Посреди кукурузного поля

Иллинойс. Крошечный коттедж, скрытый от чужих глаз посреди бескрайнего кукурузного поля. Глаза слепит яркая синяя майолика июньского неба. Пестрое бурое пятнышко на иссушенной солнцем черепице - это звонко чирикает каменка. Шелестит поле. Ветер пустил по нему волны. Где-то с треском упал початок - его выдала оглушающая загородная тишина. В воздухе пахнет сеном, скрипучей зеленой обвёрткой кукурузы, влажной плодородной землёй и ранним летом. Я закрываю глаза и вслушиваюсь. Пение пичужки уходит на второй план, и я улавливаю менее громкие и более важные звуки. Скрип половиц и шорох протертого ковра. Размеренные и тихие удары ножом по деревянной доске. Гул ветра на пустующей мансарде. Дребезжание металлического кольца, держащего гамак, в котором я лежу. Звонкий фарфор и эмалированный металл. Ветер свободно гуляет по дому, пробираясь по самому полу, раздвигая белые хлопковые шторы. Я слышу, как захлопнулось окно на втором этаже. Вдруг по дощечке перестал стучать нож, и до меня донеслись тяжелые упругие шаги. Заскрипела лестница, покрытая узкой ковровой дорожкой. Шаги стихли, и я раскрыл глаза. Я лежал в сетчатом гамаке в сени двух плодовых деревьев - яблони и абрикоса. На них только-только начали зреть маленькие, жесткие плоды. У меня на животе покоилась книга - сборник мелодичных, молодых стихов Китса. Тонкая льняная рубашка мягко колыхалась от порывов ветра, что ласкал мои влажноватые от утреннего душа волосы. - Луи, иди завтракать! - донёсся до меня густой баритон Гарри. Я поднялся, отложил книгу в сторону, предварительно загнув уголочек станицы, на которой остановился, а затем направился на кухню. Белесые солнечные лучи игриво выглядывали из-за кремовых занавесок. Посреди кухни стоял стол из небеленого дуба и два одинаковых стула с мягкими плоскими подушками на них. На столе не было скатерти, только лишь две круглые пробковые подставки под горячее. В комнатушке витал аромат жареных фермерских яиц - тех самых, что с оранжевым желтком - и некрепкого чёрного чая с чабрецом и мятой. Я уселся за стол, закатывая рукава своей просторной рубахи до локтей. Передо мной стояла белая тарелка с синей каёмочкой, а на ней - хрустящий тост с жареным яйцом и зелёным луком. Рядом дымилась чашка с горячим чаем. Подле неё - единственная на всём столе ложка для сахара. Гарри суетился у раковины. Водил джутовой мочалкой по стеклянной миске, что-то напевая себе под нос. Его короткие выгоревшие локоны были собраны в маленький хвостик на макушке. На могучих плечах натянулась простая хлопковая футболка, а его длинные стройные ноги облегали бермуды из плотной голубой джинсы. Он, казалось, едва не бился головой о низкий потолок нашего домика - настолько рослым был мой муж. Я проткнул вилкой желток, и он тут же окрасил поджаристый хлеб и белую тарелку цветом солнца. Гарри наскоро промокнул руки вафельным полотенцем, развернувшись лицом ко мне. Под его весом скрипнул стул - и Гарри уселся напротив. Он скользнул взглядом по моему лицу и расплылся в улыбке. - Ты знал, что у тебя уши поднимаются, когда ты улыбаешься? - спросил я, не контролируя свою влюблённую интонацию. - Знал, - ответил Гарри, отламывая вилкой кусочек тоста и макая его в желток. - Тебе это нравится? - Я люблю всё в тебе. - просто ответил я, отхлебывая чай. Мы завтракали молча, позволяя пению каменки и шелесту кукурузных листьев литься из приоткрытого окна. Я то и дело замечал, как Гарри то заправлял за ухо непослушную пегую прядку волос, то выбирал из своего салата болгарский перец и складывал на мою тарелку. Кухня пахла уютом, выстиранным льном, яичницей, сеном и нами. Разве мог я желать большего? **** Я мыл тарелки после завтрака, пока Гарри заторможенно рассматривал пыльный стеллаж с книгами. Он водил пальцем по потрескавшимся корешкам, вглядываясь в названия и выбирая что-то близкое по духу. Я косился на него с кухни, не в силах осознать, что это - реальность. Что Гарри - реален. Наш брак - реален. Наш крошечный коттедж в на западе Америки - реален. Наши дни и ночи - настолько реальны, что это трудно принять. Чуть позже мы вышли на улицу и устроились в трескучих ротанговых креслах. Гарри читал очередную книжку о здоровом питании, а я любовался им. Тем, как он неосознанно подгибал под себя ноги. Тем, как кучеряшки на этих самых ногах трогательными золотистыми дужками переливались на солнце. Тем, каким сосредоточенным было его лицо, пока его глаза бегали от строчки к строчке. - Ты знал, что ежедневное употребление брокколи снижает вероятность возникновения рака прямой кишки на восемнадцать процентов? - увлечённо произнёс он, отрывая глаза от книги. - Нет, Гарри, не знал. Я знал, что насмешливая интонация ему не понравится, но не мог удержаться. Вскоре разглядывание Гарри мне поднадоело, и я решил чем-то себя занять. - Если ты не знаешь, чем заняться - поставь сетку на окне в спальне. Ты мне уже неделю обещаешь это сделать. **** Оказавшись в спальне, первым делом я свалился на аккуратно заправленную кровать. Здесь пахло стиральным порошком, сандалом и солнцем. Я гладил кончиками пальцев шершавые хлопчатобумажные простыни и проваливался в свои ощущения. Гибкая яблоневая веточка скребется о звонкое оконное стекло. Я слышу, как гулко ударяется о рыхлую землю маленькое жесткое яблоко, которому не суждено созреть. Слышу, как скрипят половицы. Чувствую, как матрас проседает под весом Гарри. - Тунеядствуешь? - спросил он, лениво целуя меня в плечо. - Пропитываюсь духом этого места. - На год вперёд? Этот коттедж был нашим летним пристанищем вот уже много лет подряд. В конце мая мы лихорадочно доделывали все свои дела, готовили контент с приглашёнными папарацци, чтобы создать видимость активности в следующие три месяца. А затем вдвоём улетали за океан. Только Гарри, я и чёрный выход Рокфордского аэропорта, на парковке которого нас уже ждал пыльный бледно-голубой пикап. Продираясь сквозь сельскую местность, мы молча мчались в наше особое местечко. В наш коттедж, о котором не знала ни одна живая душа, даже наши семьи. Мы проводили там каждое лето, все три месяца только вдвоём. Ездили за тридевять земель за продуктами, не боясь быть узнанными - пожилая продавщица в местном продовольственном магазине едва ли смотрела музыкальные каналы. Закупались овощами и фруктами, яйцами и молоком, крупами и сигаретами. И уезжали обратно, в нашу маленькую улиткину раковину, в то место, где мы могли спрятаться от реальности, сбежать от того, кем мы являлись. Сбежать от богемности и роскоши, от больших пространств, камер, интернета, ожиданий и наблюдателей, жаждущих знать о тебе все, вплоть до того, во сколько ты сегодня сходил в туалет. - В первые дни отпуска на меня всегда нападает лирическое настроение, ты же знаешь. - улыбнулся я, не раскрывая глаз. Я почувствовал, как ко мне приближается тепло гарриного тела. Он придвинулся вплотную ко мне, обнял меня за плечи и уткнулся носом в мои волосы. Его большой палец нежно оглаживал мои выпирающие косточки на плечах, а его дыхание было совсем рядом, и я вжимался в него изо всех сил. Хотелось впитать его в себя, как губка набирает воду. - Я люблю тебя, ты знал? - хриплый шёпот раздался прямо над моим ухом. - Твою любовь трудно не заметить, - произнёс я и потерся макушкой о его подбородок, требуя ласки, как кот. - И я тоже тебя люблю. Сильнее всего на свете. Быть вдвоём и никуда не торопиться - это, пожалуй, лучший отпуск, который только можно себе представить. Мы обнимались целую вечность, не в силах насытиться друг другом, словно изголодавшиеся животные. Я целовал его крупные, изящные руки, обводил пальцем все те крупные перстни, которые дарил ему в разные годы нашей совместной жизни. Он нависал надо мной, пряча лицо в основании моей шеи. Я рассматривал его лицо, отмечая, как оно поменялось с годами. В уголках его глаз виднелась тонкая, едва заметная сетка морщинок, когда он улыбался. Его лицо больше не было гладким, как в шестнадцать лет - мой муж успел обрасти выгоревшей на солнце рыжеватой щетиной. Мы нежились в постели, пытаясь уловить бесценные моменты наедине. Моменты, которых у нас не было в течение целых девяти месяцев. Моменты, которые есть у любой другой женатой пары, кроме нас. **** Вечерело. Птичка-каменка давно улетела, а на небе загорелись первые бледные звёзды. Наш крошечный палисадник ожил: зажглись вкопанные в рыхлую землю фонарики на солнечных батареях; оглушительно застрекотали невидимки-цикады; в вечернем воздухе витали ароматы влажного газона, полыни и яблок. Я был один на веранде. Устроился на пледе, взбивая подушку для Гарри, который в это время заваривал нам чай с лимоном и ромашкой. Мы любили заботиться друг о друге. Когда ты любишь человека больше, чем самого себя, то в каждом твоём проявлении заботы таится корысть. Ты получаешь неимоверное удовольствие от того, что делаешь жизнь своего любимого легче и проще. Наверное, должно быть немножко стыдно? Гарри толкнул входную дверь бедром, аккуратно выползая на веранду с двумя дымящимися чашками. В зубах он держал две шоколадные конфеты за уголок обертки. Я поспешил помочь ему. Между нами царила гармония, хоть мы и молчали. Нам давно уже не нужно было слов, чтобы общаться. Когда Гарри слегка щурился, отводил взгляд и улыбался уголками губ, я знал: он либо смущен, либо лукавит. Когда он нарочито медленно опускал глаза и неосознанно выбирал прядку волос у себя на затылке, начиная завязывать ее в узелок - это значило: «Поцелуй меня, дурак». - Помнишь, как мы рассказали родителям о нас? - веселые искорки танцевали в его глазах. - Помню, как ты переживал, что отчим тебя убьёт, а мама будет плакать и причитать, что она хотела когда-нибудь внуков, и теперь Джемма - единственная ее надежда стать бабушкой. - хихикнул я. - Кто бы говорил! - с деланным возмущением произнёс Гарри. - Сам откладывал это до последнего. Хотя, впрочем, какая разница, если в итоге наши семьи сказали: «До вас только дошло?». Мы смеялись, соприкасаясь лбами и лениво целуясь между смешками. Я вспоминал, как это было. Химию между нами с Гарри было видно за версту, спустя годы я это понимаю. Но тогда, будучи девятнадцатилетним мальчишкой, я был в полном шоке от того, что мои переживания не оправдали себя. Моя покойная мама сказала тогда, что нам с Гарри суждено было встретиться. Если не в шестнадцать и восемнадцать на «Икс-факторе», то в другое время и в другом месте. Но судьба так или иначе свела бы нас. - Вспомни ещё, как мы им сказали, что собираемся пожениться. - сказал Гарри, прикрывая глаза рукой. - Тот раз, когда никто опять не удивился? - Да, и Дейзи сказала: «Гарри, а ты возьмёшь фамилию Луи? Пожалуйста, возьми ее! Иначе я проспорю Фиби своего Фёрби!». Он смешно передразнил детский голос моей сестры, и я коснулся губами его плеча, не сдерживая смешок. Воспоминания о нас, о нашей истории - это, пожалуй, самое лучшее, чем можно заполнить такой вечер, как сегодня. **** Ночь встретила нас ароматным сквознячком и прохладными простынями. Гарри устроился на своей половине кровати, вытянув свои длинные оленьи ноги и копаясь в телефоне. - Что пишут? - спросил я, щипком снимая линзы. - СМИ - что Гарри Стайлс был замечен сегодня в аэропорту Хитроу, направляясь в Лос-Анджелес. - пробурчал Гарри, не отрывая взгляд от экрана смартфона. Я откинул одеяло и прилёг рядом, опираясь спиной на подушки. - Я люблю тебя, Гарри Томлинсон. - сонно шепнул я и потянулся за коротким поцелуем. Гарри убрал телефон на прикроватную тумбу, а затем обхватил мое лицо обеими руками и крепко поцеловал. Я чувствовал холодный металл его многочисленных колец на своих щеках, его щетину - над своей губой, его язык - кончиком своего языка. На вкус он был как летняя ночь, как лимонный пирог, как пьяная вишня. Мы занимались любовью в ясном лунном свете, не затуманенном фоновым городским освещением. Я закрывал глаза и полностью отдавался осязанию, обонянию и слуху. Я чувствовал мягкие, нежные прикосновения больших мужских рук к своему телу. Я вдыхал полные лёгкие аромата его волос, сандала, ветивера и свежих хлопковых простыней. Я слышал, как его кожа прилипает к моей и отлипает от неё. Слышал, как звенит цепочка с крестом на груди у Гарри. Слышал наше сливающееся воедино хриплое, тяжелое дыхание. Я думал: я самый везучий человек на планете Земля. **** Мы проснулись ближе к обеду. Гарри был настолько очаровательным, раскрасневшимся, голым и сонным, что я не смог заставить себя вылезти из постели сразу. - Что будем готовить на завтрак? - спросил я, утирая тыльной стороной ладони белесые капли с подбородка. - Почему... - начал Гарри, пытаясь перевести дыхание. - Ты всегда говоришь «мы», когда подразумеваешь одного меня? Я усмехнулся, вставая с постели и подбираясь пола наше грязное белье, оставленное прошлой ночью. Полностью голый и счастливый, я порылся в ящике и достал оттуда две чистые пары трусов: большие серые и маленькие чёрные. Мы (Гарри) приготовили на завтрак овсяные оладушки с бананом и кленовым сиропом. Поели, прибрались, повалялись в гамаке, а затем вышли на улицу. Мой муж тащил меня за руку к полю. Я послушно шёл за ним, едва поспевая делать два шага за каждым одним шагом Гарри. Вокруг нас беспокойно шелестели кукурузные листья. Сверху вниз укоризненно смотрело потрепанное пугало. Не знаю, сколько мы шли, но едва ли это была хотя бы середина поля. Наконец, мы добрались до протоптанной круглой полянки, и Гарри крепко обнял меня за талию, прижимая к своему огромному крепкому телу. - Луи-и-и! - протянул он, глупо улыбаясь и демонстрируя ямки на щеках. - Гарри-и-и! - А выходи за меня замуж, а? - спросил он, многократно целуя меня в макушку. - Второй раз? - Ага. Я запрыгнул к нему на руки, обвил ногами его талию и поцеловал в губы. Вокруг нас все ещё шуршало поле, палило солнце и пели птицы. А мы менялись с каждой минутой. - Что будет дальше, Гарри? Мы никогда не говорим о будущем, только вспоминаем прошлое и радуемся настоящему. Он задумался. - Я не знаю, Луи, - просто ответил он, убирая чёлку с моего лица. - Я не знаю, что будет дальше, но точно могу сказать, что завтра я снова приготовлю нам завтрак. Завтра мы снова будем шататься по полю и воровать кукурузу, а потом опять примем душ вдвоём, займёмся сексом и ляжем спать. - И так будет всегда? - Всегда. - твёрдо ответил Гарри. И я думал: зачем мне бояться будущего, когда можно смело идти ему навстречу рука об руку с человеком, посланным мне судьбой?