Пауки и скорпионы

— Говорят, архангел пал, — Дагон во время внерабочей встречи у Вельзевул поделилась последними сплетнями. Они сидели в огромном пустом зале вдвоем, материализовав перед троном стол и стул; вообще в присутствии владыки ада не сидели, но у Дагон были свои привилегии. На столе стояла драгоценная древняя посуда, наполненная всевозможными блюдами, какие только могли прийти в голову демону чревоугодия. — Да ну, — Вельзевул обмакнула палец в вино, прежде чем выпить; она чувствовала вкус руками. — Ага, такого со времен тех восставших не было. Помнишь, которые женились на дочерях Адама. — И где он? Падший архангел, — Вельзевул выпустила изо рта рой мух, и те облепили лежащее на золотом блюде мясо с кровью, потом полетели назад к хозяйке и растворились в ней, заползая под кожу. Вельзевул откинулась на спинку трона, наслаждаясь коротким ощущением блаженной сытости. — Говорят, в самом низу, — Дагон передернула плечами. — Он силен как сам… как сам, ты поняла. И хотя потерял крылья… — Потерял крылья? — перебила Вельзевул. — Значит, очень силен, раз его побоялись так просто отпускать. — Он унес с собой лук, — продолжала сплетничать Дагон. — И никто его не сбрасывал, он сам шагнул вниз. — Ничего себе, — Вельзевул смерила бутылку взглядом, и та снова опрокинулась над ее бокалом. — А еще что нового? — Да ничего, все только о нем и говорят. Пока его не видел никто, кроме ну ты поняла, еще Азазель. По полу прострекотал маленький шустрый скорпион. — Кажется, к нам в гости кто-то важный, — заметила Дагон, и, напустив на себя максимально безразличный вид, Вельзевул гордо выпрямилась в кресле. Власть над пауками и скорпионами дана далеко не всем, насколько она знала, только сам дьявол повелевает ими. Неужели к ней пришел он сам? Хотя, может, и ошибка, но рисковать не стоит. Дагон, как полагается по статусу, встала рядом с ее троном, взмахом руки уничтожив стол, стул и следы их пиршества. В зал быстрым шагом вошел некто, одетый в современный черный костюм с голливудским галстуком, неожиданно чистый, и сверкнул до боли знакомой улыбкой. — Ты что тут делаешь? — прошипела Вельзевул, и рой разозленно загудел над ее головой. Дагон вытаращилась на вошедшего, но деликатно промолчала, предоставив Вельзевул возможность самой разить и убивать. Ну, конечно, тот факт, что она не хотела умирать при исполнении, тоже никто не исключал. — Я пришел сообщить, что многие проекты нам придется по-прежнему выполнять совместно, поэтому счел нужным сперва заново наладить неформальный контакт, — как ни в чем не бывало сказал Габриэль. — Ты с Небес своих рухнул, архангел? У меня здесь скорпионы, сейчас сам сатана явится, а ты каким-то образом проник в ад и хочешь рассказать о неформальных контактах?! — Да, — просто ответил Габриэль. — Что «да»?! — Да, я пал с Небес, как ты выразилась, рухнул. Дагон охнула за спиной Вельзевул. — Оставь нас, — коротко бросила Вельзевул, на миг обернувшись к ней. — Ты не достаешь ногами до пола! — вдруг заметил Габриэль, и смех гулко отозвался в огромном пустом зале. Вельзевул на мгновение зажмурилась. — Подожди, — она спустилась с трона, сошла по лестнице. — Как это могло получиться, ты же… ты же чертов архангел. — Я был низвергнут за первородный грех, — легко ответил Габриэль, пожав плечами. — За непослушание? Из-за того, что не случился Апокалипсис? — Нет, — он улыбнулся снова; улыбка у него была теплая и веселая, как раньше. — Первородный не для людей. Самый первый грех, за который пал Люцифер. — Гордыня, — тихо сказала Вельзевул. — Да, я взял на себя смелость решать и судить, хотя это не было в моей юрисдикции. Вельзевул погладила его по груди и обняла, так и не надев перчатки, не чувствуя больше жжения от любого прикосновения к его коже. Габриэль сдавил ее в объятиях так, что опасно заныли ребра. — Если ты теперь думаешь, что я выпущу тебя отсюда ближайшие лет пять, ты ошибаешься, — Вельзевул запрокинула голову, глядя снизу вверх на его лицо, и отмечая нездоровую бледность, воспаленные веки, потемневшие волосы. Глаза Габриэля стали цвета кровавого рассвета, ничего не осталось от холодного отблеска драгоценных камней. Теперь внутри новорожденного демона бушевал пожар, Вельзевул знала, как горит все внутри после падения, она не могла забыть этого много тысячелетий. — Я помогу тебе, милый, — зашептала Вельзевул, целуя его в губы. — Будешь меня слушаться, и никто тебя не тронет, ты станешь благословлять тот день, когда впал в искушение, никогда не пожалеешь. Габриэль вдруг выпустил ее из объятий, крепко взял за воротник рубашки и разорвал ее до самого низа, провел рукой по обнажившемуся телу. Вельзевул даже глаза закрыла от удовольствия от такого простого жеста: она уже привыкла к постоянной боли от его прикосновений. Они оба раньше после любой проведенной вместе ночи выглядели хуже, чем после битвы: Вельзевул лежала в ледяной воде, пытаясь успокоить жар от его ладоней на спине и груди и как-то унять боль, разъедающую изнутри, а Габриэль, на котором кожа воспалялась и набухала водянистыми волдырями, которые потом сочились гноем и кровью, старался не попадаться на глаза никому из ангелов и приходил в себя на Земле. — Если хоть кто-то посмеет к тебе прикоснуться, я сожру его, а бессмертную душу запру с душой Каина и дам ему полную свободу действий, — шепнула Вельзевул, стягивая с Габриэля пиджак и развязывая галстук. Ей показалось, что взгляд у Габриэля растерянный; ну конечно, он здесь совсем недавно, не привык, к тому же она наверняка его ошарашила такой открытой лаской — они ведь старались не прикасаться друг к другу раньше. Надо его успокоить. Вельзевул повернулась к нему спиной, щелкнула пальцами, и прямо посреди зала материализовалась огромная постель с тяжелым плотным балдахином, которым можно было завесить все. Вельзевул взяла Габриэля за руку и повела за собой к кровати. — Мы теперь можем раздеться, — сказала она. — Полностью раздеться. И от этого не будет больнее, — она усадила Габриэля на край кровати и положила его руки себе на бедра. — Видишь? Вельзевул расстегнула на нем рубашку и спустила до локтей, провела рукой по спине, чувствуя, как рот наполняется жидкой слюной. Она пальцами чувствовала вкус его кожи, одновременно удивляясь тактильным ощущениям. Она не делала этого шесть тысяч лет, не чувствовала его полностью. Габриэль по-демонски щелкнул пальцами, освобождая их от одежды полностью. Вельзевул повалила его на одеяло, наконец-то смеясь от радости, но когда он попытался приподняться, уперла палец ему в лоб. — Я владыка ада, не забывай, — усмехнулась она. — А ты тут без году неделя. Ты мой любимый демон, но всего лишь просто демон. — Хорошо, сегодня пусть будет так, — покладисто ответил Габриэль, устраиваясь так, чтобы полусидеть на высоких подушках. — Умница, — Вельзевул обхватила ладонями его шею и долго поцеловала в губы. — И мне нравится твоя амбициозность. Ты далеко пойдешь. Точнее, глубоко. Габриэль сжал ее талию и оскалился ей в лицо, прижимая к себе. Глаза у него были затуманенные, но по-прежнему пылающие, и Вельзевул была готова к невольной грубости. Новообращенные, только что павшие вообще редко способны себя контролировать, Габриэль еще держится. Только она об этом подумала, как он с тихим рычанием вцепился зубами ей в плечо, Вельзевул почувствовала, как течет кровь, а в самой ней просыпается буйная радость, затопляет ее эйфорией. Демон под ней, злобный, могущественный демон с багровыми зрачками. Это в ее глазах — непроницаемая бездна, глубина океана, а в нем — бушующие пожары и вулканы. Вельзевул провела языком по его губам, слизывая собственную кровь. Хотелось разодрать его грудную клетку и оставить поцелуй на сердце, но Вельзевул решила сдержаться. Не сейчас, чуть позже, когда он поймет, что ему нравится и хочется, когда осознает, что у этого тела практически нет ограничений. — У тебя кровь, — тихо сказал Габриэль, когда Вельзевул, в кои-то веки устав физически, а не морально, улеглась рядом, положив голову ему на грудь. — Ага… — рассеянно отозвалась та, касаясь пальцем своей рваной раны — ничего себе клыки у Габриэля, чуть кусок ее тела не оторвал, обмакивая его в кровь и проводя по лбу падшего архангела полосу. Потом она взяла его правую руку и коснулась ей изувеченного плеча. — Теперь ты мой. Это печать, моя печать, на лоб и правую руку, ты принадлежишь мне. Габриэль погладил ее по щеке и вздохнул. — Открой рот, — попросила Вельзевул. — Зачем? — не понял он. — Ну открой, мне надо, — она перевернулась на живот, пачкая простыни кровью, и легла так, чтобы их лица оказались друг напротив друга. — Не хочу. — Мне надо, — повторила Вельзевул. — Объясни, зачем, тогда, может быть. — Я хочу почувствовать тебя на вкус, — ответила Вельзевул. — Но не языком, а пальцами. Я ими тоже чувствую, и это немного по-другому. — Нет, — Габриэль поморщился. Вельзевул поцеловала его в губы снова, обхватив за подбородок, целовала и шептала ласковые слова, пока он не расслабился, а как только он закрыл глаза и перестал сжимать челюсти, засунула палец ему в рот. — Ай! Ты меня укусил, — Вельзевул с притворным возмущением осмотрела свою руку и внезапно отвесила Габриэлю пощечину, поймала его ошарашенный взгляд. — Я сказала, меня слушаться. И не забывай свое место, Габриэль. Ну-ну, не злись, — она снова поцеловала его. — На меня нельзя. И верить никому нельзя, а мне можно. Габриэль перелег ниже, вздохнул. Вельзевул снова улеглась ему на грудь, слушая слишком медленное для человека сердцебиение: он успокаивался. Пощечина его взбесила, но не настолько, чтобы раздражение перевесило радость от долгожданного наслаждения и полноценной близости. Потом отомстит. Вельзевул сидела на троне, закинув ногу на ногу. Дагон косилась на нее: давно не видела владыку ада в таком дивном настроении сытого спокойствия. Демоны шарахались, видя полуулыбку на губах всегда мрачного демона, Дагон же ждала периода нового затишья, чтобы подробно расспросить, почему падший архангел выполз из покоев владыки ада тогда, когда в приемной не осталось места не от посетителей, а уже от бумаг. Габриэль, поправив галстук, бодро прошагал мимо нее и вытаращившегося на него Хастура, словно не заметил их. Дагон заглянула внутрь: Вельзевул восседала на троне с таким выражением лица, словно ей только что присягнули и ад, и земля, и небеса. После несостоявшегося Апокалипсиса ад сотрясали периодические митинги недовольных сложившимся развитием событий. Вельзевул жестоко их подавляла и тотчас же получала нагоняй от Азазеля. Сам сатана, похоже, все это время осознавал свой провал как родителя и ближайшие лет тысячу высовываться не планировал даже к своим. Говорят, только Азазель и еще кто-то из великих князей того же уровня имеют к нему прямой доступ. Вельзевул возвращалась после разносов Азазеля злая, вымотанная и с выпотрошенным сознанием. Азазель наказывал ее за то, что демоны бунтуют, и за то, что она их подавляет или слишком жестоко, или недостаточно жестоко. Габриэль ловил ее в объятия и, улыбаясь, выслушивал витиеватые проклятия в адрес Азазеля, перебивая Вельзевул только поцелуями, а когда она сама прерывалась, больше не давал ей сказать и слова. — Рано или поздно я загружу тебя работой, — говорила Вельзевул, когда приходила в себя и успокаивалась. — И не смей сидеть на моем троне, когда меня нет. — Так тебя же нет, — Габриэль скалился и уворачивался, когда она снова пыталась его ударить, но на сей раз в шутку. Ту пощечину он ей не забыл. Дагон сторонилась Вельзевул последнее время, но Вельзевул не обращала на это внимания и не спрашивала причин: ей было не до того. Габриэль с его идиотской улыбкой, за которую и за прошлое которого его готова живьем сожрать половина преисподней, Азазель с его придирками… Когда же это все прекратится уже. Вельзевул порой отчаянно завидовала Кроули, который технично отмазался от всех проблем, которые настали после Апокалипсиса. Да и Габриэлю тоже: Небеса в порядок приводит не он, а Михаил, а в аду сейчас вообще не до него, поболтали о его падении и хватит с него. Вообще непонятно, чем он занимается целыми днями. Во время очередного особенно масштабного восстания, когда Вельзевул справиться не смогла и пришла к Азазелю на поклон за помощью, тот рассвирепел настолько, что ударил ее своей плетью. Вельзевул показалось, что ее разрубили пополам вдоль позвоночника, она упала на колени и оперлась на руки, слушая, как со спины стекает и капает на пол кровь. Она оглохла на несколько мгновений, но звуки медленно вернулись, и Вельзевул услышала, как Азазель сначала отдает команды своим демонам, спускает на восставших адских псов, а потом… Вельзевул прислушалась. Быть того не может, чтобы Азазель перед кем-то оправдывался! Неужели сам сатана заглянул? Вельзевул открыла глаза и увидела перед собой лакированные черные ботинки. По одному из них неспешно полз мохнатый черный паук, поблескивая россыпью глаз. Вельзевул, забыв про рану на спине, шарахнулась назад и отползла к стене. Она боялась пауков не только из-за того, что была повелителем мух, но и потому, что пауки, как и скорпионы, сопровождали по слухам лишь немногих великих князей. Азазель говорил, что его сопровождают пауки, но Вельзевул знала, что это не так. Пауки даже самые обычные внушали ей ужас: они бесконтрольны, не подвластны никому. Теперь она видела их повелителя. Габриэль стоял перед оплетенным паутиной Азазелем, подвешенным к потолку. — Она… провинилась… — хрипел он. — Неправильный ответ, — покачал головой Габриэль с укоризной. — Правильный: простите меня, ничтожного, не развоплощайте, я сам решу проблему восстаний. — Но… — Ты не можешь повторить? — перебил Габриэль. — Подучи слова, я скоро приду, и продолжим, — он коснулся щеки Азазеля, и от его пальцев протянулась паутина, он оттянул ее немного и залепил ей рот демона, потом повернулся к Вельзевул, которая сидела на единственном свободном пятачке, окруженная кишащими пауками, которые покрывали весь каменный пол живым шелестящим ковром. — Повернись спиной, — велел Габриэль, вставая перед ней на одно колено. Вельзевул медленно, чтобы не задеть никого из пауков, повернулась, удерживая руками остатки одежды. Габриэль втянул воздух сквозь сжатые зубы, когда увидел, что сделала с ней плеть-копия той, которой когда-то бил в Претории одного уличного проповедника центурион. — Кто ты, — тихо спросила Вельзевул, пока он расправлял на ране лоскутки висящей кожи. — Скажи мне, Габриэль. — Называй меня прежним именем, Вельзевул, — отозвался Габриэль, помогая ей подняться. — Но как тебя зовут другие? — Они не смеют произносить моего имени. Нельзя было произносить лишь одного имени, имени сатаны. Вельзевул, чувствуя, как унимается боль, выпрямилась и щелчком пальцев вернула одежде прежнее состояние. — Стой смирно, — вдруг сказал Габриэль и, наклонившись, поцеловал ее в губы. — Я хочу тебя представить. Живой трепещущий покров на полу замер на миг и ринулся на Вельзевул. Габриэль поднял руку, и она поняла, что не может шевельнуться. — Не бойся, — Габриэль усмехнулся, глядя на то, как стекленеют от ужаса ее глаза. — Они ничего не сделают тебе, пока я им не прикажу. Пауки всех видов и размеров, от величины с булавку до гигантских нефилов и тарантулов, перебирая по ней холодными лапами, забирались под одежду, висли на ресницах и волосах, вплетая в ее черные пряди серые нити паутины. Костюм на Вельзевул разъехался на лоскутки, и теперь она стояла обнаженная, полностью покрытая копошащимися пауками. — Ты представить себе не можешь, насколько ты сейчас красива, — восхищенно прошептал Габриэль, оглядывая ее с головы до ног. Вельзевул не могла даже моргнуть. Паук, ползший по ее щеке, соскользнул и упал на пол вместе со слезой. Габриэль подошел, всматриваясь в ее лицо, присел и поцеловал ее в губы. — Ты как невеста, — проговорил он. — И как невеста плачешь перед свадьбой. Пауки схлынули с нее также быстро, как и появились. — Ад должен видеть тебя такой, — решил Габриэль и взмахом руки распахнул двери. Демоны разбегались при виде Габриэля, который неспешно шел по бесконечным коридорам. Вельзевул шла за ним, стараясь не думать ни о чем, внутри нее все словно заморозилось от ужаса. Это было против ее природы, это было настолько омерзительно, что она хотела прямо сейчас стать бесплотным духом. Пауки Габриэля укрыли ее паутиной, обернули в миллион нитей, и со стороны казалось, будто она идет в жемчужном кружеве по залитым кровью коридорам. Отупевшие от демонской плоти адские псы рыкнули в сторону Габриэля, но в тот же миг в их направлении двинулись появившиеся ниоткуда скорпионы. — Нельзя на меня рычать, — наставительно сказал Габриэль в пространство. — О, я совсем забыл, — он повернулся к Вельзевул и с размаху отвесил ей такую пощечину, что у той в ушах зазвенело, и добавил. — Никому нельзя. Подол импровизированного платья Вельзевул до колен пропитался кровью, позади нее стрекотали бегущие сплошным потоком скорпионы цвета слоновой кости, образуя страшный смертоносный шлейф. Дагон знала, тоскливо подумала Вельзевул, чувствуя себя мухой в паутине во всех смыслах. Знала, но не могла ей сказать, потому что он ей запретил. Надо же, как можно ошибиться: это ей понадобилось столько лет, чтобы стать тем, кто она есть в аду. Ну да, никого из них не низвергали за то же, что и самого Люцифера. Он смеялся над ней. Они занимались любовью в ее покоях, и она повторяла ему, кто он теперь и чем ей обязан, говорила, что рядом с ней ему ничего не грозит, а он в любой момент мог развеять ее без особых усилий. Она вспоминала, как он заводил ей руки за голову и щекотно целовал в шею, посмеиваясь над ее стонами — теперь этого не будет, она в жизни не ляжет добровольно в постель с тем, кто властвует над пауками и скорпионами. Конечно, она не откажет, она не сумасшедшая, а способы самоубийства есть и гораздо менее болезненные, например, глотнуть святой воды, и притворяться будет, что все как раньше, даже лучше. Но именно сейчас ей подумалось, что лучше бы Габриэль не падал. Вельзевул спустилась вслед за ним в самый низ преисподней, обошла ледяное озеро и остановилась перед тяжелыми кованными дверями. Габриэль на мгновение прижал ее к себе, зарывшись носом в ее темные волосы. — Я хочу тебя представить, — повторил он и распахнул двери. — Для того я специально нарядил тебя. Вельзевул вошла в огромный каменный зал с колоннами и арками, по бокам его, теряясь во мгле, шла целая система балконов и переходов, в центре теплом дышал потухший кратер. — Иди, любимая, — подтолкнул в спину Габриэль. — Ты узнаешь его? Вельзевул не видела его несколько тысяч лет, но все равно узнала. Сатана сидел на престоле мирно, словно спал, и не обратил на вошедших совершенно никакого внимания. Вельзевул упала на колени, не думая, что теперь вся облеплена паутиной, которая на удивление не рвалась, поклонилась так, что коснулась лбом каменного пола. — Люцифер, так нельзя! С тобой леди здоровается, — вдруг раздался веселый голос Габриэля. Вельзевул застыла, ожидая, что сейчас он обратится в пыль, но ничего не произошло. Она приподняла голову, слушая, как Габриэль покатывается со смеху, вгляделась в лицо Люцифера и заметила, что с его приоткрытых губ свисает тонкая нить. Маленький паук, похожий на жемчужинку в обрамлении черных лапок поднялся по ней и скрылся в темной щели рта.