военных выбегает из вертолёта. Огнестрельное оружие прижимают к груди и палец с курка не спускают: боятся; видно, что боятся внезапного нападения заражённых, которых почти не осталось здесь, в проклятом, но ранее священном городе. Накахара добровольцем прикинулся и от отряда отбился. Он прошлую квартиру посетил. Дверь была выбита. Неимоверный слой пыли повсюду. Дышать невозможно: душно. Беглый взгляд не позволяет рассмотреть каждый предмет в мельчайших деталях. Да и рассматривать всё не имело смысла, потому что мебель исцарапана, вазы и мини-фигурки разбиты, оконные рамы без стёкол, местами видна кровь на стенах и полу. Место, без преувеличения, изуродовано. Он одно проверил: шкаф. Сумки с деньгами не нашлось. Кто-то, наверное, из военных рискнул очистить несколько квартир; возможен и второй вариант, где заражённые, разгуливая повсюду, растерзать на куски мелкие эти бумажки решили. На верхних этажах слышится рык, отдающийся эхом, и мужчина, опомнившись, покидает излюбленное место. Единственное, что забрал он разом с собой отсюда, — красочные секунды, минуты, года. И это, увы, всё, что мог подарить на прощание ему этот клочок местности. По когда-то оживлённым улицам блуждает только ветер; он проносится через разбитые рамы окон, через пустые витрины магазинов, играется с листьями, пуская их в пляс. Чуя чувствует себя странником. Звенящая тишина сильно бьёт по ушам, а знакомое ему рычание превращается не в самый удачный момент путешествия. Без тревожно бьющегося сердца прячется за угол, строит иной маршрут. Он не боится заражённых, не боится их укусов и смертельно-чёрных глаз — не хочет сталкиваться с неведомым. Слухи о них ходили в вертолёте меж добровольцев и опытных военных, что эти твари научились многому за время своего бессмысленного существования: отточенной реакции, кратковременному рассуждению насчёт наступления жертвы в их сторону и быстроте движений. Ими движет инстинкт самосохранения, хотя в прошлые разы они были куда бесстрашнее. Накахара мимо здания проходит и, если бы в сторону не посмотрел, не остановился бы ни в коем случае. Это был бар. Бар, где выпитое количество бокалов не сосчитать, где выкинутые слова кому-либо невозможно вспомнить. Он со скрипом отворяет дверь, проходит внутрь. Ситуация, по сравнению с его местом жительства, не изменилась: чистоты заведения не познало с тех самых времён. На полках покоятся бутылки алкоголя. Какие-то из них пали на пол, некоторые были пустыми, а в остальных ранее чудесный напиток сохранился. Чуя дунул на стул, и ввысь поднялось облако пыли. Сел и позади себя посмотрел на известные ему картины и столы, нынче которые он с трудом узнаёт. — Твой страх утратить всё вмиг испарился, — молвил Дазай, когда взял в руку стакан виски со льдом; Чуя повернулся к нему лицом и улыбнулся, но прелесть эта долго на его лице не находилась, и шатен поднял руку с алкоголем. — Выпьем же за тебя, Чуя. За счастье твоё и великолепную дочь, — стакан поднимает и до дна опустошает без искажения лица, словно с напитком этим ежедневно развлекался. — У тебя замечательный сын, — ненароком опрокинул Накахара. — Далёк от тебя внутренне. — Всё дело в воспитании. — Верно. Ведь ты не принимал в этом участия. — Ошибаешься, — опровергает слова друга, — в самых узких извилинах его мозга прячется мой облик. Он запомнил дни, когда я к нему приезжал и обнимал. Это происходило настолько редко, что мой мальчишка вырос со скрытыми внутри воспоминаниями обо мне. Спроси его, — настаивает он, — и Акихико ответит тебе, что когда-то к нему наведывался мужчина, высокий и стройный, с тёмными волосами и подарками. Поставь только правильно вопрос. Не говори: «Помнишь ли ты папу?» — а скажи: «Помнишь ли ты мужчину, приходившего к тебе несколько раз в месяц?». — Ты покинул его ради мести. — Да, поэтому он не знал имени своего отца, — Осаму заглянул в глаза друга, — но тем самым я помог своей крестнице показать себя. — Ты подверг всех опасности. — Не один ты пожертвовал многим. Акихико рос без отца, и его мать помогла ему забыться. Она безгранично любила меня, и это, как видишь, способствовало рождению ребёнка. О аборте и речи не было. Уж слишком хотелось ей видеть в лице дитя меня, вечно отсутствующего в городе. — Ты… — Достаточно винить меня во всём. Ненавидь меня, как только можешь, проклинай и издевайся, говори гадости, но ты продолжишь натыкаться на меня здесь, в баре, будешь просить совета; самое главное — не сможешь изменить прошлое. Пользуйся тем, что есть, иначе утратишь и поданное на блюдце. — Живой ли ты, Осаму? — Чуя невинно глядит на друга. — Или ты моё наивное воображение? — Догадайся, малыш Чуя, — говорит Дазай с улыбкой и, поднявшись со своего места, петляет к выходу, перед окончательным уходом опрокидывает у двери: — Я жив до тех пор, пока твоё сердце поёт душераздирающие песни или, напротив, умиротворяющие. Помни об этом и о том, что я всегда рад твоей компании. Немного пробыв в полуразрушенном месте, Чуя продолжил вспоминать былое, продолжил мельком распознавать ведомое. Неужто именно это называют концом света? Наверное, да. Он слышит громкий рык и оборачивается, в искажённом лице видя человека, который открыл ему глаза и оставил перед выбором: сможет ли он выдержать или нет? Интересовало это не только владельца открытой как на ладони судьбы. Ужасное существо бежит на него, размахивает руками, а Чуя, остолбенев, впервые не может нажать на курок. Заражённый мужчина готов был укусить шею, яд распространяя, но в его ноги попали сразу обе пули. Он успел зубами впиться в плечо, а затем военные выстрелили в голову, без медленности подбежали к Накахаре и подхватили под руки. Ему необходима медицинская помощь. Срочно. За считанные секунды всё плывёт пред глазами, и не в его силах контролировать это. Он очнулся в больнице. Чья-то ладонь мягко касалась его запястья, поглаживала. Мурашки по коже. Достаточно тепло. Рядом сидит Тина и улыбается пробуждению мужа. Ни единого слова, ни единого. Всё тонет в тишине, и Тина, касание которой творило чудеса, исчезает после одного лишь моргания. Священный свет поглощает проклятый мрак. Жаркий огонь обессиливает твёрдость льда. Показ эмоций перекрывает затвердевшие нервы. Бессилие возвышается над силой духа. Веки вновь закрываются. Чуя заинтригован и, предполагая о удачном завершении данной истории своей будущей жизни, ясными глазами смотрит в чужие тёмные. Эспер, который в точностях передавал события, казался ему глупым случаем. Не верит он, увы. — Сможешь ли ты, юноша, преодолеть все невзгоды, что встанут пред тобой скалой, как думаешь? Ведь будущее переписать ты не сможешь, — мужчине, видно, по нраву приходилось это дело, да и способность у него довольно интересная: в будущее людей заглядывать и уведомлять обо всём на свете, часами детали крупные и незначительные в единый механизм складывать. — Если бы я, допустим, верил вашим сказкам о моём будущем, то бесспорно бы справился. Накахара ни разу о так званых эсперах не слыхал, а если бы и уловил краем уха, то ни за что бы на свете не соизволил поверить в подобную балладу. Не одного его хотят за дурака наивного принять. Он без слов благодарности уходит прочь. На телефон приходит уведомление, юноша шестнадцати лет мигом достаёт предмет из кармана и глядит на сообщение от незнакомки из анонимного чата. Они познакомились недавно, и после приходит длинное описание проблем девицы, где указано было имя — Тина. «Так ты Тина?» — единственное, что спросить он мог сейчас, и единственное, на что быстро ответила девушка без отрицания. Чуя вмиг оборачивается, но позади мужчины не оказалось. В повести о его судьбе незнакомец упоминал сие интересное имя. — Раз с такими картами мне предстоит играть, не смогу ли я обыграть всех с козырями? Мальчишка вновь допускает иной расклад, думая, что отчасти рассказ незнакомого человека вправе был точен и верен. Или, может, нет? И чтобы доказать самому себе сею историю, дабы убедиться в правдивости фраз чужих, он планирует без боязни напрямую идти, в лобовую атаку переходить и прямиком навстречу своей судьбе, написанной неведомо кем: собрался приехать к собеседнице, чтобы в кругу обмана не блуждать. — Сыграем?