Птицы

      Делла обожала жить из-за одного единственного человека.       Дональд был всем для нее. Миром, небом, космосом. Самым дорогим подарком судьбы. Временами взбалмошным, несносным, кипящий вспышками гнева, но любимейшим из всех на всем белом свете.       Она подняла руку к солнцу, закрывая его ладонью и смотря на то, как лучи пробиваются меж ее пальцев.       Теплый июньский день.       Легкий ветерок.       Близнецы Дак лежат бок о бок друг к другу, почти соприкасаются локтями. На Делле белый сарафан, а под ней — зеленая как глаза Глэдстоуна трава. Дональд сонно морщится, о чем-то думает. На прошлой неделе они отпраздновали свой пятнадцатый день рождения, а вчера родители отвезли их к загородному домику тети Матильды. Подростки ушли к озеру, но в воде оказалось слишком много тины, так что они решили просто погреться на сочной траве. Вернее, она решила. — Ты можешь испачкать платье, — говорит Дональд, укоризненно смотря на нее, уже садящуюся на зеленую одежду Земли. — Твоя рубашка тоже белая, — пожимает она плечами. — Отстираем. Не беда.       Они лежат молча, разморенные теплом, солнцем и запахом лета. Поблизости ни одного дерева, но так даже лучше.       Делла глубоко вздыхает, снова смотрит на свою ладонь. Дональд повторяет ее движение и поднимает конечность вверх. Его рука немного больше ее: они уже не дети.       Когда он осторожно касается ее пальцев, Тельма не одергивает руку. Прикосновения приятны, наполнены искренностью и чем-то, что заставляет чувствовать себя невесомой. Она ответно переплетает их пальцы вместе и смотрит на получившийся замок.       Девушка думает, что у них с Дональдом сердца два, но жить без него она бы не смогла, словно соединяет их один клапан. Она перемещает руку, прижимает четыре пальца рядом с сухожилием, идущим от запястья, и нащупывает чужой пульс. Собственная бьющая в висках кровь стучит точь в точь как и та, что заставляет щеки близнеца всегда быть румяными.       Иногда приходит мысль, что они будто делят одно тело на две души.       Она Дональда обожает. Он для нее плоть и кровь, опора и вера, жизнь и свобода.       Тетя Матильда зовет их на обед. — Кто последний — тот моет посуду, — коротко бросает девушка.       Они бегут по зеленой траве, под палящим солнцем. Время будто замедляется. Тельма слышит сказочные мелодии птичьих напевов в порывах ветра. Ее волосы мягко щекотят плечи. Дональд бежит рядом. Он всегда рядом.       Делла надеется, что брат навсегда будет с ней, хотя, ему, наверное, хочется другого.       Он ей улыбается и неожиданно начинает смеяться. Ветер бьет с новой силой, отбрасывает челку назад и Делла, не в силах совладать с эмоциями, тоже заливается хохотом, хватает брата за руку и бежит вперед так быстро, как только может, и чувство у нее такое, будто она летит.       Она бы хотела летать. Летать выше домов и белых облаков. Выше самого ветра и летнего зноя. Летать выше самой Земли, звезд и галактик.       И чтобы близнец всегда был рядом.       И чтобы у нее были дети.       Она мечтает об этом.       Девушка поддается, но думает, что за эгоистичные мысли мытье посуды — достаточно справедливое наказание.       Времена года сменяют друг друга нескончаемым потоком.       Жизнь заставляет взрослеть. От этого не деться.       Близнецы учатся в одном университете, потому что дядя Скрудж говорит, что не вечен, так что им двоим нужно образование.       Делла мечтает стать космонавтом. Она усердно готовится, много учится, не спит ночами, занимается и выкладывается на полную. Делает все, что только может сделать.       Дональд обожает море. Соленый воздух, покачивание волн и бескрайняя морская гладь манят его и чаруют. Он посвящает много времени подготовке, спорту и тренировке выносливости. Огромные усилия, множество потраченных часов.       Когда им обоим отказывают в поступлении, они понимают, что иногда мечты заставляют плакать. Черт там с приведенными причинами. Черт со всем этим.       Делла льет горькие слезы в плечо брата, сжимая в руках письмо их университета. Дональд тоже позволяет себе поплакать. Они сидят на ступеньках, ведущих в особняк и совершенно не представляют как рассказать обо всем дяде.       А потом они решают, что бухгалтерия — не так уж и плохо, а плюсом позволяет остаться вместе. Учеба дается сложно потому что это совсем не то, чем они бы хотели заниматься, но у них появляются новые друзья. Дональд даже создает собственную группу с такими же отбитыми на всю голову чудаками, которые нравятся Делле и ненавистны Скруджу.       Все вроде даже хорошо.       В одну ночь перед экзаменом Фонтлерой усердно учит конспекты, ругается про себя и выглядит ужасно. Делла подходит к нему, ставит чашку с кофе рядом. А потом осторожно обнимает его, прижимая к груди и гладя по жестким волосам. Он секундно напрягается, будто готовясь вырваться, но потом становится мягким, благодарно утыкаясь в чужую руку и обнимая поперек бедер.       Он хорошо сдает этот экзамен, потом еще один. Закрывает эту сессию, потом следующую. Курсовая тоже сдается на 100. Все это стоит ужасных нервов, особенно учитывая тот факт, что дядюшка не дает племянникам отдыхать, утаскивая на приключения, потому что они его компаньоны и не должны терять сноровку.       Все проблемы проходят и близнецы Дак вспоминают о них со смехом.       И Дональд останется рядом.       И любовь не умрет никогда.       После первого же курса Делла заявляет, что Даки не сдаются, поэтому она попробует вновь сдать экзамены. Она вновь усердно готовится, вновь делает все возможное.       Она выходит из аудитории, где писала тестовую часть экзамена, и судорожно рассказывает, что не помнит ни секунды, проведенной там. То же самое повторяется при проверке физических данных. Медосмотр не страшит, она делает все, что ей говорят.       Она третья в списке поступивших и не может нарадоваться этому. У нее получилось! Все это окупится! Она будет летать по-настоящему! Прямо в космос!       Через неделю после конца всех испытаний, восемнадцатилетнюю Деллу вызывают на повторный медосмотр.       Она возвращается в особняк дяди бледная как смерть и сжимает в руках конверт из университета, который ей, видимо, отдали лично в руки. — Что такое? — суетится Дональд, усаживая сестру в кресло.       Она медленно протягивает ему бумаги, но их перехватывает МакДак и бегло пробегает по строчкам, бубня себе под нос. — «Отказ»?! — едва не взрывается он. — Какого черта?! Ты же так хорошо все сдала, пресвятые волынки!       Делла молчит, тупо смотрит в пол. — Что они тебе сказали? — решается уточнить ее брат. — Что по результатам обследования, я не могу быть космонавтом в этом году, — глухо говорит она. — Почему?! — вновь злится миллиардер. — Они… — девушка глотает ком в горле, — они не принимают беременных.       Дональд сначала думает, что ослышался. Он переводит взгляд на ошарашенного новостью дядю. Тот стоит ни жив ни мертв, смотрит на племянницу широко раскрытыми глазами, сжимает ручку трости побелевшими пальцами.       Делла прячет лицо в ладонях и тихо всхлипывает.       Вот так бывает. Мечты вновь заставляют плакать.       Девушка хочет детей. Наверное, она к ним готова, вот только… почему именно сейчас? — Ну, а уже родившим? — глухо произносит богач. — Что? — недоуменно переспрашивает Тельма. — Ну, уже родивших они ведь принимают? — поясняет мужчина и, вздохнув, подходит ближе. — Беременность ведь не навсегда, девушка. — Да, ведь после родов тебе ничего не помешает вновь сдать эти чертовы экзамены, — поддерживает Дональд, становясь перед сестрой на одно колено и беря ее руки в свои ладони. — Всего-то девять месяцев. Если хочешь, я даже смогу посидеть с младенцем.       Делла утыкается лицом в его плечо и плачет навзрыд. Она никогда не говорит, но в этот момент она была безмерно благодарна за то, что ее не стали обвинять ни в чем. Не подумала головой, не уследила, не проконтролировала. Забеременела.       Но ведь в конце концов все действительно временно. И беременность тоже пролетает неожиданно быстро.       Кстати о полетах. Делла управляет самолетом уже как настоящий мастер. Ей приходится покупать специальную одежду для кругленьких женщин, но она даже рада, потому что дети (трое, целых трое, Господи!) ведут себя в транспорте хорошо.       Она тестирует новый самолет МакДак интерпрайзез. Дональд смотрит на нее со стартовой площадки. Он жутко боится отпускать ее беременной, но она говорит, что птицы летают во всех направлениях.       Фонтлерой просто надеется, что увидит ее вновь. Морозное декабрьское утро кусает его щеки и он все смотрит, смотрит, смотрит…       На родах он еле уговаривает впустить его к сестре, а потом еле как может удержать себя в руках и не попроситься выйти.       Делла кричит, стонет, ругается сквозь зубы, плачет, истерически смеется, а потом опять кричит. Дональд жмется в кресло, смотрит на сестру круглыми глазами. Предлагает ей руку и она, благодарно кивнув, сплетает с ним пальцы в замок.       Врачи ее подбадривают. — Вы хорошо справляетесь! — говорят они. — Не переставайте дышать, милая, все хорошо, — улыбаются акушерки. — ААААААААААААА! — орёт Делла, сжимая руку брата. — ААААААААААААА! — вопит Дональд, слыша хруст собственных костей.       Фонтлерой в секунду замолкает, слыша детский плач. Из-за шока он как-то пропустил рождение первых мальчиков, но голос третьего особенно жалобный. Такой не проигнорировать. Дак смотрит как детей раскладывают на кушетки, отвозят ополоснуть. Делла слабо стонет и призывно дергает его руку. — Дайте… — едва протягивает она. — Сейчас их принесут, — успокаивает ее брат, ласково гладя по прилипшим к мокрому лбу волосам. — С ними все хорошо?..       Дональд нерешительно смотрит на врача, боясь, что такие тяжелые роды сказались на детях. Когда доктор ему устало улыбается и кивает, Дак чуть ли не плачет.       Он прижимается лбом к тыльной стороне ладони Деллы. — Да, все хорошо, — прикасается губами к костяшкам пальцев, — ты справилась. — Как здорово… — девушка еле держит глаза открытыми, ее голова сонно кренится то в одну, то в другую сторону. — Без тебя я бы не смогла. Если ты захочешь…       Конец фразы вырвался изо рта свистящим шепотом, но Дональд все равно услышал. Если ты захочешь, то мы можем сказать детям называть тебя папой.       Слава богам, у Фонтлероя ничего не ломается, но рука болит еще приличное количество времени. Ну, примерно пару недель, пока Деллу не выписывают с детьми.       Тройняшки рождаются здоровыми и даже довольно милыми. У них белый пушочек на головах, мягкие щечки, желтые радужки глаз. Дональд точно видел такие же когда-то в последнем летнем приключении, но не может вспомнить точно. Мысль о том, что он встречал отца своих племянников почему-то вызывала неприятные чувства.       Детям чуть больше пары недель когда Делла, едва вставшая на ноги, говорит, что будет тестировать новую ракету.       Дональд не просто злится. Он в бешенстве. Он орет и не дает ей пройти, потому что рисковать своей жизнью когда ты юна и свободна — одно, а когда ты мать троих младенцев, которые даже головы держать не могут — совсем другое. Она, не в силах совладать с чувствами, кричит в ответ, потому что он не имеет права ей указывать. Спор разрешает МакДак, принимая сторону племянника.       И они все очень жалеют об этом.       Дональд не слышит плач детей. Он вообще ничего не слышит, сидя прямо на бордюре глубокой ночью. Перед его глазами мигает огромная надпись «ПОТЕРЯ СВЯЗИ», а в ушах — шипение из динамиков.       Космическая буря. Метеор. Потеря управления.       Погибла.       Мужчина поднимает мутные от слез глаза на коляску рядом. Дети надрываются: они голодные и замерзшие, их нужно уложить спать в теплую постель.       На улицах Даксбурга нет никого кроме ссутулившегося Фонтлероя, бездумно толкающего по выученному маршруту коляску с детьми, которым он никогда не сможет сказать называть его папой.       И сезоны вновь сменяются.       И жизнь вновь заставляет становиться старше, хотя так хочется остаться юным…       И смерть самого родного человека делает черствым, хмурым и нервным… …но любовь никогда не умирает.       Хьюи впервые говорит «дядя». Очень смазано, но вполне уверенно. Дональд будто просыпается и смотрит на ребенка в своих руках.       Чувство невероятной, почти забытой и сильнейшей любви перехватывает его горло, оттесняет заполнившую сознание скорбь, не дает вздохнуть и напоминает, что он еще жив. И племянники его еще живы.       Мужчина оседает прямо на пол, прижимая к себе мальчика и плача так, как не позволял себе плакать никогда. Ее дети. Его дети. Их дети.       И его жизнь делится на два времени: днем он заботливо ухаживает за племянниками; ночью думает о сестре и в маленькое окошко смотрит на Луну. Ему все равно на то, что спать и так мало приходится. Это единственное время, когда он может позволить себе вспоминать.       Проходят лето, осень, зима и весна. Потом еще раз и еще. Дональд все растит мальчиков, все мечтает о том, чтобы улетевшая птица вернулась. Именно это желание позволяет ему всем сердцем полюбить как бы и не его детей и посвятить им всего себя.       Он вспоминает старые деньки. Они ему снятся. Он бы многое отдал за то чтобы они не кончались.       Делла хромает на протезе, ища подходящие детали из того, что осталось от «Копья Селены». По ее подсчетам в Даксбурге сейчас должна быть ночь, но ее режим сбит настолько, что уже плевать. Она просто хочет вернуться, обнять своих детей, дядю, Дональда… Наверное, сейчас лунный свет освещает его лодку.       Женщина сглатывает горький ком в горле и как мантру повторяет про себя простую истину: Дон сильный, он сможет это пережить, только ему на всем свете она может доверить детей и не бояться за их безопасность.       Делла стала космонавтом.       Делла стала матерью.       Теперь она мечтает достроить эту чертову ракету, взлететь на ней, и приземлиться так, чтобы отброшенная тень упала прямо на старенькую лодку брата и он понял, что это она.       Тельма глубоко вздыхает. Нога уже не болит.       В ее сердце появляется надежда и вместе с этим за тысячи миль такой же огонек совершенно необоснованной веры загорается в груди у Дональда, видящего, как его средний племянник похож на свою мать. Сезоны сменяются. Дети взрослеют. Дональд скучает по сестре и воспитывает сыновей. Делла скучает по брату и строит ракету. Они оба надеются, что вновь увидят друг друга.

Птицы летают во всех направлениях. И любовь никогда не умирает.

— Я скучала по тебе. — Я тоже.