Mr. Sun Mr. Moon

— Но я уже бывал в Лос-Анджелесе, Джон, — самодовольно улыбается Элтон.  — Нет, не бывал, — с мягкой ленцой в голосе отзывается Джон. Элтон недоуменно смотрит на него, но даже не пытается спорить — Рид непоколебим в своей уверенности. Элтон много позже понимает, что именно он имел в виду: Джон приглашал его вовсе не в блистательный Л.А., где он пару месяцев назад дал два концерта и съездил туристиком к Аллее славы — Рид звал его в какой-то особый город, которому просто по случаю приходилось носить одно имя с городом ангелов. В этом Л.А. у Джона много друзей в роскошных домах на холмах — и каждый ему безыскуственно, искренне рад. Джон в три минуты подбирает костюмы под стать жарким дням и удушающим ночам — и всегда выглядит свежо и изысканно. Джон знает, что если проехать три квартала налево, а после чуть-чуть пройти по переулку, то попадешь в бар Коконда, где сангрия пьется как мед, а текила — как вода, и голова на утро не будет болеть. Здесь и утра нет как такового — небо выплескивает фиолетовое и пурпурное будто бы тогда, когда само этого хочет. В ходе этой поездки Элтон уясняет две вещи: часы в Лос-Анджелесе носить совершенно без толку и — довольно странное, ранее неведомое — ему здесь отчаянно, до крути в животе не нравится. Он много пьет, потому что везде наливают, сильно потеет, потому что драная жара, и много с кем знакомится, но мало с кем беседует. Особняковые и помесничьи друзья Джона говорят с ним от силы минут десять — ровно столько, чтобы успеть спросить, правда ли он тот самый Элтон Джон и небрежно хмыкнуть над одним из гастрольных анекдотов, которые Элтон торопливо рассказывает, лишь бы заполнить возникающую в одночасье тишину. Голос его в такие моменты становится глуше, он путается в героях и местах действия, и то, что в его голове представлялось смешным до коликов, на деле выходит нелепым, будто рождественский носок, натянутый на волосатую ногу посреди жаркого лета.  — Вот так и сказал? — учтиво улыбается сценарист Джованни, бегая глазами по залу, — Поверить не могу, до чего же занятно. Прошу прощения — нужно проведать Идрис, она кажется, совсем заскучала, бедняжка. Элтон провожает хмурым взглядом худого как спичка сутулого мужчину в темном, с иголочки, костюме. «Иди-иди. Пополам не переломись по дороге». Он сам себе ухмыляется, но тут же подтирает с лица злую улыбку. Этот Джованни вовсе не виноват, что он не способен говорить хоть сколько нибудь увлекательно. Элтон утомленно отирает лоб. Дьяволово пекло. А где Джон? Найти его, впрочем, не так уж сложно — где компания весело стрекочет, там и он чаще всего разглагольствует и пестрит остротами. Элтону долговато давалась мысль, которая была и бессмысленна, и единственно верна — он ведь со страшной силой ревнует Джона. И не к человеку — к целому городу.  — Скучаешь? — Рид неслышно подходит со спины, Элтон успевает пригубить шампанское, которое сам себе наливает из тяжёлой, с тисненым узором бутылки.  — Как тут не заскучать, — отзывается он, — Ни единого стоящего человека, сплошняком надутые павлины, которые ни о чем, кроме нарядов и цен на жилье говорить не умеют.  — Это Голливуд, Элтон — усмехается Джон, — Кого же ты хотел увидеть на этой вечеринке — профессоров и академиков?  — Ни малейшего понятия. Но все эти, — Элтон указывает бокалом на стоящую невдалеке компанию смеющихся что есть мочи мужчин и женщин, — они мне не нравятся,  — Зато ты нравишься им.  — Да неужели? Разве что когда пою, — говорить об этом Элтону не хотелось — вырвалось само.  — А к чему тебе их расположение в другое время, скажи пожалуйста? Джон смотрит на него чуть отрешенно, будто бы задумавшись. Элтон не знает, был ли вопрос риторическим, и отвечать не торопится — размашисто гоняет по бокалу крупную клубничину.  — Я думаю, что нам пора немного прокатиться, — наконец прерывает молчание Джон. Элтон смотрит на него чуть испуганно — словно раскапризничался не к месту, и за это его хотят забрать из песочницы.  — Все в порядке, я вполне могу…  — И все же — давай прокатимся. Хочу тебе кое-что показать.  — Что именно показать? Рид не может не улыбнуться.  — Когда покажу, тогда и узнаешь. Они выходят из гудящего людьми и музыкой шале, едва ли попрощавшись с хозяевами — Элтон, впрочем, их и не знает, иначе бы им послушно кивнул. Время уже близится к утру, спасительного ветерка как не было, так и не появилось; бледные звезды сияющими каплями расплываются на светлеющем небе. Рид подзывает водителя и что-то негромко говорит ему, пока Элтон усаживается на заднее сидение кабриолета. Водитель услужливо кивает и гулко топает в сторону дома. Джон быстро идёт к автомобилю.  — Советую сесть вперёд.  — А куда пошел водитель?  — Он нам не понадобится — я его отпустил.  — А кто поведет? Ты?  — Не совсем так, но пока что за рулём буду я. Они рассаживаются по местам — Элтону и любопытно, и чуть опасливо — что такого задумал Рид? А он будто ничего и не думает — тихонько едет по пустой пыльной дороге и вертит ручку радио, словно пытаясь поставить что-то свое. Шшш…охладитесь с Баскин…шшш…крх… Хелтер-скелтер…пшшр… А что ты думаешь, Роб? Великолепный был удар, черт воз…скрш…  — Вот и оно, — довольно улыбается Рид; он оставляет радио в покое, предварительно подбавив звук. Авто мягко шуршит колесами, а за ним газовым шлейфом несётся звонкий дамочкин голос, бодро подпевающий бопу про танец картофельного пюре. Элтон смотрит по сторонам — по небу плывут лёгкие, светлые по краешку облака, а мимо проносятся розовеющие холмы, залитые тенями равнины, пальмы с пышными зелеными кринолинами на самых кромках, роскошные дома с неспящими окнами, дребезжащие неоновые вывески с затухающими через две-три буквами…  — Когда я впервые приехал в Лос-Анджелес, то первую ночь провел здесь, на этой дороге, — негромко говорит Джон, лихо заворачивая на развилке навстречу гаснущим мало помалу рядам фонарей, — Арендовал автомобиль, который мне был совсем не по карману, выкрутил радио на какую-то одним местным знакомую волну — и поехал к побережью. Знаешь, что меня удивило? Здесь даже ночью не было темно: мне ехалось легко, я мог не опасаться новой дороги. В Нью-Йорке, я слышал, говорили, что никто никогда не спит, и потому там постоянно светло, но тут было все иначе — люди отдыхали, никого не было на улицах, на трассах, ни единой души, но город…сам город все равно сиял — будто ни для кого, но и для кого-то в особенности. Знаешь, что я тогда подумал, Элтон? Я подумал, что он сияет для меня. Элтон смотрит на него с той осторожностью, которую порой рождает неожиданное откровение. Он сотни раз видел Джона обнаженным, но сейчас он кажется ему более нагим, чем в иные минуты их близости. А близки ли они сейчас?  — Ты ведь хотел увидеть мой дом, помнишь? — говорит Рид, чуть повернувшись к нему, — Вот это, Элтон, я и называю своим домом. «Твоим, но не моим, так ведь?».  — Мне здесь нравится, Джон, — слабо улыбается Элтон в ответ, зябко ныряя в свой цветастый пиджак — ему вовсе не холодно. Рид кивает и мягко давит на тормоз — автомобиль, наделав пыли, останавливается у ближайшего поворота.  — Знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?  — Кокса? — тут же начинает суетиться Элтон, — У меня есть немн…  — Нет уж, оставь себе на утро, — досадливо отмахивается Рид, — Попробуешь ещё разок? «Меня?»  — Не знаю. Говори так. Рид осторожно наклоняется к нему и шепчет на ухо: — Мне бы хотелось, чтобы ты сел за руль.  — Что? Зачем? Элтон от души хохочет.  — Вот уж не стоит, Джон. Я был самым отвратительным водителем во всем Пиннере — а там и автомобилей-то всего три штуки, если считать вместе с мороженицей.  — Здесь не Пиннер — в этом вся и прелесть, — возражает Джон, — Усаживайся на мое место — мы отлично доедем до побережья.  — Да я не умею с таким рулём. Меня Берни немного учил…  — Потому и не умеешь, — на лице Джона проскальзывает нетерпение.  — Хорошо, но…медленно поеду, ладно? И ты приглядывай, пожалуйста.  — Разумеется, Элтон. Стал бы я предлагать тебе водительское место, если бы не мог вовремя схватиться за руль, коли ты вдруг покатишься в овраг. Элтон понимает, что вовремя перехватить управление Риду будет очень сложно. И осознает, что Джону об этом известно даже лучше его самого. И все же — садится за руль. Джон толково объясняет что и куда нажимать. Потихоньку, кочками и толчками, бордовый кадилак выезжает с развилки — и вот уже медленно, по-старушечьи тянется по широкой дороге.  — Джон?  — Да?  — Давай включим радио?  — Отличная идея. Рид вертит ручку — вновь им попадается бодренький бессмысленный боп об утраченных днях и богом забытых танцах и любовниках.  — Оставить?  — Оставляй. Элтон напряжённо смотрит вперёд, руки тяжело, неумело лежат на кожаном руле, но душа его, подпрыгивая на кочках, проваливаясь в ямки, все больше полнится детским искристым восторгом. Кадиллак послушен, утро тихое, а он может доставить Джону такое удовольствие, которого тот у других и просить бы не подумал. Он осторожно косится на Рида — он смотрит куда-то вдаль с мягким, рассеянным выражением, погруженный в переливы трескучего радио.  — Джон?  — Да?  — Мне здесь очень нравится. Он не лжет — и Рид об этом знает. Джон с лаской проводит теплой ладонью по его колену.  — Не…не сейчас ведь?  — Не сейчас, — согласен Рид, — но сегодня. Элтон готов остановить автомобиль в тот же момент, но, чуть подумав, решает обождать — и лишь сильнее давит на газ. Сейчас происходит нечто куда более для него важное. — Потише, мистер Лауда, не стоит так разгоняться, — Рид легонько дотрагивается до его плеча. Элтон чуть сбавляет скорость, чтобы через пять минут набрать ее вновь. Утро настигает их на подъезде к побережью. С холмов горделиво смотрят на автомобиль особняки на толстых сваях; Элтону кажется, будто до них можно дотянуться рукой. — Ну, какой из меня получился водитель, Джон? — дурашливо спрашивает он, абы как притормозив почти у самой кромки воды. Джон жадно целует его, оставляя вопрос без ответа; в его терпком взгляде, в движениях суетливых рук, в напористости губ читается одно и то же — сегодня уже давным-давно наступило.