УДЖИН
— Как думаешь, похоже, что у меня две руки? — Да, у тебя две руки, — сонно отвечает Уджин, опираясь на кассу. — Нет. Я знаю, что две. Погоди. Окей, похоже, что у меня три руки в общем и две правые руки? Уджин смеряет взглядом блондина, который и правда пялится на свои (две) руки с затуманенным и недоуменным взглядом. Уджин прищуривается. — Нет, у тебя их всё ещё две. Ты сегодня вообще спал? — Нет, — признаётся Феликс, пытаясь сдержать зевок. — У меня была пара после работы, и потом я проработал над заданием весь оставшийся день. — Что за задания могли дать факультету танцев? — хмурится Уджин. Феликс уклончиво пожимает плечами. — Задания. Работа. Дверь открывается, заставляя маленький колокольчик над ней зазвенеть, и это избавляет Уджина от необходимости отвечать. Он быстро выпрямляется, чтобы встретить клиента с натренированной профессиональной улыбкой. В двери входит уставшая женщина (ну, на самом деле, большой процент их клиентов составляют уставшие взрослые, так что ничего удивительного), заказывает себе ванильный латте и в спешке уходит. Когда дверь за ней закрывается, Уджин устало потягивается и поворачивается обратно. — Тебе правда надо больше спать, Феликс, — укоризненно замечает он. — Я пытаюсь! Ну, чаще всего я пытаюсь. И не тебе мне это говорить, хён. Стоит признать, что Феликс в чём-то да прав. Уджин уже как два месяца, которые он проработал на этом месте, спит по 6 часов в день. Это была единственная работа, на которую его взяли, и ему срочно нужны были деньги, что было единственной причиной, по которой он согласился работать в ночную смену в местной круглосуточной кофейне. На самом деле всё было не так плохо, как он изначально думал. Он работает пять дней в неделю, но зарабатывает приличные деньги, и даже специально записался только на утренние пары. Когда есть возможность, он спит весь день до вечера и после идет на свою смену. Трижды в неделю он работает с Феликсом, суетливым блондинистым мальчишкой из Австралии. Так получилось, что Уджин сразу же взял его под свое крылышко и теперь отлично с ним ладит, так что всё могло быть хуже. Намного хуже. Да и всё равно не так много людей приходят в их смену. Редко когда в кофейне бывает больше одного человека за раз, хотя иногда, конечно, попадаются… интересные персоны. Табличка «МЫ ОСТАВЛЯЕМ ЗА СОБОЙ ПРАВО ОТКАЗАТЬ В ОБСЛУЖИВАНИИ» уже пару раз спасла Уджина от подозрительных пьянчуг. Драматично оттолкнувшись от кассы, он отходит протереть грязные столики, отчаянно пытаясь занять руки хоть чем-то. Уджин стоит спиной ко входу, когда звонок звенит снова, и он просто решает проигнорировать его. — Мне просто чёрный кофе, спасибо, — слышит он уставший хриплый голос покупателя. Уджин выбрасывает использованную салфетку в мусорку и возвращается обратно за стойку, по пути бросая взгляд на клиента. Бедный парень выглядит отвратительно. И вовсе не потому, что он некрасивый, — вообще-то, у него очень красивое лицо, обрамлённое серебристыми волосами, милые глаза, большой нос, который, как ни странно, делает парня ещё краше, — но выглядит он невероятно измождённым. Он кажется молодым, возможно одного возраста с Уджином или чуть младше, с огромными синяками под глазами и слегка впавшими щеками. Его одежда слишком большая и вся помятая. Он выглядит так, словно едва может стоять, но он не пьяный или типа того, он просто. Уставший. «Все мы там были,» — перекладывает кружки Уджин, чувствуя, как сердце сочувствующе ёкает за парня. Встречи с обессиленными людьми для него не редкость. (Он все-таки работает с 12 до 4 утра в месте, где продают кофеин.) Однако что-то в этом парне заставляет Уджина захотеть спросить его, в порядке ли он, сказать, что над чем бы он ни работал (что заставляет его покупать чёрный кофе в 2 ночи), может подождать, пока он проспится. Но потом он оборачивается, — слова уже на кончике его языка, — и колокольчик тихонько звенит снова, пока он смотрит как чёрная худи исчезает за дверью.-
Уджин совершенно забывает о таинственном посетителе уже на следующий день. По вторникам Феликс отдыхает, но у них пару недель назад появился новый сотрудник, который работает по вторникам и воскресеньям вместе с Уджином. Его зовут Минхо и, пусть Уджин пока не очень хорошо его знает, он выглядит прикольным чуваком. Где-то в середине смены Уджин отходит протереть столики и слышит тихий звон снова. — Чёрный кофе, пожалуйста. Уджин выпрямляется и начинает складывать тарелки, удивляясь про себя почему голос звучит так знакомо. Когда он наконец оборачивается, он тут же распознает очень уставшего клиента с ночи (утра?) понедельника, который вновь стоит у кассы, выглядя таким же взъерошенным, как и тогда. Уджин также уверен, что он одет в ту же самую худи. Он смотрит как Минхо пробивает заказ, и переводит изучающий взгляд обратно на посетителя. И он снова выглядит так, словно сейчас отрубится, его глаза опущены и лицо полностью лишено эмоций. Уджин думает, придёт ли он завтра и почему он просто не купит зёрна, чтобы делать кофе самому. Может у него нет дома. Выглядит он именно так. Задумавшись, Уджин даже не замечает, как незнакомец уходит, закрывая за собой дверь.-
Он не работает по средам, так что после пар он сразу же идёт домой и вырубается там, почти забывая о серебристоволосом парне. Но не полностью. В четверг Уджин заставляет Феликса протереть все грязные столики, посматривая на дверь, неуверенный откуда в нем взялось такое рвение. Он останавливается на том, что он просто по природе любопытный и чуткий человек, и всё тут. Он просто хочет быть уверенным в том, что парень не убивает себя своим недосыпанием. Потому что выглядит всё так, словно именно это он и делает. Но его смена заканчивается без каких-либо серебристых мальчиков, и он начинает думать, что это была просто счастливая случайность. Часы пробивают 2 ночи, потом 2:30, а там и 3. В 3:30, однако, колокольчик звенит снова. Уджин по привычке поднимает взгляд, и чуть не дёргает головой во второй раз, когда видит того самого парня. Тот ловит взгляд Уджина, который тут же нацепляет на себя улыбку для Обслуживания Клиента, ожидая в ответ каменное лицо или, максимум, выжатую из себя улыбку. Но вместо этого глаза парня слегка расширяются, и он медленно тормозит перед стойкой, неуверенно покачиваясь на месте. Уджин на секунду напрягается, боясь, что тот сейчас и правда потеряет сознание, но его движение, кажется, выводит сероволосого из ступора. Парень мотает головой. — Прости, — сипит он. — Оу— нет, все окей, — неловко отвечает Уджин. — Эм, чёрный кофе, да? Он не знает зачем это сказал. При обучении один из его менеджеров дал конкретную инструкцию: никогда не предполагать, что будет заказывать клиент, даже если он постоянник. Упс. Серебристоволосый Парень глупо моргает. — А-ага. Как—? — Прости, — смущённо бормочет Уджин. — Я просто был в понедельник и четверг, ты тогда заходил. Я не хотел— прости. — А. Ты— да, — Серебристоволосый Парень выглядит крайне потерянным. И это было бы даже мило, если бы Уджин так сильно не волновался за его здоровье. — Прости, — повторяет Уджин, уже неуверенный в том, за что именно извиняется. — Эм. С тебя 3,186 вон. — А— ага, — он глупо дергает рукой и начинает шариться в карманах, умудряясь уронить все свои монетки. Он тут же падает на пол, всё лицо красное, и Уджин подавляет смешок, прежде чем выйти в зал помочь. Он такой милый, когда смущается. Уджин едва не говорит этого вслух, но даже у него не настолько стальные яйца. Вместо этого он просто помогает собрать рассыпавшуюся мелочь и пересыпает её в руки парня, сочувственно улыбаясь тому, пока они встают. — Прости, — лепечет парень, до сих пор покрытый румянцем. Уджин легко смеётся. — Ты не первый. Здесь случались куда более драматичные вещи. — Да? — ухмыляется тот, почти приглашая продолжить разговор, но потом отдаёт деньги и прикусывает губу. — Что ж. Спасибо. — Разумеется, — рассеянно отвечает Уджин. — Эм. Твоё имя? В кафе больше никого нет. Ему даже не обязательно было спрашивать имя, но Уджин правда хочет знать. — Чан, — говорит тот, едва слышное подозрение в голосе. Чан. Ему подходит. Уджин кивает (очень профессионально), выписывая на стаканчике «Чан~», и отходит налить кофе. Феликс наконец возвращается (сколько можно было там торчать), кидая в сторону Уджина мелкую ухмылку, и уходит в подсобку. — Держи, — Уджин засовывает стакан в манжету и отдает парню, который берет его в руки с предельной концентрацией. Уджин предполагает, что тот очень старается не уронить здесь больше ничего. — Спасибо, — бормочет он, одаривая Уджина небольшой, но чистосердечной улыбкой прежде чем выйти. Уджин смотрит как тот уходит и думает, вернётся ли он снова. Парню— Чану— правда надо поспать и пить поменьше кофе. Он шатается по улицам в 2:30 ночи как минимум три дня из четырех. (Как и Уджин, но суть не в этом.) Он явно не досыпает, и Уджин правда хочет, чтобы синяки под его глазами наконец исчезли. Но он, типа, очень хочет увидеть его снова.ЧАН
Бессонница — сука. Он знает об этом не понаслышке уже лет семь, и это уже не удивляет, но это все ещё заноза в его заднице. Он думал, что всё прошло, но потом ему исполнилось 18, он съехал от Джисона и понял, что его маленькая жалкая квартирка невероятно пустая, и темнота ночи все ещё заставляет его сердце биться в панике. В жизни Чана были пару вещей, с которыми, как ему казалось, он свыкся, но его мозг отказывался это принимать. Он уже говорил Джисону, что всё в порядке, что некоторые ночи были плохими, но он вполне мог спать один. Он врал. Ну, это было правдой первые пару месяцев его самостоятельной жизни, но постепенно всё вернулось на свои места. Он думает, что Джисон вообще-то знает — когда Чан выглядит слишком измождённым, он всегда рядом, готовый предложить остаться на ночь или даже на неделю. Иногда он врывается в квартиру Чана, потому что «я хочу потусить с тобой, придурок», валит Чана на ближайшую поверхность и отказывается отпустить, пока тот не заснёт. Это те редкие случаи, когда он может. Чан ценит его. Правда. Но он также занимает слишком много времени младшего, поэтому старается не показывать тому свои проблемы так явно. Ему не надо постоянного сюсюканья. И да, когда ему было 17 и он пялился в потолок пятую ночь подряд, может он и звонил Джисону, чтобы тот пришёл и обнял его, но сейчас ему 20 и он отчаянно пытается приучить себя к тому, что это не всегда будет возможно. Поэтому после почти недели, в течение которой он ухватывает где-то около часа сна в сутки (чаще всего днём), он сдаётся. Проснувшись, — на часах 1:30, и он заснул полтора часа назад, — он хватает ключи и выбегает из своей внезапно-слишком-тесной квартиры. Пройдя пару кварталов, он внезапно осознаёт, что бродить глубокой ночью (ну или ранним утром) по улицам Сеула не самая лучшая его идея. Но он слишком уставший, чтобы париться что его обкрадут, поэтому он продолжает бродить, чувствуя себя как в фильме про зомби. И вот так он нашёл эту кофейню. Он увидел освещённые окна через улицу и подошёл, с любопытством заглядывая внутрь. Вывеска снаружи кричала «24-часовое кафе!», и он очнулся, когда понял, что уже толкает дверь и подходит к кассе. Он просто обожал кофе, пусть кофе и не разделяло его чувств. Оно снимало усталость, хоть и ненадолго, и Чан имел привычку пить куда больше, чем стоило. Он заказал чёрный кофе (как и всегда) и ушёл, борясь с внезапным желанием остаться в уютном, хорошо освещённом помещении. И потом, на следующую ночь, он пришёл снова. И на следующую тоже. Это кафе стало его безопасным убежищем, словно он в какой-то другой вселенной, где всегда включен свет и ходят другие люди, которые тоже не спят в хрен-знает-сколько утра, и они даже вроде как улыбаются тебе, и пусть это только из-за того, что ты клиент. Ну, по крайней мере, это место было безопасным убежищем. Пока Чан не появился там на четвертую ночь подряд и не увидел Очень Красивого Парня, стоящего около кассы, и почти подавился собственной слюной, случайно взволновав Красивого Парня. Возможно потому, что он выглядел так, словно он упадет в обморок прямо на месте. Что, честно говоря, было не так далеко от правды. Усугубляя и без того шаткое положение Чана, Красивый Парень, как оказалось, узнал его и даже запомнил его заказ, и Чану пришлось хорошенько поднапрячься, чтобы не сделать тому предложение руки и сердца на этом же месте. И он правда рад, что не сделал, потому что после он умудрился рассыпать мелочь на пол и выставить себя идиотом, почти забыв своё имя, когда Очень Красивый Парень спросил. Он постарался не сбежать из кафе сразу после того как забрал свой кофе, потому что, в конце концов, Чан просто Ходячая Гейская Катастрофа, а ещё он проспал 6 часов в общей сложности за последние четыре дня, и он, типа, последний человек на этом свете, которому нужен кофеин. Рациональная его часть говорила, что самым логичным выходом из ситуации будет сменить имя и переехать в Сибирь, и он вынужден с ней согласиться. Но в то же время Чан слабый мужчина, и его аргументам всегда немного мешает физическое истощение. Наступает пятница, и он все ещё не может заснуть. И ещё ему нужно закончить проект. Поэтому, когда пробивает 3 ночи, он хватает свой ноутбук и направляется по уже знакомым улицам к кофейне. Он говорит себе, что это вовсе не из-за того, что он беснующийся гомосексуал. Ему надо работать, и он правда любит кофе. Ну и, сейчас 3 утра. Этот аргумент играет большую роль в его жизни чаще, чем хотелось бы. Он толкает дверь, боясь поднять взгляд и посмотреть кто стоит за кассой. Разумеется, он там: взъерошенные светлые волосы и тёплые карие глаза. Он улыбается — на самом деле улыбается — когда видит Чана в дверях, и Чаново сердце делает кульбит. — Один чёрный кофе, — выдавливает он, в этот раз не поперхнувшись. Небольшая победа все ещё победа. Очень Красивый Парень мягко улыбается и кивает, отворачиваясь налить напиток. Чан выуживает деньги из кармана, максимально аккуратно в этот раз, полный решимости не повторять прошлый инцидент, и успешно платит за кофе без каких-либо передряг. Вместо того чтобы сразу же уйти как в прошлые четыре ночи, он устраивается за столиком и открывает ноутбук, доставая наушники. Он работает над этим треком вот уже как неделю. На ноутбуке не очень удобно смешивать дорожки, но кафе выглядит как отличное место на замену тесной студии, и ему всё равно нужна была смена обстановки. К тому же, эта кофейня такая уютная и здесь мягкие кресла, поэтому он быстро погружается в работу. Спустя около получаса он ловит боковым зрением какое-то движение и дёргается, возможно резче, чем стоило. (Один из побочных эффектов гиперчувствительности.) Он медленно стягивает наушники, глупо пялясь на кусок лимонного пирога, который стоит перед ним на столе, прослеживает за чужой рукой и видит извиняющееся лицо Очень Красивого Парня. — Прости, — говорит тот. — Я не хотел тебя напугать— Я просто— — Я не… заказывал этого, — сконфуженно бормочет Чан. Очень Красивый Парень слегка краснеет. (Что, кстати говоря, вау.) — Я знаю, — он утыкается взглядом в свои ноги. — Просто… тебе не стоит пить кофе на пустой желудок. Это за мой счет. — Оу, — глупо отвечает Чан, пытаясь переварить чужие слова. — Оу, погоди, тебе не стоило. На деле он ужасно голодный, но он не хочет принимать эту подачку только из-за того, что он, скорее всего, выглядит как живой мертвец. — Знаю, — просто отвечает Очень Красивый Парень. Он делает паузу, а потом спрашивает: — Могу я присесть? — указывая на соседний стул. Чан кивает. — Моя смена почти закончилась, — говорит парень. — Меня зовут Ким Уджин. — Бан Чан, — отвечает Чан с неуверенной улыбкой, подавляя ею внутренний крик. — Над чем работаешь? — спрашивает Уджин, выглядя действительно заинтересованным в том, что Чан делает. Чан сглатывает. — Этот трек… Я продюсер, занимаюсь музыкой. Ну или типа того. Я пытаюсь продюсировать музыку. Пожалуй. Лучше сказать так. — Это так круто! — восклицает Уджин, его глаза загораются, когда Чан показывает ему открытую программу. — И как идут дела? — Я уже неделю мучаюсь над одной песней, — признается Чан, устало потирая виски. — Но, думаю, я почти закончил. Осталось только записать вокал моего друга и тогда… всё будет готово, полагаю. — Твой друг поёт? — спрашивает Уджин, мягко придвигая тарелку с тортом поближе к Чану и вручая ему вилку. Чан нервно посмеивается и отламывает кусочек. — Эм, вообще-то он рэпер, — бормочет он прежде чем засунуть вилку в рот. — Воу, круто! Ты где-то здесь учишься? — Ага, вместе с моим другом. — А я учусь на вокалиста! — Погоди, серьёзно? Это так— вау. Я иногда пою для треков, но, типа, не так уж хорошо. — Я уверен, что ты хорош, — улыбается Уджин, и — это всё, Чан пропадает. Они болтают ещё долго, оставшись на месте даже после конца смены Уджина. Чану как бы реально нужно работать, он знает, но разговаривать с Уджином так комфортно, и он давно себя так спокойно не чувствовал. Ему настолько уютно, что он и не замечает, как начинает засыпать под мягкий ритм разговора, что просто до ужаса неловко. Уджин только посмеивается. — Мне, наверное, уже пора, — говорит Уджин, кидая взгляд на часы. Почти 5 утра. Чан более чем уверен, что его смена закончилась ещё в четыре. Другой бариста где-то тогда сменился двумя новыми. — О, да, конечно, чёрт, прости, — бормочет Чан, краснея. Господи, он так долго разглагольствовал. — Мне тоже надо идти. — Ага, — Уджин встаёт со стула. — Было приятно наконец поговорить с тобой, — говорит он, и Чан сглатывает. — Да! Мне тоже, — он нервно почёсывает затылок. — Эм, ну, увидимся завтра? — Вообще-то я не работаю по субботам. И по средам. Так что, может быть в воскресенье! — А, окей, — кивает Чан. — Может! Чан даже не планирует заходить в субботу.УДЖИН
Но в воскресенье Чан всё-таки приходит. Как и каждый день в течение всей последующей недели. Большинство времени он просто работает, или агрессивно клацая клавиатурой, или же прослушивая один кусок аудио 50 раз и недовольно хмуря брови. Но иногда, когда в кафе больше никого нет, Уджин как бы невзначай подходит и присаживается рядом, и они начинают болтать. Чаще всего они говорят о музыке — им нравятся одни и те же исполнители, и пару раз Чан дразнит Уджина, прося его спеть что-нибудь, на что тот только краснеет и отмахивается: «Как-нибудь потом». Уджин каждый раз задерживается как минимум на полчаса после конца смены лишь бы поговорить. — То есть, погоди, — говорит он один день. (Ночь. Утро. Неважно.) — Я понимаю почему я здесь почти каждый день в 2 ночи, мне платят, но ты-то что? Чан медленно отпивает свой кофе и морщит нос. — А. Ну. — Ты хоть иногда спишь, так ведь? — шутит Уджин. Он всегда задавался этим вопросом, хоть никогда и не спрашивал напрямую, предположив, что Чан просто учится на вечерке и, скорее всего, спит днём, как и любой (не)здоровый студент. Чан не отвечает сразу, уставившись на чашку в руках со странным выражением лица, словно его поймали за чем-то, что ему нельзя было делать. Уджин хмурится. — Так ведь? — спрашивает он снова. — Временами, — вздыхает Чан, пробегая рукой по волосам. — И что это значит? — осторожно уточняет Уджин уже не дразня. Чан криво улыбается. — Ну, вообще-то у меня довольно-таки тяжёлая форма бессонницы. Я, собственно, из-за неё сюда изначально и пришёл. Сон просто… не самая моя сильная сторона. — Но ведь тебе надо—хоть иногда? — А, ну, конечно, иногда! — энергично кивает Чан. — Норма для меня около… 3 часов в день, думаю? Правда не подряд. Я не могу реально заснуть, а когда всё-таки засыпаю, не могу долго спать. Уджин глупо пялится на него. — И— и у тебя так всегда? Звучит просто ужасно. — Не всегда, — поправляет его Чан, пытаясь как можно аккуратнее выбирать слова, и отводит взгляд от изучающих глаз Уджина. — С тех пор как мне исполнилось 12. Кое-что слу— Всё тогда и началось. Становилось хуже, потом лучше, потом снова хуже. Просто… ну, знаешь, бывает. — Это когда-нибудь пройдёт? –Уджин старается не выглядеть так обеспокоенно, как себя на самом деле чувствует. — Никто не знает, — драматично отвечает Чан, скорее всего цитируя доктора своим издевательским тоном. — Всё в порядке. Я могу жить с этим. Уджин осматривает Чана, его низкорослое телосложение, уставшие глаза, и думает, что не уверен, что Чан живёт с этим. Есть большая разница между «жить» и «выживать», и Чан, кажется, функционирует исключительно через второе. Но Уджин не давит, только кивает и легонько сжимает чужую руку. — Ладненько, но если когда-нибудь хоть в чём-нибудь потребуется моя помощь, дай мне знать, — просит Уджин, вкладывая в свои слова как можно больше искренности. Чан мягко улыбается в ответ. Это выглядит куда красивее, чем позволено законом. Уджин возмущённо заталкивает эту мысль куда подальше.-
Пару дней спустя, Чан всё еще потеет над треком, а Уджин, лениво облокотившись о кассу, вроде-как-нет-но-совершенно-точно смотрит на серебристого парня, недовольно дожидаясь конца своей смены. Дверь звенит, и Уджин тут же выпрямляется, натягивая на лицо улыбку. В кофейню входит молодой (скорее всего младше Уджина на пару лет) парень с пухлыми щёчками и улыбкой, слишком яркой для двух ночи. — Привет, можно мне карамельный латте? — рассеянно заказывает он, доставая свой кошелёк. Уджин уже открывает рот, чтобы сказать цену, как сзади вылетает голос Феликса. — Джисон! Уджин моргает, пока Феликс буквально перепрыгивает стойку, хватая похожего на белку парня в агрессивные обнимашки. Парень — Джисон? — отвечает Феликсу с тем же энтузиазмом, добродушно посмеиваясь, пока блондин довольно душит его. Уджин растерянно улыбается. — Эм— это твой друг? — спрашивает он у Феликса, когда тот наконец перестаёт убивать паренька. Феликс ухмыляется. — Ах да, Уджин-хён, это Джисон. Мы познакомились ещё когда я только переехал сюда. — Приятно познакомиться, — кивает он Джисону. — Так что, ты все ещё хочешь свой латте или— — Да, прости, — Джисон быстренько расплачивается и поворачивается обратно к Феликсу. Парни тут же принимаются болтать по-английски, и Уджин, абстрагировавшись от незнакомой речи, отворачивается налить кофе. Ему радостно видеть младшего с его другими друзьями— он знает, как Феликсу было тяжело. Он возвращается к реальности, когда слышит Джисона: — Чан? Ты что ли? Удивлённый, Уджин поворачивается и видит, как Чан дёргается, пойманный на месте преступления. Серебристоволосый застывает на секунду, а потом расслабляется, ухмыляясь. — Джисон! А ты что здесь забыл? — Это Феликс, — тычет в блондина Джисон, на что тот только неловко машет рукой. — У меня куча работы, вот и не сплю ночами. Ты тоже? Чан медлит, но всё-таки кивает. — Ага. Что-то типа того. Довольное лицо Джисона тут же меняется. — Хей, я думал всё стало получше, — он понижает голос и подходит ближе к Чану, но так как они в этом кафе одни, Уджин явно слышит каждое слово. Он неловко поворачивается, стараясь не подслушивать, но это отчасти невозможно. — Всё лучше! — мягко протестует Чан, и Уджин хмурится, слыша такую явную ложь. — Выглядишь ты не очень, — тихо говорит Джисон. — Хён! — Уджин дёргается и смотрит в сторону Чана, который смотрит на него с непонятной решительностью. — Ты уже познакомился с моим другом Джисоном? Уджин смаргивает. — Эм, да, прям только что. — Мы с ним знакомы со старшей школы, — Чан вымученно улыбается, похлопывая младшего по спине. Джисон натягивает улыбку, прекрасно осознавая, что Чан просто меняет тему, но больше ничего не говорит. — Джисон, это Уджин-хён. — Мы уже подтвердили, что познакомились, — легко фыркает Джисон. Неловкость парит в воздухе, но Джисон не теряется. Кажется, для него это привычная ситуация. — Что ж, Чан, а ты уже познакомился с Феликсом? — Оу, так это тот самый Феликс, про которого ты рассказывал? Хей, чувак, приятно познакомиться. Уджин молча продолжает протирать стойку, пока Феликс включается в разговор. Он чувствует, как настроение поменялось с натянутой неловкости на довольную лёгкость, и расслабляется. Джисон считал, что Чанова бессонница стала проходить. Уджин даже не может осознать, что именно подразумевал под этим младший, но это только больше укрепляет ту раздражающую мысль о том, что Чан совершенно точно не в порядке. Он отвлекается, когда парни зовут его присоединиться, и запихивает свои волнения в дальний ящик. Джисон, к слову, просто солнышко. Теперь понятно, почему он и Феликс так хорошо сошлись — они одного поля ягоды, и смеются над глупыми шутками друг друга громче всех. Этого достаточно, чтобы заставить Чана хихикать, и это заставляет Уджина смеяться в ответ. У Чана просто заразительный смех. Его ямочки и прикрытые глаза, лицо, расплывающееся в улыбке, — один взгляд на это заставляет Уджина перестать дышать на секунду. Он решает не задумываться над тем, почему это происходит. А ещё, Джисон и Чан действительно хорошо знают друг друга. Уджин узнаёт, что Чан был ботаником, как минимум по мнению Джисона, вертлявым, невероятно энергичным и добрым ребёнком. — Тревожным, — поправляет Чан, посмеиваясь. — Я был тревожным ребёнком. — Взрослые называют это «вежливостью», — фыркает Джисон в ответ. — Я и вежливым тоже был! — Нет, ты был испуган— Неважно, — Джисон кидает взгляд на Чана, от которого тот только хмыкает, но младший уже не выглядит так беззаботно как до этого. — Да нет, ты прав, — бормочет серебристоволосый, мягко улыбаясь, и Джисон улыбается в ответ. Уджин смотрит на переглядывающихся парней с лёгким замешательством, но решает не вдаваться в подробности. — Ну так что, Уджин-ши— хён? Могу я называть тебя хён? — Уджин кивает. — Хён, ты тоже ходишь в местный универ? — Ага, я учусь на вокале. Джисон поднимает брови. — Воу, правда? Я тоже иногда пою, но в основном занимаюсь рэпом. — Он пару раз записывался для моих треков. Он отлично поёт, — вставляет Чан, прежде чем отпить ещё кофе. Джисон скромно пожимает плечами, а потом его глаза загораются. — А, Уджин-хён, ты тоже должен поучаствовать! Ты бы идеально подошёл для одного трека— ну ты понял о каком я, да, Чан? Который с пианино? Чан замирает, пока румянец поднимается от его шеи к лицу. — Ага, я… я собирался спросить его об этом сегодня, — бормочет он, пытаясь избегать взгляда Уджина, и неловко чешет шею. — Погоди. Что? Серьёзно? — переспрашивает Уджин, пытаясь понять, что вообще сейчас происходит. Он неловко смеётся, пытаясь избавиться от шока. — Ты даже не слышал, как я пою, вдруг у меня ужасный голос? — Сомневаюсь, — сухо отрезает Чан. — Ты— ты не обязан! Разумеется. Если ты не хочешь. Но если ты не против— — Я с радостью, — перебивает его Уджин, чувствуя, как глаза превращаются в полумесяцы от улыбки. — Честное слово. — Окей, — Чан опускает голову и нервно выдыхает. — Супер. Я— Я дам тебе знать, когда. — Супер, — повторяет Уджин, умиляясь смущению Чана. Их разговор продолжается до тех пор, пока небо не красит рассвет. Для себя Уджин решает, что ему нравится Джисон. Младший заразительно весёлый и яркий. Он и Чан болтают и перекидываются глупыми обзывательствами — им явно комфортно друг с другом, хоть Чан и ведёт себя немного не так как обычно. Словно он напряжён. Около 4 утра Феликс спрашивает: — Джисон, а тебе разве не надо закончить свой проект? Джисон отмахивается. — Не, я уже почти все подготовил ещё до того, как пришёл сюда, просто хотел взять кофе, чтобы прожить хоть ещё пару часиков. Вообще-то— Уджин-хён— можно мне ещё один стаканчик прежде чем я уйду? И хоть смена Уджина уже закончилась, он встаёт со стула и отходит к кофе-машине. — Тоже самое? — спрашивает он через плечо. — Ага, — кивает Джисон, опираясь на стойку и сжимая ладошками свои щёки. — Как долго ты здесь работаешь? — Эм— месяца два, — рассеянно отвечает Уджин. — И как часто Чан сюда приходил? — А— Уджин резко замолкает, вспоминая что Чан соврал Джисону о своих проблемах со сном и ненадолго задумывается, стоит ли его поддержать. Но у него есть чёткое ощущение, что Джисон, также, как и он сам, просто переживает за Чана, поэтому он поворачивается к младшему и тихонько шепчет: — Чуть больше недели. Джисон стискивает челюсть. — И всегда… в такое время? Уджин медленно кивает. — Он сказал, что у него бессонница. — Это всё, что он тебе рассказал? Уджин хмурится. — А он должен был что-то ещё рассказать? Он прекрасно видит, как Чан кидает на них заинтересованные взгляды, но Феликс все ещё что-то увлечённо ему рассказывает, поэтому Уджин уверен, что тот не слышал их с Джисоном разговор. Он чувствует пробегающую в сердце вину. — Ну… Да. Но не мне об этом говорить, — Джисон зарывается пальцами в свои волосы, тяжело вздыхая. — Я думал всё стало получше. Он мне так сказал. В смысле. Всё стало получше, но ненадолго. Просто я правда надеялся, что так всё и останется. Уджин задумчиво мычит. — Могу я чем-нибудь помочь? — Ты делаешь достаточно, — мягко улыбается Джисон. — Ему с тобой очень комфортно, знаешь? Уджин пожимает плечами, внутренне молясь, чтобы не покраснеть. — Мы же друзья. — Ага. Вы познакомились «чуть больше недели» назад. Окей, вот теперь он точно покраснел. — Мы хорошо сошлись. — Ну да. Но он… такой не со всеми, — Джисон забирает свой кофе и ухмыляется, показывая свои милые передние зубки. — С тобой он нежный. Лицо Уджина всё ещё красное, когда он возвращается к их столику.ЧАН
Они точно говорили о нём. Он уверен. Но Джисон ушёл быстрее, чем Чан сообразил, и последнее, что он хотел делать, это обвинять в чём-либо Уджина. К тому же, не Уджин это начал. Это Джисон слишком много переживает. Он правда его любит, честное слово, но Чан вполне может позаботиться о себе сам. Ему уже давно не 16. В конце концов Чан возвращается домой, садится за свой компьютер и, вздохнув, смиряется с тем, что следующие несколько часов он будет работать над этим треком. Вообще-то, он действительно доволен этой песней, что случается редко, но чего-то всё ещё не хватает. Эта проблема вечно его преследует. Всё звучит не так, и он знает, что мог бы лучше, если бы только понял что нужно, но он не понимает. Поэтому он надевает наушники и готовится бодрствовать до утра. На следующий день, в воскресенье, снова в 2 ночи, он входит в кафе, нервничая больше, чем после того как он опозорился перед Уджином. Его руки подрагивают, и он дважды едва не роняет ноутбук, а ведь в нём ни капли кофеина. Когда он наконец подходит, Феликс радужно улыбается ему из-за стойки. Чан отвечает тем же, прежде чем оглянуться, очевидно ища взглядом Уджина, который в это время протирает столики. Чан заказывает свой кофе и садится на привычное место. Как всегда, в кафе больше никого; он ставит свой ноут на стол, глубоко вздыхает и открывает его. — Хей, Чан! Чан тут же улыбается в ответ, хотя это, скорее всего, больше выглядит как вымученная лыба. — Хей! Уджин присаживается рядом. — Ты в порядке? — Ага, — Чан переводит взгляд на экран и пару секунд тупит в него. — Я, эм, я закончил трек. Ну или приблизился к завершению настолько, насколько смог. — О, круто! — улыбается Уджин. Он выглядит как щеночек. Как невероятно очаровательный щеночек. — …могу я его послушать? Чан дергается. — А! Да. Думаю. Да. Боже. Окей. Эм. Держи. Он быстренько проверяет звук, отдаёт Уджину наушники и, сжав челюсть, включает трек. Чан записал свой вокал поверх пианино, чтобы было понятно как петь, и сказать, что он в себе не уверен — это огромное преуменьшение. Он нервно смотрит на Уджина, пытаясь понять его реакцию. Как только трек начинает играть, улыбка медленно расползается на губах Уджина, и он мягко покачивает головой в ритм биту. Чан нервно кусает губу, но, кажется, Уджин не ненавидит эту песню, и… это уже что-то. После 3 самых долгих минут в его жизни, трек заканчивается, и Уджин, широко улыбаясь, снимает наушники и поднимает довольный взгляд на Чана. — Ну, что думаешь? — спрашивает Чан, пытаясь не выдать с головой свою нервозность. — Чанни, это было замечательно. Это ты поёшь? Чан очень старается не умереть от «Чанни». — А— да. Это просто для направляющей дорожки, ничего серьезного, конечно же, боже, прости— — Нет— ты такой талантливый! Ты издеваешься? Зачем тебе вообще нужен я? Чан чувствует, как его лицо горит, но не может сдержать довольную ухмылку. — О, замолчи. — Эй, я серьезно! — Уджин легко шлёпает его по плечу. — Я в восторге. Припев такой красивый. Это ты играешь на пианино? Если это физически возможно, Чан краснеет ещё сильнее. — Ага. Уджин присвистывает: — Талантливый человек талантлив во всем. — О, да ладно тебе, хён, — смущённо хнычет Чан, пытаясь зарыться в своё кресло как можно глубже, на что Уджин только посмеивается. Его смех легкий и воздушный, и Чан думает: «Словно весенняя пора». А потом он думает: «Боже, гейский ты идиот, заткнись к хренам.» — Ну так… Споёшь для меня? Ну, в смысле, запишешься для трека? — неловко спрашивает Чан, стараясь не смотреть Уджину в глаза. И именно из-за этого он пропускает невероятную нежность во взгляде старшего. — С радостью. Чан дёргает головой. — Правда? Просто супер! Я могу прислать тебе текст, и ты можешь прослушать трек столько, сколько надо, чтобы запомнить мелодию… Это конечный вариант, я, наверное, немного ещё поменяю интро после того как мы запишемся, но от этого не изменится ни бит, ни ритм, ничего такого, так что насчёт этого можешь не переживать… — он резко замолкает, осознавая, что слишком много болтает, но Уджин не выглядит испуганным. — Отлично! Когда запись? — только спрашивает он. Чан задумывается, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Хм… может на этих выходных? Хотя вообще-то, когда угодно, серьёзно. Может даже в эту пятницу? Можно записаться ночью, ты же всё равно не работаешь по субботам, верно? По ночам в студии как раз никого нет. — Окей, договорились! — довольно кивает Уджин. И он правда выглядит довольным. — Дашь мне свой номер? Я напишу тебе, и ты отправишь мне текст. Чан заикается, диктуя номер, и его сердце шумит в ушах, пока Уджин быстренько печатает что-то. Через минуту он кладёт телефон на стол и снова смотрит на Чана со своей коронной обезоруживающей улыбкой. Чан чувствует, как его телефон жужжит, но не решается поднять его сейчас, решив сосредоточиться на Уджине (что легче сказать, чем сделать). — Спасибо тебе за это, — он открывает текст в новой вкладке. — Не хочешь… попробовать спеть сейчас? Удовольствия ради? Что Чан точно никогда не признает, хоть и пытается намекнуть, это что он отчаянно хочет услышать, как Уджин поёт. Старший никогда не пел перед ним, всегда со смешком отмахиваясь от нерешительных просьб, и у Чана сложилось впечатление, что тот просто стеснительный. Или очень скромный. На что Чан действительно надеялся, так это на то, что Уджин не попросту плох, иначе это было бы до ужаса неловко. — Эм, хорошо! — соглашается Уджин. Чан круглит глаза. — Окей, эм, послушаешь ещё раз или…? — Хорошо, — повторяет Уджин, надевая наушники, пока Чан возится с клавиатурой. Его сердце никак не может успокоиться, и он не совсем уверен почему, но это не доставляет неприятных ощущений, поэтому он не обращает внимания, поскорее включая трек снова. В этот раз Уджин тихо мурлычет под музыку, на удивление точно попадая в ритм (а ведь он слышал этот трек один раз), и, когда песня заканчивается, он открывает текст и начинает петь, наушники вокруг его шеи как печать профессионализма. У Чана перехватывает дыхание. Голос Уджина хорош— даже больше чем хорош, он невероятный, со стабильным тоном и ровным дыханием. Более того, его голос словно мёд, мягкий, великолепный и сильный. Слышать этот прекрасный голос, поющий текст, который он написал, ужасно смущает. Глаза Чана стекленеют, и он даже не замечает, что Уджин закончил, пока тот не откашливается, снимая с себя наушники. — Это… это было невероятно, — бормочет Чан, опуская взгляд и чувствуя, как румянец поднимается к щекам. Уджин нервно посмеивается. — Да нет же, — возражает он, — у меня голос сломался на втором куплете и— ну. Спасибо. — Смотри, — Чан подвигается поближе к Уджину, игнорируя как бешено заколотилось его сердце. — Я объясню где надо будет наложить гармонизацию. На протяжении следующего получаса они проходят по всей песне: Чан останавливает и объясняет все технические мелочи, которые нужно знать Уджину, и просто позволяет старшему привыкнуть к мелодии. В конце концов, Чан вытаскивает наушники — все равно в кафе больше никого нет, и Феликсу все равно что они шумят — и выключает свой вокал, чтобы Уджин мог спеть самостоятельно. Чан наклоняется к ноутбуку, чувствуя плечом Уджиново плечо, и голос Уджина вместе с пианино звучит так нежно, и Чану так тепло, и он так устал. Вечный недосып делает его совершенно беспомощным, и он чувствует, как едва ли не на автомате прижимается поближе к старшему, всё ещё смотря на экран. Он чувствует, как Уджин слегка напрягается, потом расслабляется и ставит трек снова, начиная петь с самого начала. Чановы глаза закрываются ещё до того, как начинается первый куплет.-
Он просыпается от громкого смеха Феликса. Его первый инстинкт — это начать ругать младшего, но его глотка пересохла настолько, что он не может издать ни звука, поэтому он только хмурится, сонно чмокая губами, и ложится поудобнее на эту мягкую, вкусно пахнущую подушку, собираясь поспать ещё немного. Но, погодите-ка, какая ещё подушка, и что забыл Феликс у него в квартире? Более того, он действительно заснул. На самом деле заснул. И даже не просыпался от кошмаров, или от слишком сильного сердцебиения, или, будучи свернувшимся в клубок, от тремора в своей пустой комнатке. И где он тогда? Он приоткрывает глаза и внезапно вспоминает всё что случилось. Он в кафе. Он сюда пришёл увидеться с Уджином, чтобы показать ему песню. Уджин. И это означает, что та мягкая, вкусно пахнущая подушка на самом деле вовсе не подушка, а Очень Красивый Парень, который прямо сейчас улыбается Чану и смотрит на его Тупое Гейское Лицо с таким ласковым выражением лица, что это чуть не заставляет проснуться Чанов рефлекс «бей или беги», потому что, блять, никто не подготавливал его к такому, как ему вообще с этим разбираться? Он тут же садится, его лицо красное как помидор. — Черт. Прости. Я не хотел— я просто недосыпал последнее время— прости, я был такой уставший— блять— — Всё хорошо, — Уджин нежно улыбается, успокаивающе берёт его за руку (ПИЗДЕЦ) и мягко сжимает её. — Я рад, что ты смог хоть немного поспать! — Я— как долго я спал? –он слышит, как Феликс всё ещё тихо посмеивается, и посылает тому самый недовольный взгляд, который только может, но это только заставляет блондина засмеяться ещё сильнее. — Не очень долго? Около 45 минут. — 45 минут? — Это так много? — На диванчике в кафе? Ночью? Да??? — Что ж. Тебе нужен был отдых. И, в любом случае, я успел выучить песню, — довольно говорит Уджин. Чан замечает, что тот вставил наушники обратно. Уджин старался не разбудить его. Внезапно в груди Чана что-то начинает жать, словно все его кости резко начали давить на внутренние органы. Он замечает, как теперь его одежда пахнет Уджином, и что Уджин всё ещё очень близко, и что он вроде как очень немного, но много хочет его поцеловать, и, оу. Оу. Он глупый. Он такой дурак. Он такой гей и такой тупой. — Мне— мне надо идти, — напряжённым голосом бормочет Чан, быстренько поднимаясь на ноги и хватая свой ноутбук. Удивлённый, Уджин отдаёт ему наушники, которые Чан выхватывает, даже не посмотрев. Он просто поверить не может, какой же он глупый. — Всё хорошо? — спрашивает Уджин. Беспокойство в его голосе бьёт пощечину. — Ага, — Чан глупо смотрит на свои ноги. — У меня— пара. Прости. Я— напишу тебе. Он исчезает за дверью быстрее, чем Уджин очухивается. Сейчас, типа, 5 утра. На улицах почти никого, но на него всё равно кидают странные взгляды собачники, — окей, и кто тут ещё странный, вы, выгуливающие своих собак в хрен знает сколько мудаки, — пока он едва ли не бежит обратно в дом. Как только он заходит, он облокачивается на дверь и сползает вниз, собираясь в комок. Ему что, недостаточно было всех тех гетеро парней, в которых он влюблялся, чтобы знать и не надеяться на всякое? Только потому, что Уджинова мужественность не сделана из стекла, не означает, что он заинтересован, ни в Чане, ни в мужчинах –точка. Он проебался. Он охуенно проебался. Он не знает точно в чём именно, но он точно проебался. Чан сам себя пугает. Он чувствует себя слишком комфортно в этом кафе. Если бы Феликс не был маленькой раздражающей жопой, Чан уверен, он проспал бы ещё дольше. Он снимает свой пиджак, который пахнет как Уджин, и кидает его куда подальше, осознавая, что он плачет и как давно он этого не делал. И что он не мог заснуть при ком-либо другом кроме Чанбина или Джисона в течение последних 7 лет. Но теперь он взял и всё проебал, он снова слишком привязался, и из этого никогда не выходило и не выйдет ничего хорошего. И он опять очень, очень устал. Он не прекращает плакать ещё долго время. Он не засыпает.УДЖИН
Чан не приходит в кафе три дня подряд. Уджин приходит даже в свой выходной, уже как клиент, и сидит там до тех пор, пока Хёнджин, работник утренней смены в среду, не одаряет его сожалеющим взглядом. Уджин растягивает свой карамельный латте два часа прежде чем сдаться и написать Чану: «хей! это уджин. ты как?» Он начинает жалеть об этом как только нажимает кнопку «отправить». Чан не отвечает. Наверное, это к лучшему. Уджин обычно не так много спит (ну или не так много, как стоило бы), но в следующие пару дней часы его сна уменьшаются чуть ли не вдвое. Во вторник Феликс подходит спросить, почему Чан не появлялся, и Уджин угрюмо признается, что и сам понятия не имеет. Феликс хмурится, переживание в его глазах, но не спрашивает больше, за что Уджин ему невероятно благодарен. Он старается не злится, но он просто не знает, что ещё ему чувствовать? Он сделал что-то не то? Он так отвратительно поёт? Чан подумал, что он странный? Он старается как может приглушить недовольство внутри, которое сливается с каким-то другим непонятным ощущением, и решает просто игнорировать эти эмоции. Что у него получается не так хорошо. Первый час своей смены в четверг Уджин проводит, облокотившись на кассу: кусает потрескавшиеся губы и пялится в никуда. Около 2 ночи, однако, колокольчик звенит, оповещая о новом посетителе, и Уджин выпрямляется, готовясь встретить клиента. Бан Чан входит внутрь, одетый в одну из своих смехотворно огромных худи. Выглядит он… отвратительно. Хуже, чем обычно. Нет, конечно же, его лицо всё ещё такое же красивое, но он выглядит так, словно прошёл сквозь все круги ада. С одной стороны его волосы запутались в комок, с другой уже маслятся, его лицо болезненно бледное, мешки под глазами темнее, чем обычно. Даже в этой огромной худи видно, как сильно он похудел за эти несколько дней, и вся та злость, которая скопилась в Уджине, тает за секунду. — Чан! — тихо, но радостно восклицает он. — Ты в порядке? Где ты был? Чан прикусывает губу. Даже если не брать в расчёт его физическое состояние, он выглядит правда ужасно. Уджин чувствует, как грудь стягивает, и находит себя уже выходящим из-за стойки, ведя Чана к их привычному месту. Чан неуклюже идёт за ним, присаживаясь рядом с Уджином и избегая зрительного контакта со старшим. — Чан, — снова спрашивает Уджин, — ты в порядке? Чан кивает. Он смотрит на свои ботинки, не поворачивая головы. — Ты не выглядишь так, будто ты в порядке, — мягко говорит Уджин, надеясь, что это не слишком. Чан только вздыхает. — Просто… не очень хорошо спал в последние дни, — говорит он, его голос тяжелее чем раньше. — Или, скорее, хуже, чем обычно. Уджин замолкает, а потом аккуратно берёт Чанову ладонь в свою, мягко сжимая и переплетая их пальцы. Чан нерешительно сжимает ладонь в ответ, всё ещё смотря в пол, пока смущение красит его шею в красный. — Могу я как-нибудь помочь? — спрашивает Уджин. — И я отказываюсь продавать тебе кофе. — Всё окей, ты— ага. Я, в принципе, и не собирался ничего покупать. «Но ты всё равно пришёл сюда,» — думает Уджин, сжимая ладошку Чана снова. Чан не выпутывает свою руку, поэтому Уджин не отпускает. — Я просто хотел спросить— ты всё ещё не против записаться завтра? Прости что не ответил тебе на сообщение. Просто. Был занят вроде как. Но если ты всё ещё свободен— мы могли бы записаться, а потом поесть или типа того? — Уджин не может точно сказать, вспотела ладонь Чана или его. — В студии никогда не бывает нормальной еды. Так что. — Окей, — улыбается Уджин. — Звучит отлично. Чан мгновенно расслабляется, его плечи опадают, когда он выдыхает. Уджин задерживает дыхание, замечая это. — Окей. Окей. Я— я напишу тебе завтра. — Окей, — Уджин прикусывает губу, пытаясь сдержать улыбку. — Останешься здесь? — Я— ага— я могу уйти, если хочешь— — Нет, оставайся! Я просто спросил. Сейчас всё равно никого нет, и я сомневаюсь, что кто-то придёт, но даже если так, Феликс тоже тут. Поэтому. Я могу остаться с тобой, без слов понимают оба, и Чан сдержанно кивает. Выглядит так, словно он хочет сказать ещё что-то, и Уджин пытается угадать, спрашивая за него: — Не хочешь попробовать… подремать или типа того? Чан кивает, потерянный в пространстве, и мягко ложится на Уджина, словно делает это уже давно, хотя это происходит всего лишь во второй раз. Уджин аккуратно передвигает руку, чтобы Чан улёгся поудобнее, и в итоге обнимает ею чужие плечи. Чан почти сразу же закрывает глаза. Он невероятно устал, и Уджин смотрит на него с раздражением и нежностью. «Пожалуйста, заботься о себе больше,» — думает он, поглядывая на младшего и аккуратно вплетая пальцы в его серебристые волосы. — «Мне нужно, чтобы ты был в порядке.» И, воу, погодите, это ещё откуда взялось? Но он знает, что эти мысли — правда. Уджин никогда не был чересчур драматичным. Он открывает себя и свои чувства медленно, а не всё и сразу в один момент, и старается не позволять этому менять его жизнь. Осознание того, что он хочет, чтобы Бан Чан всегда был здоров и счастлив было именно таким. Он вошёл в воду по колено, потом по пояс и дальше и дальше, и осознал, что привык к этому – к заботе о Чане (так сильно, что это приносило боль) — прежде чем он понял, как это произошло. Но сейчас он здесь, перекладывает сонного Чана на свои колени. Чан мягкий и тёплый, и Уджин с огромным облегчением замечает, что его дыхание выровнялось и замедлилось. Уджин продолжает рисовать небольшие круги в волосах младшего, наблюдая как его грудь поднимается и опадает, пока Уджин откидывается на спинку дивана и позволяет свои глазам закрыться. (Феликс бросает на них недовольный взгляд. Бросили его одного, хотя смена предназначена для двух людей, но, чёрт, эти двое такие милые, что он не может злиться долго. Он будит их спустя три часа, прежде чем уйти, и уже более здорово выглядящий Чан смущённо извиняется, прежде чем Феликс мягко отмахивается от него, подмигнув на прощание. От этого Чан только ещё больше краснеет.)ЧАН
[Чан правда не собирался возвращаться в кафе. Он был уверен, что он хоть помрёт от боли, но, блять, не вернётся туда. Он умудрился убедить себя в том, что Уджин, вообще-то, совершенно точно ненавидит его, и, после двух ночей, в которые он так и не появился, решил, что Теперь Можно И Помереть. Он прекрасно видел как сильно это решение повлияло на него— теперь он вообще не мог спать, стал меньше есть, и его тревожность не покидала его ни на минуту. Джисон тоже это заметил и спросил, что случилось, на что Чан ответил полнейшей хуйней (что, якобы, в университете сейчас полный напряг). Он точно никого не убедил, но, боже, он слишком устал, чтобы волноваться об этом. Но больше всего он просто скучал по Уджину. Поэтому, когда Джисон написал ему «и почему феликс написал мне что твой круглоглазый дружок грустит потому что ты не пришел?», и Чан ответил ему «какой ещё круглоглазый дружок», прекрасно понимая про кого Джисон говорит, и Джисон ответил «уджин твой плюшевый мишка uwuwuwuwu» и следом «но серьезно. сходи к нему. что с тобой не так», Чан немного опешил. И облегченно выдохнул. И испугался. И разозлился на себя. Так что, каким-то образом, он смог заставить себя выйти из дома и пройтись немного до знакомой кофейни. Он почти убежал, когда открыл дверь и увидел, что за кассой стоит Уджин. Тот, как оказалось, сразу понял, что Чану нужно, и Чан подумал, как же он благодарен, что Ким Уджин существует. Он кое-как промямлил своё предложение насчет пятницы, успокоенный тем, как легко согласился Уджин, а потом замер. Каким-то образом Уджин понимал Чана без слов, и Чан практически расплакался от счастья, когда старший позволил Чану прижаться поближе и поспать. Он почувствовал, как падает в сон быстрее, чем когда-либо, и на секунду задумался, а знает ли Уджин насколько он невероятный.]-
Чан отправил Уджину адрес и сказал, что встретит его там в 9:30. Студия располагалась в кампусе без парковки, но от дома Чана до неё всего пять минут пешком, и это очень удобно. Серьёзно. Чан, однако, чувствует себя странно, поэтому в 9:25 он спускается на улицу, нервно теребя стикеры на чехле телефона. Он настолько погружается в свои мысли, что не замечает, как Уджин подходит, пока тот не появляется прямо перед ним, заставляя его дёрнуть головой. Он моментально забывает как дышать. Обычно он видит Уджина в белой рубашке и фартуке — что, не поймите неправильно, просто невероятно — но сейчас Уджин в обычной одежде и. Вау. Чан, пожалуйста, соберись, блять. — Привет, — нервно здоровается он, засовывая телефон обратно в карман. — Привет. Путь к студии начинается неловко, но они быстро завязывают разговор, который в основном состоит из бормотаний Чана и смешков Уджина. Разговаривать с Уджином вне кафе необычно, но, как довольно скоро осознаёт Чан, невероятно приятно. Когда они подходят к студии, и Чан открывает дверь, темноволосый парень уже сидит перед монитором компьютера. — Чанбини! — слишком громко восклицает Чан, и младший тут же оборачивается, испуганный резким звуком, прежде чем расплыться в неловкой улыбке. — Привет, хён, — он встаёт и потягивается прежде чем заметить мнущегося в дверях Уджина. — А это ещё кто? — Повежливее, — укоризненно замечает Чан. — Чанбин, это Уджин-хён. Он сегодня записывается. Чанбин кланяется Уджину прежде чем сказать: — О, круто— это для той песни, которую ты мне присылал на прошлой неделе? — Чан кивает, и Чанбин плюхается обратно в кресло. — Уджин-ши, ты раньше записывался в студии? — спрашивает он, подготавливая аппаратуру. Уджин медленно кивает. — Пару раз. — Отлично! — Чанбин сосредотачивается, смешно прикусывая язык между зубов. — Ну что, начнём сразу? Ты разогрелся? Чан пожимает плечами, поворачиваясь посмотреть на Уджина, который выглядит слегка потерянным. — Не против начать прямо сейчас? — переспрашивает Чан, осознавая, что деловой тон Чанбина может легко сбить с толку, если его не знать. — Конечно, — с облегчением отвечает Уджин, после чего Чан проводит его в записывающую будку и подготавливает микрофон. — Ты будешь слышать нас сквозь вот это, — поучает он, вручая старшему громоздкие наушники. — Я уже записывался раньше, — напоминает Уджин, улыбаясь, и Чан смущается. — Точно. Окей. Тогда всё? Уджин кивает, показывая большие пальцы, и поворачивается к микрофону. Чан выходит из комнаты, усаживаясь в кресло рядом с Чанбином. — Готов? — спрашивает брюнет, и Уджин кивает. — Мы сейчас запишем пробный семпл, чтобы понять как отрегулировать звук, и чтобы ты послушал как тебе звучание. Окей? — Окей, — отвечает Уджин, его голос отдаётся эхом сквозь спикер, и Чанбин жмёт на кнопку записи.-
Запись проходит спокойно. Уджину требуется минимум наставлений, и в большинстве случаев они перезаписывают дубли только потому, что Чан или Чанбин хотят попробовать наложить другой эффект, или потому что им нужна копия дорожки. К концу записи Чан может с уверенностью сказать, что эта песня скорее всего станет его любимой. Уджин точно был идеальным вариантом — у него нежный, стабильный голос, идеальный для слишком правдивых, надеющихся на лучшее слов песни. Чанбин уходит, как только они заканчивают — скорее всего к своему парню (какой-то Сынмин, которого Чан ещё не видел), с ухмылкой думает Чан, но не дразнит. (Он слишком боится что может сказать Чанбин в ответ.) Уджин помогает Чану прибраться в студии — единственная причина, по которой им вообще разрешают ею пользоваться, это чтобы они держали всё в порядке — и они выходят. Чан на секунду забывает, где он, когда закрывает глаза и вдыхает полной грудью прохладный ночной воздух. На секунду он не чувствует усталости. Просто счастье. Музыка обычно производит на него такой эффект. (Как и проведённое с Уджином время.) — Лучше бы тебе купить мне ужин. Его глаза расширяются и останавливаются на старшем, который смотрит на него с нежностью. Он, запинаясь, соглашается и в смущении чешет шею. После пары секунд раздумья, он кивает Уджину, зовя за собой, и замедляет шаг, посматривая на здание впереди них. — Макдональдс? — Уджин поднимает бровь. — Ну, — хмыкает Чан, пытаясь скрыть улыбку, — сейчас полночь. У нас не то чтобы есть выбор. — Макдональдс подойдёт, — решает Уджин. Чан заказывает бургер и картошку, Уджин берет ведро с курочкой. В зале кроме них ещё один человек, и он выглядит так, словно его подозревают в убийстве, или он, типа, сидит на тяжёлых наркотиках, и Чан с Уджином решают отсесть как можно дальше, быстро растворяясь в обычном разговоре и хихиканьях, пока работник недовольно смотрит на них из-за стойки. Чан почти не пьёт— раньше, когда у него были галлюцинации, алкоголь делал всё в тысячу раз хуже, и даже несмотря на то, что они (в основном) перестали появляться, он всё равно не хочет рисковать. Но прямо сейчас, он чувствует что-то очень похожее на то, словно он подвыпил — он всё понимает, веселится, расслабленный острым ощущением юности, которую он так давно не чувствовал. Уджин сидит напротив него и смеётся, так мягко и красиво, и Чан чувствует, что сейчас может завоевать весь мир. — Знаменитость, с которой бы ты встречался, — Уджин тычет сворованной картошкой, словно дирижерской палочкой, в Чана. Чан отмахивается. — Мм, — мычит он, хихикая, — хмм. Мм. Хм. — Чан, — ноет Уджин, смеясь ещё больше. — Я думаю! Хм. О! Мне нравится, уф— какегозовут? Леголас! Парень. Мужчина. Он понимает, что только что повторил, что ему нравится парень три раза подряд, но он чувствует себя слишком хорошо, чтобы беспокоиться. Уджин не реагирует отрицательно, и Чан становится ещё храбрее. Старший только ухмыляется. — Я думал ты скажешь что-то типа. Анджелина Джоли. Или что-то такое. Чан морщит нос и фыркает. — Я тебе кто, гетеросексуал? — он тут же осознаёт что именно сказал и давится колой, чувствуя как газировка попадает в нос, пока он падает на стол, смеясь несмотря на неприятное ощущение. Он слышит, как Уджин смеётся вместе с ним. Когда он наконец прокашливается, он выпрямляется и вытирает рот. — Что насчёт тебя? Уджин поднимает бровь. — Я не влюбляюсь в знаменитостей. — О, да ладно тебе, я даже колой подавился ради тебя, просто выбери кого-нибудь. Уджин хихикает. — Ладно… Окей, ну, Орландо Блум и правда горячий. Чан очень старается не улыбаться, но проваливается, пряча улыбку в стакане с напитком. — Что? — спрашивает Уджин, и Чан явно слышит ухмылку в его голосе. — Ничего, — радостно бормочет он. Пытаясь сменить тему разговора, а также пытаясь найти, чем занять свои руки, чтобы не начать махать ими как идиот, хоть он и хочет, он проверяет время. — Мы тут сидим уже 45 минут, — оповещает Чан, надеясь, что его румянец уже сошёл с лица, но, если судить по самодовольной ухмылке Уджина, это вовсе не так. — Ладненько, — услужливо отвечает Уджин. Чан вздыхает: — Может сходим ещё куда-нибудь? — предлагает он. — Конечно, давай, — кивает Уджин. Чан с трудом подавляет ещё один тяжелый вздох. — Ну, уже довольно поздно, — добавляет он, уткнувшись взглядом в столик. Уджин замолкает на секунду, а потом говорит: — Ну, ты ведь недалеко отсюда живёшь. Чан улыбается и, стараясь не терять самообладания, предлагает: — Тогда не хочешь пойти ко мне и пересмотреть Властелина колец?УДЖИН
Сейчас, вроде как, 2 ночи или вроде того. Они сдались и выключили фильм спустя 15 минут — они всё равно начали смотреть только чтобы увидеть Леголаса, и он не появлялся слишком долго. В итоге они развалились на кровати Чана, которая, если честно, слишком мала для них обоих, поэтому Чановы ноги продолжают путаться с Уджиновыми. Особенно когда он слишком сильно смеётся, и всё его тело скручивается, падая набок, его глаза превращаются в полумесяцы, а руки прижимаются к груди, пока смех мягко затихает. Ну, знаете, особенно в эти моменты. Особенно когда Чан наконец успокаивается, но остаётся лежать в этой же позе, подтянув коленки к себе и смотря на Уджина, его взлохмаченные кудряшки прикрывают улыбающиеся глаза. Уджин вдруг осознаёт, что нет ничего более опасного для его хрупкого сердца, чем вид улыбающегося Бан Чана. А ещё он осознает, что пялится на Чанов нос. Он невероятно милый и невероятно ему подходит. И он выглядит идеальным для того, чтобы поцеловать. И вдруг Уджина словно молния пробивает: он думает, что нос Чана идеален для поцелуев и оу. Оу. Уджин обычно открывает себя и свои чувства медленно. Его влюблённость в Бан Чана хоть и произошла медленно, но точно произошла. Они смотрят друг на друга уже несколько минут, и у Уджина перехватывает дыхание на секунду, потому что он думает, что— может— но потом Чан переворачивается обратно на спину, выглядя подавленным. У Уджина падает сердце. Он снова сделал что-то не то? — Думаю, я должен рассказать тебе кое-что, — тихо, но решительно говорит Чан, смотря в потолок. Уджин замирает, нервничая. — Хорошо, — наконец выдавливает он. — Ты можешь рассказать мне что угодно. — Окей, — Чан ненадолго замолкает. — Это не то чтобы. Секрет. В смысле, это как бы он? Но нет— это объяснение, — решает он. — Я хочу объясниться, — он зажёвывает свою губу. — Точнее, объяснить мою бессонницу. Уджин распахивает глаза. — Я— хорошо, — он тяжело сглатывает, не зная, что ещё сказать. — Я здесь. Чан кивает, делая дрожащий вдох. Уджин хочет взять его за руку, но боится, что это будет слишком. Внезапно воздух становится тяжёлым из-за недосказанных слов, но он правда хочет знать, что у Чана на уме. Он хочет сказать Чану, что тот может рассказать ему всё, что захочет. — Я не рассказываю об этом всем подряд, — тихо начинает Чан. Он медлит. — В смысле, ну, только Джисон и Чанбин знают, но только потому, что они были со мной, когда это произошло. Когда это происходило. Но я думаю— мы близки, понимаешь? Я— Я забочусь о тебе, — говорит он, всё ещё избегая смотреть в глаза, — и я хочу, чтобы ты знал это обо мне, ладно? — …хорошо, — Уджин прикусывает язык. — Я тоже забочусь о тебе, Чан. Чан глубоко вдыхает. — Окей. Так. Как я уже и говорил тебе, я не всегда— у меня не всегда была бессонница, так? — Уджин кивает. — Это началось, когда мне было 12. Ну, началось всё в 12, но проблемы со сном у меня появились к 13. В этот раз, Уджин не может остановить себя и тянется за чужой ладонью. Он облегчённо выдыхает, когда чувствует, что Чан сжимает пальцы вокруг его руки. Уджин поддерживающе сжимает его ладошку, ожидая когда Чан продолжит рассказ. — Моя бессонница не… главная проблема. Это, типа, побочный эффект. Настоящая проблема — это моё посттравматическое стрессовое расстройство. Ну или, типа, его форма, — Чан сглатывает. Его голос дрожит, когда он начинает говорить снова. — Прости. Я обычно не говорю об этом. Всё уже прошло. Я просто… часть меня всё ещё не может это отпустить. — Всё в порядке, — бормочет Уджин, вырисовывая большим пальцем круги на руке Чана. — Тебе не нужно ничего объяснять, если это чересчур. — Нет, всё окей, я хочу, просто… — его голос надламывается, и он раздражённо вздыхает. — Эмоционально. Это позади. В основном. Джисон и Чанбин помогли мне, и прошло уже много лет, и я в порядке, я просто ненавижу, что это всё ещё влияет на меня. И я не хочу, чтобы ты волновался. Я просто хочу объяснить. — Хорошо, — он ловит второй рукой ладонь Чана, заключая её между своих, уже наплевав на неловкость. — Ладно. Окей. В общем. Мой отец никогда не был с нами, так? И это… окей. Я не сильно насчёт этого парюсь. Он всё равно был не очень, так что… типа, плевать. Это нормально. Я бы не особо хотел его видеть в любом случае. Так что какое-то время были только я и мама, и это было. Окей. Моя мама немного— она странная. У неё свои проблемы, но она всегда хорошо ко мне относилась, понимаешь? Но когда мне исполнилось 12, она снова вышла замуж, — он горько усмехается. — Знаешь, сначала он показался мне хорошим. Она даже не познакомила нас, пока он не сделал ей предложение. Это уж показывает как сильно её волновало моё мнение. Но мне было всё равно, мне было 12, он выглядит прикольным, у него спортивные машины, все дела, ну ты понимаешь? Уджин чувствует, как в его животе завязывается узел. Он думает, что догадывается, куда всё идет. Он утыкается лбом в Чаново плечо, продолжая играться с его ладонью, и старается облегчить рассказ младшего как может. — Что ж. Я довольно быстро понял, что у него тоже есть свои заскоки. Если быть точнее, алкоголизм. И если трезвый он ещё мог меня стерпеть, то пьяный он точно не собирался, — Чан останавливается, явно стараясь выбрать правильные слова. — Он… я не думаю, что он когда-либо бил мою мать, и слава богу. Уджин зажмуривается. — А даже если он это делал, она никогда не показывала. Но со мной— он приходил домой пьяный, так? А она работала в ночные смены. И днём он всегда был добр ко мне, но он часто приходил домой, пропахший водкой, и я просто лежал в своей кровати, и он приходил и кричал какое я ничтожество и— я показывал ей синяки, но она говорила, что я, скорее всего, просто упал ночью с кровати. Уджин осознает как сильно сжимает руку Чана и пытается расслабиться. Его подташнивает. — Сначала это происходило не так часто. Где-то раз или два в месяц, или около того. Но потом он и моя мама стали ссориться, поэтому она часто была не дома, а он больше пил, и он просто… — Чан дёргается. — Неважно. В любом случае. Всё стало хуже. Я стал постоянно оставаться у Джисона. И к тому моменту… Я уже не мог спать. Особенно по ночам. Но с Джисоном и Чанбином всё было в порядке. По крайней мере, лучше чем дома. Когда мне было 16, он сломал мое запястье и разбил нос. Уджин не сдерживается и резко выдыхает, на что Чан только невесело усмехается. — Как думаешь, моя мама хоть что-то поняла тогда? Она сказала, что уже сыта по горло моей ложью. Не думаю, что ситуации помог тот факт, что я пытался признаться ей в том, что я гей за неделю до этого. И после этого случая я, можно сказать, просто переехал к Джисону, и она решила, что ей плевать, — он замолк на секунду. — Семья Хан серьёзно спасла меня. — Чан, — хнычет Уджин, даже не осознавая, что он плакал всё это время, пока его голос не ломается. Он не знает что сказать. Единственное, что приходит на ум, звучит слишком не к месту. — Я в порядке, — шепчет Чан, сжимая ладонь Уджина. — Они развелись год назад. Она написала мне, сказала, что ей жаль. Думаю, он решил, что ненавидит и её, — он вздыхает. — Я не… я не ответил. — Я бы тоже не стал. Чан подвигается, шмыгая носом, а потом поворачивается к Уджину лицом. Его глаза на удивление сухие, и Уджин чувствует себя чёртовым эгоистом, потому что расплакался из-за того, что его даже не касается. — Я много говорил с Джисоном и Чанбином насчёт всего этого. Думаю, я всегда буду зол, что это произошло, но это… уже не влияет на меня так, как раньше, полагаю? Как я и сказал, эмоционально я уже пережил это. В основном всё прошло ещё 3 года назад. Когда я жил с Джисоном, я мог спать нормально, но он же младше, и когда мне исполнилось 18 и пришлось поступать в университет, всё опять испортилось, и потом я встретил тебя, и с тобой мне так спокойно и просто хорошо, но я не хочу, чтобы ты думал, будто это всё, что ты значишь для меня, потому что это не так, и я— — Чан, — прерывает его Уджин, вытирая свои глаза от слёз. — Ты не обязан оправдываться передо мной. Если я могу тебе помочь, я готов это делать. — Я просто— хочу, чтобы ты знал, что ты больше, чем только это. — Я знаю, — мягко улыбается Уджин. — Я— спасибо тебе. Что рассказал. Мне жаль, что тебе пришлось через это пройти, — на кончике его языка крутятся ещё миллион фраз, которые он хочет сказать, и только одна звучит правильно, но в нём еще не так много храбрости, чтобы сказать это вслух. — Только не меняй своё отношение ко мне из-за этого, ладно? — просит Чан, умоляюще глядя на старшего, и только теперь его глаза наполняются слезами. — Конечно, — успокаивает его Уджин и, набравшись решимости, тыкается лицом в рубашку Чана, обнимая того за плечи. — Конечно не буду, — повторяет он, его голос приглушённый из-за ткани. — Спасибо, что рассказал. Чан не отвечает, только задушено мычит в ответ. Он слегка трясётся, и Уджин передвигается так, чтобы Чан прижался спиной к нему, пока его подбородок покоится в чужих кудряшках. Он оборачивает руки вокруг груди младшего и ждёт, пока тот успокоится. После пары минут, Чан наконец застывает, а его дыхание выравнивается. Он тихонько мычит, поудобнее устраиваясь в объятиях, и Уджин чувствует, как его глаза сами закрываются, пока Чановы волосы щекочут нос.ЧАН
Когда он просыпается, он на секунду думает, что ему снова 16, и прошлая ночь была ужасной, поэтому он снова залез в кровать к Джисону, и это один из тех случаев, когда он наконец выспался. Но потом он вспоминает, что ему 20, и он не видел Джисона уже несколько дней, он в своём доме и в своей кровати. Его обнимают чьи-то руки, чьё-то мягкое дыхание щекочет шею, но ему тепло, и он всё ещё такой сонный, что он решает не задумываться ни о чём. Он спокойно вздыхает, промаргивается, но потом снова закрывает глаза, пытаясь защититься от солнца. Солнце. Типа, солнечные лучи. Типа, день. И он заснул… ночью. И кстати, Что За Херня. Он распахивает глаза и вспоминает всё, что произошло — запись, поход в Макдональдс, возвращение домой и Уджин, Уджин, Уджин, и как быстро Чан потерял себя в чужих глазах и улыбке, и всего на секунду почувствовал, что ему больше не надо прятаться. Он вспоминает, как Уджин тихо плакал для него (прошу, не плачь), и как Чан был так близок к тому, что признаться ему в любви, когда старший обнял его и позволил заснуть, и как он заснул. Словно это был так легко для него. И где-то между этих воспоминаний и мыслью «Сколько сейчас времени?», он садится и смотрит в окно. Уджин сонно бормочет что-то невероятно милое, и Чан поворачивается посмотреть на него, пока тот причмокивает губами и пытается проморгаться. — Привет, — смущенно бормочет Чан, и Уджин одаривает его сонной улыбкой. — Утро. — Сколько— сколько время? — спрашивает Чан, пытаясь вычислить что-то в уме. Он всё пытается подсчитать, сколько часов он проспал (и достаточно ли этого, чтобы он мог функционировать). Он заснул где-то около 3 ночи или типа того, а сейчас уже день, и это как минимум 3-4 часа сна, что впечатляет. Уджин наклоняется к тумбочке, где он оставил свой телефон, и тыкает на скрин. — Эм— 11 утра. — Что? Уджин удивлённо смотрит на него, а потом осознаёт, что Чан имеет в виду. — Эм. Ага. Ты только проснулся? Чан едва сдерживает слёзы радости. — Я— ага. Это. Я не спал так долго уже… несколько лет. Я имею в виду, не без Джисона или Чанбина. Уджин всё ещё удивленно моргает, и Чан знает, что старший не понимает до конца, что это значит для него. Чан знает. Он всегда чувствует себя немного глупо, но для него бессонница оказалась самым сильным побочным эффектом ПТСР, и, хоть многие люди и не задумываются над сном, для него это стало настолько огромным источником стресса, что он даже не мог объяснить. — Спасибо, — честно говорит он, его глаза расфокусированы, когда он смотрит на яркий небосвод. — Без проблем, — тихонько посмеивается Уджин. — Я рад.-
Это входит в их рутину. Чан никогда не просит Уджина остаться, но Уджин предлагает сам. Сначала Чан переживает, что тот просто чувствует себя обязанным помочь ему заснуть, но Уджин быстро успокаивает его, говоря, что всё совсем не так. Разумеется, он не может быть рядом всегда, но некоторые ночи лучше, чем никакие вовсе. Чан и Уджин продолжают изучать друг друга; что Уджин хотел стать певцом с 8 лет; что Чан начал писать песни в средней школе и что он, Джисон и Чанбин даже сформировали рэп-трио; что мать Уджина умерла, когда он был совсем маленьким; что Чан имел склонность к тревожности с детства и, как ему сказали, это увеличивало шансы на развитие ПТСР. Они также выучивают то, что Уджин не волшебное лекарство против Чановой бессонницы, несмотря на то, как сильно этого хотел младший. Были ночи, когда его сердце никак не могло остановить свой сумасшедший ход, когда он не мог заставить себя осознать, что он в безопасности, но он всё ещё мог пролежать на одном место дольше, чем раньше, держа Уджина и позволяя раствориться себе в чужих объятиях. Плохие ночи будут всегда, и даже плохие недели, и он знает это, но он также невероятно благодарен за тот прогресс, что они совершили. Прошло уже пару недель с ночи, когда они записывали трек, и Уджин смотрит, как Чан просыпается и сонно улыбается ему, и, не удержавшись, наклоняется поцеловать младшего. Чан тут же краснеет, и Уджин сразу начинает бормотать извинения, прежде чем Чан прерывает его поцелуем, смеясь сквозь губы и зубы; Чаново лицо всё ещё красное от смущения, из-за чего позже Уджин поддразнивает его. Их отношения особо не меняются, разве что теперь ко всему прочему примешиваются нежные поцелуи. Чан решает, что ему очень даже нравится целовать Уджина. Уджин решает тоже самое. (И они проводят время соответственно.) — Я так рад, что встретил тебя, — как-то бормочет Чан, опершись подбородком о холодную поверхность стойки. Уджин довольно смотрит на него. — Я тоже, — отвечает он, шутливо шлёпая чужую голову тряпкой. — Но я не продам тебе кофе. — Ну ладно тебе, давай как в старые добрые, — дуется Чан, и Уджин прикусывает губы, чтобы не улыбнуться. — Ладно, но тогда ты обязан уронить деньги на пол, когда надо будет заплатить, — заявляет он. — Да иди ты, — смеётся Чан и выпрямляется. — Без кофеина? Уджин наклоняется через стойку и чмокает того в щёку, игнорируя недовольный возглас Феликса. — Сейчас будет. Несколько дней спустя они лежат на кровати, смотря в потолок. Чан с энтузиазмом рассказывает что-то о ремиксе, который он услышал на радио, о том, как там изменили порядок аккордов и переделали их в тонику, хотя это не нужно было переделывать в тонику, и как его это взбесило. Уджин смотрит на него с нежной улыбкой, пока Чан продолжает бормотать и машет руками, объясняя, пока не прерывает себя нервным смешком. — Полагаю, я просто ботан, — он закусывает палец. — Но— хей, ты такой же! — возмущённо добавляет он, поворачиваясь к Уджину, а потом застывает, видя его выражение лица. — Ты— в порядке? — Ты же знаешь, что я тебя люблю? — мягко спрашивает Уджин. Чан замирает, глаза в глаза с Уджином. На мгновение в воздухе повисает тишина. Чан задержал дыхание. Наконец, он едва слышно спрашивает: — Почему? Уджиново сердце ломается. — Что— что «почему»? — Чан молчит. — Чанни, — шепчет Уджин, — я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя. — Я ходячая катастрофа. — Я люблю тебя. — Я— — Чан. Я люблю в тебе всё. Ты талантливый, и добрый, и красивый, и смешной, и я— я люблю, когда ты рассказываешь мне о музыке, не важно какой, и я люблю видеть и слышать то, над чем ты работаешь. Ты всегда такой добрый и нежный со мной и всеми твоими друзьями, и ты один из самых сильных людей, которых я знаю, и мне так жаль, что тебе пришлось пережить то, что случилось, но ты это пережил, и ты всё ещё здесь, и— я люблю тебя, Бан Чан. Мне важно, чтобы ты знал это. Чан всё ещё просто смотрит на Уджина замутнёнными от слёз глазами. Он открывает рот, чтобы возразить, но Уджин наклоняется, ловя чужие губы своими, и нежно проводит рукой по кудряшкам Чана. Уджин чувствует соль на губах, и целует младшего снова, сильнее, и их губы складываются вместе как кусочки паззла. Когда он наконец отстраняется, Чан лежит с закрытыми глазами, мокрым лицом и самой красивой улыбкой на свете. — Оу, — говорит он спустя пару секунд, открыв глаза и смешно моргая. — Я тоже тебя люблю, — посмеиваясь, признается он и шмыгает носом. — В смысле. Я-то это уже давно знаю. Я думал, мне даже не надо ничего говорить. Уджин смеётся. — И ты решил, что я тоже всё знаю? — Ну— разумеется, — сконфуженно отвечает Чан. — Я почти уверен, что все остальные знают. Я не так хорошо умею скрывать чувства. Уджин моргает. — Ладно, окей, возможно ты прав. — Но— ты правда… ты серьёзно? — спрашивает Чан, и Уджин ненавидит эти отблески неуверенности в его глазах. Он целует младшего в нос, потом в лоб, а затем в прикрытые веки. — Конечно, — улыбается он, а потом шепчет между поцелуями. («Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя.») (Он никогда не перестаёт это говорить.)