Я тебя собой закрою от печали

      – Кучаев, на замену!       Прозвучавшие слова тренера кажутся каким-то дежавю, и в любой другой ситуации Костя радовался бы, как дурак, ведь у него впереди почти семьдесят минут на поле, во время которых он может много чего сделать. Может, даже, поможет команде выиграть. Но сегодня радости нет, потому что, видит Бог, не при таких условиях он хотел выйти на поле. Не ценой травмы кого-то из ребят.       Когда Арнор упал на газон, внутри Кости что-то сжалось. Он единственный на скамейке знает, каково это – почти полтора года провести в лазарете. Он знает, как надоедают больницы, как со временем начинает раздражать белый цвет, и как по ночам снится зеленое поле, на которое тебе категорически запрещено выходить. У него слишком свежи все эти воспоминания в голове, поэтому он на каждое падение ребят во время игры реагирует намного острее, чем любой другой. И если во время падения исландца парни рядом просто поморщились, понимая, что да, это больно, то Костя аж дыхание задержал, потому что да, это опасно. И чем дольше Арнор лежал на газоне, держась за ногу и болезненно морщась, тем сильнее разрасталось плохое предчувствие в сердце у Кости. Он изо всех сил гнал прочь плохие мысли, пытался убедиться в том, что это он себя накрутил, а Арни сейчас встанет, прыгнет пару раз на одной ноге, разминая её, и побежит дальше, будто и не было этого неприятного инцидента. Но он не поднимался. Ни через секунду, ни через две, ни когда на поле появились медики. А потом прозвучала эта фраза тренера, выбившая почву из-под ног. Травмы – это худшее, что может случиться с футболистом, и Костя, слишком близко знакомый с этим «подарком» судьбы, никогда и никому не пожелал бы испытать подобное. Тем более, по его мнению, травмы не заслужил маленький, улыбчивый и какой-то слишком хрупкий на вид Арнор, которого оберегать хотелось, как младшего братишку. И Костя мог только представить, что сейчас творится в душе у Хёрдура, который смотрит на своего мальчика таким потерянным и полным волнения взглядом, что аж не по себе становится.       Косте даже не дали особо много времени на то, чтобы размяться перед выходом на поле. Он успел только несколько раз пробежаться от бокового флажка и обратно, как его подозвал к себе тренер, потому что Арнор уже ушел с поля (слава Богу, хотя бы сам, без носилок, хоть и прихрамывая). И одного взгляда на то, как этот невозможный ребенок плачет, пытаясь скрыть слезы от вездесущих камер, которые в такие моменты хочется заплевать или разбить нахрен, было достаточно для того, чтобы сердце болезненно сжалось, и где-то из глубины души стало подниматься желание вырвать ноги тому, кто сделал это с парнишкой, и руки арбитру, который даже желтую за это не показал. Пидoр со свистком.       Оказавшись на поле, Костя сразу же стал раздавать парням указания, передавая информацию от тренера, но в первую очередь он подошел к Хёрдуру, шепнув тому, чтобы он не паниковал, и что все будет хорошо. Тот лишь хмуро кивнул, и не нужно быть телепатом, чтобы понять, насколько сложно сейчас Магнуссону взять себя в руки и не слить матч из-за собственного волнения. Тот факт, что Арнора вообще увели в подтрибунное помещение, никак не придавало уверенности в том, что все будет хорошо. И что-то подсказывало Косте, что это не последний пиздец за матч. И вот тут, честное слово, Кучаев не мог ответить точно, что ему кажется худшим завершением матча: проигрыш последней команде чемпионата, не забившей ни одного гола за предыдущие четыре тура, или травма еще кого-то из ребят. Его со стопроцентной вероятностью заклюют болельщики, если узнают, но он предпочел бы проиграть, чем видеть боль в глазах еще кого-то из ребят.       Матч пролетел, словно одно мгновение, и Костя не успел запомнить ничего, кроме постоянных падений его партеров по команде. Соперник слишком жесткий, фолит через шаг, а судья, тварь такая, даже не свистит, не говоря уже о карточках. В какой-то момент Косте даже подумалось, что арбитр просто забыл карточки дома, поэтому не показывает их, когда на «армейцах» фолят, но стоит упасть кому-то из игроков «Сочи», как этот пидар сразу же достает противно желтый клочок бумаги и тычет им в нос «армейцам». Косте так и хочется крикнуть, чтобы он её в жопу себе засунул, но приходится сдерживаться, потому что за такое и красную получить можно, а это далеко не тот способ отметиться в протоколе матча, о котором он мечтает.       В общей сложности, Костя может сказать, что игра ему удалась. Да, не забил и передачу не отдал, но, в общем и целом, действовал хорошо и даже обострять несколько раз пытался. Правда тот почти выход один на один с вратарем, который он, откровенно говоря, просрал, в памяти светится красным как первый пункт в списке вещей, по поводу которых он будет загоняться после матча. Следующим пунктом в этом списке те моменты, когда он терялся и ошибался по причине того, что элементарно растерял навыки, забыл простые, понятные всем и каждому технические приемы. Это обидно, потому что с такой техникой, какая у него сейчас, он и близко не похож на того себя, каким был до этой травмы. Но это, на самом деле, далеко не так страшно, как себе представляет Костя, потому что технику он подтянет за несколько тренировок или игр, главное, чтобы колено больше не беспокоило. А оно пока, слава Богу, вообще никак не дает о себе знать, позволив Косте отыграть почти целый матч.       Первый тайм, точнее ту его половину, которую он провел на поле, Костя отбегал спокойно, даже не вспоминая о колене. Просто времени на это не было. Он носился по полю, как заведенный, надеясь на то, что им удастся забить хотя бы один гол еще в первом тайме, что уже сейчас отомстят за травму Арнора. Только отомстить не получилось, и вместо этого чуть не потеряли Никса, которого за тайм роняли столько, сколько вся команда «Сочи» не падала. Это злило еще больше, заставляло бежать вперед еще быстрее, вступать в отборы еще увереннее и жестче. И на фоне этой злости даже страх получить повторную травму отходил на задний план, потому что первоочередным было желание выиграть. И он даже не заметил, как стал прыгать в ноги соперникам, перехватывая мяч, рискуя получить очередную, уже осточертевшую, травму. Зато заметил Федя, который, несмотря на полную концентрацию на игре, краем глаза все время следил за Костей.       – Кость, ты притормози, ладно? Ты им так в ноги прыгаешь, что у меня сердце останавливается, – тихо сказал ему Федя в перерыве, и Костя послушался. По крайней мере, постарался.       Второй тайм выдался таким же тяжелым в плане игры и таким же ровным в плане физических ощущений. Он все так же носился по полю, отбирая мячи, отдавая пасы и пытаясь обострять, и вот именно это удивляло больше всего. Он подсознательно ждал, что сейчас, вот прям сейчас, вот уже в следующую секунду выдохнется, почувствует знакомую ненавистную боль в колене и снова уйдет с поля на неопределенный срок. Но этого все не случалось и не случалось, он продолжал бегать и даже не чувствовал колена, в самом хорошем смысле этих слов. Мысль о том, что он окончательно вылечился, ударила в голову где-то ближе к восьмидесятой минуте, и Костя даже запнулся, чуть не упав на ровном месте. Неужели весь тот ужас, который они с Федей день за днем проживали на протяжении полутора лет, теперь в прошлом? Да, он подзабыл технику, тупит в некоторых простых и, даже, банальных моментах, но все это настолько неважно и незначительно в масштабах тех проблем, которые у него были до этого, что, кажется, даже дышать стало легче. И улыбка сама по себе на лицо лезет, что совершенно неуместно в их ситуации, ведь до победы они все еще не дошли, а вот поражение, как никогда, возможно, если расслабятся на мгновение.       Ближе к девяностой минуте появилась мысль, что ничья – это не так уж и плохо при том, сколько раз за матч они успели отскочить. Серьезно, фортуна явно на их стороне, пусть даже они и не забили. Если бы им не повезло, то еще в первом тайме они должны были пропустить минимум два мяча, да и во втором могли быть наказаны соперником. У штрафной площадки «Сочи» парням вообще не везло, и по пальцам можно пересчитать действительно острые и потенциально голевые моменты, поэтому сейчас главной задачей было не пустить соперника к собственным воротам, а там, может, и забить получится.       Когда уже в дополнительное время они прижали сочинцев к их воротам, появилась надежда на то, что этот матч получится выиграть. Забить не получилось, но хотя бы угловой заработали, а это очень хороший шанс. Только вот мысли о возможном голе, победе и всем остальном моментально вылетели из головы, стоило Косте увидеть на зеленом газоне … Федю. Он видел только его сгорбленную спину, но одного взгляда на испуганное выражение лица Николы, который даже за голову схватился, смотря на Федю, было достаточно для того, чтобы внутри все похолодело от липкого, холодного страха, заполняющего все его внутренности. Он сделал несколько шагов в сторону своего парня и тут же словно прилип к газону, потому что увидел то, от чего реально стало плохо. У Феди не просто шла кровь, она хлестала из носа так, словно кто-то открыл кран и забыл его закрыть. Газон стремительно окрашивался в красный цвет, а Федя только смотрел на свои окровавленные руки и даже не двигался. И от этого было не по себе.       – Костя, стой! – услышал он уверенный голос Облякова и почувствовал его руку на собственном предплечье. Он сначала непонимающе посмотрел на одноклубника, и только по его обеспокоенному, но строгому взгляду понял, что за это время успел сделать несколько уверенных шагов в сторону Феди и явно не остановился бы, не схвати его за руку Ваня.       – Федя, он…       – Камеры, Кость. Не нужно, – стоял на своем Ваня, не отпуская руки друга, а лишь сильнее её сжав.       Костя перевел встревоженный и какой-то беспомощный взгляд на Федю, и сердце пропустило сразу несколько ударов, потому что Кучаев, наконец, увидел все масштабы повреждения. Все лицо Чалова было в крови, как и руки, а сам Федя выглядел таким злым, как никогда до этого. Он кричал, матерился, чего обычно на поле не делает, рвался к своему обидчику, желая, наверное, врезать ему в ответ, но храни, Господь, Звонимира, который вовремя оказался рядом и не дал Феде натворить глупостей. Красная карточка ему сейчас вообще ни к чему. Костя напряженно наблюдал за тем, как Федю буквально выталкивают за пределы поля, потому что он не хочет уходить, хочет продолжить играть, хочет, назло всем противникам, забить с этого чертового углового и послать нахер это «Сочи» с их долбоебами игроками. А сам Кучай в это время хочет оторвать руки и ноги тому, кто заставил его Федю испытывать эту боль (узнать бы только, кто именно это сделал), и голову этому пидару арбитру, который настолько идиот слепой, что не увидел здесь никакого нарушения. Серьезно, блять? Федя сам себе лицо расхуярил, да? Сам поскользнулся и упал, несколько раз подряд ударившись носом об газон? Да, Костя не видел, что именно здесь произошло, но, блять, он знает Федю, который никогда и ни при каких обстоятельствах не станет симулировать. Да и как тут просимулируешь, если все лицо в крови, которая и не думает останавливаться, а хлещет из носа? Костя чувствовал, как начинал злиться все больше и больше, а вид рвущегося на поле Феди, который сначала каким-то потерянным взглядом смотрел на свои окровавленные руки, а потом кричал на врачей, требуя смыть кровь и выпустить его на поле, как можно скорее, вызывал настоящее бешенство вперемешку с желанием закончить игру прямо сейчас, забрать Федю и увезти его подальше от этого места и всех этих людей. Но нельзя.       Обляков еще трижды дернул Костю, который, сам того не замечая, пытался вырваться и пойти к Феде, на себя, удерживая на месте, а потом и заставляя вернуться в игру. Физически-то он в игру вернулся, а вот морально – хрен там. Он все еще был рядом с Федей, которому врачи смыли кровь и еле успели засунуть вату в нос до того, как он снова выскочил на поле. И, честное слово, Костя еще никогда так не хотел отвесить подзатыльник своему парню, как в тот момент, когда снова увидел его на поле. Ну, вот зачем? Остались неполные две минуты, разве они не продержаться без него? Зачем эта жертва? А если там перелом, и он только усугубит все этим возвращением, а? Костя даже позлиться нормально не успел, потому что, буквально через несколько мгновений после возвращения Феди на поле, его снова уронили, из-за чего нападающий аж кувырок сделал, а сердце Кучаева сжалось от страха и волнения. А если он во время кувырка снова задел нос и еще больше себе навредил? И в этот раз вспыхнувшая злость была направлена уже не на Федю за его беспечность, а на того урода, который посмел тронуть его парня.       После финального свистка Костя уже было бросился бежать к Феде, даже дыхание после самой игры не перевел, но успел пробежать буквально пару метров, как снова был схвачен вездесущим Обляковым.       – Ваня, пусти! Я должен быть с ним! – не то потребовал, не то взмолился Костя, но его все равно не послушали, а лишь упрямо потащили в противоположную от ругающегося Чалова сторону. – Обляков!       – Мозг включи, Кучаев, и не беси меня! – в несвойственной себе манере рыкнул Ваня. – На него сейчас все камеры направлены, он зол. Если ты подбежишь к нему и обнимешь, то он оттолкнет. И не из-за того, что не хочет, чтобы ты обнимал, а потому что в крови злости и адреналина слишком много. Камеры все это снимут, и уже через час каждый второй будет пиздеть о том, что между Чаловым и Кучаевым какой-то конфликт и напряженные отношения, с вопросами своими лезть будут. Вам оно надо? Я думаю, что нет. Подождем Федю в раздевалке, ничего за это время не случится. – Ваня говорил уверенно, спокойно, прикрыв рот рукой, чтобы какая-то заблудившаяся камера не сняла его слова, и при этом настолько легко тащил на буксире уже не сопротивляющегося Костю, будто тот и не весил ничего.       – Спасибо, Вань, – наконец, выдохнул Кучай, когда до его загруженного совсем иными мыслями мозга дошло, как сильно Обляков сейчас выручил их обоих. Тот лишь отмахнулся и продолжил тащить друга к раздевалке, на ходу кивнув тренеру, который смотрел на них обеспокоенным взглядом, мол, все под контролем, все хорошо. Тренер, видя потерянный вид Кучаева, не особо поверил в то, что все в порядке, но другого выхода пока нет.       В раздевалке успокоиться не получилось, потому что все парни были напряжены до предела и разозлены из-за такой игры, не говоря уже о результате. Кристи все еще потирал голову, по которой один из сочинцев хорошенько приложился перед тем, как хорват ушел на замену. Никс вообще еле шел, хромая на обе ноги, держась за спину и при этом пытаясь не морщиться от каждого движения. Ему сегодня знатно досталось. Если бы подсчитать то, на ком фолили чаще всего, Никс явно был бы фаворитом. Яка тоже морщился периодически, держась за голову, ведь ему тоже знатно прилетело в том моменте, когда Федя получил свою травму, просто на Бийола не особо обратили внимание. Да вообще, если так посмотреть, то все ребята держатся за то или иное место, морщась от болезных ощущений. Это пиздец просто, а не игра.       – Где Арнор, что с ним? – спросил Костя, немного утихомирив свои нервы.       – Он в медкрыле, еще не возвращался оттуда. Боюсь, там все серьезно, – не скрывая грусти, ответил Ильзат, а настроение Кости упало еще больше.       – А Мага…       – К нему побежал сразу после матча. Жалко обоих.       – Да, жалко, – на автомате повторил Кучаев и уставился в одну точку на полу прямо перед собой. Арнора действительно очень жалко. Если у него и правда что-то очень серьезное, то их с Магой ожидает тяжелый путь восстановления, на котором будут и нервы, и психи, и слезы. Но они сильные, они справятся, Костя не сомневается. А ребята из команды, в свою очередь, сделают все, от них зависящее, чтобы помочь, поддержать парней в это нелегкое для них обоих время.       – Ребята, это пиздец! – рявкнул буквально влетевший в раздевалку Набабкин, которого где-то не было, когда Костя с Ваней только пришли.       – Что еще? – взвыли в один голос ребята, а Кирилл шумно выдохнул, явно успокаиваясь.       – Я тут шел в раздевалку и наткнулся на того урода, что Федьку нашего локтем ебанул, – сквозь зубы, еле сдерживая злость, начал рассказывать Кирилл. – Так вот этот пидар сочинский с видом святой невинности вещает на камеру, что там, блять, и фола, собственно никакого не было. Мол, он случайно руку поднял и случайно коснулся. Там, оказывается, вообще не было так сильно, так что какое там пенальти? А еще, оказывается, он извинился перед Федей, мол, это игра и все такое. Вы можете себе представить такое? Еще и жвачку свою жует, чтоб он ею подавился. Я, блять, еле сдержался, чтобы не ебануть его точно так же, как он Чала нашего. И тоже сказал бы, что фола никакого не было, это легкое касание было. Пусть тоже с окровавленной рожей походит немного, для профилактики.       – Ребят, а вы, вообще, видели, что именно тогда произошло? – спросил Ильзат, а некоторые ребята тревожно посмотрели в сторону молчащего Кости, который все так же сидел на своем месте и смотрел в одну точку, казалось, даже не слушая, что говорят вокруг. – Я в другую сторону смотрел и увидел уже результат, так сказать.       – В интернете повтор должен быть, стопудово уже выложили, – ответил Никс, поморщившись от боли в спине. Яка приобнял парня, проводя ладонью по больной спине, и тот шумно выдохнул, немного расслабляясь от касаний любимого человека, и его тепла, расползающегося по телу. Он закрыл глаза, положив голову на плечо Бийолу, и снова заговорил. – Но я не советую это смотреть. Поверьте, там пиздец. Как вспомню, так передергивает всего.       – Я нашел, – подал голос Дивеев, и, учитывая его бас, прозвучало это слишком неожиданно, поэтому половина вздрогнула. – И здесь правда пиздец. Это пеналь стопроцентный, еще и красная. А этот… даже выражаться не буду.       Ребята стали подходить к Игорю, чтобы посмотреть видео с повтором момента, и с каждой минутой гул голосов становился все громче и громче. Все обсуждали увиденное, единогласно сходились во мнении, что там должен был быть пенальти и красная карточка, крыли матами арбитра и всю команду «Сочи», а Костя все так же сидел на своем месте и пытался успокоиться. Он сейчас в милипиздрическом шаге от того, чтобы ворваться в раздевалку гостей, найти этого урода и разбить ему морду точно так же, как он это сделал с Федей. Заодно можно и с обидчиком Арнора поквитаться.       – Игорь, покажи видео, – впервые за последние несколько минут подал голос Кучаев, и это заставило парней тревожно переглянуться. Они слишком хорошо знали своего одноклубника, друга, и сейчас абсолютно все видели, что срыв как никогда близок.       – Кость, может, лучше не нужно? Приедете домой, успокоишься немного и потом уже на свежую голову посмотришь. А то сей… – попытался было отговорить его Ваня, но был прерван резким, громким, почти что приказным:       – Покажи! – И не было другого выхода, кроме как выполнить просьбу/приказ.       Костя смотрел внимательно, не пропуская ни одной секунды и, кажется, даже не моргая. Смотрел и чувствовал, как внутри все закипает от бешенства, а рука сдавливает ни в чем не виноватый телефон так, что тот скоро треснет. На моменте, где показали, как у склонившегося над газоном Феди льется кровь из носа, и как он сам смотрит потерянным взглядом на собственные окровавленные руки, Кучаев не сдержал рыка, чем напряг стоявших рядом с ним парней. Дальше он не стал смотреть. Он увидел все, что ему было нужно.       – Костя, ты куда? – хватая его за руку, спросил Ильзат, когда Костя, отдав телефон обратно Игорю, решительно направился в сторону выхода. Его внешний вид буквально вопил о том, что выпускать парня никуда нельзя, иначе может случиться беда.       – Ильзат, пусти, – прорычал Кучаев, бросив на друга хмурый и пылающий злостью взгляд.       – Не пущу, иначе ты натворишь глупостей, – стоял на своем Ахметов, а Кирилл, Дивеев и Обляков под шумок перегородили ему путь к двери. Костя вздохнул и на мгновение прикрыл глаза, пытаясь успокоиться.       – Не натворю. Я Федю хочу найти, честно, – немного устало ответил он, а Ильзат несколько мгновений помедлил, решая что-то для себя, и, в итоге, отпустил его руку, кивнув парням, чтобы пропустили. – Спасибо, – выдохнул Костя и вышел из раздевалки, уверенным шагом направляясь в сторону медицинского крыла. Федю явно утащили туда.       Единственное, чего он сейчас хотел, это спокойно дойти до медкрыла, найти там Федю, узнать, что с ним все в порядке, забрать его домой и в ближайшие два дня вообще никуда не выпускать, чтобы забыть нахрен сегодняшний день, и все то, что произошло на этом поле. Разве он так много просит? Видимо, да, потому что на полпути его перехватили ребята из клубного канала, попросив ответить на пару вопросов.       – Ребят, а без меня никак? Серьезно, последнее, что мне сейчас нужно, это ваши интервью, – устало сказал Костя, смотря на парней, но те оставались непреклонны.       – Мы понимаем тебя, Кость, правда, но пойми и ты нас.       – Блин, у нас в команде столько людей, а вы остановили именно меня. Возьмите кого-нибудь другого, он скажет вам примерно то же, что и я, – предпринял еще одну попытку Костя, заранее зная, что она провалится.       – Ты же сам знаешь, по какой причине болельщики захотят услышать именно тебя, Кость. Мы все это знаем, – мягко сказала секунду назад подошедшая Кирильчева, и Костя окончательно сдался. Он так надеялся, что Катя его спасет от этого интервью, а она, оказывается, предатель.       – Не ожидал я, Кать, от тебя такого предательства, – упрекнул её Костя и тяжело вздохнул. – Задавайте свои вопросы, только недолго. Мне Федю найти нужно.       Насколько наивно было полагать, что его не спросят о том, какого он мнения об эпизоде с Федей? Наверное, так мог считать только полный дурак, потому что даже ребенку было понятно, что именно ради этого вопроса его и отловили. Болельщики давно просекли, что между ними с Федей особые отношения, даже кличку для них придумали (Костя никогда и никому не признается, что ему нравится, как звучат их фамилии в соединенном варианте, а Федя никогда не признается, что втайне от своего парня успел прочитать парочку фанфиков про них и теперь планирует склонить Кучая к определенным экспериментам в их сексуальной жизни). И Костя не дурак, понимает, что команда клубного канала, в первую очередь, нацелена на аудиторию болельщиков, и если они, болельщики, следят за их парой, то обязательно захотят услышать комментарий Кости по поводу произошедшего. Поэтому пришлось глубоко вдохнуть и медленно, даже чересчур медленно, выдохнуть, чтобы немного успокоиться и дать адекватный ответ, не обложив никого матами. Сделать это оказалось сложнее, чем он думал, но он справился и даже смог несколько раз улыбнуться на камеру, будто все хорошо, и он не хочет убить как минимум двоих людей. Вежливо попрощавшись с парнями и Катей, которая осталась проконтролировать процесс взятия интервью (Костя уверен, что Катя просто хотела убедиться в том, что он не сбежит после её ухода), он развернулся и продолжил свой путь к Феде. Господи, только бы с ним все было хорошо.       Стучать в дверь медицинского кабинета было страшно по той лишь причине, что он не знает, что увидит и услышит, когда окажется внутри. Но он пересилил себя и, постучав, решительно открыл дверь, готовясь к самому худшему, но увидел лишь сидящего на кушетке Федю с опущенной головой и пустой кабинет. А где хотя бы врач?       Костя прикрыл за собой дверь и подошел ближе, но Федя вообще никак не среагировал, будто даже не понял, что теперь в помещении не один. Он сидел, свесив ноги с кушетки, и рассматривал какую-то статуэтку у себя в руках. И было в его позе что-то такое, что заставило Костю забеспокоиться еще больше, чем до этого. Федя никогда не опускал голову, никогда не унывал, никогда не сдавался. Даже в тех ситуациях, когда удавиться хотелось, он находил в себе силы для того, чтобы улыбаться, заражать этой улыбкой окружающих и смотреть прямо, не опуская головы и не показывая собственную слабость. А сейчас... Сейчас он сам на себя не был похож. В клубной ветровке (и когда только успел надеть), которая сейчас висела на нем немного мешковато, он выглядел каким-то совсем маленьким, будто потерянным. Сгорбленная спина, опущенная голова и слегка подрагивающие руки, где на кончиках пальцев еще осталась его собственная кровь, – все это буквально кричало о том, что Феде нужна поддержка, что он практически сдался. Вот в такой простой, далеко не самой катастрофической ситуации он готов сдаться, потому что слишком быстро все одно за другим навалилось. На улыбку сил уже не осталось. Но Костя не позволит ему сломаться, не потеряет его, потому что тогда, когда вот в таком же состоянии был он сам, именно Федя в последний момент схватил за руку, не дав упасть в пропасть самокопания и апатии. Пришел черед Кости протягивать руку помощи и закрывать любимого человека от боли.       – Федь, – тихо позвал Костя, садясь рядом с ним на кушетку и аккуратно прикасаясь ладонью к его плечу. Федя вздрогнул, но не повернулся, а продолжил смотреть на статуэтку в своих руках. Только сейчас, подойдя ближе, Костя смог прочитать надпись на ней. Это приз лучшему игроку сезона, обладателем которой его назвали еще в мае. Видимо, только сейчас выпала возможность ему её вручить. Очень, блин, своевременно.       – Здесь написано, что я лучший игрок сезона, представляешь? – тихим, совсем лишенным жизненных красок голосом сказал Федя, но даже не пошевелился. – Лучший. Во всем чемпионате с сотнями игроков лучшим выбрали меня. А я что? А я не смог забить, не смог закончить ни одну атаку, не смог помочь команде, не принес ей победу. Я ведь нападающий, гребаная девятка. Я должен забивать голы, должен бежать вперед и отправлять мячи в ворота, а я нихрена из этого не могу сделать. Пять туров прошло. Пять. А у меня из полезных действий только хрен с маслом. Сегодня Черчесов был на матче, знаешь? И что он увидел? Каким своим действием я сегодня мог убедить его, что он должен выпустить меня на поле? Я ничего не сделал для того, чтобы заставить его изменить свое мнение обо мне. Я просрал этот матч по всем фронтам. И какой я после этого лучший, а? Ноль я полный, пустышка, которой повезло в одном сезоне, и которая сдулась на следующий. Правду говорят, что нам нужен новый нападающий. Потому что я не могу помочь команде, только подвожу вас, не оправдываю надежды, сколько ни пытаюсь. Я не заслуживаю права быть в этой команде...       – Нихрена тебя занесло, – пораженно выдохнул Костя, смотря на профиль парня круглыми от шока глазами. Как долго в голове этого светлого человека крутились все эти мысли, и как он, Костя, не заметил ничего? Что же он за парень такой, если пропустил тот момент, когда его любимый человек стал грузить себя совершенно ненужными и глупыми мыслями? От этого становится дурно, и самому себе хочется отвесить хорошенький такой подзатыльник за то, что был настолько невнимателен.       – Федь, ты чего так загрузился, а? – мягко спросил Костя, положив ладонь на предплечье Феди, легонько сжимая его.       – Та ничего, просто… Не важно, не обращай внимания, – отмахнулся Федя, но Кучаева это совсем не устраивало.       – Федь, посмотри на меня, пожалуйста, – попросил Костя, сжав руку парня сильнее. Чалов несколько мгновений не двигался, а потом все-таки вздохнул тяжело и поднял свой взгляд на парня. Косте стало плохо. Федя выглядел совсем не так, как обычно. И дело даже не в опухшем из-за удара носе, на который врачи прилепили пластырь, чтобы закрыть рассечение. Дело в абсолютно потухшем взгляде и красных глазах, которые с головой выдавали, что Федя плакал. Его Федя, который даже в самой пиздецовой ситуации старается держать себя в руках, не позволяя себе расплакаться, сегодня плакал, а его, Кости, не было рядом. И от этого хочется удавиться, потому что Федя всегда был рядом с ним, когда ему нужна была помощь, а когда поддержка необходима ему самому, Кости рядом не было. – Хороший мой, родной, – выдохнул Костя и порывисто обнял парня, притягивая его к себе и прижимая так сильно, как только мог. Федя выдохнул как-то немного судорожно и рвано, но тут же обнял его в ответ, откладывая в сторону проклятую статуэтку, которая стала последней каплей для и без того разбитого парня. Ему очень сильно хотелось привычно уткнуться носом Косте в шею, вдохнуть его запах и позволить себе расслабиться, но он вовремя вспомнил, что нос и без того поврежден. Поэтому он лишь вздрогнул и шумно выдохнул, прижимаясь щекой к щеке Кости и сжимая руки у него на спине с такой силой, что даже больно немного становилось.       – Я не справляюсь, Кость. Не могу помочь команде тогда, когда обязан это делать, – срывающимся голосом прошептал Федя, и Костя отчетливо слышал в его дрожащем голосе слезы. Этого не должно быть. Его солнечный Федя не должен плакать. Он должен улыбаться, а его глаза должны светиться от счастья.       – Ты слишком строг к себе, Федь, слишком многого от себя хочешь, – сказал Костя, поглаживая парня по спине в успокаивающем жесте и целуя его в висок. – Ты играешь одну из главных ролей на поле в каждой нашей игре. Да, возможно, ты не забиваешь так много, как тебе самому хотелось бы, но это не из-за того, что ты плохой игрок, а из-за того, что ты другой. Ты не такой, как все «девятки» в классическом понимании этого номера. Ты не стоишь на линии последнего защитника в ожидании, когда тебе кто-то вложит мяч в ноги, чтобы ты забил, обновив свою статистику. Ты бегаешь по всему полю, борешься за мяч на каждом клочке газона, выгрызаешь этот мяч у противника и не жалеешь отдать его другому игроку, чтобы забил он, а не ты. Ты отрабатываешь в защите, хотя, если судить по функционалу твоей позиции, ты вообще там не должен появляться. Но ты это делаешь, потому что живешь игрой, живешь командой и хочешь выжать из себя максимум в каждой игре, принося пользу не только в нападении, но и в защите. Именно поэтому в прошлом сезоне лучшим выбрали тебя. Потому что тебе не нужно забивать по три гола за матч, чтобы стать лучшим. И по той же причине в прошлом мачте ты стал лучшим. И перед этим, когда награду получил Влашич, эксперты рассматривали и тебя в качестве претендента на это звание из-за тех же качеств. Потому что ты – это ты, и тебе вовсе не нужно забивать в каждой игре, чтобы доказывать свою значимость и приносить пользу команде.       – Я люблю тебя, коть, очень сильно, – прошептал Федя и шмыгнул носом, разбивая этим сердце Кости.       – Ты плачешь?       – В глаз что-то попало, – тихо буркнул Федя, закрывая глаза, а Костя улыбнулся и попытался отстранить парня от себя, чтобы посмотреть ему в глаза. Получилось это сделать лишь после третьей попытки, потому что Федя держал крепко и упрямо не позволял отцепить себя от теплого и родного тела.       – Федь, ну, посмотри ты на меня, не упрямься, – немного капризно попросил Кучаев, и в этот раз Чалов сдался. Он позволил парню отстранить себя, но в глаза Косте так и не посмотрел. Не хочется показывать свои красные от слез глаза, хотя Костя все равно в них посмотрит, Федя знает это. – Какой же ты у меня упрямый, – усмехнулся Костя и, легонько взяв парня за подбородок, заставил его поднять голову и посмотреть на него. Глаза Феди были красные, и в них все еще блестели слезы, которые бесконтрольно катились по щекам крупными каплями, как у маленького ребенка. Костя покачал головой и, обхватив лицо парня ладонями, провел большими пальцами по его щекам, стирая соленые капли.       – Не смотри на меня так, – буркнул Федя, отводя взгляд в сторону и пытаясь отвернуться. Не получилось.       – Как? – улыбнувшись, спросил Костя, а потом поцеловал Федю в щеку под правым глазом, снимая с кожи только что упавшую слезинку. Чалов закрыл глаза.       – С жалостью, – выдавил из себя Федя и тут же шумно выдохнул, потому что Костя оставил еще несколько легких, едва ощутимых поцелуев на щеках.       – Из-за слез ты перепутал жалость с нежностью, Федька, – усмехнулся Кучай и поцеловал Федю в бровь над закрытым правым глазом, а повторил то же самое, только с левой стороны. Федя хотел еще что-то сказать, но не смог, потому что нежные поцелуи, которые Костя оставлял, кажется, на каждом участке его лица, намерено обходя стороной пострадавший нос, напрочь выбивали все мысли из головы.       – Щекотно, коть, – шепотом выдохнул Федя, когда Костя провел носом по щеке парня, а потом оставил два поцелуя на ней и один – прямо на закрытом глазу. Кучаев улыбнулся.       – Главное, что не больно, – таким же шепотом ответил Кучай и оставил еще один поцелуй, только уже на другом глазу. Костя целовал нежно, трепетно, аккуратно, будто стараясь своими поцелуями забрать все плохие мысли и болезненные ощущения. Его пальцы перебрались на шею Феди, поглаживая её и легонько царапая кожу короткими ногтями. Он слишком хорошо знает своего парня и его слабые места, знает, как и где нужно касаться, где целовать, чтобы доставить ему удовольствие и заставить снова улыбаться. И сейчас он вкладывал всего себя в эти поцелуи, всю душу отдавал Феде, с помощью поцелуев пытаясь подарить ему ощущение безопасности и защищенности, тепла и уюта. И ему это удалость, потому что, спустя несколько долгих минут, заполненных поцелуями и уютной тишиной, на лице Феди появилась первая за это время, слабая, но такая долгожданная улыбка. – А вот это уже намного лучше, – тоже улыбнулся Костя и поцеловал Федю в место, где у него всегда появляются ямочки, когда он улыбается от всей души.       – А губы?       – А губы, милый мой, будут минимум через три дня, – ответил Костя, поцеловав его в самый уголок губ, причем так невесомо, что могло сложится впечатление, будто поцелуй этот вообще привиделся.       – Почему? – тут же возмутился раненный, даже глаза открыв от возмущения. Кучаев улыбнулся, полностью довольный тем, что ему удалось вытащить нападающего из его грустных мыслей.       – Потому что можем случайно травмировать твой нос еще больше, чем он уже пострадал. – Еще один поцелуй, только уже в другой уголок губ.       – Я же не носом буду целоваться! – снова возмутился Чалов, а Костя еле удержался от того, чтобы засмеяться. Слишком мило выглядел такой вот обиженный и одновременно с тем возмущенный Федя, в глазах которого, наконец, появилась жизнь, что явно было лучше полного отсутствия эмоций.       – А он у тебя слишком большой, боюсь зацепить, когда целовать тебя буду! – с улыбкой выдал Костя и все-таки засмеялся, увидев вселенскую обиду в глазах напротив.       – Та ну тебя! – обижено буркнул Федя и, оттолкнув парня, отвернулся от него, скрестив руки на груди. Это вызвало новый приступ смеха у Кучаева. Только Федька может обидеться на то, что его не хотят целовать с целью не навредить.       – Не дуйся, Федька, морщины появятся, – отсмеявшись, сказал Костя и, придвинувшись ближе, легонько пихнул его в бок. Тот дернул плечом и повернулся к нему спиной, заставив Кучаева улыбнуться от накатившего умиления. – Федь, не обижайся, за тебя же беспокоюсь, – уже серьезно сказал Костя и, подсев ближе, обнял его со спины, скрестив руки у парня на животе и прижавшись щекой к его плечу.       – Я в полном порядке, не нужно за меня беспокоиться, – ответил нападающий, но было в его голосе что-то такое, что буквально молило о беспокойстве и заботе. Костя слишком хорошо знал этот голос.       – Но я буду, потому что люблю тебя, – спокойно ответил Кучаев и поцеловал его в затылок. – Что тебе сказал врач?       – Что все в порядке, жить буду.       – Не ври мне, – строго сказал Костя, проведя носом по линии кожи над воротником куртки. Федя вздрогнул и опустил голову, положив ладони на скрещенные у него на животе руки Кости. Тот сразу же переплел их пальцы и сжал ладони Феди в своих руках.       – Сказали, что, скорее всего, перелом, но точно станет известно только завтра после рентгена, – тихо ответил Чалов, а Костя сжал его ладони еще сильнее. В этот раз не в качестве поддержки, а чтобы угомонить собственную моментально вспыхнувшую злость. У его Феди чертов перелом носа, а тому уроду не то, что руки не оторвали, даже желтую карточку не дали, не говоря уже о пенальти. Да будь на то воля самого Кости, он бы ему прямую красную выписал и на поле еще матчей пять или шесть не пускал, это если судить с точки зрения арбитра. А если бы его пустили к нему просто как Костю Кучаева, то он вырвал бы ему руки и в задницу вставил, чтобы не размахивал ими ни на поле, ни где-либо еще. – Не бесись, все хорошо, – уже уверенней сказал Федя, который чувствовал, как сильно напрягся его парень. Они очень похожи друг на друга. Одинаково тихие, скромные, трудолюбивые, солнечные и улыбчивые, но, когда что-то случается с их близкими, они готовы всех и каждого порвать, только бы отомстить, только бы сделать так, чтобы любимому человеку снова было хорошо. И они правда готовы закрыть его собой от любой печали, только бы любимый человек снова улыбался так же солнечно и счастливо, как и до этого.       – Ты даже не представляешь, насколько сильно я испугался, когда увидел тебя на газоне с окровавленными руками и лицом, – еле слышно прошептал Костя, прижавшись лбом к спине между его лопатками. – Думал, что сердце прямо там остановится. Я рванул к тебе, но, слава Богу, Ваня вовремя меня остановил. Если бы не он, я точно натворил бы глупостей на поле. А потом я так злился… Господи, еще никогда в жизни я не хотел так вырвать кому-то руки или, хотя бы, разбить морду. Я так люблю тебя, Федь, и так за тебя боюсь.       – Все хорошо, коть, правда, хорошо, – выдохнул Федя и развернулся в руках Кости, снова оказавшись лицом к лицу с ним. – Нос заживет, даже если и сломан. Все пройдет и снова станет на свои места. Не нужно злиться и нервничать тоже не нужно, слышишь?       – Слышу, – кивнул Костя и немного порывисто обнял Федю, прижимая того к себе настолько сильно, насколько это возможно. – Прости меня.       – За что, глупый? – искренне удивился Федя, обнимая парня в ответ и прижимаясь щекой к его виску. Все еще хотелось привычно зарыться носом ему в волосы или поцеловать в шею, но нельзя, нельзя, черт возьми, этого делать.       – За то, что не заметил вовремя, как ты стал грузить себя ненужными мыслями, – тихо ответил Кучаев, немного отстранившись. Он снова обхватил лицо парня ладонями и посмотрел прямо ему в глаза. – Прости, что оставил тебя одного с твоими мыслями, что не помог избавиться от них и позволил так загрузиться. Я должен был заметить, должен был помочь, как всегда ты мне помогал. А я проглядел, позволил всему этому случиться, оставил тебя одного. Прости, прости меня, пожалуйста, прости, – под конец своей речи Костя перешел на шепот и сам не заметил, как в горле появился ком, а на глаза навернулись слезы. Пожалуй, единственное, чего он боится больше всего в этой жизни, это потерять Федю, поэтому он сейчас так цепляется за него и так просит прощения. Он просто боится, что однажды может не успеть, и Федю окончательно утянет в эту черную бездну самокопания.       – Эй, ну, ты чего? Перестань, – Федя накрыл руки Кости своими и убрал их от своего лица, крепко сжав. – Все хорошо, слышишь? Ты не опоздал, и ничего не случилось.       – Но ты…       – Я не грузился все время, честное слово, – перебил его Чалов. – Это сегодня просто все навалилось. Провальная игра, ноль полезных действий от меня, травма Арнора, разбитый нос, арбитр, который ни пенальти, ни карточки не дал. Все это свалилось в одну кучу, и я сорвался. На арбитра наорал, Федю Кудряшова матами покрыл, врачам нашим нахамил. А потом еще эти журналисты со своей наградой. Они правда считают, что сегодня лучший момент для её вручения? – нотки возмущения прорвались в голосе Феди, и Костя не сдержал легкой улыбки. – Потому и загрузился так сегодня. Но сейчас все хорошо, потому что ты рядом со мной. Тебе не за что извиняться, правда.       – Федь, обещай, что скажешь мне, если вдруг снова появятся подобные мысли, – практически потребовал Костя, смотря Феде в глаза и сжимая его руки. – Пообещай, что не скроешь.       – Хорошо.       – Нет, пообещай, Федя! Скажи, что будешь со мной честен и расскажешь, если снова начнешь думать о плохом. Обещай, Федя!       – Хорошо, коть, обещаю. Обещаю, – уверенно и абсолютно искренне сказал Федя, а потом поцеловал Костю. Да, это скорее похоже на прикосновение губ к губам, нежели на полноценный поцелуй, но и этого было достаточно для того, чтобы передать все те эмоции и чувства, которые они испытывали в тот момент. – Люблю тебя, Кость, очень сильно, – выдохнул Федя, поцеловав парня в висок.       – Я тоже тебя очень сильно люблю, Федь. И я обещаю, что закрою тебя собою от любой печали. Клянусь.       И он правда закроет. Окружит заботой и любовью, не позволит ни одной плохой мысли пробраться в голову Чалова, а если это вдруг и случится, то Костя заберет их все своими поцелуями, своим теплом, любовью и нежностью. Он сделает все возможное и невозможное для того, чтобы глаза его парня больше никогда не выглядели так безжизненно, как сегодня.       – Поехали домой, коть. Я так устал, – выдохнул Федя, у которого от теплых и таких родных объятий уже глаза слипались. Он слишком устал за сегодня, и единственное, чего ему хочется, это вернуться домой, принять душ, лечь в кровать, прижавшись к теплому Костику, и уснуть с верой в то, что следующий день будет лучше сегодняшнего. Они со всем справятся. У них будут еще и победы, и поражения. Будут назначенные и не назначенные пенальти. Будут желтые и красные карточки, назначенные как им, так и их противникам. У них будет и хорошее, и плохое, но они со всем этим справятся, если будут вместе. Они будут держаться друг за друга, и тогда любая беда будет им по плечу. Тихое, нежное «Я люблю тебя», прозвучавшее в тишине, когда есть только они двое, будет их главным средством борьбы с любой бедой. И сколько они будут жить, столько они будут закрывать друг друга собою от любой печали, будут лечить раны поцелуями и шептать по ночам слова любви, а днем будут биться друг за друга на поле, потому что в этой жизни у них все так – одно на двоих. И по-другому быть не может.