Тросы

      Я заперта в самолёте. Это маленькой капсуле, что как блоха по собаке, ползёт по земной атмосфере. Я заперта здесь сама с собой, своими мыслями и болью о том, что пришлось оставить в городе отправления. Самолёт взлетел, взмылся ввысь и несёт меня навстречу новым впечатлениям. Но что-то осталось в том городе с песчаным пляжем и удивительными закатами; оно тянет меня назад, будто я привязала по кусочку души к каждому человеку, что все ещё там, и они тянут, не отпускают, держат эти нити, которые, натягиваясь, режут мое сердце. А я заперта в самолёте, и слезы, в унисон каплям на иллюминаторе, стекают вниз, оставляя влажные дорожки.       Он натянул самую толстую верёвку; обнимая в аэропорту, обмотал ей сердце ещё несколько раз и проткнул: чтобы дольше выпутываются. Все ещё ощущаю его запах, вижу голубые глаза, с прищуром наблюдающие за мной в зеркало заднего вида автомобиля. Помню, как его руки скользнули по моим, когда он забирал у меня ключи: легкое прикосновение, а я уже зашлась мурашками. Помню, как схватив за шею, он хотел окунуть меня головой в воду; как отдал самое вкусное мороженое; как все время меня дергал: прядь волос, ухо, тыкал пальцами между рёбрами, дёргал ленточку в волосах; как звонил по видеосвязи и желал, чтобы меня комары ночью покусали; как подкалывал меня каждые два слова; как обнимал, как схватив за талию ронял вместе с собой в холодное море; как беспокоился о том, что я ела и как хотелось его обнять, когда он пришёл после тяжелой бессонной ночи с уставшими глазами, залил в себя кофе и повёз меня в аэропорт. Помню. И веревка натягивается ещё сильнее. А я заперта, отдаляюсь от него с каждой секундой, понимая, что, возможно, мы никогда больше не увидимся: гоню эти мысли, потому что они снова вызывают слезы.       Помню его тёплые объятия в аэропорту, и как я положила руку ему на грудь, сильную и гордую, припечатывая в памяти последнюю колкость: «будешь проездом - не звони и не пиши». Помню, как он много раз обернулся напоследок, продолжая сыпать шутками, а я кусала губу до боли, лишь бы не заплакать, пока он не скроется за стеклянной дверью терминала. Помню, и свинцовый вкус крови все еще чувствуется на языке от прокусанной губы.       Я пыталась дышать ровно, но слезы предательски медленно стекали по щекам, оставляя за собой черные дорожки туши. Люди счастливо смеялись, стоя в очереди на регистрацию, а я смотрела перед собой невидящим взглядом. Они поглядывали на меня, пока мои плечи вздрагивали, пока я кусала кулак, чтобы не всхлипывать слишком громко, но мне было безразлично, что мой образ рождал в их головах. Как в тумане я безжизненно протягивала везде паспорт, прошла таможню с солёной пеленой перед глазами и раздражением на счастливых людей, отправляющихся в путешествие.       Помню только, как дрожащими руками схватила первый попавшийся тюбик алкоголя, запутавшись в лабиринте из прилавков, не понимая, что творю, уже закрывала за собой дверь кабинки туалета. Прислонившись к стене, сделала большой глоток, и тепло полилось по горлу, к груди: легче не стало. Это тепло не похоже на то, что я чувствовала, когда на меня смотрели голубые глаза с легкими мимическими морщинками по углам. Попробовала ещё раз: это сняло дрожь с рук и желание закричать от боли внутри. Опустила взгляд на свои тонкие пальцы, что безжизненно держали тюбик алкоголя. Передо мной снова всплыли счастливые голубые глаза. Ослабив пальцы, уронила почти полную бутылку в мусорку - это самый плохой способ решения проблемы. Медленно дошла до выхода на посадку, скрестив руки на груди, сильнее заворачиваясь в кофту, будто холодно в аэропорту, а не у меня внутри.       Сидя на кресле в зале ожидания, смотрела на взлетающие самолеты, не видя их. В руках лежал телефон, я крутила его. Мысли в голове давно перестали быть логично связанными. Не выдержала. Открыла диалог с ним: «Шучу, пиши, звони, подброшу на машине, если нужно будет» и добавила очередную колкость.       Самое сложное - отправить. Много раз я переводила взгляд с экрана на взлётную полосу. Много раз закрывала мессенджер. Попыталась успокоиться и замедлить сердце. А что такого случится, если я напишу? На выдохе мой палец коснулся экрана, то ли от дрожи, то ли я все же победила внутреннее сомнения. Только как трусиха сразу выключила интернет, боясь ответа; маленький ребенок: сердце билось так, будто я пробежала стометровку.       Я все ещё заперта в самолёте, отвернулась к окну, чтобы никто не видел мои слёзы, сжимаю кулаки, ногти до боли врезаются в ладони, но это расслабляет тросы, стягивающие ноющую душу. Внизу проплывают страны, уже непохожие на те, откуда я вылетела, уже не его: он все дальше, а я заперта в самолёте.       Спустившись по трапу самолёта, морщу нос на удушающую жару, выделяясь этим среди счастливых лиц, прибывших на отдых. Они ловят лицом солнечные лучи, а я прячу зареванные глаза. Хочется замереть, остановить мир, пока не пройдёт боль, но приходится дальше ступать по трапу.       Найдя интернет, пишу всем, что долетела. Взгляд цепляется за его сообщения, но отвожу его на другие, отвечая всем, кроме него. Его открываю последними: страшно, будто мне пятнадцать, руки дрожат, будто я сдаю экзамен по самому сложному предмету. Жду очередную шутку или колкость, а вижу только пять сообщений с волнением о моем полёте и пожеланиями хорошей дороги: непохоже на него. Улыбаюсь, становится теплее. Замечаю лучи солнца, проникающие в аэропорт. На слова «пиши, когда будешь проездом», он ответил «окей» и надежда, словно тёплый плед, согревает мою душу. Все больше хочется прижаться щекой к его груди, но я лишь забираю чемодан с ленты багажа.       Скоро прилетят мои друзья, придётся натянуть улыбку и быть живой, а пока что заполняю пустоту едким табачным дымом, сев на веранде кафе. Люди спешат, опаздывают на автобусы, самолеты, тащат за собой тяжелые чемоданы, а я делаю еще одну затяжку, наблюдая за суетой, а самой кажется, что я застряла где-то во времени. И нет желания выпутываться и вылезать: лучше уж пусть время остановится.