fallingforyou

В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня, Кем ты будешь, Читатель стихов, оставшихся от меня? В грядущее, через сто лет от наставшего ныне дня, удастся ли им донести частицу моих рассветов, Кипение крови моей, И пенье птиц, и радость весны, И свежесть цветов, подаренных мне, И странные сны, И реки любви? Он забыл следующую строчку. Непозволительная оплошность для безупречной памяти. – Кем мы будем через сто лет? – Другими. Мы будем другими людьми. – Наше сознание движется и не стоит на месте, хотим мы этого или нет. Хотя, кое-кто так не считает. – Я забыл продолжение. – Он изучает умиротворенное лицо того, чья голова покоится на его груди. Пальцы вплетаются в густые золотые дебри, убирают прядки с мраморного лица, усыпанного алмазной пылью. Два вампира навеки юны и прекрасны. И до дрожи влюблены. Но Эдвард... В глубоких янтарных глазах можно запросто утонуть, о его скулы легко порезать вены на запястье, затеряться в бархатных манящих речах. Если бы сердце билось, оно трепетало и останавливалось бы каждый раз, когда его губы касаются кожи. Эдвард – это смерть. Это ангел, пришедший по твою душу, и Карлайл отдал ее, тело – все, что у него есть, без остатка. – Сохранят ли песни меня в грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня? – Напоминает он ему. Воздух сейчас словно можно потрогать руками. Он как мягкий плед, на котором влюбленные лежат в объятиях друг друга, как невесомые перья, касающиеся открытых предплечий, стоп, лица и чуть-чуть груди. Аромат страниц исходит от книги в руках Эдварда, его кожа пахнет персиком и мёдом, льняная рубашка расстегнута до груди а взгляд бегает по строкам и дыхание опаляет шею. Для него же его любовь, его маленькая вселенная пахнет полевыми цветами, кожей, нежностью и лаской. Сохранят ли песни меня В грядущем, через сто лет от наставшего ныне дня? Не знаю, и все же, друг, ту дверь, что выходит на юг, Распахни, присядь у окна, а потом, Дали завесив дымкой мечты, Вспомни о том, Что в былом, до тебя ровно за сто лет, Беспокойный ликующий трепет, оставив бездну небес, К сердцу земли приник, приветом ее согреет. Все стихи о любви Эдвард читает ему. Он смотрит в ясные глаза создания какого-нибудь искусного творца, так нещадно забравшего сердце себе, и забывает не только строки, но и как зовут родных, как зовут красавицу жену. Прикосновение губ, как-будто нежных лепестков, берет в плен, а в мыслях – что они пали. И продолжают сейчас падать дальше и дальше, продолжают дарить друг другу робкий поцелуй любви. Их демоны рвутся навстречу, переплетают руки и ноги и не желают отстраняться. – Ты опять забыл, – он ведет носом и губами по его виску и оставляет поцелуй там, – что дальше. Сейчас от него исходит горечь. Карлайл всегда помнит, что его разум обнажен перед этим человеком, и он чувствует, что от него исходит горечь и тревога. – У Элис не было еще ни одного видения. – Эдвард пытается успокоить их. – Это не значит, что насчет нас их не будет никогда. – Это наше убежище, – их глаза закрыты, а носы касаются друг друга, – я буду скучать по этому месту, по тебе. – Милый, я тоже. – Каждым сантиметром тела и каждой частичкой души они наслаждаются близостью. Мраморные губы дотрагиваются до его лба Эдварда, до шелковых, отливающих медью волос. Здесь, в июльский день, под солнышком и дикой яблоней, слушая, как пчела жужжит и пачкает лапки в пыльце, как листья осоки ударяются друг о друга, как мысли возлюбленного проносятся со скоростью света, он забывает обо всем и всех. Ничто не вечно, а их маленькая тайна – уж тем более. Они будут помнить эту поляну, эту яблоню, сладостные моменты уединения, трепетные прикосновения и слова. – Сегодня мы здесь последний раз, да? – Так будет лучше для всех.