39 смертей

Губы у Вовы мягкие, их целовать приятно, но такие равнодушные, что Лёше умереть хочется каждый раз после их поцелуев. Вова на них никогда не отвечает, замирает каждый раз, как статуя, и позволяет, и это позволение невыносимую боль причиняет каждый раз, но отказаться от этого Лёша не может — это единственное, что у него есть. И он целует, отчаянно, каждый раз пытаясь удержать слезы и не закричать от того, как разрываются внутри сердце и легкие, жалея о дне, когда все это началось. Это было несколько недель назад. Тогда Лёша правда почему-то поверил, что все может быть совсем иначе, чем он привык думать. Поверил ненадолго, но этого отрезка времени хватило на самую большую, совершенную им, ошибку. Он сказал Вове, что любит его, кратко, без лишних слов, но Вова сразу понял, что это не шутка. Стоял несколько секунд молча, смотрел так, что в дрожь бросало, да и сейчас бросает,от воспоминаний. Смотрел, будто бы Лёша ударил его беспричинно и сильно, а у него в этот день еще и умер кто-то. И удивление, и непонимание, и боль. Лёша пожалел сразу, извиниться захотел или в шутку свести, только вот не получилось — Вова ушел молча. Он боялся, что это последняя их встреча, что Вова его возненавидел. Наверное, лучше бы было так. Любовь, ничем не подпитываемая, прошла бы. Мучительно, долго бы, может быть, но все равно бы прошла. Высохла бы, как озеро, лишенное притоков. В реальности же Вова пришел к нему вечером, совершенно пьяный и грустный. Извинялся, на коленях стоял, обнимая его ноги, говорил, что ему очень жаль, что он его, Лёшу, не любит. От этого стало еще больнее, будто в грудь свинец раскаленный заливали. Вова хороший очень, Вова эмпат, Вова не может боль другим причинять. Это и стало проблемой для Лёши. Потому что дальше Вова встал прямо перед ним, за плечи взял, смотря своими грустными глазами и позволил целовать себя. Каждый раз, когда захочется, если только от этого легче будет. И Лёша совершил вторую свою большую ошибку за день. Согласился. Догадываясь, что больно будет, не смог отказаться все равно. И поцеловал. Вова уже тогда, нетвердо стоя на ногах, был совершенно равнодушным. Он был расслаблен, рот приоткрыл, но в ответ ничего не делал, просто позволял. Внутри Лёши умерло что-то. На следующий день оказалось, что это не пьяный бред был. Вова все помнил, и Вова написал, что его предложение в силе, вынуждая Лёшу совершить ошибку снова, согласившись и теперь. Второе подобие поцелуя произошло в этот же день, только теперь Лёша был пьян, а Вова трезв, но все так же податлив и безразличен. Вот и сейчас губы у Вовы, как у куклы, только теплые и мягкие по-человечески. Ему не противно, даже когда язык Лёши в рот проникает, обласкивая его собственный и зубы с очаровательной щербинкой. Ему все равно, он после разговор продолжает, будто ничего не произошло совсем, будто Лёша сейчас не пытается за дрожащей улыбкой скрыть очередную свою маленькую смерть, тридцать девятую по счету. Когда через два дня, во время прелюдии к сороковой смерти, Вова кладет ладонь ему на талию, не отталкивая, но и не притягивая, просто кладет, Лёша едва ли не захлебывается от нахлынувших эмоций. Губы, которые он целует, все так же бездвижны. Наверное, этот жест можно считать случайным, но Лёша все равно после этого поцелуя так и не умирает в сороковой раз, хотя в остальном все точно так же. Сорок первый поцелуй происходит на следующий день. Вова в этот день немного странно ведет себя, говорит что-то невпопад, нервничает будто, и очень много смотрит на Лёшу, только не в глаза совсем, как обычно, где-то рядом, и Лёше кажется, что прямо на губы. Он даже вытирает их незаметно, думая, что что-то не так, но ничего не меняется. В этот день он целует, чувствуя панический страх, потому что кажется, что это последний раз, когда Вова позволяет. Сердце бьется прямо в горле. Лёша целует все равно, игнорируя состояние, близкое к потере сознания. А потом происходит то, чего он вообще не ждет, возвращая его в реальность резко, будто ребенка тонущего, дернув за руку, вырвали на поверхность из сомкнувшихся объятий воды. Губы Вовы шевелятся в ответ, а язык робко касается языка Лёши, и руки — обе — на его талии оказываются и ближе притягивают. Сороковая смерть так и не наступает.