You're so sensitive, Kookie

Ты никогда не думала, что он извинится. Но немного припьяневший на встрече выпускников Чонгук, выглядящий совершенно преступно в полурасстегнутой белой мятой рубашке, сумел тебя удивить. - Я и не замечал, что был таким говнюком. Прости меня, если сможешь, - в его круглых глазах почти что слезы, и ты не понимаешь, виной тому алкоголь или же искреннее раскаяние. Но видеть их не становится легче при любом раскладе, и ты с улыбкой открываешь объятия, принимая в них тяжелого брюнета. Его волосы щекочут лицо, запах алкоголя ощутим настолько, что от него хочется поморщиться, но крепкая грудь, жмущаяся к твоей отчего-то размывает ощущения ровно до приятных. Незаметно вы оказываетесь у него дома – прогулка пешком немного его взбодрила, блеск в глазах пропал, а язык стал слушаться чуть более охотно. - У меня даже чая нет, а кофе ты, кажется, не пьешь, - извиняется Чонгук, открывая дверь и вешая ключи на вбитый у двери гвоздик. Так по-дурацки и совсем не по-гуковски. Не то, чтобы ты знала, как оно должно быть по-гуковски. Как-то. Но точно не так. «Надо же, и откуда он мог вспомнить?» - поражаешься мысленно. - Ничего страшного, после фуршета, честно сказать, кусок в горло не лезет. Гук смеется своим странным детским смехом, идущим вразрез с этим телом, выточенным словно самим Микеланджело. Весь он такой противоречивый, этот кроль, что хочешь-не хочешь засматриваешься. Все засматривались. Даже когда вы удалялись от места проведения встречи выпускников, затылки вам сверлили одногруппницы. Впрочем, ты этого не видела. И вот теперь ты забралась с ногами на диван, Чонгук без зазрения совести источает запах своего тела направо и налево, отчего в твоей голове все затягивается каким-то туманом. Мягкие линии мышц на плечах, опускающиеся в предплечья, едва загорелая кожа, родинки – четкие, будто чернилами оставленные… Под почти прозрачной рубашкой все это выставлено на твое обозрение. Он бездумно расстегивает пуговицы, все так же сидя к тебе спиной, и ты заметно напрягаешься. - Я тут собрался попутешествовать, - говорит, расправляясь с последней и распахивая полы рубашки, чтобы дать себе вдохнуть прохладного воздуха квартиры. - Фух, - он выдыхает, прогоняя руку сквозь уложенные волосы, - от алкоголя всегда так жарко становится. Ничего, если я открою окно? Ты мычишь в ответ. Не дай боже сейчас открыть рот – тебя раскусят в мгновение. Ты только мечтаешь о стакане воды, пока горло слипается от притягательных бедер в черных брюках, идущих к окну. Из открытых створок в комнату врывается порыв ветра, еще сильнее распахивая чонгукову рубашку, когда он, мать твою, поворачивается к тебе лицом. Еще в детстве ты очень любила рисовать, но так и не пошла в художку, посчитав ее слишком скучной. А стоило бы. Чтобы прибежать домой и по памяти нарисовать все то, что ты сейчас перед собой видишь. Секунды растягиваются в часы для тебя, внизу уже просто катастрофа, ведь соски этого засранца открыты слишком сильно. Черт, да их едва прикрывает и так почти несуществующая ткань расстёгнутой рубашки! - Все нормально? – спрашивает задумчиво. - Мм, - снова мычишь. Только не открывай рта, даже не смей. Он возвращается к тебе, все так же садясь спиной, поворачиваясь вполоборота, чтобы задать еще один вопрос: - Хочешь со мной? - Что? – у тебя в голове сейчас поле боя между «отсюда надо валить как можно скорее» и «если ты упустишь эту возможность, лучше прямо сейчас выйти в это любезно открытое окно». Ещё одна родинка на шее коварно приковала к себе твое внимание, когда вопрос Чонгука как-то пробился сквозь белый шум в ушах. Блять. А о чем вообще был вопрос?! - Ну, - мнется он, опираясь на откинутую назад руку, - я про путешествие. Хочу выехать из Сеула ненадолго. Скрученный странной позой торс сейчас выглядит как анатомическое пособие для юных исследователей прекрасного, мышцы напряжены, с такого близкого расстояния даже видно тонкие волоски, будто персик покрывающие наверняка невьебенно мягкую кожу этого чёрта. Вдруг он вскрикивает, корча лицо в гримасе боли, и сгибается пополам. - Что такое? – пугаешься ты. - Плечи опять… - тянет он, пытаясь размять рукой правое. Но, разумеется, самому себе это делать не комильфо. - Давай помогу, - сердобольно предлагаешь ты, бросаясь в омут с головой и стаскивая за воротник рубашку по плечам парня. Мягко она спадает к ремню брюк, и ты сглатываешь нервно, наконец наблюдая чонгукову спину беспрепятственно. Иисусья мать. Руки не то, что дрожат, ходят ходуном, отчего ты крепче впиваешься пальцами в его мышцы, заставляя снова застонать. Застонать, Господь. Нахуя ты вообще пошла на эту встречу выпускников. Его стон, зародившись где-то в животе, вышел грудной, густой, но легкий и почти ноющий на последних мгновениях – очень по-гуковски. Вот это было очень в его духе. - Больно, - дергается снова. - Так надо, - заверяешь. – Тебе массаж что ли никогда не делали? Молчит. - Не делали, - отвечает нехотя. - Ну тогда наслаждайся. Твои руки совсем не приспособлены для долгого разминания мышц, тем более каменных мышц этого конкретного парня, но ты старалась. Урывая время, чтобы внимательно разглядеть мощную шею, стриженный затылок и черные, колючие на вид волосы. Кожа постепенно краснела, а Чонгук стонал все развязнее, окончательно срывая тормоза, которые и так отказали с час назад. - Можно прикоснуться к ключицам? – спрашиваешь. - З-зачем? - Так положено. Звучит неубедительно, но Гук дает согласие. Ты придвигаешься ближе, почти вжимаясь грудью в его спину, просовываешь руки над плечами и легко касаешься кожи ключиц, проскальзывая пальцами по этим твердым выступающим косточкам. Черт его дери. Выглядывая из-за его правого уха и отлично слыша, как тяжело воздух вырывается из его рта, ты кидаешь взгляд вниз, где, остуженный холодным ветром с улицы, маленький и острый коричневый сосок окружен мурашками на чуть округлой груди Чонгука. Кажется, это конец. Не спрашивая больше разрешения, ты прижимаешься вплотную, опускаешь правую руку ниже и сжимаешь сосок пальцами, едва перекатывая его между мягких подушечек и легонько царапая ногтями. - А-а-ах… - стон пробивает тебя от макушки до низа живота словно удар молнии. Чонгукова голова обессиленно откидывается назад, ложась на твое плечо. Теперь и трепещущие ресницы на закрытых веках, и крупный нос, чуть поблескивающий от кожного сала, приоткрытые крохотные по сравнению с ним розовые губы и этот. Ебучий. Голос. Будто его уже насилуют. Все это перегружает органы чувств, заставляя нервные связи внутри коротить и выдавать еще более бредовые идеи в твою голову. - Ты в порядке? – набравшись наглости ты спрашиваешь возящегося безостановочно парня, словно пытаясь удостовериться, что все видишь и слышишь правильно. Очевидно, что нихуя у него не в порядке. - Я… Ах… ах, черт, еще, сильнее! – Чонгук переходит на шепот, чуть наклоняя голову в сторону твоих губ, чтобы точно передать сообщение. И ты покорно сжимаешь сосок сильнее, просовывая вторую руку под мышку и хватаясь за второй, что снова встряхивает парня как на электрическом стуле. Держать свою спину прямо чудовищно неудобно, Чонгук тяжелый и почти уже не держит себя сам, расслабляясь и заходясь тяжёлым дыханием все чаще. Густые брови хмурятся и складка между ними то появляется, то исчезает, пока его разрывает на части от одному ему известных ощущений. - У меня очень чувстви… - пытается проговорить он, пока ты быстро отнимаешь правую руку, на долю секунды поднося к его губам и проталкивая к кроличьим зубам, чтобы смочить подушечку слюной. Новый стон и быстрый мазок острым языком – Чонгук податливый как сливочное маслице, забытое на раскаленной батарее. - Я поняла, Гукк-и, - и да, ты уже давно это поняла. Что соски у него не просто эрогенная зона, а чуть ли не командный центр наслаждения военного объекта по имени Чон Чонгук. Прохладный палец снова возвращается к правому соску, сталкиваясь с холодным воздухом и пронизывая его горячее тело новым ледяным выстрелом. - Господи… - стон на этот раз высокий, жалостливый почти, из уголка его маленького рта начинает течь слюна, капая на грудь с левой стороны, чем ты тут же решаешь воспользоваться. Одно движение и второй сосок сжимается еще больше под новой атакой. Ты не жалеешь ни себя, ни Чонгука – у тебя так мокро между ног, что чуть ли не хлюпает, мышцы непроизвольно сжимаются, ожидая логичного презента – желательно в виде гукова члена. - Боже, я скоро кончу, пожалуйста… - ты ждала этих слов, чтобы остановиться, отнять руки от его груди, прижать правую ко лбу, а левой попытаться дотянуться до ремня брюк. Только сейчас, кинув быстрый взгляд вниз, ты поняла, что брюки топорщатся там, где положено, но Гук слишком вымотан, чтобы поднять руки и расстегнуть ширинку, поэтому это приходится делать самой. - Почему ты остановилась, - ноет, - я хочу кончить… Он куксится как маленький, вот только хриплый выдох, стоит только накрыть его хозяйство ладонью, явно указывает на перспективу продолжения банкета. - Гукк-и, - шепчешь ты из последних сил, все так же мягко прижимая ладонью его голову к своему плечу, - я расстегну твои штаны, а ты меня трахнешь, договорились? Либо я сама трахну тебя, а твоей гетеросексуальной заднице это может не понравиться. Его вспыхнувшие уши можно было почувствовать за километр, так ярко они затеплели и дыхание стало почти неслышным. Это молчание выдало тебе еще один секрет, который Чонгук совсем не хотел никому рассказывать. Мальчик любит побаловаться сам с собой, и совсем не в гетеросексуальном плане. - Плевать, - устный вывод вырывается сам собой, пока ты отталкиваешь Чонгука, приводя в чувство. Он падает на диван, глядя на тебя полуиспуганно, полувопросительно. Твои неловкие попытки справиться с пуговицей на его штанах прерываются чужими длинными пальцами, одним движением вытаскивая ее из петельки. Лежа стягивать с упругих раскаченных бедер формальные брюки охуительно сложно, но вдвоем вы справляетесь и ты буквально не успеваешь подобрать слюни, пропуская пару капель на открывшиеся тебе мышцы ног. - Охуеть, малыш, - шепчешь, вообще забывая кто ты и где ты. Чонгук улыбается, смущенно стягивает с себя белье, позволяя горячему члену шлепнуть по низу живота. - Охуеть, - снова повторяешь ты, протягивая руку к желаемому. - Погоди, - говорит парень, стаскивая носки и откидывая кучу одежды в сторону. Он резво уходит в другую комнату, давая полюбоваться еще и на подтянутую круглую задницу, и возвращается с резинкой и бутылочкой смазки. - Думаю, это лишнее, - указываешь ты глазами на лубрикант. - Это никогда не лишнее, - отвечает Гук, и тебе хочется кинуться к нему на шею и расцеловать. Но вместо этого он помогает тебе снять платье, разглядывая тебя в черном белье и полупрозрачных колготках. - Можешь их не снимать? – просит он почти жалобно, придерживая член одной рукой и указывая на колготки другой. - А как тогда..? Но недосказанные слова тонут в треске разрываемой ластовицы и тонкого капрона. - Черт, - рычит брюнет, решительно приникая ладонью к твоим мокрым трусикам, - божественно. С этого момента мозг уходит в отпуск за ненадобностью, а ты безмолвно принимаешь один, два и три пальца в себя, ощущая, как они скользят по позорно мокрым складкам, между делом задевая клитор. - Чонгук, ты всегда так резину тянешь, а? - Спасибо, что напомнила, - ухмыляется он, надевая презерватив и подтягивая тебя за ногу к себе. – Готова? - ЧОНГУК!!! Он толкается вперёд не так резко, как хотелось бы, но ощущать, наконец, крепкий горячий орган в киске было потрясающе сладко. - Ты дьявол, Гукк-и, - еле выговариваешь, вытягивая руку и щипая того за сосок. Горячий стон и еще более горячий толчок. Ты не знаешь, куда смотреть. То ли на лицо, потное, раскрасневшееся, то ли на измученные соски на груди, мышцы под кожей которой сокращаются ритмично и красиво, когда он натягивает тебя. То ли на бедра, мелькающие между твоих, широкие, сочные, преступно безупречные. - Сука, Чонгук, откуда ты такой свалился на мою голову, - стонешь, разводя ноги еще шире, давая больше свободы. - Могу сказать то же самое о тебе, - шипит он, до синяков впиваясь крепкими пальцами в кожу, прорывая капрон и так уже пошедших стрелками колгот. – Выглядишь изумительно. Поедем в Кванджу и там я выебу тебя в чулках. - А малыш, оказывается, такой пошляк. Фи, - пытаешься пошутить, но последнее слово застревает в глотке, пробитой тяжелым взглядом Чона. - Ты знаешь много малышей с членом как у меня? – откровенный вопрос заставляет теперь уже твои уши гореть красным. – Не думай врать, я тебя вижу насквозь. - Дерзко, Чонгукк-и. Вместо ответа он выходит резко, вновь возвращая это ужасное чувство пустоты, велит встать на четвереньки и снова касается головкой твоей дырочки, без лишних слов вгоняя по самые яйца. - Малыши так не трахают, детка, - шепчет ласково, атакуя пальцами твою грудь, сжимая, массируя, грубо выкручивая соски до боли, до онемевших рук и удовольствия, готового разорвать к чертям всю вселенную. – Малыши пьют молочко дома, а мальчики как я сводят с ума и подчиняют. Ты давно потеряла счет времени и даже сказанные Чоном слова перестали как-то регистрироваться в мозгу, успешно минуя черепную коробку. Ты слушаешь только тело, только нетерпеливые руки, шлепающие по горящим уже ягодицам, пальцы, пробирающиеся в рот, заставляющие вылизать их настолько тщательно, что слюны слишком много и она нитками тянется к дивану, тут же впитываясь в обивку. Ты понимаешь, что хочешь добить его самым действенным способом. - Я хочу сверху, - выплевываешь между стонами, и он послушно сажает тебя на свои бедра. Ты тут же падаешь ему на грудь, начиная кружить языком вокруг левого соска, вслушиваясь в стоны, то низкие, то срывающиеся, бедра толкаются уже не так резко, ритм рвется, но ты не расстроена. То, как звучит сейчас Гукк-и с лихвой восполняет недостаток активности внизу. - Я же говорил, что так быстро кончу… - Знаю, - твердишь, переключаясь на второй сосок, втягивая его в рот, облизывая быстро и едва-едва задевая зубами, прикусывая затем резко. Чонгуку хватает маленькой вспышки боли, чтобы он наконец простонал в последний раз, толкаясь в тебя из последних сил. Пока парень отходит от своего оргазма, ты быстро поднимаешься над его лицом, хрипло командуя: - Малыш сегодня слишком много разговаривал, давай, Чонгук-ки, поработай язычком. И он слушается, вылизывая тебя, голодно вжимаясь губами в твои складки. Острый язык доводит до исступления, быстро скользя по клитору, заставляя тело дергаться неконтролируемо. Тебе хватает нескольких минут, чтобы кончить с языком Чона в своей дырочке и свалиться рядом, надеясь не потерять сознание от кислородного голодания. Чонгук отходит первым, на онемевших ногах шагая в ванную, на что из последних сил ты отрываешь от дивана голову, еще раз оценивая точеные бедра, прямые ноги и округлые ягодицы. Он действительно скроен как античная статуя. - Кстати, про Кванджу я не шутил! – кричит он из ванной Ты улыбаешься, тут же проваливаясь в сон.